иков, - вы  же  ненамного
старше меня.
   Ах, хитер, ах, хитер, паскудник, комплименты решил говорить!  Татьяна
старше его на целых тринадцать лет, и, учитывая ее комплекцию, никто  не
рискнул бы сказать, что в служебной обстановке она выглядит моложе.
   - Ошибаетесь, Сергей Леонидович, я намного старше вас, поэтому не бу-
дем играть в панибратство. Скажите, а ваш покровитель знает о  том,  что
вы уже месяц находитесь у нас? Что-то от него ни слуху ни духу. Обычно в
таких случаях уже через день-два мы человека выпускаем, а за  вас  никто
не хлопочет. Или вы соскочили?
   Дурашливая ухмылка мгновенно исчезла с лица подследственного,  теперь
на Татьяну смотрели не глаза, а два кусочка ледяного металла.
   - Я не соскочил, это он соскочил, - процедил Суриков. -  Бросил  меня
на произвол судьбы, как сука последняя, я вообще безо всего остался, без
жилья, без денег. Думал сначала, что он умер, все не мог  поверить,  что
можно вот так человека использовать, как вокзальную шлюху, а потом  выб-
росить за ненадобностью.
   - А он, выходит, не умер?
   - Прям, умрет он, как же, - фыркнул Суриков. - От него дождешься. Та-
кие не дохнут, такие дольше всех живут. Я как увидел его живым-здоровым,
так и кинулся как к родному, мол, возьми под крыло. А  он...  -  Суриков
махнул рукой. - Татьяна Григорьевна, сигареткой не угостите?
   - Берите. - Она выдвинула ящик стола и достала пачку сигарет и  спич-
ки. - Так что он сделал, когда вы к нему обратились? Сказал, что не зна-
ет вас?
   - Ну! А как вы догадались?
   Теперь на лице у Сурикова было неподдельное любопытство. Как она  до-
гадалась? Да проще простого. Тот работник милиции, на связи  у  которого
состоял член молодежной  полукриминальной  группировки  Сережа  Суриков,
бросил свою низкооплачиваемую государственную службу, и Сережа стал  ему
без надобности. Более того, в его новом бизнесе  ему  совсем  не  нужно,
чтобы около него отирался такой тип, как Сережа, с детства имевший  дело
с наркотой, угонами машин и прочими  подростково-юношескими  глупостями.
Не особенно умный, хитроватый, малообразованный и не совсем здоровый,  к
тому же точно знающий, что половину, а то и больше  наркотиков,  обнару-
женных при облавах, этот милиционер клал в собственный карман. На  черта
ему сдался этот Сережа? Когда пресловутый милиционер вел линию борьбы  с
наркотиками, у него был Сережа, которого всегда заблаговременно  предуп-
реждали о готовящейся облаве, потому он в эти дни не употреблял и даже в
карман не клал, чтобы прицепиться было не к чему. Сам  Сережа  привычным
наркоманом не был, зависимость от наркотиков у него  не  сформировалась,
это видно Татьяне невооруженным глазом. Человек, который на месяц  отлу-
чен от привычного зелья, ведет себя не так, да и выглядит совсем  подру-
гому.
   - Догадаться несложно, - чуть улыбнулась она.  -  Это,  к  сожалению,
часто встречается. Я хочу сказать, в последние годы,  когда  люди  стали
уходить из милиции в бизнес. Такие, как вы, им больше не  нужны,  и  они
безжалостно вас бросают. Давно это случилось?
   - Два года назад. Может, чуть больше. Я возьму еще сигаретку?
   - Конечно. Может быть, вам не стоит курить одну за одной? Все-таки  у
вас сердце слабое. Или документы врут?
   - Не, не врут, все точно. Но курить очень хочется.
   - Ну смотрите. А вы подписку ему давали?
   - О неразглашении-то? Давал, а как же. Я с ним и  раньше  дело  имел,
лет с четырнадцати, он мне в обмен на информацию деньжат подбрасывал.  А
как мне восемнадцать стукнуло, так сразу подписку с меня взял.
   - И вы вот так спокойно мне все это рассказываете? А как же подписка?
   - Ну интересно! А что подписка?
   Подписка - она на простых людей рассчитана, на граждан с улицы. Им  я
никогда ничего и не рассказывал, мне, Татьяна Григорьевна, еще жить  хо-
чется. Я ж понимаю, что со мной сделают, если хоть одна живая душа узна-
ет, что я ссучился. А вы-то и без меня все знаете, у  вас  самой  небось
таких подписантов штук двадцать, не меньше. Как вы их по-научному-то на-
зываете? Агенты-резиденты?
   - Есть еще доверенные лица, - добавила Татьяна. - Но тут  вы  запута-
лись, Сергей Леонидович, я следователь, а не оперативник. Агентура - это
у оперативников. А я вот с бумажками все больше вожусь. Давайте-ка  вер-
немся к тому времени, когда ваш покровитель вас подцепил. Чем  вы  тогда
занимались?
   - А ничем.
   - Совсем ничем?
   - Совсем. Перебивался случайными заработками.
   - А жили где?
   - Нигде.
   - Как это - нигде?
   - Вот так. Нигде. Отец помер от пьянства,  мать  квартиру  быстренько
продала и к новому хахалю свалила, они эти деньги вместе до сих пор, на-
верное, пропивают. Я потому и школу бросил еще в  девятом  классе.  Жить
негде, спать негде, мотался по подвалам да по случайным знакомым.  Лучше
всего было, конечно, к притону какому-нибудь присосаться,  у  него  хоть
адрес постоянный есть, пока не накроют, конечно. Вот тут меня дядя  Петя
и зацепил.
   Значит, дядя Петя. Уже что-то. При необходимости его можно разыскать,
сотрудник, ведущий линию наркотиков, по имени Петр, уволился из  органов
в девяносто четвертом году. Вполне реально.
   - И дальше что?
   - Ну ничего. Как очередную облаву провели, всех, кого нужно, повылав-
ливали, меня через пару дней выпустили, и я стал ждать, когда  мне  дядя
Петя сигнал подаст. Он обычно советы мне давал, где пожить  пристроиться
или хотя бы переночевать несколько дней. Иногда в общежитие какое-нибудь
меня приладит, и так далее. А тут смотрю - тишина. Неделя, вторая, хоро-
шо еще - лето было, так я то на лавочке посплю, то вообще  на  земле.  А
его все нет и нет. У меня, сами понимаете, проблемы назревают, я  ж  жил
как все, денег не зарабатывал, в долг брал, потом наркотой отдавал. Нар-
коту-то мне дядя Петя подбрасывал после каждой облавы, так что я  обычно
с долгами рассчитывался. А тут у меня долгу долларов на семьсот,  я  два
месяца за счет одного кореша пил, ел, гулял, жил в долг  и  был  уверен,
что отдам. И - ничего. Кореш наезжать начинает, угрозы там всякие, и так
далее. А я от ночевок на улице заболел, вы же знаете, у нас  воздух  сы-
рой. Почки застудил, ноги болят - видно, ревматизм,  сверху  -  бронхит,
лекарства купить не на что. Короче говоря, не жизнь -  а  одно  сплошное
большое удовольствие. Сердце начало прихватывать по  два  раза  в  день.
Один раз меня какая-то сердобольная тетка пожалела и целый патрончик ва-
лидола дала. Просто  подарила.  И  нитроглицерина  упаковку  отстегнула.
Только благодаря этому и не сдох под кустом. Так и жил, пока к Софье Ил-
ларионовне не попал.
   - А как вы к ней попали?
   - Обыкновенно. Валялся на лавочке с  приступом.  Старушонка  какая-то
подходит, приличная такая, и начинает меня жалеть. Я-то уже в норму при-
ходить начал, валидол рассосал, и вдруг такая слабость  меня  одолела  -
прямо жуть. Расплакался я на груди у этой старушонки. Жить мне,  говорю,
негде, и болезнь меня точит неизлечимая, и сам я весь с  головы  до  ног
никому не нужный. А она меня слушала-слушала, да и говорит:  "Ты  посиди
здесь, сынок, я минут через десять вернусь". Ушла,  вернулась  и  повела
меня к Софье. Вот, говорит, сынок, твой шанс, может быть, в  этой  жизни
единственный. Ты сильно болеешь, нельзя тебе на улице оставаться в таком
состоянии. Софья Илларионовна тебя подлечит, а там посмотрите,  как  бу-
дет. Только я в тот момент не верил, что она может меня вылечить.
   - Почему же?
   Татьяне с каждой минутой становилось все интереснее. Неужели  Суриков
и другим следователям все это рассказывал? Что это, красивая байка,  ро-
мантическая и сентиментальная, на сочинение  которых  так  щедры  бывают
уголовники, или действительная история? Если верить показаниям  работни-
ков универсама "Балтийский", то это вполне может оказаться правдой. Пос-
тоянные звонки домой, чтобы справиться о самочувствии Бахметьевой, поис-
ки самого лучшего врача... Но, с другой стороны, эта  трогательная  ска-
зочка как-то не вяжется с образом полуграмотного глуповатого паренька  с
дурацкой ухмылкой на лице.
   - Почему вам не верилось, что Бахметьева сможет вас вылечить?
   - Ой, да вы бы видели ее! - Суриков судорожно сделал последнюю затяж-
ку и раздавил окурок в пепельнице. - Старушка  -  Божий  одуванчик,  ма-
ленькая, худенькая, в платочке, без зубов, на носу очечки, знаете, круг-
ленькие такие, какие в тридцатые годы носили. Сама  совсем  беспомощная,
какое уж там лечение.
   Очечки, какие в тридцатые годы носили. Откуда ж ты,  Сережа  Суриков,
семьдесят четвертого года рождения, знаешь, какие очки тогда носили? Для
любого другого человека ответить на этот вопрос было бы просто: мол, ки-
но смотрел, книжки читал. Но такой  парень,  как  Суриков,  фильмов  про
тридцатые годы наверняка не смотрел. Ведь где такие фильмы можно  теперь
увидеть? Только по телевизору. Да и кто их смотрит? Кто  угодно,  только
не молодежь, это уж точно. Разве похож Суриков на мальчика, который  бу-
дет сидеть на уютном диване перед телевизором и с упоением смотреть ста-
рое кино? Нет, непохож. Совсем "непохож.
   - И что же было дальше? - тихо спросила Татьяна.
   У него не было сил ни удивляться, ни сопротивляться. Ему  было  очень
плохо, сердце колотилось как бешеное, да и температура  была,  наверное,
под сорок. Поэтому Сергей послушно позволил уложить себя в постель. Кро-
вать была старая, пружинная, с  никелированными  набалдашниками.  Сережа
таких и не видел никогда. Несмотря на озноб, ему стало так  хорошо,  что
он мгновенно уснул в этой чистой постели, под теплым одеялом.  Он  прос-
пал, похоже, несколько дней. Правда, он часто просыпался,  с  удивлением
обнаруживал, что чувствует себя намного лучше, и через три минуты  снова
проваливался в сон. И каждый раз, открывая глаза, он видел  перед  собой
морщинистое старушечье лицо в круглых старомодных очках и с  проваливаю-
щимися в беззубый рот губами. Лицо  было  добрым  и  одновременно  очень
серьезным.
   Наконец он отработал весь скопившийся "недосып" и  проснулся  оконча-
тельно, испытывая острый голод. Старушка по-прежнему была рядом, и  Сер-
гей понял, к своему ужасу, что не помнит ее  имени.  Та  бабка,  которая
привела его сюда, как-то ведь назвала хозяйку, но он был тогда  в  таком
состоянии, что почти ничего не слышал и не понимал.
   - Вы кто? - без обиняков спросил он.
   - Меня зовут Софья Илларионовна. Я тебя выхаживаю, - сообщила старуш-
ка спокойно и деловито.
   - Давно?
   - Шестой день пошел. Очень ты себя запустил, много в тебе всякой хво-
ри. Но ты не беспокойся, все, что еще можно для тебя сделать, я  сделаю.
Тебя как зовут?
   - Сережей.
   - Ну вот и славно, - почему-то обрадовалась старушка. -  Стало  быть,
Сережей. Очень хорошо. Есть небось хочешь?
   - Очень, - признался Сергей.
   - Сейчас принесу.
   - Да не надо, - он откинул одеяло и попытался встать с кровати,  -  я
сам.
   - Куда сам? - насмешливо сказала Софья. - Ты ж два метра не  дойдешь,
свалишься. Не веришь - попробуй, только имей в виду, если  на  пол  упа-
дешь, так и останешься лежать, мне тебя не поднять, силы не те.
   Он упрямо предпринял попытку встать, но тут же  понял,  что  старушка
права. Какие там два метра, он и одного шагу не сделает. Ничего себе бо-
лезнь его прихватила! Счастье, что жалостливая бабка подвернулась на его
пути, а то так и валялся бы на холодной земле или на асфальте. А  может,
уже и не на асфальте, а в холодильнике морга.
   Софья Илларионовна принесла из кухни протертый овощной суп и накорми-
ла его с ложки. Сережа и здесь пытался проявить самостоятельность, очень
уж неудобно ему стало перед старой женщиной, но Софья, видно, не привык-
ла никого убеждать словами, а действовала через практический пример. Она
молча дала ему ложку, и Сережа тут же убедился, что не может донести суп
до рта. Рука дрожала, и ложка все норовила выпасть прямо на  белоснежный
пододеяльник.
   Покончив с супом, она так же ловко и умело накормила его молочной ри-
совой кашей со сливочным маслом. Этот вкус напомнил Сереже детство, и он
снова чуть не расплакался.
   - Ты не стесняйся, - сказала Софья, заметив, что его  глаза  налились
слезами, - это от болезни. Человек, когда тяжело болеет, становится  ду-
шевно слабым, часто плачет. Это не стыдно. Окрепнешь,  поправишься  -  и
все пройдет.
   - Вы - доктор? - догадался Суриков.
   - Да нет, сынок, не доктор. Но болезнь могу вывести любую, кроме  са-
мых неизлечимых. Рак, например, не могу вылечить. И СПИД не могу.
   Несмотря на слабость, Сергей расхохотался.
   - СПИД? Откуда ж вы про СПИДто знаете?
   - Оттуда, откуда и все, - мирно улыбнулась старушка. - Ты  ведь  тоже
СПИДом не болел, а знаешь про него. Газеты читаю, телевизор смотрю. Да и
видела спидушных этих. Приводили ко мне  как-то,  просили  помочь,  если
смогу. Я не смогла.
   - Как же вы лечите, если не доктор? Колдуете, что ли?
   - Зачем? В народной медицине от всех  болезней  средства  есть,  надо
только их знать. Я знаю, потому и лечить умею.
   - Откуда вы их знаете?
   - Жизнь так сложилась. И не хотела бы, да пришлось.
   Больше она в тот раз ничего не сказала. Через  несколько  дней  Софья
Илларионовна разрешила Сергею не только вставать, но и ходить  минут  по
пятнадцать. Как только представилась возможность, он обошел всю квартиру
и поразился царящим здесь убожеству и нищете. Бахметьева жила очень бед-
но, мебель кругом стояла старая, разваливающаяся, стол на кухне был пок-
рыт клеенкой до того протертой и прожженной в разных местах, что она ка-
залась кружевной. Сережа даже испытал нечто вроде стыда за то, что  сва-
лился на голову человеку, живущему так скромно. Она, наверное, едва-едва
себя прокормить может, а тут еще он со своими болячками.
   Еще через две недели регулярного питья каких-то отваров, которые  го-
товила для него Софья Илларионовна, Сергей Суриков  полностью  восстано-
вился. Пора было уходить из гостеприимного дома. А уходить не  хотелось.
Здесь было тепло, чисто и надежно. Он все искал слова, чтобы  завести  с
Софьей разговор о своем уходе. Но она начала первой.
   - Думаешь уходить? - спросила она как-то, налив в старые чашки с щер-
батыми краями горячий чай.
   - Надо, наверное, - неуверенно ответил Сергей. - Что ж я  у  вас  тут
нахлебником...
   - А что, не хочется уходить?
   - Не хочется, - внезапно признался он, сам того не ожидая.
   Еще минуту назад он не был в этом уверен. Он был молод,  всего  двад-
цать лет, привычен к вольной жизни без  всяких  ограничений,  без  роди-
тельского контроля и без слова "надо". Ему  просто  не  может  нравиться
жизнь с чужой нищей старухой, которой восемьдесят четыре года и  которая
сама нуждается в уходе.
   - Это правильно, - кивнула Бахметьева. - Раз не хочется уходить, зна-
чит, ты стал взрослым. Кончилось твое  дурное  детство  и  твоя  шальная
юность, Сереженька, все, конец.
   - Я что-то не понял. Это вы о чем?
   - О том, что только молодой дурак хочет быть от  всех  независимым  и
рвется к самостоятельности и одиночеству. Чем человек старше  и  мудрее,
тем яснее он понимает, что смысл жизни только в том, чтобы быть  кому-то
нужным. Только в этом. Понял, сынок?
   - Нет, - признался Сергей.
   Он тогда действительно не понял.
   Мысль оказалась для него слишком сложной. Зато в голову пришла другая
мысль: как это может быть, чтобы слова такой старой бабки были для  него
слишком сложными? Он что, совсем полный идиот? Такой идиот, что уже не в
состоянии понять то, что говорит ему старая безграмотная  женщина?  Нет,
не может такого быть, это болезнь, наверное, сказывается. Может быть, от
тяжелых болезней человек не только душой, но и мозгами слабеет.
   - Ну ладно, раз не понял, значит, рано тебе еще об этом думать.  Твоя
душа, значит, быстрее умнеет, чем голова. Ты душой-то правильно чувству-
ешь, уходить не хочешь, а голова пока еще не поспевает, не  справляется.
Ну и ладно, потом догонит. Что ж, Сереженька, раз  ты  хочешь  остаться,
тогда нам с тобой поговорить нужно. Серьезно поговорить. В  первый  и  в
последний раз. Разговор будет тяжелый, поэтому мы  один  раз  через  это
пройдем и больше возвращаться к нему не будем. Потому как если мы с  то-
бой друг друга правильно поймем, то нам и нужды не будет к этому еще раз
возвращаться. А ежели придется снова об этом заговорить, значит, не  по-
лучилась у нас совместная жизнь, и ты в ту же минуту отсюда уйдешь. Уго-
вор ясен?
   Сережа молча кивнул, с недоумением и даже испугом глядя на  маленькую
сухонькую старушку. Он никак не ожидал, что она начнет ставить  ему  ка-
кие-то условия, да еще так жестко формулировать.
   - Ты наркотики давно употребляешь? - неожиданно спросила Софья  Илла-
рионовна.
   - А... - Сережа аж поперхнулся. - С чего вы взяли, что я  употребляю?
Никогда я...
   - Плохо, сынок. Такой серьезный разговор у нас с тобой, а  ты  его  с
вранья начинаешь. Я ж по тебе вижу, что ты употреблял. Ты  не  наркоман,
нет, тебя за то время, что ты у меня пролежал, не ломало. Но есть  приз-
наки, по которым я точно вижу: употреблял, и давно, с детства еще. Я по-
нимаю, я старая и слабая, у тебя велик соблазн меня обмануть. Тебя труд-
но в этом упрекать, вы все, молодые, этим грешите. Старый -  что  малый,
это вам так с детства внушили, а вы и поверили, дурачки. Старики кажутся
вам глупыми, их и обмануть не грех. Так вот чтобы у тебя такого соблазна
больше не возникало, я тебе скажу кое-что. Я двадцать лет провела в  Си-
бири, в лагерях и на поселении. Двадцать лет.  Столько,  сколько  ты  на
свете живешь. Зубы рано потеряла, да и волосы тоже. Но столько я за  эти
двадцать лет увидела и узнала, что меня теперь  обмануть  очень  трудно.
Меня может обмануть только близкий человек, человек,  которого  я  очень
сильно люблю и потому закрываю глаза на все и верю ему. А больше  никому
не удастся, и тебе в том числе, запомни это.
   - А за что вас в Сибирь, Софья Илларионовна?
   - Ну как за что? - Она усмехнулась, одним глотком допила остывший чай
и со стуком поставила чашку на стол. - За то же, за  что  и  всех.  Мужа
признали врагом народа и расстреляли, а меня как жену врага народа -  на
двадцать лет. Хорошо еще, сына сумела спасти, ему тогда полгодика  всего
было. Да мне самой-то было двадцать пять всего. Ушла из дома под конвоем
молодой красавицей, а вернулась через двадцать лет больной старухой. Вот
так, сынок. Но это я не к тому, чтобы ты меня жалел, я ни в чьей жалости
не нуждаюсь, а к тому, чтобы ты понял, сколько разных болезней и  горес-
тей я за свою жизнь навидалась. Сибиряки - народ  крепкий,  цивилизацией
не испорчены тогда еще были, все секреты целебных трав, ягод  и  листьев
из поколения в поколение передавали. В тех местах и ламаистов много  бы-
ло, бурят, у них тоже свои секреты есть. Всему научилась. И про наркоти-
ки там узнала. Так что когда в следующий раз врать мне соберешься, поду-
май как следует. Еще раз на вранье поймаю - расстанемся.
   Сережа понимал ее через слово. Он, например, так и не понял,  за  что
же ей присудили двадцать лет лагерей, и почему расстреляли мужа, и поче-
му надо было спасать сына. В школе он учился кое-как, а к тому  времени,
когда проходили историю двадцатого века, уже не жил  дома,  отирался  по
чердакам и подвалам. Его ведь даже и не искал никто, ни мать, ни  учите-
ля. Учителя были счастливы, что такой "проблемный ребенок" наконец  сва-
лился с их телеги, а мать вообще ничем не интересовалась, кроме  выпивки
и опохмелки, мозги все пропила еще до Сережиного рождения. Так что слова
Софьи Илларионовны в большей своей части оставались для  него  загадкой.
Кто такие ламаисты? Кто такие буряты? Что у них  там  за  секреты  такие
особые могут быть? Каких таких горестей и болезней Бахметьева навидалась
в тех лагерях? И что это за лагеря? Такие, как сейчас,  куда  направляют
после суда для отбытия наказания? Или какие-то  другие?  Сережа  Суриков
мало что знал из области уголовной юс