тиции, но поскольку всю жизнь  кру-
тился в криминальных компаниях, у членов которых обязательно кто-то  си-
дел, родственники или знакомые, то ему  было  понятно,  что  женщины  по
двадцать лет в нынешних лагерях не сидят. А как же  тогда  Софья?  Врет,
что ли?
   - Уговоримся мы с тобой, сынок, так, - продолжала между тем  старуха.
- Ты можешь остаться жить со мной. Квартирантом. Плату за  комнату  я  с
тебя брать не буду, но за это ты будешь за мной ухаживать. В магазин хо-
дить, в квартире убирать, белье в прачечную носить, я все-таки уже очень
старая, мне это тяжело. Поручения мои будешь выполнять. Хозяйство  вести
будем раздельно, мне твои деньги не нужны, у меня пенсия есть, мне  хва-
тает. Квартплату, электричество и телефон оплачиваем пополам.  Если  хо-
чешь, я из твоих продуктов буду тебе готовить. Но за все это  ты  должен
выполнять мои требования. Первое: пойдешь работать. Работать будешь  не-
далеко отсюда, чтобы я могла прийти проверить, не обманываешь ли ты  ме-
ня. Второе: никаких наркотиков. Категорически, раз и  навсегда.  Третье:
никого ко мне не приводить. Сам можешь гулять, где захочешь, и ночевать,
где захочешь, хоть неделю домой не являйся, но здесь чтоб ни одного пос-
тороннего не было даже близко. Если уживемся мы с  тобой,  оставлю  тебе
эту квартиру, дарственную оформим или еще как, после моей смерти  будешь
здесь хозяйничать. Но если замечу, что ты мою смерть  торопишь,  прибли-
зить хочешь, - имей в виду, ничего у тебя не выйдет.  Я  бумагу  напишу,
что, если умру не своей смертью, виноват  Сергей  Суриков,  его  первого
хватайте. Напишу и в надежном месте оставлю. Так что лучше и не затевай-
ся с этими глупостями.
   И снова Сережа не очень отчетливо понимал, о чем она толкует. Он  был
настолько безграмотен, что к тому моменту даже  и  представить  себе  не
мог, как можно убить человека за  квартиру.  Зачем?  Квартира  же  тогда
ничья будет или по наследству отойдет... Короче говоря, не соображал  он
в этих делах ничего. Но кое-что понял хорошо: он должен  идти  работать,
не прикасаться к наркотикам и никого из своих знакомых  не  приводить  в
эту квартиру. Тогда у него на ближайшее время будет крыша  над  головой,
где он не чувствует себя лишним и ненужным, а впоследствии - собственная
квартира. Это его единственный шанс, правильно сказала та бабка, которая
его на улице подобрала, больше никаким путем и никогда он никакого жилья
не получит. Все было изложено предельно четко. И была еще одна вещь, ко-
торую в тот момент осознал Сережа Суриков и которая тогда настолько пот-
рясла его, что превратилась в руководство к действию и в конечном  счете
изменила всю его жизнь. Он глупее этой старой, этой дряхлой бабки Софьи!
Он знает меньше, чем она. Он понимает меньше, чем она. Это стыдно. И это
надо исправить. Как странно, что он никогда раньше не замечал своей  ог-
раниченности и  необразованности.  Наверное,  это  оттого,  что  общался
только с такими же, как он сам, прочитавшими в жизни полторы книжки,  да
и то в раннем детстве, и смотревшими только боевики по  видаку.  У  него
давно уже нет собственного дома, где можно было бы почитать  книжку  или
посмотреть телевизор, какую-нибудь нормальную программу, а не  бесконеч-
ное кон-фу, и увидеть, какими бывают обычные молодые парни в его возрас-
те, чем занимаются, как разговаривают, о чем думают. И даже какие фильмы
снимают. Ничего этого Сережа Суриков никогда не видел  и  не  знал,  вся
жизнь его была в общении с такими же придурками-недоносками, как он сам,
без конца ширяющимися и поддающими, трахающимися с такими же беспутными,
как и они сами, девками. Вот и вся его жизнь. Дурацкая, никому  не  нуж-
ная. И ему самому тоже ненужная. Может быть, Софья  Илларионовна  вообще
единственный человек на свете, которому он нужен. Пусть ненадолго, всего
на несколько лет, пока она еще жива, но нужен. Вот и останется он  рядом
с ней, пока она жива и дышит. Будет помогать ей, будет ходить для нее  в
магазин, будет разговаривать с ней и, может быть, поймет, почему она ум-
нее его, почему он понимает и знает так мало...
   Но всего этого Суриков, конечно, не стал рассказывать следователю Та-
тьяне Григорьевне Образцовой. На ее вопрос: "И что же было дальше?" - он
ответил коротко и скупо:
   - Я сильно болел, Софья Илларионовна меня приютила, выходила, а потом
я у нее остался квартирантом. Помогал чем мог.
   - И долго это продолжалось?
   - Два года. Да что вы меня спрашиваете, меня уж сто раз про это спра-
шивали, во всех протоколах написано.
   - Скажите, Сергей Леонидович, а почему Софья Илларионовна решила  об-
менять свою квартиру и уехать на окраину города?
   - Не знаю, - он пожал плечами. - Она так решила.
   - И вы собирались переезжать вместе с ней?
   - Ну да. Куда ж мне деваться, другого-то жилья у меня нет.
   - Вы ездили в Купчино, смотрели квартиру?
   Пауза. Татьяна почувствовала, что вопрос чем-то задел его. Не  понра-
вился вопрос. Глаза Сурикова заметались  по  кабинету,  будто  выискивая
точку опоры, за которую можно уцепиться и придумать правильный ответ.
   - Н-нет, - наконец выдавил он.
   - А Бахметьева? Она видела эту квартиру?
   - Кажется... Не знаю точно. Да какая разница-то?
   Теперь Суриков нервничал так сильно, что это  не  могло  укрыться  от
посторонних глаз. Татьяна подумала, что сейчас он  начнет  хвататься  за
сердце и требовать, чтобы допрос прекратили.  Избитый  приемчик.  Видно,
разговор вышел на какой-то опасный рубеж.
   - Вы говорили, что Софья Илларионовна была старенькой и  слабой.  Это
действительно так?
   - Да, конечно. Ей же столько лет было! Она даже в булочную на  сосед-
ней улице с трудом ходила.
   - Понятно. Выходит, она не могла съездить в Купчино сама, без вас?
   Снова пауза. Глаза Сурикова опять стали  ледяными,  но  на  этот  раз
Татьяна увидела в них не протест, а ужас.
   - Могла или не могла? - повторила она настойчиво.
   - Ее могли отвезти обменщики, - выдавил наконец Суриков. - Посадили в
машину и отвезли посмотреть квартиру. А я в это время на работе был.
   - Могли, - легко согласилась Татьяна. - Но я не понимаю, как вы могли
об этом не знать. Она что же, съездила, посмотрела квартиру,  в  которой
вы собирались жить вместе, и ни слова не сказала вам об этом?  Простите,
плохо верится.
   - Она скрытная была, - пробормотал Суриков, глядя куда-то в пол. - Не
все мне рассказывала.
   Татьяна поняла, что парень начал врать, и решила  не  запутывать  его
еще больше. По крайней мере понятно, какие факты нужно проверять в  пер-
вую очередь. А поймать его на лжи она всегда успеет.
   Татьяну очень интересовал вопрос о Зое Николаевне  Гольдич.  Кто  она
такая и почему Бахметьева оформила на ее имя  генеральную  доверенность?
Родственница? Хорошая знакомая, которой можно доверять? Следователь, ко-
торый вел дело раньше, почему-то этим вопросом не задавался,  во  всяком
случае в протоколе допроса Гольдич ничего по этому поводу сказано не бы-
ло. Однако первая же попытка вызвать Зою Николаевну на допрос  бесславно
провалилась. Гражданка Гольдич как в воду канула. В протоколе и в прило-
женной к делу генеральной доверенности стояли паспортные данные, которые
при проверке оказались липовыми. И по указанному адресу она  никогда  не
проживала.
   Это Татьяну озадачило. Как же так? Выходит,  дамочка  ходила  с  под-
дельным паспортом? И ни нотариус, заверявший доверенность,  ни  следова-
тель этого не заметили. Впрочем, как они могли заметить? Хорошую поддел-
ку на глазок не выявишь, а посылать запрос им и в голову не  пришло.  Но
ведь следователь же сумел ее допросить, вот и  протокол  в  деле  лежит,
значит, как-то он ее всетаки разыскал. И, вероятно, без  особого  труда,
иначе точно так же, как  теперь  Татьяна,  запросил  бы  соответствующую
службу и выяснил, что данные липовые.
   Следователь Валентин Чудаев, однако, этих надежд  не  оправдал.  Ему,
как оказалось, даже не пришлось разыскивать Зою Николаевну.
   - Она сама явилась, - сказал он Татьяне.  -  Узнала,  что  Бахметьеву
убили, и пришла ко мне. Дескать, готова ответить на  все  вопросы,  пос-
кольку была знакома с покойной. Хоть и не близко, но  вдруг  может  быть
чем-то полезна следствию. Тем более квартирант у Бахметьевой был  больно
подозрительный. Все советовала нам взяться за него покрепче.
   Это было уж совсем странно. В практике самой Татьяны Образцовой тако-
го ни разу не случалось, чтобы свидетель, до которого еще  не  добралась
милиция, сам добровольно являлся давать показания.
   - А кем она приходится Бахметьевой, ты выяснил? Почему старушка офор-
мила на нее генералку?
   - Какая-то знакомая, имеющая опыт в оформлении квартирных дел.  Таня,
ты не там ищешь, - поморщился следователь, - убийца - Суриков,  это  од-
нозначно, его надо дожимать, а не в обменных вопросах ковыряться.
   - Что ж ты сам его не дожал, если тебе все понятно?
   - Да руки не доходили. Тут такие дела висят - только за голову хвата-
ешься. Банкиров убивают, депутатов, меценатов и еще хрен знает кого, на-
чальство давит, пресса вопит, из аппарата мэра каждый день звонят, отче-
та требуют. Да что я тебе говорю, ты сама все знаешь. А старушка  -  это
так. Кто она? Никто. За нее шкуру не снимают. Я с этим Суриковым  проко-
вырялся несколько дней, на предмет участия в преступной группе его тряс,
а когда понял, что он - просто дурак-одиночка, тогда другими делами  за-
нялся, более важными. Ну что ты на меня так смотришь?
   - Ничего, - вздохнула Татьяна. - Все понятно.
   Все действительно было понятно. К сожалению, реальная жизнь, в  кото-
рой приходится существовать работникам милиции, была далека от той  иде-
альной картины, при которой имеет смысл говорить о морали  и  нравствен-
ности. Следователь и оперативник не могут разорваться на несколько  час-
тей, как и не могут растянуть одни сутки на неделю. Работы  много,  сде-
лать все как следует они не успевают, и приходится делать выбор, при ко-
тором хотя бы собственная шкура уцелеет. Можно, конечно, их за это пори-
цать, но нельзя с этим не считаться. Чтобы заставить следователя довести
до ума такое дело, как убийство Бахметьевой, нужно действительно  поста-
вить его в положение, при котором не закончить дело просто  нельзя.  Вот
Татьяну и поставили. Она отлично знала, что арестованные, бывает,  сидят
в камере по полтора года, пока дело с грехом пополам  дотащат  до  суда.
Или приостановят, а арестованного выпустят. Пусть  еще  спасибо  скажет,
что выпустили.
   - Слушай, - внезапно спросила она, - а почему  вопрос  о  генеральной
доверенности выплыл только у тебя? Разве тот следователь, который первым
принял дело, этим не занимался?
   - Не знаю, - отмахнулся Чудаев, - я не вникал. Не до того было.
   Татьяна вернулась к себе в кабинет и снова открыла папку с материала-
ми следствия. Да, на первых допросах, судя по протоколам, вопрос о дове-
ренности вообще не поднимался. Почему же? Неужели следователь был совсем
неопытный? Или рассеянный... Она посмотрела на  фамилию  и  усмехнулась.
Этот первый следователь находится в данный момент в  очередном  отпуске.
Видно, принял дело накануне отъезда, в последние рабочие дни,  потому  и
делал все спустя рукава. Ладно, вернется - спросим у него.  Может  быть,
он и задавал подследственному этот вопрос, но  ответ  не  показался  ему
заслуживающим внимания, и он его просто не внес в протокол.
   Прошло два года с тех пор, как Сергей Суриков с обидой и  недоумением
осознал, что старуха восьмидесяти четырех лет знает и понимает про жизнь
куда больше, чем он сам. Будь у него куда уйти и где жить, он бы  так  и
ушел со своим недоумением, утешая себя тем, что  ему  показалось  и  что
быть этого не может. Но уходить ему было некуда, и он  остался  у  Софьи
Илларионовны Бахметьевой, ежедневно и ежечасно ощущая собственную ущерб-
ность. Сначала его это злило и раздражало, и он с трудом преодолевал  то
и дело возникающее желание грубо осадить ее хамской фразой типа:  "А  ты
не умничай!" Слова уже крутились на языке и  готовы  были  вот-вот  выр-
ваться, но Сергей вовремя спохватывался: выгонит еще к чертовой  матери.
А как же обещанная квартира? Жалко, если пролетит как фанера  над  Пари-
жем.
   А Софья будто и не замечала его злости  и  раздражения  и  продолжала
разговаривать с ним как с ровней. Особенно  любила  она  порассуждать  о
том, что человечество уже исчерпало свой интеллектуальный потенциал.
   - Человек, - говорила она, - может  теперь  только  открыть  то,  что
раньше было для него закрыто. В физике, например, или  в  химии,  или  в
астрономии. Но придумать в гуманитарных науках  уже  ничего  невозможно.
Это только кажется, что новое придумали, а на самом деле все  уже  давно
придумано и описано.
   Сережа по-прежнему понимал ее через слово, но на всякий случай просил
привести пример, надеясь на то, что с примером-то оно легче пойдет.
   - Например, - отвечала она, пряча в углах беззубого рта усмешку,  ко-
торую Сергей, к счастью, не замечал, - известное направление в  психоло-
гии, которое называется  "гештальт-псйхология",  утверждает,  что  лучше
всего человек запоминает незаконченное дело. А дело, которое  закончено,
быстро стирается из памяти. Это в  середине  двадцатого  века  написали.
Открыли якобы такую закономерность. А еще в начале  девятнадцатого  века
Александр Сергеевич Грибоедов написал: "Подписано - и с плеч  долой".  И
правильно написал. О законченном деле что думать?  Оно  уже  сделано,  и
весь разговор. А незаконченное все время на память приходит, грызет  че-
ловека, покоя ему не дает, сомнения будит. Да вот тебе самый простенький
пример. Присутствует человек на торжественном обеде, где подают  пятнад-
цать разных блюд. Он все эти блюда  съел,  а  одно  -  не  успел.  Начал
только, одну ложку попробовал, а тут уж и тарелки меняют. Ты вот  спроси
его через месяц, что на том обеде подавали, так он половину блюд не при-
помнит, а то, недоеденное, вспомнит обязательно. И через  год,  и  через
два он его помнить будет, хотя даже про тот обед уже  забудет.  Кажется,
просто все, как таблица умножения, верно ведь? Вот я тебе рассказываю, и
тебе все понятно, потому что по  жизни  это  естественно,  вроде  как  и
по-другому быть не может. А они: "гештальт-психология"! Новая  наука!  А
тут всей науки-то только что слово новое изобрели, чтобы  старую  истину
назвать. Вот я и говорю, что интеллектуальный потенциал уже исчерпали.
   Про Грибоедова Суриков что-то такое помнил из школьной программы,  но
не очень отчетливо. Чацкий там был какой-то, что ли... Все, что когда-то
изучалось в школе, казалось ему скучным и ненужным, как, впрочем, и все,
что человек делает в принудительном порядке. И надо же,  оказывается,  в
этих книжках такие умные вещи были! Но учителя ведь так не рассказывали,
как Софья Илларионовна. Может быть, если бы они были такими, как старуха
Бахметьева, он бы учился лучше, с интересом.
   В другой раз Софья, посмотрев по телевизору очередную передачу,  при-
нялась ворчать:
   - Тоже мне, первооткрыватели, музыкальную терапию выдумали.  Тут  все
дело в учении о звуке, о частотах. Это учение  композиторы  спокон  веку
использовали, а теперь выходит, будто только что придумали.
   Музыка - это было Сергею понятно. Об этом он вполне мог  поспрашивать
у старухи, не боясь выглядеть неучем. Даже был  уверен,  что  уж  тут-то
"забьет" свою хозяйку по всем статьям. В самом деле, что онато  может  в
музыке понимать? А он лихо разбирается в тяжелом роке, хэви-метал,  рэпе
и во всем прочем. А ну посмотрим, Софья Илларионовна, кто  кого?  Сергей
лихо ввязался в разговор, предвкушая триумф. В эту секунду  он  даже  не
подумал о том, что пытается затеять соревнование с Софьей,  признавая  в
ней тем самым равного себе соперника.
   Однако уже через минуту он увидел, что опять попал впросак.
   - Ты вот задумывался когда-нибудь, почему от одной музыки  тебе  пля-
сать хочется, а от другой тоска на душу наваливается?  -  спросила  Бах-
метьева.
   - Ну ясно же, - бодро заявил Сергей, - одна веселая, а другая  груст-
ная.
   - Эк у тебя все просто, - усмехнулась старуха. - А  отчего  это  одна
музыка грустная, а другая веселая?
   - Ну так... - начал было он, но осекся.
   А в самом деле, почему? Он никогда об  этом  не  задумывался.  Просто
принимал как нечто естественное. Одна музыка веселая,  другая  грустная,
вот и все.
   - Вот то-то, что "ну так", - передразнила его Софья. - А все  дело  в
частотах, которые через ухо воспринимаются и  воздействуют  на  мозг.  У
мозга тоже свои частоты есть, причем на разных участках - разные.  И  от
музыки эти участки активизируются.
   Она долго еще что-то объясняла ему про  большое  и  малое  трезвучие,
герцы, мегагерцы и кратность, но тут Сергей уж напрочь ничего  не  пони-
мал, потому что ни физику, ни биологию в школе не учил  совсем,  получал
сплошные двойки.
   - Господи, Софья Илларионовна, - не выдержал он, - да откуда ж вы все
это знаете? Прямо ходячая энциклопедия.
   Старушка дробно засмеялась, сняла свои смешные очечки и отерла морщи-
нистой ладонью выступившие от смеха слезы.
   - А ведь я предупреждала тебя, Сереженька, не считай стариков дурака-
ми. Ты все продолжаешь думать, что старый - все равно будто малый. А ма-
лый-то и вправду ничего не знает, откуда ему знать? Старики - дело  дру-
гое. Мы жизнь прожили и в университетах отучились. Да в каких  универси-
тетах! Нынешним не чета.
   - Так вы что, в университете учились? - не поверил Суриков.
   - А ты думал, если мне восемьдесят  четыре  года,  так  я  непременно
должна быть неграмотной и необразованной? Глупый ты еще, Сереженька. Это
вы, нынешние, даже после университетов необразованными остаетесь, потому
как все в упадок пришло и учить вас толком некому. А  у  нас  профессора
были - огого! С мировыми именами. Самые крупные ученые в своей  области.
И спрашивали с нас не так, как теперь. И с детства к знаниям приучали, к
книгам, к искусству. Мой отец, светлая ему память, крупным  специалистом
был по машиностроению, знаменитым изобретателем. Эмигрировать после  ре-
волюции не стал, в советскую власть поверил, остался. В одном  институте
кафедрой заведовал. И я по его стопам пошла,  в  университет  поступила,
физикой занималась. Поверишь ли, хотела второй Софьей Ковалевской стать.
Да и отец об этом мечтал, недаром же меня при рождении Софьей назвал,  в
ее честь, стало быть. Род у нас старинный, дворянский, у меня до револю-
ции гувернантка была, немка, так она со мной и музыкой занималась, и жи-
вописью, и даже стихи сочинять учила. Ну, зато уж когда  мужа  во  враги
народа потянули, мне и дворянское происхождение припомнили.  А  кабы  не
случилось тогда этой беды, в тридцать пятом-то году, я бы, может, в ака-
демики вышла или в профессора. Способная я была, Сереженька, очень  спо-
собная, большие надежды подавала. Да вот не случилось...
   Сергей глядел на нее во все глаза. Эта дряхлая бабка -  и  дворянское
происхождение, музыка, живопись, гувернантка,  университет,  физика?  Да
может ли такое быть? Что ж, тогда понятно, почему она столько всего зна-
ет. Надо же, бабулька Божий одуванчик!
   Со временем раздражение и злость ушли, уступив место уважению  и  не-
вольному восхищению.


   Глава 3

   Все как-то привыкли, что в Москве погода обычно бывает чуть помягче и
потеплее, чем в Питере. Так действительно бывало почти всегда, и  нынеш-
ний год не стал исключением. Если, конечно, не считать, что в этом  году
в Петербурге было в декабре так же тепло, как в Москве. То есть в Москве
температура воздуха стабильно держалась на один-два градуса выше, чем  в
северной столице, но и там и здесь она была плюсовая, что  для  середины
декабря совсем уж необычно.
   В то время как следователь Татьяна Образцова, стиснув  зубы,  взялась
вытягивать давно запущенные и ставшие уже безнадежными  уголовные  дела,
чтобы вырвать себе желанную свободу, ее муж, бывший подпол