- Просто отмечаю.
   Хотя ты действительно могла этого не знать, в компаниях я себе такого
не позволяю, а вдвоем мы с тобой, по-моему, не пили ни разу. Или я  оши-
баюсь?
   - Не ошибаешься, сегодня это впервые.
   - Тогда извини, беру свои слова обратно.
   Он снова поднес рюмку к губам, отпил еще немного.
   - Мне не предлагаешь? - спросила Настя.
   - Тебе уже хватит. Для того чтобы согреться  и  снять  озноб,  вполне
достаточно одной рюмки. Разве не помогло?
   - Помогло, - призналась она.
   - Ну и хватит. Если хочешь, добавь в чай капельку, тоже  хороший  эф-
фект дает.
   Настя поставила чашки и разлила чай. Ром и в самом деле подействовал,
руки стали теплыми и перестали дрожать.
   - Покажи, как ты разрисовываешь этикетки, - попросила она.
   Леонид Петрович пододвинул к ней бутылку и взял в руки чашку с  горя-
чим чаем. Настя рассматривала этикетку с заштрихованными светлыми участ-
ками.
   - Забавное художество. - Она заставила себя улыбнуться  и  удивилась,
что это у нее получилось без особых усилий. - Ты  только  штрихуешь  или
рисуешь что-то свое?
   - Когда как. Если на этикетке  есть  чей-нибудь  портрет,  то  обычно
трудно бывает удержаться, начинаю его уродовать. Усы пририсовываю, боро-
ду, прическу меняю - короче, что в голову придет. Иногда до смешного до-
ходит.
   - Даже до смешного? - недоверчиво переспросила Настя, искренне не по-
нимая, что тут может быть смешного.
   - А ты как думала! Человек не всегда себя контролирует,  и  от  этого
получаются всякие конфузы. Кстати, вот тебе пример. Помнишь, я  приходил
к твоему начальнику за аналитическими материалами? Ты тогда еще на  меня
собак спустила, обвинила в барстве и во всех смертных грехах.
   - Помню.
   Сердце у нее заныло от недоброго предчувствия, хотя она не смогла  бы
сейчас сказать, чего боится. Все самое страшное уже и так  произошло.  И
продолжает происходить прямо сейчас и прямо здесь.
   - Ну вот, я же к нему с бутылкой пришел, как положено, я правила знаю
и неукоснительно их соблюдаю, к мужикам даже по серьезному делу без  бу-
тылки ходить не принято, а уж по такому, как у меня, - и  подавно.  Пить
при этом необязательно, но принести должен. Прихожу, представляюсь, зна-
комлюсь, объясняю, зачем явился, он кнопки нажимать начал, дал тебе, как
сейчас помню, двадцать минут. Так?
   - Так, - подтвердила она.
   - А после этого возникает неловкая пауза. И вот в этот момент я и ре-
шил, что пора бутылку дарить, чтобы паузу чем-нибудь заполнить.  Мельник
твой как гостеприимный хозяин тут же рюмашки достает, разливает, выпива-
ем мы с ним по чуть-чуть, чисто символически, для знакомства, и начинаем
трепаться о всякой ерунде. Я по привычке беру со стола карандаш и  начи-
наю рисовать, а на той этикетке чья-то рожа была, и вот я рисую,  рисую,
себя не контролирую, все внимание на Мельника, а  потом  вдруг  замечаю,
что из рожицы этой точный портрет твоего начальника сделал.  Представля-
ешь? Неловко - ужас! Думаю, уйду я, он бутылку в сейф уберет и  на  эти-
кетку, естественно, не посмотрит, а потом с  кемнибудь  выпивать  сядет,
тогда и заметит. Хорошо, если он сам, а если тот, с кем он пить будет? Я
же не абсолютный портрет сделал, а шарж, злой и очень узнаваемый.  Одним
словом, кручусь, как уж на сковородке, не знаю, как  из  ситуации  выхо-
дить. Но тут, слава Богу, ему кто-то позвонил по телефону, он  отвлекся,
так я у него со стола ластик схватил и стер свои художества.
   - Да, лихо. Ну и как, допили вы бутылку в тот раз?
   Настя была уверена, что произносит слова, но почему-то их не слышала.
Чувствовала, как шевелятся ее губы, но не слышала  ни  звука.  Ей  стало
страшно, но в ту же секунду слух вернулся к ней.
   - Что ты, нет, конечно. Я же говорю, приняли  по  чутьчуть  для  зна-
комства, рюмки только один раз поднимали. Вообще твой начальник не  про-
извел на меня впечатления пьющего человека. Да и я не алкаш, ты же  зна-
ешь. Ну все, ребенок, я, пожалуй, двинусь, поздно уже.
   Настя молча смотрел, как отчим встает, идет в прихожую, надевает  бо-
тинки и куртку. Надо встать и проводить его, надо сказать какие-то слова
и поцеловать его на прощание. Почему же у нее совсем нет сил? Почему она
оцепенела и не может двинуться? "Неужели все  кончилось?  Или  он  лжет?
Правду он сказал или нет? Встань и выйди в прихожую, попрощайся с папой,
веди себя нормально, иначе он встревожится. Он ни в чем не  виноват.  Он
не пил с Баглюком в тот вечер. Он не спаивал его и не давал с собой  не-
допитую бутылку. Все кончилось, Настасья. Все кончилось. Иди  и  поцелуй
его, веди себя как любящая дочь, возьми себя в  руки,  иначе  ты  сейчас
разрыдаешься, и папа не уйдет, пока ты не объяснишь ему, в чем дело.  Ты
что, очень хочешь рассказывать ему о том, как ты считала его  причастным
к преступлениям? Ты хочешь, чтобы он узнал, что ты его  подозревала?  Ну
же, Настя, встань и иди!" Она сосредоточилась, собралась с силами и  вы-
несла себя в прихожую, где Леонид Петрович уже застегивал куртку.
   - Счастливо, папуля, - она улыбнулась, - спасибо, что привез  поесть.
Передай маме, что она напрасно волнуется, со мной все в порядке.
   - Я это вижу, - серьезно ответил отчим. - Настолько в порядке, что ты
на себя не похожа. Но, впрочем, ты совершенно права, ты  уже  достаточно
взрослая, чтобы иметь право не отчитываться  перед  родителями  за  свое
настроение.
   Настя закрыла за ним дверь и обессиленно опустилась на пол  в  прихо-
жей. Но через минуту она вскочила и кинулась в комнату. Там,  в  глубине
верхнего ящика письменного стола лежала завернутая в пакет бутылка, изв-
леченная из разбитой машины журналиста Баглюка. Настя судорожно  развер-
нула пакет, схватила бутылку, щелкнула выключателем и свет стенной лампы
и направила свет на этикетку. Да, так и есть, при ярком свете  в  центре
этикетки, на изображении какогото  винно-коньячного  деятеля,  отчетливо
видны следы карандашного грифеля, стертого ластиком.  Это  действительно
был портрет, в косых лучах света его даже можно было разобрать.
   Что же получается? Мельник... Никуда Баглюк не ездил после  разговора
с ним, ни к кому не побежал жаловаться и советоваться. Мельник поил  его
в своем кабинете и дал ему с собой недопитую бутылку. Зачем? Затем. И на
другой день отчитывал Короткова за то, что тот  не  удосужился  подробно
поговорить с журналистом и выяснить у него приметы человека, который пе-
редал Баглюку материалы о Мамонтове.
   Лицемерил Барин, ох лицемерил. Просто воспользовался  Юркиной  оплош-
ностью и раздул из этого целое дело. Сам небось доволен был  до  смерти,
что приметы этого таинственного незнакомца не стали достоянием  гласнос-
ти. Настоящие приметы. И вместо них он выдал приметы липовые, якобы  вы-
ясненные во время беседы с журналистом.  Подстраховывался,  чтобы  этого
человека никогда не вычислили и не нашли.
   Мельник... Он брал на ознакомление секретные дела,  ведущиеся  опера-
тивниками, и долго держал их у себя. Зачем? Что он их, наизусть учил?  А
потом устраивал истерику тому же Короткову на тему о расшифровке спецап-
парата. Данные на Мамонтова ушли не через Барина, это  случилось  раньше
до того, как он взял дела. Никиту сдал кто-то другой. А вот Парыгина от-
дал он. Но почему? В делах не было никаких материалов  о  его  вербовке,
Миша Доценко клянется, что не работал в этом направлении. Миша даже и не
подозревал Парыгина. Из всех, кого тогда доставили и с кем он  поработал
Евгений Ильич Парыгин был одним из самым приличных и  спокойных,  и  все
подозрения в отношении его были отметены практически сразу же, после са-
мой поверхностной проверки  по  месту  жительства  и  работы.  Зачем  же
Мельник назвал его в качестве кандидата на обучение? Глупость какая-то.
   Может, все-таки не Мельник? Может быть, он тут ни причем,  а  Баглюка
поил из самых лучших побуждений, видел что человек  расстроен  донельзя,
чуть не плачет, предложил выпить. Что плохого? А алкаш Баглюк мог бутыл-
ку потихоньку с собой прихватить тайком от хозяина кабинета. Напился, не
справился с машиной на скользкой дороге, разбился... Нет, ребята из  ГАИ
уверяют, что с машиной журналиста поработали. Это не может быть  случай-
ностью.
   Значит, Мельник... Но почему  такие  странные  кандидатуры?  Заведомо
провальные. Тот, кто сдал Мамонтова, должен был знать, что парень слаб и
скорее всего побежит за помощью. А Парыгин вообще выглядел законопослуш-
ным и во всех отношениях порядочным. Впрочем, даже в самом серьезном де-
ле нельзя быть застрахованным от интриг, подставок, подножек и игры  ам-
биций. Ведь Мельник знал, что Аня Лазарева не  имеет  отношения  к  семи
убийствам, но настойчиво заставлял Настю разрабатывать именно ее  и  от-
вергал все другие версии. А как он взбеленился, когда Настя только заик-
нулась о том, что Лазарева не убийца, и вообще тут действовал не маньяк.
   Прямо из себя вышел. И пригрозил служебными неприятностями, если  она
не продолжит работать по Лазаревой. Работать по заведомо  неверной  вер-
сии. Почерк-то один и тот же. Дать ложное направление и всячески  мешать
работать.
   А вдруг она ошибается? И Мельник никакого отношения к этому не имеет?
Он действительно был искренне уверен в виновности Лазаревой, да  и  сама
Настя одно время в это верила, ведь это она выстроила портрет  предпола-
гаемого убийцы-маньяка, сама придумала, где его искать,  сама  проверяла
эту историю с ногтями... Она, Настя Каменская, очень  старалась  и  была
очень убедительной, так чего ж теперь удивляться, что  Мельник  проникся
доверием к этой версии.
   Внезапно она вспомнила, как в декабре минувшего года, всего два меся-
ца назад узнала от Заточного о том, что Колобок-Гордеев собирается  ухо-
дить. Она тогда пришла к Гордееву и спросила, правда ли это.  А  Гордеев
сначала говорил всякие утешительные слова, потом жестко заявил, что  хо-
чет уйти на пенсию генералом и не видит в этом ничего  постыдного,  а  в
конце признался, что его место кому-то понадобилось и его все равно "уй-
дут", хочет он этого или нет, так уж лучше уйти в министерство с повыше-
нием, иначе выпрут без пенсии пинком под зад.
   Его место кому-то понадобилось. Мельнику? Учебному центру? Программе?
   Когда Настя очнулась, она долго не могла сообразить, находится. Поче-
му-то она лежала в незнакомой комнате незнакомой кровати. Вокруг  совер-
шенно темно, только с уличных фонарей  дает  слабый-слабый  свет.  Рядом
слышалось чье-то дыхание, тихое и ровное.  Потом  она  поняла,  что  это
больница, сама она находится не в палате, а в приемном  покое,  а  рядом
спит кто-то из персонала. Как она здесь оказалась?  Последнее,  что  она
помнила, был вагон метро, в котором она ехала вечером с работы. Ей стало
дурно, начала сильно кружиться голова, но обычно  в  таких  случаях  она
сходила на ближайшей остановке и отсиживалась  на  скамье  в  прохладном
вестибюле, зажав в кулаке ампулу с нашатырным спиртом. В этот раз она не
успела ни выйти, ни достать ампулу, давка в вагоне была  такая,  что  ей
никак не удавалось открыть сумку, голова кружилась все сильнее,  а  руки
не слушались...
   Так, понятно, она загремела в обморок прямо в метро и "скорая" увезла
ее в больницу. Надо быстренько выбираться отсюда. Настя откинула  одеяло
и обнаружила, что ее уложили в постель одетую, только  куртку  и  сапоги
сняли. Осторожно встав с жесткой кушетки, она сделала несколько шагов  и
убедилась, что держится на ногах вполне устойчиво и голова уже  не  кру-
жится. Сосудистые кризы случались с ней нередко, и она хорошо знала, что
самое главное - не испугаться перетерпеть. Перетерпеть резкое  ухудшение
состояния и не паниковать, не думать, что ты умираешь. Это длится  всего
минут десять-пятнадцать, потом наступает такое же улучшение. Видимо, се-
годня криз оказался особенно острым, такое уже случалось с ней. Но  сей-
час она в полном порядке.
   Настя выглянула из комнаты и увидела в конце длинного коридора  сест-
ринский пост. Подойдя к сидящей за столом медсестре, она  изобразила  на
лице уверенность и решимость.
   - Девушка, я могу идти домой?
   Сестричка вскинула на нее изумленные глаза.
   - Домой? Вас же только что доставили.
   - Я прекрасно себя чувствую и хочу уйти. Где моя одежда?
   Сестричка недоуменно пожала плечами.
   - Я позову врача. Я не могу вас отпустить сама.
   - Хорошо, зовите, - милостиво согласилась Настя. Врач пришел довольно
скоро.
   - Ну? - вопросил он, окидывая Настю скептическим взглядом. - Уже под-
нялись?
   - Не только поднялась, но и собралась домой.
   - Вы - остроумная особа, - хмыкнул врач, молодой мужчина, который мог
бы быть привлекательным, если бы не крупная некрасивая родинка на  щеке.
- Вы хотя бы представляете себе, который теперь час?
   Настя машинально взглянула на руку и обнаружила, что на ней  нет  ча-
сов.
   - Ваши часы мы сняли, когда делали инъекцию, они на тумбочке рядом  с
кроватью. Ставлю вас в известность, что уже второй час ночи. Я не  соби-
раюсь вас удерживать, если вы хорошо себя чувствуете, больница  перепол-
нена, каждая койка на вес золота, но подождите хотя бы до утра.
   - Я не могу ждать.
   - Так не бывает. Кстати, подобные кризы у вас часто случаются?
   - Зависит от ситуации и погоды. Примерно раз в два месяца, иногда ре-
же, иногда чаще, особенно в жару.
   - Вы должны отдавать себе отчет в том, что нездоровы.
   Сейчас вам кажется, что вы хорошо себя чувствуете, но поймите же, это
действие лекарства. Через три-четыре часа оно закончится, и вы голову от
подушки оторвать не сможете.
   - Доктор, поверьте мне, я действительно не могу оставаться здесь, мне
обязательно нужно попасть домой, а утром идти на работу.
   - Вы - просто сумасшедшая, - врач недовольно скривился. - Какая рабо-
та? Вы в своем уме? Вам нужно лежать в постели как минимум неделю.
   - Я прошу вас...
   Она жалобно посмотрела на врача и нежно взяла его за руку.
   - Я прошу вас, пожалуйста. Отпустите меня.
   - Да ради Бога! - взорвался врач. - Идите на все четыре стороны, если
вам себя не жалко. Идемте со мной, подпишете отказ от  госпитализации  и
можете ехать. Только как вы будете до дома добираться?
   - А я где? - Она наконец догадалась спросить об этом.
   В самом деле, она помнила, что голова начала кружиться,  когда  поезд
ехал где-то между "Семеновской" и "Измайловским парком". В какую больни-
цу ее отвезли? Если куда-нибудь в сторону "Щелковской",  то  она  вполне
может дойти пешком, а если к черту на кулички? Ладно, нарушит принципы и
поймает частника.
   Выяснив у врача, где находится больница,  подписав  бумагу  о  добро-
вольном отказе от лечения и забрав куртку и сапоги, она вышла на  улицу.
Хорошо, что больница была дежурной, и тетенька, командовавшая  помещени-
ем, где хранилась одежда больных, хоть и ворчала, но все-таки не  спала.
В дежурную больницу людей доставляют круглосуточно, а в других эти заме-
чательные тетеньки по ночам спят дома, и пожелай кто-нибудь  из  больных
выйти на улицу, у него это так легко не получилось бы.
   Пройдя пару кварталов, Настя начала раскаиваться в  своей  неосмотри-
тельности. Ей так хотелось поскорее уйти из больницы, что она как-то  не
подумала попросить разрешения воспользоваться телефоном. В  самом  деле,
ну почему она такая дура? Привыкла быть самостоятельной, а  ведь  у  нее
есть друзья, есть люди, которые всегда готовы ей помочь.  Почему  непре-
менно нужно, упиваясь собственным героизмом, топать в такую даль по ноч-
ным улицам, да еще после только что перенесенного криза, когда есть брат
Саша, есть Юра Коротков, есть папа, которые в любое время дня и ночи от-
везут ее туда, куда нужно. Ну ладно, папа отпадает, она  ни  за  что  на
свете не скажет ему, что попала в больницу, они с мамой с ума сойдут, но
брат и Коротков вполне подошли бы. Ну и что, что ночь? Не каждый же день
она в обморок падает в метро. Настя мысленно попыталась  поставить  себя
на место того же брата Саши и поняла, что смертельно обиделась бы,  если
бы узнала, что Саша ночью добирался из больницы на  своих  двоих  только
лишь потому, что постеснялся ее разбудить.
   Она стала оглядываться в поисках телефона-автомата, но  в  это  время
увидела приближающуюся машину и решительно подняла руку. Пусть Саня пос-
пит, она и сама до дому доберется.
   Водитель заломил немыслимую цену, но Настя  заплатила.  Придя  домой,
она вдруг почувствовала чудовищную слабость и поскорее легла.  Даже  душ
не стала принимать, побоялась, что снова закружится голова и она  упадет
в обморок прямо в ванной и расшибется.
   Проснувшись наутро, она собралась было встать и идти  на  работу,  но
поняла, что явно переоценила себя. Сил не было не только  на  то,  чтобы
куда-то идти, но даже на то, чтобы одеться. Рука  не  удерживала  зубную
щетку, и процедура чистки зубов заняла около получаса, после чего  Настя
наконец призналась себе, что действительно больна и на  работу  идти  не
может. Чему ж тут удивляться? Столько дней в напряжении,  в  тревоге,  в
тоске, в мучительных мыслях об отчиме, почти без еды и  практически  без
сна. Такой режим и слона свалит с ног.
   Медленно волоча ноги, она вернулась в постель и завела  будильник  на
половину десятого. Надо будет позвонить на работу  и  предупредить,  что
заболела...
   Прошло несколько дней, прежде чем она начала более или менее уверенно
ходить по квартире. Коротков приезжал к ней каждый вечер, с ужасом смот-
рел, как она, шатаясь и держась руками за стены, добирается  от  входной
двери до дивана, хватался за голову, обзывал ее  всякими  ласковыми,  но
критическими по сути словами, пытался кормить, оставался спать на  раск-
ладушке, потому что боялся, что ее может снова прихватить, а утром  убе-
гал на службу, предварительно разбудив Настю Я заставив выпить все необ-
ходимые лекарства.
   Увидев, что она наконец преодолевает расстояние от двери  до  постели
не за десять минут, а всего лишь за одну, Коротков заявил:
   - Все, сегодня еду спать домой, Лялька уже меня изгрызла. Она не  ве-
рит, что я у тебя ночую, думает, что шляюсь.
   - Пусть бы позвонила сюда, убедилась.
   - Ну да, ты Ляльку не знаешь. Никогда в жизни она не будет звонить  и
проверять, лучше мучиться и терзаться Такой характер, - вздохнул  он.  -
Между прочим, тебя твой Иван сегодня разыскивал.
   - И что? - встрепенулась Настя.
   - Ничего. Дядя Паша ему сказал, что ты болеешь, и не велел тебя  бес-
покоить.
   Когда Юра ушел, она немного подумала и позвонила Заточному.
   - Иван Алексеевич, вы меня искали?
   - А мне сказали, что вы болеете, я уж не стал вас дергать У меня есть
новости.
   - У меня тоже. Правда, в точности своих я не уверена.
   - Зато я в своих уверен, - отозвался генерал. - Если хотите,  могу  к
вам подъехать.
   - Хочу, - быстро сказала Настя, но тут же спохватилась:  -  Наверное,
это неудобно, вы устали, ведь уже десятый час.
   - Но я же на машине, а езды до  вас  -  минут  десять-пятнадцать,  не
больше. Я помню, где вы живете. Кстати, чем вы болеете? Гриппом?
   - Нет, - засмеялась она, - сосудами. Это не инфекционное.
   - Вам что-нибудь нужно?
   - Спасибо, у меня все есть. Коротков меня выхаживает.
   Так я вас жду?
   - Ждите, - коротко ответил Заточный. - Скоро буду.
   Повесив трубку, Настя поняла, что у нее всего  пятнадцать  минут,  за
которые нужно привести в порядок и комнату, и себя. Убрать постель,  от-
нести на кухню лекарства и немытые чашки, в изобилии стоящие на полу ря-
дом с диваном, снять халат и надеть на себя что-нибудь вразумительное. В
нормальном состоянии на это ушло бы максимум две минуты, но сейчас...
   Однако она успела. Когда раздался звонок в дверь, диван был сложен  и
накрыт пледом, а Настя сменила теплый махровый халат на джинсы и свитер.
Правда, лицо было землисто-бледным, но это уж как-нибудь.
   - Да, вид у вас - лучше не придумаешь, - усмехнулся Заточный, разгля-
дывая Настю. - Может, я напрасно приехал? Вам покой нужен,  а  не  обмен
н