из их числа?
   - Нет, - улыбнулась она, - он еще более  сумасшедший,  чем  я.  Когда
приезжает ко мне на выходные, берет  с  собой  свои  бумаги  и  пытается
что-то написать.
   - Ну, два сапога - пара. Счастливо тебе. А Артюхина я уделаю, как бог
черепаху. Ступай под венец и ни о чем не беспокойся.
   Домой она вернулась в двенадцатом часу. Чистяков  сидел  на  кухне  и
раскладывал пасьянс. Завтрашнее мероприятие его, как и Настю, ничуть  не
волновало. Может быть, оттого, что он слишком долго ждал этого и за дол-
гие годы успел "перегореть".
   - Лешик, ты сердишься? - робко спросила она, переступая порог. -  Из-
вини, солнышко, так много дел скопилось, я даже маму встречать не поеха-
ла. И еще подарок Саше купить надо было...
   - А меня предупредить не надо было? - сердито откликнулся Чистяков. -
Ночь на дворе, а тебя где-то носит. Есть будешь?
   - Будешь. То есть буду, - поправилась она.
   Глядя на уплетающую салат Настю, Леша смягчился. Живаздорова - и  хо-
рошо. Ее все равно не переделать. Да и не нужно, наверное.
   Эля Бартош расстегнула замочек и сняла с шеи очередное украшение.
   - Это тоже не годится, - со вздохом сказала она. - Оно слишком  яркое
и отвлекает внимание от платья. Что у нас еще есть?
   - Успокойся, наконец, - раздраженно откликнулась Тамила. - Ты так го-
товишься, словно это единственное событие в твоей жизни, и других уже не
будет. Знаешь, что говорил в свое время твой дед профессор  Берекашвили?
Что в нашей жизни есть только одно событие, которое никогда не  повторя-
ется: защита кандидатской диссертации. Человек может написать и защитить
хоть пять диссертаций, но только одна из них, самая первая, будет канди-
датской, а все остальные - уже докторские, даже если они  по  совершенно
разным специальностям. А замуж можно выходить десятки раз, пока ноги но-
сят. Поэтому не стоит относится к  завтрашнему  событию  как  к  слишком
серьезному и ответственному. Ну, подумаешь, сходите в загс, после  этого
поживете несколько месяцев, наспитесь вместе, утолите  юношеский  голод,
потом тебе это надоест до смерти и ты побежишь разводиться.
   Эля опустила голову и тяжело села на стул, не обращая внимания на то,
что мнет роскошное свадебное платье. По ее  щекам  тихонько  заструились
слезы, она шмыгнула носом и отерла лицо ладонью.
   - Ну, начинается, - сухо сказала Тамила, аккуратно складывая в  коро-
бочки разбросанные по столу дорогие украшения. - Ты такая  нервная,  моя
дорогая, что тебе уже и слова сказать нельзя. Держи себя в руках,  иначе
людям трудно будет с тобой общаться. Шуток ты не понимаешь, чуть  что  -
обижаешься, начинаешь плакать. И что у тебя за характер  такой  отврати-
тельный!
   При последних словах матери Эля сорвалась с места и  убежала  в  свою
комнату. Мать никогда не скрывала своего неудовольствия тем, какого  же-
ниха выбрала себе ее девочка. Она, дочь гордого и независимого  грузинс-
кого ученого и известной писательницы из рода дворян Берсеневых, в  свое
время вышла замуж за венгра Иштвана  Бартоша,  сына  аккредитованного  в
Москве дипломата. Зарубежные деловые связи по линии семьи мужа в сочета-
нии с фамильными драгоценностями рода Берсеневых позволили Тамиле Бартош
вести достаточно приятный и необременительный образ  жизни,  блистая  на
приемах и деловых обедах, сопровождая мужа в поездках  сначала  якобы  к
живущим за границей родственникам, а потом - по вполне  легальным  делам
бизнеса. Яркая, раскованная, с породистым горбоносым лицом и густыми ис-
синя-черными кудрями, высокой грудью и пышными бедрами. Тамила постоянно
была в центре внимания и в свои сорок пять не имела недостатка в поклон-
никах. О том, что значительная часть последних была привлечена отнюдь не
ее достоинствами, а исключительно связями и богатством Иштвана, она и не
думала. Выросшая в семье элитарной интеллигенции, свободно владеющая не-
мецким и венгерским языками, с детства привыкшая  к  достатку,  любви  и
всеобщему вниманию, она  и  по  сей  день  воспринимала  свою  привлека-
тельность как нечто само собой разумеющееся, что существовало  всегда  и
исчезнет только вместе с ней.
   Разумеется, будущий зять представлялся ей вполне  определенным  обра-
зом. И уж никак не в облике добросовестного очкарика-аспиранта, живущего
вдвоем с матерью. Ни кола ни двора,  ни  блестящего  будущего.  Конечно,
Пишта (Тамила, подчеркивая происхождение мужа,  даже  домашнее  уменьши-
тельное имя употребляла по правилам венгерского языка), так  вот,  Пишта
мог бы сделать мальчику хорошую карьеру, взять его в дело, а потом, быть
может, и в компаньоны. Но стоит ли? Аспирант отнюдь не выглядел  золотым
самородком, на обработку которого имело смысл тратить  время  и  деньги.
Обыкновенный дурачок, ни деловой хватки в нем нет, ни склонности  к  фи-
нансовой деятельности, ни ловкости и энергичности. Приглядевшись к  нему
повнимательнее, Тамила решила, что все дело  в  его  невероятной  сексу-
альности, против которой, конечно, не может устоять ее глупенькая  моло-
денькая дочка. Парень был настолько сексуален, что это ощущала даже  ви-
давшая виды Тамила. Когда включены столь мощные природные механизмы, лю-
бое препятствие только усиливает взаимную тягу,  мудро  рассудила  мать,
поэтому пытаться отговорить дочь и отменить свадьбу  бессмысленно,  этим
можно только навредить. Ничего, пусть поженятся, цинично думала  Тамила,
натрахаются до обморока и отвращения, а потом можно будет потихонечку их
развести. Надо только с самого начала выбить из дочкиной головы эту дурь
о том, что муж дается небесами раз и навсегда, в нищете и  богатстве,  в
горе и в радости, в болезни и в здравии, пока смерть не разлучит...  Ну,
и все в таком духе. Пусть Элена уже сейчас, накануне свадьбы,  понимает,
что событие завтра ей предстоит вполне рядовое, а не  исключительное,  и
таких событий в ее жизни будет еще, Бог даст, немало.
   Эля вышла из своей комнаты с красными глазами и опухшим лицом. Сейчас
на ней было уже не белое роскошное платье, а изумрудно-зеленые перелива-
ющиеся лосины и длинный, почти до колен, блузон с серыми и зелеными цве-
тами. Черные густые волосы подняты высоко на затылок и скреплены  закол-
кой, открывая трогательно тонкую, хрупкую шейку, крупные  красиво  очер-
ченные губы накрашены темной помадой.
   - Я пойду к Кате, - с вызовом сообщила она матери, ожидая  очередного
всплеска ссоры. Уже восемь вечера, надо бы лечь пораньше,  чтобы  завтра
хорошо выглядеть, ведь вставать придется очень рано: к  семи  часам  уже
приедет Наташа делать прическу, к восьми прибудет Галя с принадлежностя-
ми для макияжа, потом явится маникюрша, а в половине десятого  уже  надо
будет садиться в машину и ехать на регистрацию. Загс открывается  в  де-
сять, и Тамила настояла на том, чтобы им  назначили  время  сразу  после
открытия. Ее дочь должна быть первой, а не стоять в  очереди  вместе  со
всеми.
   - Иди, - равнодушно пожала плечами мать.  -  Опять  ляжешь  поздно  и
завтра будешь выглядеть как маринованная селедка. Мне-то что,  ты  замуж
выходишь, твоя свадьба, а не моя.
   Эля молниеносно вылетела из квартиры, хлопнув дверью, чтобы снова  не
расплакаться. Иногда она люто ненавидела свою мать. И в последние месяцы
это "иногда" возникало столь часто, что его с полным правом  можно  было
начать переименовывать в "почти всегда".
   Ее задушевная подружка Катя жила в соседнем подъезде.
   Когда-то девочки учились в одном классе,  потом  вместе  поступали  в
институт, Катя - с блеском, Эля - с "парой" на втором же  экзамене.  Те-
перь Катя училась уже на третьем курсе, а Эля попрежнему валяла  дурака,
регулярно ездила за границу то вместе с родителями, то с  туристическими
группами и делала вид, что изучает историю киноискусства. Тамила, в сво-
ей жизни ни одного дня не  проработавшая,  считала  образ  жизни  дочери
вполне нормальным, надо только найти ей подходящего мужа, который сможет
поддерживать такое существование на должном уровне.
   Катя страшно удивилась, увидев подругу.
   - Эля? Что-нибудь случилось?
   - Ничего. Зашла потрепаться.
   - Накануне свадьбы? - недоверчиво переспросила Катя.  -  Тебе  больше
заняться нечем?
   - Если я тебе мешаю, я уйду, - вспыхнула Эля. - Я что, не вовремя?
   - Да ну что ты, проходи, - успокоила ее Катя. - Просто я очень удиви-
лась. Обычно невесты накануне свадьбы заняты всякими делами,  хлопотами,
машины, гости, продукты и все такое. А потом до поздней ночи сидят с же-
нихом в темном уголке и мечтают, как завтра в это же время будут  делать
все то же самое, только уже на законном основании.
   - Я не знаю, как обычно ведут себя невесты, - зло сказала Эля. - Ты -
моя единственная подруга, а ты замуж пока не выходила.
   - Ну, у нас на курсе за три года почти половина девчонок замуж повыс-
какивала, - засмеялась подруга, - поэтому я на невест насмотрелась.  Чай
будешь пить?
   - Я бы съела что-нибудь, - смущенно призналась невеста.
   Катя внимательно посмотрела на девушку.
   - Элена, кончай темнить. Ты же только что из дома, у тебя макияж све-
жий и на ногах домашние шлепанцы вместо туфель.
   - И что?
   - Так почему ты голодная? Тебя мать что, не кормит? Или  ты  опять  с
ней погавкалась и трусливо сбежала, забыв переобуться?
   У Эли задрожали губы, и через секунду она уже снова рыдала на плече у
подруги.
   - Почему мама его так не любит? Что он ей сделал плохого?
   - Эленька, милая, а почему она должна его любить, скажи  на  милость?
Это ты должна любить своего Валеру, вот ты его и любишь. И не требуй  от
мамы, чтобы ее вкусы совпадали с твоими.
   Катя гладила плачущую девушку по голове и с грустью думала о том, что
ее доводы, пожалуй, сложноваты для славной, доброй, но ограниченной Эле-
ны. С неутихающей болью она снова и снова задавала себе вопрос: что  на-
шел в этой глуповатой девчушке блестящий будущий ученый Валерий  Турбин?
Он был аспирантом кафедры философии, и Катя познакомилась с  ним,  когда
он пришел в их группу на целый семестр вести семинарские занятия. Турбин
сразу выделил способную незаурядную студентку из общей массы третьекурс-
ников, с ней одной он мог разговаривать на том языке, на котором  привык
общаться с профессорами и доцентами. Взаимный интерес вскоре подкрепился
взаимной симпатией, плавно перешедшей во влечено, и кто  знает,  как  бы
все обернулось, если бы бездельница Эля не решила  потащиться  вместе  с
подругой в институт, чтобы оказать ей моральную поддержку, пока та будет
сдавать экзамен по социальной психологии. Катя в аудитории  сражалась  с
вопросами билета в обществе преподавателя, а Элена в  коридоре,  присло-
нившись к подоконнику, переживала за нее в обществе молодого  аспиранта,
который случайно проходил мимо. Вышедшей после экзамена Кате хватило од-
ного взгляда, чтобы понять, что произошло. Но Эля и  Турбин  списали  ее
внезапную бледность на перенапряжение и волнение, вызванные экзаменом.
   Катя смирилась сразу, по характеру она не была бойцом и не стала поэ-
тому воевать с Элей за место возле Турбина. Рана до сих пор  не  зажила,
но ведь Катя не случайно выбрала для себя институт, где изучала  филосо-
фию, социологию и психологию. Она занималась тем, в чем хорошо  разбира-
лась, что было ей близко, понятно и интересно. И ей удалось  развести  в
своей душе в разные стороны любовь к Валерию Турбину и свою дружбу с со-
седкой и одноклассницей Элей Бартош. В глубине души она даже немного жа-
лела подругу: ни друзей, ни дела, которое бы ее занимало, ни  интересов.
При такой жизни романтическая история действительно  становится  центром
существования, помыслов, чувств, и все, что ей угрожает,  воспринимается
как катастрофа или, по крайней мере, как трагедия. В моей жизни,  думала
Катя, Бог даст, еще будут другие интересные и умные мужчины, а Элька где
их найдет? Она же нигде не бывает, ни с кем не общается, ездит по загра-
ницам, но в этих тургруппах в основном женщины собираются, а если мужчи-
ны и попадаются, то обязательно или с женой, или  с  ребенком.  Одинокие
богачи в турпоездки не ездят. Знакомиться на улице Эля тоже не может, ей
с детства строго-настрого внушили, что  делать  этого  нельзя.  Конечно,
Элька плевать хотела на родительские запреты, но она ведь и  сама  прек-
расно понимает: при том положении, которое занимает  ее  отец,  никто  в
семье не  имеет  права  рисковать,  заводя  случайные  знакомства.  Эдак
собственного убийцу или грабителя в дом приведешь...
   Эля наконец успокоилась, и девушки прощебетали почти  до  одиннадцати
часов. Возвращаясь домой, Эля вытащила из почтового ящика газеты  и  ма-
ленький белый конверт. Конверт был не подписан, и она  несколько  секунд
задумчиво крутила его в руках, размышляя, надо ли его вскрыть самой  или
отдать родителям. Любопытство победило, она надорвала  край  и  вытащила
сложенный в четыре раза листочек бумаги. На нем крупными печатными  бук-
вами было написано: "Не делай этого. Пожалеешь".


   Глава 2

   Настя только-только успела встать под душ, как  в  квартире  раздался
звонок. Леша открыл дверь, и на него вихрем  налетела  Даша  с  сияющими
глазами. Она была на восьмом месяце беременности, поэтому вместо свадеб-
ного платья на ней был надет легкий  шелковый  костюм  кремового  цвета,
состоящий из свободных широких брюк и длинной блузки на кокетке с мягки-
ми красиво спадающими складками. Беременность не испортила ее лица,  об-
рамленного густыми  медово-пшеничными  волосами;  огромные  синие  глаза
смотрели ласково и приветливо, и в умело сшитом  костюме  она  выглядела
скорее не как будущая мать, а как очаровательная толстушка.
   - Так я и знала, вы еще дрыхнете! Ну ладно, Анастасия известная  соня
и лентяйка, но ты-то!
   - А что я? - удивился Чистяков. - Нам же к десяти в  загс,  а  сейчас
еще только восемь.
   - А одеваться? А краситься? А цветы покупать? Через час за нами  зае-
дет Александр, а у вас с Настей еще конь не валялся.
   - Да ладно тебе, - успокаивал Леша будущую родственницу, - успеем. Не
волнуйся, тебе вредно.
   - Где невеста? - строго спросила Даша.
   - Под душем стоит, просыпается.
   - Костюм приготовила?
   - Я не знаю, - растерялся Чистяков. - Я не спрашивал.
   - Так я и знала! Небось даже не удосужилась проверить, все ли пугови-
цы на месте и не нужно ли его гладить. Иди займись завтраком, а  я  пос-
мотрю костюм.
   Чистяков покорно поплелся на кухню варить кофе, а из комнаты до  него
то и дело доносились вздохи и причитания Даши.
   - Господи, да куда же она засунула ту блузку, которую я ей велела на-
деть? Она же была где-то здесь... Конечно, юбку надо гладить... Нет, это
не невеста, это недоразумение какое-то... Хоть утюг-то есть в этом доме?
   Вышедшая из ванной Настя так и застыла, будто окаменела,  увидев  ре-
зультаты бурной Дашиной деятельности. Вся одежда из ее шкафа была  разб-
росана на диване и креслах, а посреди комнаты на коленях стояла Даша  и,
разложив на полу тонкое байковое одеяло, гладила Настину черную юбку.
   - Чего ты стоишь, как изваяние? - спросила Даша, не  оборачиваясь.  -
Иди быстро пей кофе и начинай заниматься лицом.
   - Может, не надо? - осторожно сказала Настя, которая терпеть не могла
краситься, хотя и признавала, что с умело наложенным макияжем становится
куда привлекательнее.
   - Еще чего! Как это "не надо"? Анастасия, не торгуйся, мы с тобой уже
давно обо всем договорились. Я согласилась, что ты не будешь покупать  к
свадьбе специальное платье, наденешь то, что есть, но уж лицо  будь  лю-
безна привести в порядок.
   Она повернула голову и увидела сестру своего жениха, стоящую  босиком
и закутанную в длинное махровое полотенце.
   - Ну Настя же! - нетерпеливо воскликнула Даша, с  остервенением  водя
утюгом по юбке. - Не выводи меня из себя, шевелись. Мы же опоздаем!
   Когда ровно в девять в дверь позвонил Александр Каменский, Настя  уже
выпила две чашки кофе и в выглаженном костюме стояла  перед  зеркалом  в
ванной, нанося на лицо макияж.
   - Ася! - крикнул брат из прихожей. - Тебе письмо.
   - Какое?
   - Не знаю. В дверях торчал конверт. Без надписи.
   Настя положила кисточку и вышла навстречу брату.  Они  расцеловались,
оглядывая друг друга насмешливо, но придирчиво.
   - Ну как? - спросила Настя. - Гожусь?
   - Вполне. А я?
   Высокий, худой, некрасивый, Саша сегодня выглядел суперменом из  гол-
ливудского фильма. То ли костюм его был сшит  у  по-настоящему  хорошего
портного, то ли выражение лица изменилось, но весь его облик,  казалось,
кричал: "Я удачлив, и я могу все. У меня получается все, как я  хочу,  и
никто не может мне помешать".
   - Чертовски хорош, - улыбнулась Настя. - Давай письмо.
   Она взяла протянутый белый конверт и нетерпеливо вскрыла. На  сложен-
ном в четыре раза листочке бумаги печатными буквами было  написано:  "Не
делай этого. Пожалеешь".
   Она не сумела справиться с собой, резко побледнела, руки задрожали.
   - Что? - озабоченно спросил Александр. - Что-нибудь плохое?
   - Не обращай внимания. Ерунда всякая, - ответила она, стараясь не вы-
дать испуга и волнения.
   - Ася!
   - Сашенька, не бери в голову. Все в порядке. К  нашей  общей  свадьбе
это никакого отношения не имеет. Пойди, пожалуйста, на кухню и  на  пять
минут отвлеки Дашу и Лешку, чтобы они не входили в  комнату.  Мне  нужно
позвонить.
   Она закрыла дверь, схватила телефонный аппарат и набрала номер следо-
вателя Ольшанского.
   - Константин Михайлович, - торопливо заговорила она, - Артюхин,  вид-
но, здорово испугался. Мне в дверь сунули письмо угрожающего содержания.
Чтобы я не сообщала следователю, то есть вам, о нашей  с  ним  вчерашней
встрече, а то, дескать, пожалею.
   - За письмо хваталась?
   - Только ногтями и за самый краешек. Я ученая, как собака Павлова. За
такие письма никогда пальцами не хватаюсь, это уже на уровне рефлекса.
   - Ты где сейчас?
   - Пока дома. Через десять минут уезжаю.
   - В какую сторону?
   - Сначала в Сокольники к десяти часам, а потом, к двенадцати, возвра-
щаюсь в район Измайлова, потом к двум часам едем в центр, в "Метрополь".
   - Я подскочу в Сокольники к десяти, отдашь мне письмо. И не дергайся,
слышишь, Каменская? Если ты действительно  убедила  его,  что  до  поне-
дельника ничего предпринимать не будешь, то до понедельника он тебя и не
тронет. А за два дня я его достану, он даже пискнуть не успеет. Ну Артю-
хин, ну сволочь!
   Поговорив со следователем, Настя кинулась в ванную заканчивать  маки-
яж. Из кухни до нее доносились оживленные голоса брата  и  его  невесты,
которые живо обсуждали, какие цветы больше всего подойдут Насте как сви-
детельнице и Насте как невесте, какие цветы нужно будет купить для  рес-
торана и уместно ли будет Саше преподнести  подарок  Настиной  матери  -
первой жене своего отца. Леша участия в обсуждении не принимал, во  вся-
ком случае, его голоса Настя не услышала.
   Она уже наносила широкой мягкой кисточкой последние штрихи,  наклады-
вая на скулы какие-то невидимые румяна, которые должны были  подчеркнуть
овал лица, когда из кухни вышел брат.
   - Ну как? Все в порядке?
   - Более или менее, - ответил она, не отрывая взгляд от зеркала.  -  В
Сокольниках возле  загса  будет  стоять  голубой  "москвич",  постарайся
встать около него, хорошо?
   - Хорошо. А что это за машина?
   - Это машина  следователя  из  городской  прокуратуры.  Я  отдам  ему
письмо, пусть эксперты поработают, пока я буду бракосочетаться.
   Саша встал у нее за спиной, чтобы видеть лицо сестры хотя бы в зерка-
ле и поймать ее взгляд.
   - Ася, я задам вопрос, может быть, бестактный, но дай слово,  что  не
будешь врать мне. Или ответишь честно, или вообще не отвечай.
   - Ну, даю, - невнятно промычала она, проводя по губам  темно-телесной
помадой.
   - Ты жалеешь, что выходишь замуж? Вот сейчас, в эту самую минуту,  ты
жалеешь, что тебе нужно ехать в загс, вместо того  чтобы  самой  отвезти
это чертово письмо экспертам и сидеть у них над душой, пока не б