маму, и друг на друга, мы, мол,  договаривались,
искали, просили, а больная не явилась на прием. Придется ехать.
   Но как, интересно знать? Все, кого можно попросить помочь,  работают,
и срывать их с места вот так, с бухты-барахты, просто неприлично. Может,
и в самом деле вызвать такси? Водитель отвезет  ее  к  врачу,  подождет,
сколько нужно, и привезет обратно. Интересно, сколько это может  стоить?
Еще небось и не каждая фирма подает  машины  в  область.  Ладно,  нечего
рассуждать на пустом месте, надо брать телефонную книжку,  где  записано
штук пять телефонов разных фирм, и начинать обзвон.
   Настя потянулась за книжкой, которая еще со вчерашнего вечера  лежала
на видном месте, и обнаружила приклеенный к обложке листочек-стикер,  на
котором ее же почерком было  выведено:  "Самарин  Валентин  Николаевич",
адрес и домашний телефон. А что, если попросить его? Уж  ему-то,  должно
быть, совершенно все равно, куда ехать.
   Настя быстро набрала номер и услышала в трубке женский голос:
   - Его нет, он будет только поздно вечером.
   - Вы не подскажете, как с ним можно связаться? -  спросила  Настя.  -
Может быть, у него есть мобильный телефон?
   - Простите, а с кем я говорю?
   Хороший вопрос. Еще бы понимать, как на него нужно отвечать.  Вернее,
как на него можно отвечать.
   - Меня зовут Анастасия Павловна. - Ей казалось, что так будет  вполне
нейтрально.  Кто  его  знает,  этого  временно  безработного   филолога,
рассказал он жене, или кто там у него снял  трубку,  о  своем  вчерашнем
приключении с колесом и о новых знакомых, к которым он обещал  приезжать
после обеда, или умолчал.
   -  Ах,  Анастасия!  -  В  голосе  женщины  явно  прозвучала   радость
узнавания, и Настя с облегчением перевела дух.
   Значит, рассказал. - Это с вами он вчера познакомился?
   - Со мной, - подтвердила она.
   - Валя мне сказал, что он приедет к вам часов в пять.
   - Это верно, но мне нужно с ним связаться. Это возможно?
   - Конечно, конечно, запишите номер.
   Ну вот,  уже  легче.  Значит,  человек,  который  вчера  был  у  них,
действительно Самарин, он назвался своим  именем,  а  не  чужим.  Теперь
растаяла последняя крошечка подозрения, все еще остававшаяся у Насти.
   Самарин  с  готовностью  откликнулся  на  просьбу  изменить   график,
приехать в Болотники и отвезти Настю в город, к врачу, а потом доставить
назад.
   - Ну что вы, никакого беспокойства, мне ведь все равно нужно  ездить,
набирать объем тренировок. В котором часу вы должны быть у врача?
   - С четырех до пяти.
   - Как вы думаете, во сколько нам нужно выезжать из Болотников?
   - Наверное, в половине третьего.
   - Договорились, в два я буду у вас. Вы нальете мне  чашку  чаю,  и  в
половине третьего будем выдвигаться.
   Интересно, он в  самом  деле  имеет  в  виду  только  чашку  чаю  или
рассчитывает на что-нибудь посущественнее? Настя поплелась  на  кухню  и
обозрела содержимое холодильника.
   Себе на обед  она  запланировала  сладкую  творожную  массу  и  пачку
простокваши, уже с утра свеженькое принесли.
   А если вдруг придется кормить-угощать, то чем? Господи, ну за что  ей
вся эта головная боль? Она собиралась так славно провести день в тишине,
покое и размышлениях, подумать, погулять, полежать, потом  пообщаться  с
новым  знакомым,  который  скрасит  ей  тревожное   напряжение   вечера,
проведенного в одиноко стоящем загородном доме.
   А  что  получила  вместо  этого?  Разбитый  день.  Нарушенные  планы.
Какого-то врача, к которому ехать совершенно не хочется, а главное -  не
нужно. Нога поправляется, ходит Настя с каждым днем все легче и  дольше,
и все идет как надо. Мама всегда была  уверена,  что  лучше  знает,  что
именно и когда именно нужно ее  дочери.  Она  хочет  помочь  Насте,  она
сделала это из любви к ней, а в результате доставила ненужные хлопоты. И
еще сто пятьдесят долларов за консультацию придется  выложить.  Матушке,
разумеется, и в голову не пришло поинтересоваться, есть ли у  Насти  при
себе такие деньги. Они,  конечно,  были,  Лешка  оставил  ей  на  всякий
случай, мало ли что, а вовсе не для того, чтобы она их тратила на то,  в
чем абсолютно не нуждается. Ну почему так нелепо получается?
   И  еще  Настя  злилась  сама  на  себя  из-за  того,  что  испытывает
раздражение на мать. В общем, вместо  положительных  эмоций  -  сплошной
негатив.
   В начале второго она начала готовиться. Вытащила из большой  дорожной
сумки джинсы, критически оглядела их и решила, что гладить, пожалуй,  не
нужно. Все эти дни она так и ходила  в  спортивном  костюме,  в  который
влезла еще в госпитале,  и  джинсы  показались  ей  какими-то  чужими  и
непривычными. В той же сумке лежали два "приличных" свитера, Настя никак
не  могла  решить,  какой  именно  надеть,  и  от  этого   сердилась   и
раздражалась еще больше. Один черный, короткий и теплый, другой - белый,
длинный и тонкий. Наверное, все-таки теплый,  чай,  не  лето  на  дворе,
осень кончается.
   Тяжело вздохнув,  она  сняла  спортивные  брюки  и  стала  натягивать
джинсы. И обомлела.
   Между пуговицей и петлей на поясе появилось расстояние сантиметров  в
пять, которое не сокращалось. Настя  решила  в  первый  момент,  что  за
полтора месяца  потеряла  квалификацию  в  многотрудном  деле  надевания
джинсов, и  потянула  сильнее.  Расстояние  стало  чуть  меньше,  но  не
настолько, чтобы штаны можно было застегнуть. И замок на "молнии"  дошел
только  до  середины  своего  скорбного  пути,   после   чего   намертво
остановился. И не потому, что сломался, нет, он был целехонек.
   Вот они, пушистые булочки с маслом и  джемом,  килограммы  шоколадных
конфет, многочасовое лежание на диване и крепкий  здоровый  сон.  А  еще
многодневное пребывание на больничной  койке  при  минимуме  движений  и
постоянном  погрызании  чего-нибудь  вкусненького.  Коварные  спортивные
брюки на резинке все это время хранили молчание, ничем не намекнув своей
хозяйке на катастрофическое разрастание объемов талии и бедер.
   Ну и что теперь делать со всем этим телесным богатством? Во  что  его
упаковывать? Все в тот же  спортивный  костюм?  Она  бросила  взгляд  на
сиротливо валяющиеся на полу мягкие бирюзовые брюки и внезапно  испытала
приступ ненависти и к ним, и к себе самой. Дура, обжора, растолстела  на
черт знает сколько сантиметров и килограммов, теперь  надеть  нечего.  И
штаны эти дурацкие, с темно-синими полосками по бокам, она уже видеть не
может.
   "Буду носить джинсы, - со свирепой решимостью подумала Настя. - Пусть
мне в них будет неудобно лежать, мне же хуже. Пусть они мне тесны,  зато
я каждую минуту буду помнить о том, что нужно сбрасывать вес и худеть до
прежнего размера. Вот прямо сейчас и начну. И пусть мне будет хуже".
   Джинсы сидели  на  ней  так  плотно,  что  не  спадали,  даже  будучи
расстегнутыми.   Закусив    губу    от    злости,    обиды    на    весь
кулинарно-кондитерский мир и от боли, Настя потащилась на  второй  этаж.
Наверняка в шкафу у Дюжина есть какой-нибудь ремень для джинсов.
   Ремень нашелся. Настя вдела его в петельки  на  поясе,  застегнула  и
почувствовала себя немного увереннее. Теперь штаны  точно  не  свалятся.
Заодно и проблема выбора свитера решилась сама  собой.  Какой  же  может
быть  короткий  свитерок  при  незастегнутых  штанах?  Конечно,   только
длинный. В котором она точно замерзнет. Ну и пусть.
   Пусть ей будет хуже. Сама  виновата.  Нечего  было  конфеты  горстями
глотать. И больше никаких  булочек,  только  черный  хлеб  и  галеты.  И
обедать она сегодня не станет, все равно от расстройства аппетит пропал.
А какое хорошее настроение у нее было с утра! Ни следа не осталось...
   Самарин приехал в начале третьего, долго извинялся за то, что опоздал
на десять минут, объяснял, что еще не умеет  точно  рассчитывать  время,
когда едет на большие расстояния, быстро выпил предложенную чашку чаю  с
двумя бутербродами и выразил готовность немедленно везти Настю к врачу.
   - Вы дорогу знаете? - спросил он.
   - Нет, только адрес. Я там никогда не была.
   - Тогда вы пока собирайтесь, одевайтесь,  а  адрес  дайте  мне,  я  в
машине по атласу посмотрю, как ехать.
   Настя протянула ему листок с адресом, проверила  содержимое  сумки  -
деньги в конверте, кошелек, паспорт, удостоверение, выписка  из  истории
болезни. Кажется, все на месте. Надела куртку, позвонила в охрану, взяла
палку.
   Неприязненно оглядела себя в большом, в человеческий  рост,  зеркале,
стоящем в прихожей. Ну и видок! Длинный  свитер  торчит  из-под  куртки,
голова немытая, она же не собиралась сегодня "выходить в  свет".  Ладно,
все равно ничего изменить нельзя.
   Самарин вел машину довольно  уверенно,  видно,  не  зря  каждый  день
практиковался.
   - Вам сколько лет? - неожиданно спросил он.
   - Сорок два. А что?
   - А мне сорок шесть.  Я  вот  подумал,  что  если  мы  с  вами  почти
ровесники, то, может быть, перейдем на "ты"?
   Предложение Настю не устроило.
   - Мне это сложно, - аккуратно ответила она.
   - Тогда не буду настаивать, - тут же согласился Самарин. - Но давайте
хотя бы обходиться без отчества. Будем называть  друг  друга  просто  по
имени. Вы - Настя, я - Валя. Договорились?
   - Это можно.
   - Настя, откуда у вас мой домашний телефон? Вы что, проверяли меня?
   - А как же. Поставьте себя на мое место, и вы поймете, что  это  было
разумно и правильно. Зато теперь я точно знаю, что  вы  именно  Валентин
Николаевич Самарин, кандидат филологических наук, а не беглый каторжник.
Мне так спокойнее.
   - Я вас понимаю, - негромко ответил он. - А какие еще сведения  можно
узнать при такой проверке? Давайте  начнем  курс  милицейского  ликбеза,
если вы не против.
   - Давайте. Можно узнать адрес, кто прописан по этому адресу, с какого
времени, где проживал раньше. Номер  и  серию  паспорта,  год  рождения,
наличие судимостей. Это если запрашивать паспортную службу. А если найти
участкового, да еще если он окажется  толковым,  то  можно  узнать,  кто
реально проживает в квартире и где они все работают. Но на  это  шансов,
честно говоря, мало.
   - Почему?
   -  Участковые,  как  правило,  знают  проблемных  жителей,   судимых,
алкоголиков, семейных дебоширов и прочих.
   В спокойных семьях они обычно не бывают и никого не знают.
   - А меня?
   Ей показалось, что в голосе Валентина прозвучала беспокойная нотка.
   - Не знаю. Вы сами-то видели своего участкового хоть раз?
   - Н-нет.., кажется. Не помню. Вроде бы нет.
   - Ну, значит, он вашей семьей не интересуется и  ничего  про  вас  не
знает. А вас это беспокоит?
   - Ничуть, -  он  развеселился.  -  Просто  меня,  как  почти  всякого
человека, интересует, кто и что обо мне знает.
   Расскажите мне подробнее про участковых, чем они занимаются,  за  что
отвечают. Я ведь совсем ничего про это не знаю.
   Лекции о работе участковых инспекторов хватило как раз  до  Кольцевой
дороги, и на  территорию  Москвы  они  въехали  одновременно  с  началом
следующей лекции, на этот раз о том,  как  организовано  предварительное
расследование. Самарин часто перебивал Настю, задавая вопросы, и  каждый
раз она поражалась тому, до  какой  же  степени  люди,  не  связанные  с
правоохранительной  системой,  искаженно  представляют  себе,  как   она
устроена. Ее новый знакомый, например,  был  свято  уверен  в  том,  что
начальник уголовного розыска может  отдавать  приказания  следователю  и
вообще имеет право вызывать его к себе не то что в кабинет, а чуть ли не
"на ковер". По его непонятно откуда взявшимся представлениям, существует
такая фигура, как "следователь уголовного розыска". Услышав  это,  Настя
так хохотала, что Валентин чуть не обиделся. И вообще, из  его  вопросов
она узнала массу  интересного.  Например,  что  следственное  управление
находится на Петровке, 38; что один и тот же оперативник  может  сегодня
заниматься  раскрытием  квартирной  кражи,   завтра   -   убийством,   а
послезавтра вывозом антикварных ценностей и произведений искусства;  что
именно в уголовном розыске принимается судьбоносное решение о том, когда
работу по делу можно прекращать; что оперативник, работающий в  окружном
управлении, может  носить  звание  полковника,  а  его  непосредственный
начальник - генерал; что результаты  экспертизы  становятся  известны  в
первую  очередь  именно  сыщикам,  а  уж  они  доводят  их  до  сведения
следователя; что следователи самолично бегают  с  пистолетом  в  руке  и
задерживают  преступников,  а   также   переодеваются,   гримируются   и
внедряются в преступные группировки. И  много  чего  другого,  не  менее
любопытного и веселого.
   - Да, Валя, - сказала она, вдоволь нахохотавшись, - с такими знаниями
вам не детективы нужно сочинять, а пародии на них.
   - Так откуда же другим знаниям взяться? - весело отпарировал он. - Мы
их черпаем только из фильмов и книжек, а там все именно так и  написано.
Я,  конечно,  подозревал,  что  на  самом  деле  все   устроено   как-то
по-другому, потому и прошу вас подробно мне все объяснить.
   К клинике, где принимал чудо-доктор, они подъехали в  двадцать  минут
пятого.
   - Вас проводить? - заботливо поинтересовался Самарин.
   - Не нужно. Валя, я  сама  дойду.  Только  я  не  знаю,  сколько  вам
придется меня ждать. Может быть, там очередь.
   Он помог ей выйти из машины, подал палку, лежащую на заднем  сиденье.
Осмотрелся вокруг и радостно махнул рукой в сторону здания, стоящего  на
противоположной стороне.
   - Вон там книжный магазин, если меня туда запустить, то это  надолго.
Я пойду в книгах покопаюсь,  а  вы,  как  освободитесь,  позвоните  мне.
Телефон у вас с собой?
   Настя открыла  сумку  и  проверила:  листочек  с  номером  мобильного
телефона Самарина был на месте. Валентин запер  машину  и  направился  к
подземному переходу, а Настя  вошла  в  здание  клиники,  где  ее  долго
выспрашивали, к кому и по какому вопросу она пришла, потом проверяли  по
телефону, записана ли она на прием к профессору, после чего так же долго
и подробно объясняли, куда идти, где свернуть, на каком лифте  подняться
и как найти нужный кабинет. Дорога оказалась длинной и не  сказать  чтоб
уж очень простой. Настя трижды умудрялась пойти не по  тому  коридору  и
попасть не в тот корпус и под конец путешествия разозлилась на  себя  за
свою тупость, на ногу, которая болела, на архитекторов, которые все  это
придумали, и на мать, которая ей все это устроила.
   Единственным, что примирило ее с действительностью,  было  отсутствие
очереди перед кабинетом профессора.
   Профессор, круче которого, если верить  матери,  в  Москве  не  было,
оказался молодым, высоким, худым и совершенно лысым.
   - Я вас слушаю, - как-то подозрительно ласково произнес он. - Что вас
беспокоит?
   Да ничего ее не беспокоит! Она вообще ехать сюда не хотела.  Вот  что
ему теперь говорить? Нога болит с  каждым  днем  все  меньше  и  меньше,
нагрузки она выдерживает все  большие  и  большие,  и  жаловаться  Насте
абсолютно не на что. А может, сказать все как есть?
   - Видите ли, - начала она, судорожно мечась в поисках нужных слов,  -
мы с вами оказались жертвами недоразумения.
   - Даже так?
   Его лысина засияла ярче, словно в предвкушении чего-то  новенького  и
любопытненького.
   - У меня после перелома очень долго болела нога,  и  врачи  не  могли
понять, почему боль не проходит. В этом состоянии меня  выписали  домой.
Но теперь, мне кажется, все в порядке, я поправляюсь, но моя мама  очень
переживает, она решила, что со мной что-то серьезное...
   -  Какие  нагрузки  вы  выдерживаете?  -  перебил   он   ее,   быстро
просматривая выписку, которую Насте дали в госпитале.
   - Сорок минут ходьбы.
   - Когда появляется боль? Сразу или к концу прогулки?
   - Примерно на середине. Скорее даже ближе к концу.
   - Ходите с палкой?
   - Дома - нет, а на прогулку хожу, конечно, с палкой.
   - Давайте я вас посмотрю.
   Профессор задал  ей  еще  два  десятка  вопросов,  на  которые  Настя
постаралась ответить точно и добросовестно, потом осмотрел ногу.
   - Не вижу ничего  экстраординарного,  -  он  пожал  плечами  и  снова
сверкнул лысиной, усаживаясь за стол. - Учитывая время, которое прошло с
момента перелома, ваше состояние могло быть даже несколько  хуже.  Когда
наступило улучшение?
   - Неделю назад.
   - А до этого все время были сильные боли?
   - Все время.
   - И что вы хотите от меня  услышать?  Объяснения,  почему  так  долго
болело, а потом резко стало улучшаться?
   - Нет. А... - она осторожно посмотрела на него, - вы  могли  бы  дать
такое объяснение?
   - Мог бы. Но не уверен, что вам это нужно. Да и  какая  вам  разница?
Зачем вам углубляться в медицинские  тонкости?  Главное,  что  улучшение
наступило и идет оно очень  высокими  темпами.  По  вашему  сегодняшнему
состоянию, вы в моей помощи не нуждаетесь. Примерно через две недели  вы
можете выходить на работу.
   - То есть вы хотите сказать, что я могла бы к  вам  не  приходить?  -
прямо спросила Настя.
   - В этом не было никакой необходимости, - он улыбнулся чуть смущенно,
глядя на длинный белый  конверт,  который  Настя  вытащила  из  сумки  и
положила на стол прямо перед ним. - Только если для вашего  собственного
спокойствия.
   - Спасибо, - вздохнула она.
   "Ну  маменька,  ну  удружила,  -  думала  она,  плетясь  по   длинным
бестолковым коридорам к выходу. - Сто пятьдесят баксов псу под хвост. Да
еще и настроение испорчено.
   И кто ее просил устраивать  мне  эту  консультацию?  Я  понимаю,  она
хотела как лучше, она думала, что нога у меня болит все так  же  сильно,
как раньше, а я просто скрываю, не жалуюсь... Не делай, не говори  и  не
думай ничего, о чем тебя не просят. С "не делай" и "не говори" вроде  бы
понятно. А вот "не думай"... Может быть, это как раз тот случай?
   Не забыть бы поговорить об этом с Пашей Дюжиным".
   В гардеробе, надев куртку, она уже вытащила из сумки  телефон,  чтобы
позвонить филологу Валентину, но ее опередил чей-то звонок.
   - Опять гуляешь? -  Коротков  говорил  так  бодро,  что  Настя  сразу
поняла: еще немного - и он сорвется. Совсем, видно, устал. -  Битый  час
названиваю тебе  по  городскому,  а  ты  не  подходишь.  Смотри,  совсем
загуляешься, дорогу к дому не найдешь.
   - А я в Москве, - сообщила она уныло.
   - Да ну? Честно?
   - Угу. К врачу ездила, на консультацию.
   - И что врач сказал?
   - Что через две недели могу приступать.
   - Не, две недели это слишком долго, это я столько не, выдержу.
   Да он и двух часов  не  выдержит,  бедолага.  Кто  сказал,  что  быть
начальником легче, чем подчиненным исполнителем?
   - Ты территориально где сейчас? - спросил Коротков.
   - На Пироговке.
   - Лешка с тобой?
   - Нет, он в Жуковском. А что, он тебе нужен?
   - Да на фиг он мне сдался. Мне ты нужна. Ты на чьих колесах?
   - Ты не знаешь... Один знакомый. А что нужно-то?
   -  Можешь  подъехать  к  Ольшанскому  в  горпрокуратуру?  Мы  тут  на
совещание собрались.
   - Ну а я-то при чем? Я же на больничном.
   - Слушай, подруга, не вредничай, а? И без того жизнь  такая,  что  не
продохнуть. Ольшанский тебя хочет, он нашим хилым  мозгам  не  доверяет.
Ася, я серьезно. Приезжай, а?
   - Юрочка, ну какой от меня толк, ну ты сам подумай?
   Я же половины информации по делам не знаю.
   - А вот и хорошо. У нас глаза уже замылились, а ты свежим взглядом...
Короче, приедешь?
   - Не знаю, Юр, мне надо у водителя  спросить,  может,  у  него  планы
другие.
   - Да и черт с ними, с его планами, пусть он тебя только до Кузнецкого
добросит, а на дачу я тебя сам отвезу. Заодно и переночую, если пустишь.
   - А Ирина что на это скажет?
   - Она в Минск на съемки укатила. Так пустишь переночевать-то?
   Где-то вдалеке за голосом Короткова послышался дружный хохот.  Видно,
кто-то из ребят, присутствовавших при этом разговоре, весьма своеобразно
комментировал услышанное. Наверняка Сережка Зарубин дурака вал