час работа? Разве что сосредоточиться и подумать, попытаться встроить убийство Славчиковой в уже придуманные схемы. Да разве сосредоточишься, когда тошнит и голова кружится? Кофе, что ли, выпить? Нет, лучше чаю.
     Пока закипала вода в чайнике, Настя вытащила из сумки деревянного дедушку и стала разгребать на столе бумаги, чтобы освободить для него место. И как она ухитряется так захламлять стол? Ведь только сегодня утром все разбирала. Или это уже считается вчера?
     - Что, дедок, не дали нам с тобой поспать сегодня?
     Ты вообще как к бессонным ночам относишься? Легко переносишь? Счастливый, - тихонько приговаривала она, аккуратно складывая бумаги в папки. - А я вот пока не очень. Говорят, в старости люди спят совсем мало, потребность в сне уменьшается. Вот когда надо работать, правда? Тогда и бессонные ночи нипочем. А в молодости мы разве годимся для работы? Ума мало, опыта никакого, да еще и спать все время хочется. А тебе в молодости хотелось поспать подольше? Мне, например, ужасно хотелось. Если бы меня не будили, я бы вставала часов в одиннадцать, а то и до обеда спала бы. Скорей бы мне стать такой, как ты, я бы ух сколько всего наработала.
     Она замолчала и в изумлении уставилась на коричневого морщинистого дедка. Что это она только что произнесла? Какие слова? "Скорей бы мне стать такой, как ты". Ничего себе, однако!
     Стол относительно освободился, Настя пристроила дедка на ставшее привычным место рядом с телефоном, поставила перед собой большую кружку с зеленым чаем и снова посмотрела на фигурку.
     - Слушай, дед, ты на меня положительно влияешь.
     Еще немного, и я перестану комплексовать из-за возраста и начну прибавлять себе годы.
     Она хотела добавить еще какие-то слова, но в кармане заерзал виброзвонком мобильник. Звонил Зарубин, спокойный, бодрый и почему-то злой.
     - Ты угадала, Настя Пална, Елизавета видела, как Славчикова встречалась с каким-то уголовным типом. Она его хорошо разглядела и описала и даже примерно определила, где он живет. Это в Коптеве, недалеко от дома, где жила Лаптева.
     - Думаешь, есть связь? - оживилась Настя.
     - Это вряд ли Боровенко видела, что Екатерина Сергеевна привезла Глафиру и пошла в скверик к этому типу, который ее уже ждал. Вероятно, им было просто по пути, и так совпало, что Славчиковой нужно было в район, где жила старушка. Я сейчас еду в ОВД "Коптево", пусть найдут мне участкового, Боровенко покажет дом, и будем отрабатывать жилой сектор. Пока по учетам, а как народ проснется, начнем искать вживую.
     Насте показалось, что дедок ей подмигнул. Она зажмурилась, чтобы прогнать наваждение.
     - Сережа, я когда в последний раз говорила, что я тебя обожаю?
     - В прошлом году, - хмыкнул Зарубин. - Ты при муже-то поосторожней в любви признавайся, а то я маленький, он меня враз пришибет.
     - При чем тут муж? Муж дома, а я в конторе.
     В телефонной трубке повисла пауза, после чего Сергей выразительно произнес:
     - Сумасшедшая. Ты очень умная, но абсолютно сумасшедшая.

***

     Найти дважды судимого за хулиганство гражданина Неженкина по кличке Сазан большого труда не составило. Он, как ни странно, был не только прописан в Москве, но и проживал по месту прописки, что в последние годы встречается все реже и реже. Как только поднятый с постели участковый услышал от Лизы Боровенко описание мужчины, с которым встречалась Славчикова, он сразу буркнул:
     - Сазан это, голову даю... А уж когда та же Лиза указала на двор, в который свернул тот мужчина, все сомнения участкового улетучились.
     Он тут же поделился с Зарубиным всем, что знал о Неженкине и его жене Верке Титовой, которая приобрела статус законной супруги всего-то год назад, а до того числилась у Сазана в сожительницах.
     - Верка - оторва, каких поискать, - монотонно гудел участковый.
     Он никак не мог по-настоящему проснуться, и потому голос его был лишен всяческих модуляций, на которые у служителя порядка просто не хватало сил.
     - Она ребенка своего новорожденного убила, отсидела за это, освободилась лет десять назад и с тех пор пьет беспробудно. Меня в то время тут не было, я только два года как участок принял, но прежний участковый меня проинформировал. Особенно насчет Сазана предупреждал, потому как у него по пьяному делу мозги иногда прямо наизнанку выворачивает. Верка - она тихая, от нее вреда никакого, напьется и спит, а от Сазана всего можно ожидать. Работала Верка то дворничихой, то уборщицей, а в последний год вообще отовсюду поувольнялась, и на какие шиши пьянствует - одному богу известно.
     - А Неженкин работает где-нибудь? - спросил Зарубин.
     - Да прям! - фыркнул участковый. - На Веркиной шее сидит.
     - На какой зоне Верка чалилась?
     - Сейчас гляну.
     Участковый покопался в своей картотеке, полистал журнал учета, а Зарубин тем временем достал свой блокнот и быстро нашел нужную страницу. Интересно, совпадет или нет? Он был уверен процентов на восемьдесят, что совпадет.
     И оказался прав.
     Сергей посмотрел на часы и решил, что если Каменекая захочет приехать, то доберется сюда с Петровки минут за пятнадцать. Еще совсем рано, дороги пустые.
     - Пална, мы его нашли, - сказал он, когда Настя ответила на звонок. - Сам он дважды судимый за хулиганку, а его жена отбывала срок в одной колонии и в одно время со Славчиковой. В последний год появились деньги, откуда - непонятно.
     - Супер! - выдохнула Настя. - Когда-нибудь должно было повезти. Где сейчас эта сладкая парочка?
     - Дома, спят. Сержант сбегал, проверил, у них квартира на первом этаже, он через окно глянул. Мы с участковым сейчас чайку попьем для бодрости и через полчасика пойдем их будить. Как семь часов стукнет, так и отправимся. Сама приедешь или нам доверишь? ;
     - Приеду, Сереж. Машины только нет.., ну ничего, я частника поймаю.
     - Не доверяешь, значит? - поддел ее Зарубин.
     - Доверяю. Тебе - доверяю. Но я же баба, Сержик, я умру от любопытства. Буду сидеть в кабинете и терзаться мыслью, что вот ты уже знаешь, а я еще нет. Ни одна нормальная женщина этого не вынесет.
     - Да была б ты нормальной женщиной - и разговора бы не было. Ты же не нормальная, ты сумасшедшая.
     - Ты повторяешься. Диктуй точный адрес, я приеду.

***

     В машине она чуть не заснула. Владельцы дорогих иномарок редко подрабатывают частным извозом, и машины, которые можно остановить при помощи поднятой руки, чаще всего бывают дешевыми и простенькими, с оглушительно работающим движком и маленьким салоном, в котором невозможно вытянуть ноги. Водитель, согласившийся отвезти Настю в Коптево, был владельцем именно таких раздолбанных "Жигулей", к тому же еще и разговорчивым, но она все равно в какой-то момент провалилась в сон. Ей казалось, что она просто за секунду прикрыла глаза, и непонятно, как это могло случиться, чтобы вот только что они проезжали станцию "Новослободская" - и за окном уже мелькают красные строения Тимирязевской академии, Зарубин с участковым и молоденьким розовощеким сержантом ждали ее в условленном месте.
     - Зря торопитесь, - участковый неодобрительно качал головой, видно, все еще не мог простить Зарубину раннего подъема, - пьющие люди в семь утра к даче показаний непригодны. Они небось пили часов до трех-четырех, только-только уснули.
     - Ничего, разбудим, - невозмутимо ответил Сергей, - и не таких будили.
     Вопреки ожиданиям, звонить в дверь слишком долго им не пришлось, уже минут через пять им открыла заспанная неопрятная женщина. Испитое лицо было некрасивым, свисающие лохмами волосы - немытыми, а вот халат на ней надет вполне чистый и даже почти нарядный. "Деньги, - мелькнуло в голове у Насти, - в последний год появились деньги. За что же Славчикова ей платила? Или ни за что, просто оказывала по старой дружбе финансовую поддержку?"
     - Ну чего опять? - неожиданным басом провыла Верка. - Недавно же только проверяли, мы сами тут прописанные, посторонних нету. Спать людям не даете, паразиты!
     Она не была пьяной, если и выпила накануне, то не сильно.
     - Верка, - негромко сказал участковый, - ты, это... не голоси, а то мужика своего разбудишь. Пусть поспит, отдохнет, небось умаялся вчера.
     Настя оценила точный ход участкового. В одной фразе было все: и успокоение - мол, не волнуйся, никакой проверки и вообще ничего плохого, и уважение к мужу и к семейной жизни в целом, и небольшой подвох в форме предложения ответить на вопрос, дома ли муж, чем он вчера занимался и поздно ли пришел. На подвох Верка попалась легко.
     - С чего это он умаялся, скажи-ка мне? - В басовитом голосе зазвучало негодование, но тон она все-таки снизила. - Ни одного дня не работал. Нажрался вчера в одиночку, сволочь, и в кровать завалился.
     - В одиночку? - участковый ловко разыграл изумление. - Да как же так? Чего ж он с тобой не поделился?
     - А, - Верка махнула рукой и сделала попытку изобразить кокетку, поправляющую прическу, - я рано легла, голова разболелась. Он в последние дни злой ходит, как цепной пес, так я уж к нему не лезу, а то опять всю морду разворотит. А чего надо-то?
     - Ты, Вера, дверь-то прикрой, чтобы мужик твой не проснулся, и проводи-ка нас на кухню, что ли. Разговор есть.
     На кухне было грязно, здесь мало того что давно не делали уборку, так еще и тараканы бегали. Один из них с душераздирающим хрустом пал смертью храбрых под Настиным ботинком. Снова подступила тошнота, ей захотелось присесть, но, оглядев замызганные колченогие табуретки, Настя передумала и осталась стоять. Участковый не был таким брезгливым и уселся за покрытый клеенкой стол напротив Верки. Зарубин подумал и тоже присел. Молоденький сержант остался в тесной прихожей.
     - Слышь, Вера, - начал Зарубин ласково, - а какие у тебя дела с Катериной?
     - Это с которой?
     Спросила спокойно, ни напряжения, ни нервозности не было ни в голосе ее, ни в лице.
     - Из шестой квартиры, что ли? Да ладно, я ее давно простила, пусть носит этот платок, если ей нравится.
     Я себе лучше купила. Показать?
     - Потом покажешь, - сурово встрял участковый. - Ты ее так запугала, что она до сих пор боится мимо твоей двери проходить.
     - А чего, жалуется, да? - Верка оглядела присутствующих победным взглядом. - И правильно, пусть боится.
     Как платок стырить - так не боялась, а теперь чего ж...
     - Вера, а правда, покажите платок, - попросила Настя. - Они мужчины, им неинтересно, но мы-то с вами женщины.
     Верка шмыгнула в прихожую и вернулась, держа в руках красивый яркий платок. Настя быстро прикинула цену - около полутора тысяч рублей. Для неработающей пьянчужки при неработающем муже дороговато, пожалуй. Она поймала быстрый благодарный взгляд Зарубина. Они друг друга поняли.
     - Ив самом деле красивый, - одобрительно сказала она. - Дорогой, наверное? Я бы себе такой тоже купила.
     - Тыща триста, - гордо объявила Верка. - А тот, который Катерина стырила, я за двести пятьдесят брала.
     Бог с ней, пусть носит.
     - Откуда такие деньжищи-то, а, Вер? - Зарубин старательно играл доброго дядюшку. - Ты, я знаю, женщина честная, порядочная, ни в чем таком замечена не была. Может, мужик твой за старое взялся? Хотя он вроде бы вором не был никогда, вот ежели морду кому расквасить - так это он в первых рядах, а чужого отродясь не брал. Ведь так, Вера?
     - Не, у нас деньги правильные... - ее припухшие глаза округлились. - Так ты про Катьку, что ли, спрашивал? Про бухгалтершу?
     - Ну да, - подтвердил Сергей, - про нее. От нее деньги?
     - От нее. А что, нельзя?
     - Да можно, Вера, можно. Только интересно, за что она тебе деньги дает?
     - А тебе не все равно? Дает - и дает, и спасибо ей за это. Мы на зоне равные были, все одинаковые, а потом кому повезло, как вот Катьке, а у кого не сложилось.
     Катька нашу дружбу помнит и от всей души помогает. Вы у нее самой спросите, она вам скажет.
     - Да я бы спросил, Вера, если б мог. Убили Катерину-то. Сегодня ночью. Зарезали.
     Верка замерла, некрасиво приоткрыв рот, глаза на миг стали какими-то белесыми, потом охнула, подскочила и побежала в комнату.
     - Ты что наделал, паразит?! Ты зачем это сделал, скотина?!! - послышался ее истошный вопль.
     Зарубин и сержант метнулись вслед за ней в комнату.
     Верка изо всех сил трясла лежащего на раздвинутом диване мужика, который вяло отпихивал ее, не открывая глаз. Сержант ловко схватил женщину за плечи, оторвал от сонного тела и притащил назад, в кухню. Верка шлепнулась на табуретку и зарыдала в голос. Зарубин осторожно прикрыл дверь в комнату, убедившись, что пьяный Неженкин так и не проснулся.
     - Ты, Вера, не голоси, ничего уже не исправишь, умерла твоя подружка, - снова монотонно загудел участковый, - ты лучше расскажи-ка нам все по порядку.
     Может, ничего такого твой Сазан и не сделал, так мы разберемся. Если б мы точно знали, что он виноват, так мы б его уже под белы ручки и в обезьянник засунули, а мы тут сидим и с тобой разговариваем, значит, есть шанс, что он и не виноват ни в чем Но чтобы разобраться, надо, чтобы ты все рассказала. Поняла? Рассказывай все как есть, может, и спасем твоего мужика от тюрьмы.
     - Ой, Дмитрий Иваныч, миленький, спаси его, - Вера, размазывая одной рукой по лицу слезы, другой вцепилась в рукав участкового. - Как же я одна-то останусь, если ты его посадишь? У меня ж никого, кроме него, нет.
     Не виноватый он, он дурак, до денег жадный, вот жадность-то его и погубила. Это Манька, сука, она это...
     "Ну вот уже и Манька какая-то появилась, - подумала Настя. - Хорошо, что я приехала. Даже спать расхотелось".

***

     Мария Владимировна Гусарова работала в исправительно-трудовой колонии для женщин в должности начальника отряда. Сказать, что она была страшным человеком, означало бы не сказать ничего, в лучшем случае это могло бы считаться комплиментом. Гусарова была настоящим чудовищем. Она ненавидела весь мир и всех населяющих этот мир людей. Она ухитрялась ненавидеть не только тех, кто жил лучше или был успешнее, но и тех, кому было намного хуже, чем ей самой. О том, как она измывалась над зэчками из своего отряда, ходили легенды, которые, как выяснилось, были совсем недалеки от истины. Более того, истина порой эти легенды даже превосходила.
     В принципе коротконогая, с квадратным торсом и вполне миловидным лицом, Мария Гусарова, которую осужденные за глаза называли просто Манькой, ненавидела в равной степени и алкоголичек-бомжих, и воровок, и интеллигентных дамочек, севших "по экономическим вопросам" или за взяточничество, и нельзя утверждать, что Екатерину Сергеевну она невзлюбила только за то, что та была "из чистеньких". Причина ее особенной, специфической нелюбви к Катерине лежала в какой-то другой области. Скорее всего она не могла простить ей высоко поднятой головы, уравновешенного характера и отсутствия заискивающих интонаций при общении с "гражданкой начальницей".
     - Умнее всех, да? - брызгая слюной, цедила Манька. - Я тебе покажу, кто здесь самый умный, до смерти не забудешь.
     Она цеплялась к Катерине, налагала на нее взыскания за малейшую неточность в соблюдении правил внутреннего распорядка, лишала свиданий, посылок, права пользоваться лагерным ларьком, публично издевалась над ней на утренних и вечерних построениях, короче, делала все, что могла придумать. Катерина терпела и только выше вскидывала голову. У нее хватало ума и выдержки не поддаваться на провокации. Одно неверное движение, одно неосторожное слово в ответ на Манькины придирки - и загремишь в штрафной изолятор, а туда дозволяется определять провинившегося осужденного на срок до тридцати суток. Тридцать суток в одиночной камере на хлебе и похлебке, денег у ведомства не хватало, и осужденных кормили плохо, а в изоляторе и без того небогатый рацион урезали еще больше.
     Катерина вытерпела все, у нее достало сил не сорваться даже тогда, когда Манька отняла у нее нательный крестик, чудом уцелевший при этапировании. Крестик много лет назад надела ей на шею бабушка и сказала при этом такие слова, что расстаться с крестиком при жизни казалось Катерине совершенно невозможным. Она очень любила свою бабушку, и хотя набожной не была - воспитание не то, - но подарок берегла и верила, что, пока он у нее, бабушкина любовь и забота ее хранят и оберегают. Бабушка давно умерла, но вера в ее слова осталась.
     А Манька крестик сорвала и забрала себе. Более того, надела его на шею и носила. Он был дорогим, красивым, золотым, с двумя маленькими бриллиантиками, но для Катерины дело-то было не в цене, а в том, что он - бабушкин, а бабушке достался тоже от бабушки. Семейная реликвия, родовая память. И висит теперь на шее у мерзавки Гусаровой.
     Мария Владимировна, по-видимому, рассчитывала, что за свой крестик непокорная Катерина будет драться, а поднять руку на начальника отряда - это ого-го! Тут уже не одним штрафным изолятором пахнет, а новым сроком за хулиганство или даже - если повезет - за телесные повреждения. Расчет ее не оправдался, и Манька озверела еще больше. Она то и дело расстегивала верхнюю пуговку форменной рубашки и вызывающе глядела на Катерину - пусть полюбуется на свой крестик, висящий на чужой груди. Шея у Гусаровой была толстой, а цепочка - короткой, и крестик сиял, посверкивал бриллиантиками под самым горлом.
     При таком количестве взысканий ни о каком досрочном освобождении речь идти не могла, и Катерина отбыла весь срок от звонка до звонка. За время отсидки сблизилась с Веркой Титовой, обе москвички, да и койки рядом стоят. Верка сидела давно и освободилась раньше Катерины на несколько месяцев.
     - Кать, ты держись, - говорила она на прощание. - Тебе уже недолго осталось. Не дай этой гниде себя урыть.
     У тебя сейчас самое трудное время настанет, я по себе знаю, последние несколько месяцев до звонка самые тяжелые, так ты держись, ладно? Манька - беспредельщица, она будет стараться тебе новый срок навесить, особенно теперь начнет стараться, потому что в последние месяцы перед освобождением у всех нервы на пределе, сорваться легко Ты ж столько вытерпела, потерпи еще немножко.
     - Я не сорвусь, - обещала Катерина не столько Верке, сколько самой себе.
     Обещание она сдержала, не сорвалась, несмотря на то что Верка напророчила правильно и Гусарова в попытках спровоцировать Катерину превзошла самое себя.
     Выйдя за ворота колонии, где ее никто не встречал, Катерина поклялась себе, что крестик непременно вернет, а Маньке Гусаровой небо с овчинку покажется.
     Но высокий накал не может держаться постоянно - система перегорает. Пока Катерина добралась до матери, пока утоляла голод по маленькой Юльке, не отпуская девочку от себя и вдыхая жадными ноздрями ее нежный теплый запах, пока устраивала свою жизнь в поисках работы, прошло время. А тут еще Владимир Иванович Славчиков нарисовался, после той встречи в колонии он написал ей несколько писем, Катерина ответила, и в мыслях не держа возможность какого-то продолжения. Продолжение, однако, наступило, внеся некоторое смятение в ее мысли и чувства, и идеи возмездия как-то отступили на второй план.
     До рождения сына Антошки Катерина если и вспоминала о Гусаровой, то как-то вяло, без прежней горячности. После тяжелейшей беременности и сопряженного с опасностью для жизни рождения Вовчика-второго ей пришло в голову, что бабушка там, на небесах, все видит и все равно помогает ей, независимо от того, у кого находится их фамильный крестик, потому что знает, что крестик попал в чужие руки не по вине Катерины. Может, не надо ничего предпринимать, мстить Маньке, искать и возвращать этот крестик? Она счастлива, у нее трое детей, прекрасный муж, у нее проявилась способность писать книги, пусть не самые лучшие, но за них платят, так надо ли от добра добра искать?
     Все изменилось в тот день, когда Катерина случайно столкнулась на улице с Веркой Титовой, с которой не общалась с того самого дня, как они расстались в колонии. Верка встрече обрадовалась, чего нельзя было сказать о Катерине: Титова выглядела плохо, следы постоянного пьянства отпе