сильнее и опытнее меня.
   - Но ты могла бы просто взять машину, если не хочешь,  чтобы  я  тебя
возил, - не сдавался Алексей. - Зачем тебе затруднять Стасова?
   - Лешик, ты же знаешь, я терпеть не могу водить машину. Я ее боюсь. И
потом, она может сломаться. Что я тогда буду делать?
   - А машина Стасова, конечно, не ломается. Она у него заговоренная,  -
съехидничал муж.
   - Если у него машина сломается, то, во-первых, он ее починит,  потому
что он мужчина и знает, как это делать, а во-вторых, я всегда могу сесть
на электричку и вернуться в Москву. А если я буду за рулем твоей машины,
то не смогу ее бросить и буду там торчать как привязанная.
   - А Стасова, значит, бросишь?
   - Брошу, - не колеблясь, ответила она. - Стасов - взрослый  самостоя-
тельный мужик, а машина - маленькая и глупая, ее нельзя одну  оставлять,
ее же обязательно украдут.
   - Да ну тебя, Аська, - рассмеялся Леша. - Тебя не переспоришь. У тебя
на все есть ответ.
   - Если бы, - задумчиво ответила она. - Если бы у меня на все был  от-
вет, я бы уже стала лучшим сыщиком мира.
   Рано утром Стасов отвез Лилю в школу и поехал  на  Щелковское  шоссе,
где жила Настя Каменская. У подъезда вместо Насти стоял ее муж,  который
заявил, что никуда их не отпустит без горячего завтрака. Стасов не  воз-
ражал, ему очень нравился Алексей и чашка кофе вовсе не казалась лишней.
   В Чехов они приехали к одиннадцати часам, довольно быстро нашли детс-
кую поликлинику, но, к их разочарованию, выяснилось, что карты двадцати-
летней давности может найти в архиве только один человек, который придет
не раньше чем через час.
   - Она на пенсии, - объяснили им в регистратуре, -  работает  неполный
день, на полставки. Сегодня как раз с часу до пяти.
   - А роддом у вас где?
   - Через три квартала.
   Они отправились в роддом. Поднявшись на второй этаж, где был  кабинет
главврача, Стасов уселся на мягкий кожаный диванчик  и  вытянул  длинные
ноги с намерением почитать газету, пока Настя будет общаться с медицинс-
ким начальством. К сожалению, оказалось, что газету он забыл в машине, и
Стасов принялся привычно шарить глазами по стенкам в поисках чегонибудь,
за что можно было уцепиться глазами - стенгазета, наглядная агитация или
объявления для членов профсоюза. В  дальнем  углу  коридора  он  заметил
стенд с фотографиями и подошел поближе. Под крупной надписью "Наши вете-
раны" разместились портреты врачей, медсестер, нянечек, административных
работников. Пробегая глазами по незнакомым лицам,  Стасов  вздрогнул.  С
фотопортрета прямо на него смотрело лицо Владимира Петровича Пригарина.


   Глава 14

   Только когда они снова сели в  машину,  Настя  заметила,  что  Стасов
чем-то озабочен.
   - Влад, что-нибудь случилось? - обеспокоенно спросила она.
   - Ничего. Просто очередное совпадение. А  совпадения  меня  почему-то
всегда выбивают из колеи. Особенность мышления такая.
   - Что у тебя с чем совпало?
   - В этом роддоме работал один из свидетелей по делу Досюкова.
   - Останови машину! - потребовала Настя.
   - Зачем?
   - Тормози, Стасов.
   Он послушно остановился у обочины и заглушил двигатель.
   - Как фамилия свидетеля?
   - Пригарин Владимир Петрович.
   Настя принялась быстро просматривать медицинскую карту.
   - Что ты хочешь там найти?
   - Мне интересно, а вдруг твой Пригарин принимал роды у моей  Параске-
вич?
   - Ну и что, если принимал?
   - Ничего. Интересно. Я, в отличие от тебя, совпадения люблю. Они  ук-
рашают нашу серую и монотонную жизнь, - пробормотала  она,  перелистывая
страницы. - Да, вот запись врача о течении родов. Но подпись такая,  что
по ней фамилию не разберешь. Закорючка с хвостиком. Поворачивай, Стасов,
будем возвращаться.
   - Зачем? Что ты хочешь узнать?
   - Хочу узнать, чья это подпись.
   - Даже если и Пригарина, то что из этого?
   Она закрыла карту, повернулась к Стасову и внимательно посмотрела  на
него.
   - Владик, ты морочишь голову мне или самому себе? Ты же  первый  ска-
зал, что тебе совпадение не нравится.
   - Мало ли что мне не нравится, - буркнул Стасов. - Глупость всякая  в
голову лезет, не обращать же внимания каждый раз.
   - Стасов, ты профессионал с двадцатилетним стажем. Если  тебе  что-то
не нравится, нужно проверить и успокоиться.  У  тебя  чутье  срабатывает
быстрее, чем мозги в голове проворачиваются, это болезнь всех профессио-
налов.
   - А ты что же, к ним себя не относишь?
   - Пока нет, я еще маленькая, мне  до  настоящего  профессионала  семь
верст да все лесом. Поэтому у меня чутье почти совсем отсутствует, я все
больше логикой да анализом пробавляюсь. Ты мне зубы-то  не  заговаривай,
разворачивай машину, поедем обратно в роддом.
   На этот раз в кабинет главврача они вошли вместе.
   - Что-нибудь еще? - недовольно вскинул голову тот, отрываясь  от  бу-
маг, разложенных перед ним на столе.
   - Еще один маленький вопрос, - ласково улыбнулась  Настя,  протягивая
ему карту, заранее открытую на нужной странице. - Посмотрите,  пожалуйс-
та, чья это подпись?
   Главврач несколько секунд рассматривал закорючку.
   - Похоже на подпись доктора Пригарина, но он у нас уже  не  работает.
Ушел на пенсию.
   - Что значит "похоже"? - не унималась она. - У  вас  есть  здесь  ка-
кой-нибудь документ, подписанный Пригариным?
   - Сейчас найду.
   Он со вздохом поднялся и подошел к сейфу.
   - Владимир Петрович, как один из самых опытных врачей с большим  ста-
жем, помогал мне в последние годы составлять всякие  отчеты  и  справки.
Сейчас поищу что-нибудь, я обычно документы подолгу не  уничтожаю.  Вот,
нашел.
   Он протянул Насте несколько листков, исписанных мелким  неразборчивым
почерком. Конечно, за двадцать восемь лет, прошедших с того времени, как
Галина Ивановна Параскевич рожала сына,  почерк  немного  изменился,  но
именно немного. И подпись стала менее размашистой, зато к ней добавилась
лишняя закорючка.
   - Прочтите, пожалуйста, что написано в карте, -  попросила  Настя.  -
Может быть, вам по тексту станет понятным. Пригарин  это  записывал  или
нет.
   Врач углубился в каракули, потом хмыкнул.
   - Это, несомненно. Пригарин, - уверенно сказал он. - Роженице  делали
чревосечение, этим все сказано.
   - То есть?
   - Пригарин - прекрасный хирург, золотые руки. Все тридцать  лет,  что
он здесь проработал, чревосечение делал только он. Конечно, за  исключе-
нием тех случаев, когда он был в отпуске или болел. Но это бывало нечас-
то. Тогда мы или приглашали другого специалиста или направляли  роженицу
в другой роддом. Но, повторяю, это  были  исключительные  случаи,  очень
редкие. Видите ли, Владимир Петрович - врач, что  называется,  от  Бога.
Для него важнее родовспоможения ничего в жизни не было, он  дышал  этим,
жил этим, считал это своим призванием и самым главным делом в  жизни.  А
отпуск обычно проводил на даче, в  двадцати  километрах  отсюда,  и  его
всегда можно было вызвать, если нужно было делать кесарево  сечение.  Он
даже настаивал, чтобы обязательно вызывали его в таких случаях. Но  если
так случалось, что он все-таки уезжал далеко или болел чем-нибудь инфек-
ционным, тогда, конечно, приходилось обходиться без него. Я могу узнать,
чем вызван ваш интерес к Владимиру Петровичу?
   - Безусловно, - кивнула Настя. - Мы собираем материал для  проведения
судебно-психиатрической экспертизы, и было бы хорошо, если бы врач, при-
нимавший роды, вспомнил, не было ли каких-то осложнений.
   - Но позвольте! - Главврач с изумлением уставился на первую  страницу
карты. - Это же было Бог знает сколько лет назад. Что он может помнить?
   - Наверное, вы правы, - кивнула Настя. -  Извините  за  беспокойство.
Всего доброго.
   Они снова вернулись к машине.
   - Ну как твое чутье? - поинтересовалась  она  у  Стасова.  -  Говорит
что-нибудь или молчит, как воды в рот набрало?
   - Оно думает.
   - Ладно, тогда вперед. У нас еще поликлиника.
   В Москву они вернулись к двум часам, и Настя, помня  данное  накануне
обещание, попросила Стасова довезти ее до архива.
   - Я позвоню тебе вечером, скажу про дело Досюкова, - пообещала она на
прощание. - Как чутье? Ничего не придумало?
   - Ничего, - признался Стасов. - Но оно будет стараться.
   Соломон Яковлевич-Зафрен, доктор филологических наук, академик и  ав-
тор многочисленных научных трудов, казалось, сошел со страниц старинного
романа. Маленький, сухонький, седобородый, в очках с толстыми  стеклами,
за которыми весело сверкали острые глазки,  он  выглядел  человеком  без
возраста, хотя следователь Ольшанский точно знал, что ему уже  восемьде-
сят четыре. Тем не менее Соломон Яковлевич был в полном здравии и  науч-
но-педагогическую деятельность прекращать не собирался, по крайней  мере
в обозримое время. Академик никак не желал проникнуться серьезностью то-
го учреждения, где в данный момент пребывал, поэтому беспрестанно  шутил
и отпускал изысканные комплименты в адрес сидящей напротив него Светланы
Параскевич.
   - Соломон Яковлевич, какие материалы мы должны вам предоставить, что-
бы вы могли сделать квалифицированное заключение? -  спрашивал  Ольшанс-
кий.
   - Голубчик, я делал такие экспертизы десятки раз, но, в основном,  по
текстам уже скончавшихся авторов, у которых ничего не спросишь. Установ-
лением авторства здравствующих субъектов мне находилось заниматься всего
несколько раз. Но каждый раз это было невероятно смешно. И потом, мне ни
разу не приходилось видеть автора вживе. А когда речь идет о такой  оча-
ровательной женщине, я даже и придумать не могу с ходу, что бы эдакое  у
нее попросить, ну разве что составить мне компанию долгими зимними вече-
рами.
   - Соломон Яковлевич, - с легким упреком произнес следователь,  стара-
ясь не улыбаться.
   - Да-да, голубчик, к делу. К какому  типу  принадлежат  произведения,
авторство которых оспаривается?
   - Любовные романы, - ответила Светлана.
   - Время действия?
   - Современные. События происходят в период с 1989  года  и  до  наших
дней.
   - Место действия?
   - Москва, Петербург... Одним словом, городская среда.
   - Стало быть, городской романс. Понятно, - закивал академик. - Пасто-
ралями не увлекаетесь?
   - Нет. Пишу только про город.
   - Превосходно, превосходно. Тогда я попрошу вас представить мне сочи-
нение на следующую тему. Очень немолодой академик, я бы  даже  сказал  -
старый академик, вроде меня, проводит экспертизу творений молодой краси-
вой женщины, такой, как вы. В процессе проведения экспертизы между  ними
вспыхивает и начинает пылать ярким огнем некое  чувство,  которое  герои
воспринимают и оценивают совершенно по-разному.  Из-за  этого  возникает
коллизия. Вы  можете  написать  об  этом  рассказ  страниц  на  двадцать
пять-тридцать?
   - Не знаю. - Светлана с сомнением покачала головой. -  Я  никогда  не
писала рассказов. Роман написать могла бы, а рассказ...
   - Ну, у нас нет времени ждать, пока вы напишете роман. Тогда  сделаем
таким образом: вы напишете проспект романа, обозначите характеры  основ-
ных персонажей и сюжетные ходы. И напишете два эпизода целиком.  Один  -
сцена наиболее напряженного объяснения  молодой  женщины  с  академиком,
другой - финальный, которым должен закончиться роман. Этого должно  быть
вполне достаточно для того, чтобы  я  мог  определить  идентичность  ав-
торства. Пока вы будете сочинять, я прочту некоторые ваши  произведения.
Сколько времени вам нужно, чтобы выполнить мое задание?
   - Дня три-четыре. Может быть, неделя.
   - Но не больше?
   - Нет. Недели точно хватит.
   - Превосходно, превосходно, - отчего-то развеселился академик.  -  За
неделю я как раз успею ознакомиться с вашим творчеством, если  оно,  ко-
нечно, ваше. Константин Михайлович, вас такие сроки устроят?
   - Устроят. Как долго вы будете писать заключение?
   - Ох, батенька, в моем возрасте уже нельзя ничего делать долго, всег-
да есть опасность, что могу не поспеть к собственным  похоронам.  Тексты
анализировать - вот на что основное время уйдет. А написать не проблема.
Или вам к спеху?
   - Время терпит, Соломон Яковлевич. Что ж, Светлана Игоревна, -  обра-
тился следователь к вдове, - если у вас нет ко мне вопросов, позвольте с
вами попрощаться.
   Светлана мило улыбнулась, надела короткую, голубоватого цвета шубку и
ушла. Академик после ее ухода придвинулся поближе к столу Ольшанского  и
сложил руки перед собой, будто приготовившись к длинному серьезному раз-
говору.
   - Прошу меня извинить, сударь мой, я немного опоздал, и,  когда  при-
шел, дама уже была здесь. Посему мне неловко было задавать вам  чересчур
много вопросов.
   - А они у вас возникли?
   - Безусловно. В первую очередь я хотел бы понять, в связи с чем  воз-
никла необходимость столь редкой по нынешним  временам  экспертизы.  Чем
мог провиниться перед правоохранительной системой этот  воздушный  моты-
лек?
   - Видите ли, Светлана Игоревна - вдова известного писателя.  Так,  во
всяком случае, мы все считали по недавнего времени. Ее муж был убит при-
мерно месяц назад.
   - Что вы говорите! Она совершенно не производит впечатления неутешной
вдовы. Серьезная молодая дама, разве что улыбается мало.
   - Это совсем другое поколение, Соломон Яковлевич. Во времена вашей  и
даже моей юности девушкам внушали, что самое главное в жизни иметь  мужа
и семью. При этом муж может быть каким угодно, даже сильно  пьющим  без-
дельником, но он должен быть, а незамужняя женщина считалась как бы  не-
полноценной. Вдовство,  особенно  раннее,  превращалось  в  трагедию  не
только из-за утраты близкого человека, но из-за утраты мужа, потому  что
искать нового было проблематично, особенно лет в сорок пять - пятьдесят.
А сейчас к этому относятся по-другому. Многие женщины не  выходят  замуж
принципиально, хотя не страдают от отсутствия матримониальных  предложе-
ний. Им это просто не нужно. А  потеря  близкого  человека  скрашивается
ощущением, что вся жизнь впереди и можно еще успеть все отстроить и соз-
дать заново. Так вот, Светлана Игоревна заявляет, что на самом деле  ав-
тором всех книг, прославивших ее мужа, является она сама, но с ведома  и
согласия супруга книги выходили под его именем, что якобы было  лучше  с
точки зрения рекламы. Теперь, как вы понимаете, нам придется  устанавли-
вать истину.
   - Зачем? - удивился Зафрен. - Это имеет отношение к причине его смер-
ти?
   - Самое непосредственное, Соломон Яковлевич. В  ходе  следствия  были
установлены факты, позволяющие говорить о том, что муж Светланы Игоревны
хотел покончить с собой, но, поскольку у него не хватало  мужества  сде-
лать это самому, он попросил человека, на которого имел  огромное  влия-
ние, произвести роковой выстрел. Светлана Игоревна  утверждает,  что  ее
мужа чрезвычайно угнетала ситуация, при которой он жил на деньги жены  и
при этом пользовался славой, заметьте себе, огромной славой  и  популяр-
ностью, которые фактически ему не принадлежали, не  были  им  заслужены.
При определенных условиях это могло бы стать причиной суицида, но я дол-
жен понять, была ли на самом деле эта ситуация,  или  Светлана  Игоревна
меня, мягко говоря, вводит в заблуждение.
   - Превосходно, - радостно потер руки академик. - Это очень оживит мою
старческую жизнь. Такого любопытного поворота в моей практике давно  уже
не случалось. Вы, наверное, помните, батенька, по какому скучному поводу
мы с вами встречались в последний раз, лет эдак десять назад?
   - Двенадцать, - уточнил с улыбкой Ольшанский.  -  Разумеется,  помню.
Нахальный торговец самиздатовскими сборниками якобы  неизвестных  стихов
Пастернака и Цветаевой. Верно?
   - Верно, верно. Торговец был и впрямь нахальным, но его коллега,  ко-
торый эти стихи сочинял, был безумно, безумно талантлив!  Почему  он  не
публиковал их под собственным именем? Он мог бы стать известнейшим  поэ-
том! Так нет, связался с какими-то пройдохами. Я и тогда этого не  пони-
мал, и до сих пор не понял.
   - Соломон Яковлевич, для него деньги были дороже  славы,  вот  и  все
объяснение. Бывают же люди, начисто лишенные честолюбия. Деньги  их  мо-
шенничество приносило большие и быстрые, а в качестве поэта  он  мог  бы
стать богатым еще очень не скоро. К сожалению, в те времена большие  го-
норары приходили намного позже известности. А сейчас поэзия и вовсе не в
моде.
   - Ну и что этот гениальный дурачок в итоге получил? Был бы нищим,  но
известным, а так остался нищим и в тюрьме. И вы считаете это равноценным
обменом?
   - Я - нет, не считаю. А он, видимо, считал. Он ведь про тюрьму совсем
не думал, все больше о прибыли беспокоился.
   - Ну Бог с ним, с этим одаренным недоумком.
   Право, жаль бывает, когда природа так неразумно расточает свои милос-
ти. Зачем она наделила поэтическим дарованием столь ограниченное,  узко-
лобое существо? Но вернемся к нашему эфирному созданию. Вы представляете
себе, как я буду проводить экспертизу?
   - В общих чертах. Контент-анализ, частота повторяемости  определенных
слов, оборотов, инверсии. Правильно?
   - Почти, сударь мой. Такая экспертиза - ровно наполовину  математика,
а на другую половину - чистая вкусовщина. Я должен быть уверен,  что  вы
это отчетливо понимаете. Одно дело, когда мне приносят  стихотворение  и
утверждают, что это ранний, неизвестный Лермонтов. Допустим,  я  ошибся,
не распознал руку гения и дал заключение, что это подделка. Да, у  русс-
кой литературы будет на одно стихотворение Лермонтова меньше. Но это  не
смертельно и не принесет никому никакого ощутимого вреда. Вероятно, мне,
как филологу и знатоку литературы, не пристало так рассуждать, для  меня
каждая крупица творческого наследия гения должна быть бесценной.  Но  я,
батенька, уже достаточно стар, чтобы понимать, что кроме  литературы  на
этом свете есть и другие, не менее важные вещи, например, интересы  пра-
восудия. И совсем другое дело, когда речь идет о живом человеке и от мо-
его экспертного заключения зависит его судьба.  Здесь  цена  ошибки  уже
другая. Поэтому я хочу спросить вас, какая степень доказанности моих вы-
водов требуется, чтобы мы с вами не искалечили жизнь прелестной Светланы
Игоревны?
   - Вопрос сложный, хотя и совершенно справедливый.
   - И каков же ответ?
   - А ответа у меня нет. Давайте, Соломон Яковлевич, договоримся с вами
так. Если у вас не возникнет ни малейшего сомнения в авторстве  Светланы
Игоревны, на том и порешим. Если же сомнения будут, повторим экспертизу.
Назначим других экспертов, может быть, предложим ей написать  что-нибудь
еще и проведем повторную экспертизу комиссионно. Вы должны понимать, что
заключение эксперта - это далеко не истина в  последней  инстанции.  Это
просто факт, такой же, как и множество других, и следователь  будет  ду-
мать, что с этим фактом делать, как его оценивать, какой  вес  ему  при-
дать. Так что здесь ответственность за ошибку ляжет не только на вас, но
и на меня. И на меня даже в большей степени. Я вас успокоил?
   - Некоторым образом. Что ж, позвольте откланяться. Боюсь, мой мальчик
заскучал в машине.
   - Вас по-прежнему возит внук?
   - Правнук, батенька, уже правнук вырос. В этом  году  права  получил,
юный негодяй. Если летом в институт не поступит, пойдет в  армию,  тогда
уж придется снова внука запрягать.
   Ольшанский вышел вместе с академиком и проводил старика до машины. За
рулем действительно сидел "юный негодяй", уткнувшись в какую-то  толстую
книжку.
   - Ваш мальчик не скучает, - с улыбкой заметил Константин  Михайлович.
- Вы напрасно беспокоились.
   - Э, батенька, - скрипуче захихикал Зафрен, - это  только  видимость.
Он читает Плутарха, "Сравнительные жизнеописания", готовится  к  вступи-
тельным экзаменам. Но зубрить сухой академический текст ему  скучно,  он
предпочитает, чтобы я ему все это рассказывал и объяснял "на пальцах", а
он в это время лежал бы на диване пузом кверху. Он  утверждает,  что  на
слух воспринимает лучше. Что вы хотите от нынешнего  поколения!  Из  них
никогда не вырастут э