обы кошка, пусть даже я ее никогда в глаза не видел,  попала  к
хозяину, который не будет ее любить, который через короткое время  пожалеет,
что взял ее в дом. Такой хозяин может в один прекрасный момент  выкинуть  ее
на улицу или отдать первому встречному. Кошка будет страдать.  А  разве  она
виновата, что не оправдала его надежд? Она такая, какая есть от  природы,  а
человек этого не учел, он ничего не знает о кошках и думает, что приобретает
некую  разновидность  собаки,  только   маленькую,   менее   прожорливую   и
бесхлопотную, с которой не надо дважды в сутки гулять при  любой  погоде.  И
когда выясняется,  что  кошка  -  это  совсем  даже  не  собака,  начинаются
разочарования и всякие последствия вплоть до жестокого обращения или, как  я
уже  говорил,  выбрасывания  на  улицу.  И  если  я  могу   такую   ситуацию
предотвратить, то...
   Он пожал плечами и виновато улыбнулся, словно стеснялся сам себя.
   На улице Татьяна крепко держала Лилю за руку, и по  тому,  как  судорожно
девочка сжимала пальчиками ее ладонь, было  понятно,  насколько  сильно  она
огорчена.
   - Не расстраивайся раньше времени,  золотая  моя,  -  ласково  произнесла
Татьяна, - может быть, твоя мама разрешит купить щенка.
   Лиля помотала головой и тихонько всхлипнула.
   - Я не хочу щенка, тетя Таня. Я хочу котеночка, того, кремового  с  серой
мордочкой, который на выставке. Он такой... я даже не знаю,  как  сказать...
Он такой родной. Я его как в руки взяла, так  сразу  полюбила.  Что  же  мне
теперь делать?
   - Вариантов только два, - Татьяна вздохнула, стараясь не  усмехнуться,  -
либо ты отказываешься от этого котенка, либо мы его  тебе  покупаем,  но  ты
должна быть готова к тому, что твоя кошечка не ответит тебе той взаимностью,
какую ты от нее ждешь. Ничего страшного в этом  нет,  огромное  число  людей
испытывает любовь не взаимную, а одностороннюю, и они даже иногда бывают при
этом счастливы. Хотя когда любовь взаимная, это, конечно, намного лучше.  Но
решать, моя золотая, придется тебе самой, никто за тебя этого не сделает.
   Лиля некоторое время молчала, обдумывая услышанное.
   - А вдруг она станет такой... ну, как я хочу? Я же буду  ее  любить,  она
ведь не сможет этого не чувствовать, правда?
   - Лиля, ты слышала, что тебе сказал специалист? Кошка  -  это  кошка,  со
всеми своими  достоинствами  и  особенностями.  Но  она  никогда  не  станет
собакой, ты не имеешь  права  от  нее  этого  требовать.  Знаешь  поговорку,
которую любит повторять твой папа?
   - Это про самолет, да?
   - Именно. Даже самый лучший автомобиль может только ездить, он никогда не
будет летать, потому что он - автомобиль, а не самолет.  И  глупо  по  этому
поводу сердиться и негодовать.
   Татьяна сознавала, что  разговаривает  с  ребенком  так,  будто  Лиле  по
меньшей мере лет двадцать. Наверное, с  одиннадцатилетними  девочками  нужно
выбирать другой стиль и язык общения, но Татьяна знала совершенно точно: чем
сложнее то, что ты пытаешься сказать ребенку, тем больше вероятность, что он
к тебе прислушается и постарается понять. Трудно найти девочку или мальчика,
которые в одиннадцать лет не мечтали бы поскорее  вырасти,  и  если  с  ними
разговаривать  как  со  взрослыми,  они  изо  всех   сил   будут   стараться
соответствовать. И потом, так уж повелось с самого первого дня их знакомства
с Лилей летом девяносто пятого  года  на  черноморском  курорте.  Татьяна  с
Ирочкой снимали комнату у той же  хозяйки,  у  которой  жили  Стасов  и  его
восьмилетняя дочь. Стасов долгое  время  Татьяну  вообще  не  замечал,  чего
нельзя было сказать  о  девочке.  В  тете  Тане  Лиля  нашла  терпеливого  и
понимающего собеседника, она рассказывала своей взрослой знакомой об  играх,
в которые играют ее сверстники, а та внимательно слушала, задавала вопросы и
записывала. Татьяна в то время писала книгу, в которой присутствовали  дети,
и Лилины рассказы позволили придать тексту очарование и непосредственность.
   - Ты поедешь ночевать к нам или отвезти  тебя  к  маме  в  Сокольники?  -
спросила Татьяна, когда они дошли до метро.
   - К вам. Надо все рассказать папе и тете Ире, может быть, они  что-нибудь
придумают.
   В голосе Лили было столько надежды, что Татьяна  не  стала  спорить.  Что
могут посоветовать Стасов и Ира?  Что  вообще  можно  посоветовать  в  такой
ситуации? Ничего. Нужно принимать решение, а решение это  трудное  даже  для
взрослого, не то что для ребенка. Татьяна посмотрела на часы и  поняла,  что
нужно уже сейчас позвонить Лилиной матери и предупредить, что девочка  будет
ночевать у них,  иначе  Маргарита  начнет  беспокоиться  и  устроит  Стасову
очередной скандал. Достав из кошелька телефонную  карту,  она  огляделась  в
поисках автомата. Маргарита трубку не сняла, наверное, еще не пришла  домой.
Немудрено, что Лиля  хочет  завести  какую-нибудь  живность,  мать  приходит
поздно, а по  вечерам  в  пустой  квартире  в  одиннадцать  лет  бывает  так
одиноко... Ладно, сейчас Татьяна отвезет Лилю к себе и  будет  дозваниваться
до Маргариты уже из дому.
   Дома их ожидало целое общество. Кроме мужа и свояченицы,  там  находились
Миша Доценко и Сережа Зарубин. "Советчиков у нас море, - подумала Татьяна. -
Только будет ли толк? "
   - Танюша, у нас одной проблемой меньше, - радостно  заявил  Стасов,  едва
они с Лилей  переступили  порог.  -  Ты  можешь  больше  не  бояться  своего
психованного насильника.
   - Горшкова? - ахнула Татьяна. - Неужели поймали? Ой, какие вы молодцы!
   - Да нет, Татьяна Григорьевна, - вступил Миша, - не поймали, но выяснили,
что это точно не он. И пальцы не его, и почерк не  его.  Но  зато  появилась
одна дополнительная проблема.
   У Татьяны нехорошо екнуло в груди. Господи, ну что еще?
   - Ну что еще? - вслух произнесла она, недовольно отметив  про  себя,  что
голос предательски дрогнул. - Лиля, иди поиграй  с  Гришенькой,  у  нас  тут
взрослые разговоры.
   От нее не укрылось, что Доценко почему-то переглянулся с Ирочкой. Татьяна
слегка перевела дух. Кажется, зря она боится, ничего плохого  ей  сейчас  не
скажут. У ребят явно виден взаимный интерес, и теперь они  выбирают  удобную
форму, чтобы поставить ее в известность, что они решили пожить  вместе,  или
съездить   куда-нибудь   на   недельку,   или   еще   чтонибудь   такое   же
лирико-романтическое.  Страх  немного   отпустил   ее,   и   Татьяна   вдруг
почувствовала, что ужасно  голодна.  Не  обращая  внимания  на  затянувшуюся
паузу, она быстро прошла на кухню.
   - Таня, переоденься! - послышался испуганный окрик Ирочки. - Куда  ты  на
кухню в хорошем костюме?
   Татьяна только отмахнулась и уже приготовилась поднять крышку со  стоящей
на плите кастрюли, когда Ирочка безнадежным тоном сказала:
   - Ты хоть фартук надень. И сядь, пожалуйста, за стол, я все подам.
   - Так что у вас за проблема? - спросила Татьяна почти весело.
   - Понимаете, Татьяна Григорьевна, те  фигурки,  которые  были  обнаружены
возле трупов... Босх... Ирина Павловна вспомнила... Мы в альбоме смотрели...
   Слова доносились до  нее  как  сквозь  вату.  Горшков?  Какой,  к  черту.
Горшков! Почему Горшков? При чем  тут  Горшков?  Идиотка,  дура  безмозглая,
столько времени потеряно  зря.  И  почему  она  сразу  не  догадалась?  Ведь
очевидно же...
   Да, этот тип будет, Пожалуй,  похуже  сексуального  психопата  Александра
Петровича Горшкова. Горшков жесток и безумен, но он глуп. А этот -  личность
неординарная, талантливая. С ним так просто не справиться.  Но  кто  же  мог
подумать, ведь прошло четыре года, его боль должна была утихнуть. АН нет, не
утихла. Он затаился и выжидал, когда можно будет нанести удар. Он  дождался,
пока Татьяна выйдет замуж, переедет в Москву, купит  новую  квартиру,  родит
ребенка. Он сделал все в точности по классике, по пушкинскому "Выстрелу". Он
всегда любил Прозу Пушкина.
   И картины Босха.

   ТРЕТЬЯ ЖЕРТВА

   Чем дальше от лета и ближе к зиме, тем короче становятся дни, и тем  чаще
на меня по вечерам накатывает тоска. Такая, что дышать невозможно. Я никогда
не думал, что не умею переносить одиночество. Я вообще никогда не думал, что
буду жить так.
   С самого начала все складывалось будто бы нормально. Школа, армия,  потом
Школа милиции, работа,  которая  нравилась  и  которая  неплохо  получалась.
Любимая девушка стала  любимой  женой,  родила  ребенка.  Все  двигалось  по
накатанной колее,  и  я  твердо  знал,  что  если  не  наделаю  непоправимых
глупостей, то дослужусь до подполковника или  даже  полковника.  А  потом...
Крыша у меня съехала, что  ли?  Поддался  всеобщему  ажиотажу  зарабатывания
денег, да и жена все время  подбадривала,  уговаривала  бросить  милицейскую
службу и  заняться  собственным  делом.  Кругом  виделись  сплошные  примеры
небывалых успехов  на  поприще  бизнеса,  и  мизерная  милицейская  зарплата
выглядела на этом фоне все более и более нелепой.
   - Смотри, твой одноклассник открыл магазин два года назад,  и  теперь  он
уже может послать сына учиться в Англию. Разве ты не хочешь, чтобы  наш  сын
тоже получил хорошее образование?
   - Смотри, наш сосед открыл туристическую фирму, а его жена  мне  на  днях
сказала, что они купили виллу в Испании.
   - Смотри, моя институтская подруга...
   - Смотри, твой товарищ по работе...
   - Смотри...
   - Смотри...
   Я смотрел, и то, что видел, выглядело впечатляюще.  Собственным  бизнесом
занимались поголовно все, и казалось, что только идиот  пройдет  мимо  такой
простой и быстрой возможности жить красиво, по западным меркам.  Ездить,  на
джипе, купить новую просторную квартиру и дом за городом,  обеспечить  детям
образование. Колебался я недолго.
   Но  очень  быстро  выяснилось,  что,  кроме  желания  жить  красиво,  для
успешного бизнеса нужно что-то еще. Честно признаться,  я  так  и  не  успел
понять,  что  же  именно  нужно,  когда  оказался  в  пиковой  ситуации.   Я
организовал  фирму,  взял  кредит  под  залог  квартиры,  будучи   полностью
уверенным, что быстро провернусь на купле-продаже  товара,  верну  кредит  и
даже заработаю приличные деньги. И с чего я взял, что у меня это  получится?
Наверное, с того, что видел: у всех получается, а я чем хуже? Беда,  однако,
состояла в том, что я плохо учил статистику и не понимал очевидных вещей.  Я
видел только тех, у кого получается, а тех, у кого не получается, я  не  мог
видеть, потому и думал, что их нет. Ан нет, есть они, и  имя  им  -  легион.
Теперь я и сам в этот легион влился.
   Короче говоря, кредит вернуть я не сумел,  пришлось  продавать  квартиру,
потому как кредиторы оказались людьми на редкость суровыми, непреклонными  и
безжалостными. Жить стало негде, я получил клеймо неудачника, и жена от меня
ушла, забрав сына, к более перспективному  дельцу,  который  обещал  послать
мальчика учиться за границу.
   А я устроился сторожем в  подмосковном  оздоровительном  лагере,  который
работает только летом и в зимние каникулы, а остальное время стоит пустой  и
законсервированный. Но охранять его все равно надо. Это место мне  подыскали
люди, которые тоже "влипли", но несколько раньше, и  уже  точно  знали,  как
решать проблему отсутствия жилья. Я даже не подозревал, сколько в Московской
области сторожей, охраняющих "объекты" исключительно из-за того,  что  негде
жить, а жить им негде опять же исключительно благодаря их неуемному  желанию
сделать быстрые деньги. Так вот где они, те, кого я не видел.  Впрочем,  мне
поведали, что мест, где скрываются "невидимки", куда  больше.  Некоторые  из
них действительно скрываются от кредиторов, а некоторые, вроде меня, хоть  и
расплатились и никаким преследованиям не  подвергаются,  но  вынуждены  жить
так, как живут "невидимки".
   Вот таким образом я, человек с высшим образованием,  еще  совсем  недавно
счастливый муж и отец, сотрудник штаба одного из московских УВД, превратился
почти в бомжа. Я не хотел мириться с этим и надеялся на то, что  обязательно
поднимусь снова, нужно только  чуть-чуть  удачи,  совсем  немножко  везенья.
Опасаясь повторять уже однажды  совершенные  ошибки,  я  не  дергался  и  не
кидался в авантюры, но продолжал надеяться, попутно охраняя детский  лагерь.
Только вот тоска по вечерам становилась все нестерпимее...
   Наверное, именно от  этой  тоски  я  начал  привечать  настоящих  бомжей,
нуждающихся в месте для ночлега. Конечно, я не зазывал их  специально  и  не
развешивал по окрестным деревням объявления "Сдаю угол", они приходили сами,
и я их не гнал. Предоставлял свою плитку, чтобы они могли  приготовить  себе
жалкую еду, давал стаканы и тарелки. Иногда топил баню и водил их  помыться.
Они скрашивали мое угрюмое одиночество своей бессвязной болтовней, в которой
вранья было больше, чем букв в произносимых ими  словах.  Они  пичкали  меня
рассказами о былых успехах  и  покинувшей  их  по  несправедливости  мировой
славе, все они были в прошлом или артистами (художниками,  писателями),  или
крупными  начальниками,  или  на  всю  страну  известными  ворами  или   еще
кем-нибудь в том же духе, если среди  них  были  женщины,  то  непременно  в
прошлом первые красавицы, у ног которых валялись с мольбами  о  любви  самые
известные все те же артисты (писатели, художники) и крупные руководители.  Я
не верил этим россказням, но они меня забавляли и развеивали хоть  ненадолго
грызущую тоску. Самое же главное было в том, что,  видя  этих  опустившихся,
пропивших мозги, никому не нужных людей, я понимал, что  отличаюсь  от  них.
Пока еще отличаюсь. И до тех пор, пока это отличие ощутимо, со мной  еще  не
все кончено, у меня есть надежда. Мне нужно было постоянно видеть их,  чтобы
чувствовать: я не такой, как они. Это давало мне силы.
   С самого утра моросил холодный дождь, настойчиво  напоминая  о  том,  что
тепло и солнце остались далеко позади, а впереди  меня  ждет  долгая  темная
зима, безрадостная и одинокая. Но лучик надежды забрезжил, и я с нетерпением
ждал вечера. В восемь часов должен прийти этот человек, во всяком случае, он
обещал. И я надеялся, что не обманет. Он забрел в эти  края  вчера  вечером,
заблудился в поисках соседней деревни и постучал в дверь моей сторожки. Я  и
сам не заметил, как мы разговорились, впрочем, теперь  со  мной  этот  фокус
проделать нетрудно,  я  охотно  вступаю  в  беседу  с  каждым,  спасаясь  от
одиночества. Я пригласил  его  зайти  погреться  и  выпить  чаю,  он  охотно
согласился. Слово за слово, и через  час  я  рассказал  ему  свою  горестную
эпопею с несостоявшимся благосостоянием. Он искренне удивлялся, говорил, что
человек  с  моими  данными  не  должен  работать  сторожем,  это  смешно   и
унизительно.  Как  будто  я  сам  этого  не  знаю!  Новый  знакомый   обещал
поспрашивать у своих  друзей-предпринимателей,  которым  нужны  работники  в
охрану или службу безопасности и которых не смутит отсутствие у  меня  какой
бы то ни было прописки, а также мой катастрофический  провал  в  организации
собственного бизнеса.
   - Бог мой, вы молоды, имеете высшее образование и опыт работы в милиции и
похоронили себя заживо в этой глуши! Как можно  так  относиться  к  себе!  -
приговаривал он.
   Что я мог ему ответить? Что у меня нет даже приличного костюма, в котором
я могу явиться на собеседование  к  работодателю?  Что  денег,  которые  мне
платят как сторожу, едва-едва хватает на то, чтобы не умереть с голоду, и  я
цепляюсь за предоставленное мне бесплатное жилье в виде  плохо  обогреваемой
сторожки с "удобствами  на  улице"?  Все-таки  это  лучше,  чем  ночевать  в
подвалах или на вокзале. Я понимал, что выгляжу смешно в его глазах,  потому
что сдался без боя, не пытаясь переломить ситуацию, не обращаясь к друзьям и
знакомым в поисках работы. Вероятно, я действительно  был  смешон,  но  уход
жены в самый тяжелый для меня момент я ощущал как удар  в  спину  и  впал  в
такую депрессию, что уже не мог делать ничего осмысленного. Кроме того, весь
круг моих знакомых состоял  в  основном  из  бывших  коллег,  а  я  не  смог
преодолеть себя и пойти к  ним  за  помощью,  потому  что  они  остались  на
государственной службе, а я постыдно сбежал, погнавшись за длинным рублем, и
оказался в этой погоне отнюдь не победителем. Мне было стыдно. И  я  отчасти
стал понимать, почему так редко попадаются на глаза те самые "невидимки".
   Кажется, мой вчерашний гость понял это и без моих объяснений.
   - Вы видели фильм "Адвокат дьявола"? - спросил он,  как  мне  показалось,
совсем не к месту.
   - Не видел, - ответил я, почти рассердившись.
   Ну в самом деле, какой, к  черту,  адвокат  дьявола  может  быть  в  этом
захолустье? У меня тут что,  видеосалон?  Крошечный  черно-белый  телевизор,
который я оставил себе  после  продажи  дачи  (дача,  естественно,  ушла  на
погашение все того же долга, к которому приросли немалые проценты), - вот  и
вся моя техника.
   - Знаете ли, там есть замечательный пассаж. Один  главный  герой,  он  же
дьявол, говорит другому, преуспевающему адвокату,  который  до  сих  пор  не
проиграл ни одного дела и стремится выиграть очередной процесс во что бы  то
ни стало, даже принеся  в  жертву  близких  людей,  только  чтобы  сохранить
репутацию человека, у которого не  бывает  неудач:  может  быть,  тебе  пора
проиграть? Самый большой грех - это грех тщеславия.
   Если бы я еще умел краснеть, я  бы,  наверное,  сделался  пунцовым.  Этот
потерявшийся путник оказался чертовски проницательным.
   - После полутора лет, проведенных здесь, я забыл, что такое тщеславие,  -
пробормотал я, не очень, впрочем, уверенно.
   - Надеюсь, - усмехнулся гость. - Тщеславие суетно. Вы даже не  замечаете,
как, предаваясь ему, вы постепенно переходите границу и  впадаете  в  другой
грех - гордыни. И тем самым вы прочно оседаете в  прошлом,  пускаете  в  нем
корни и уже не можете двигаться вперед.
   Это было для меня слишком сложно, я совершенно не понял, что он  имеет  в
виду, поэтому в ответ  промолчал.  Но  гость  был  не  дурак,  он  правильно
расценил мое молчание и после паузы продолжил:
   - Сидя здесь и  не  желая  никому  признаваться  в  своих  неудачах,  вы,
конечно, сохраняете лицо перед своими знакомыми. Они не знают, где вы и  что
с вами, и полагают, что у вас все в порядке  и  вы  давно  уже  греетесь  на
солнышке у собственного бассейна где-нибудь на Кипре. Эти люди  -  из  вашей
прошлой жизни, сегодня они ничего для вас не значат, они не мешают вам и  не
помогают, вы с ними не общаетесь, но вам важно, что они о вас будут  думать.
Вот это я и называю оседанием в прошлом. Вы можете оставить все как есть, но
подумайте: а вдруг вы завтра умрете? Прямо здесь, в  этой  вонючей  холодной
сторожке. Или какой-нибудь заезжий отоморозок вас застрелит, просто  потому,
что у него плохое настроение. И вы будете  лежать  здесь  несколько  недель,
пока вас не обнаружат. Кто будет вас хоронить? Много  ли  желающих  выбивать
для вас место на кладбище, оплачивать похороны? Хорошо, если найдутся  такие
доброхоты, в противном  же  случае  вам  придется  стать  очередным  учебным
пособием для студентов мединститута. Вас  законсервируют,  высушат  и  будут
каждый день тревожить ваш прах,  показывая,  где  находится  печень,  почки,
селезенка, где проходят вены и артерии. На вашем теле будут  учиться  делать
вскрытия. Вероятно,  вам,  работнику  милиции,  хорошо  известно,  насколько
эстетична сия процедура. А ведь перспектива, которую я вам нарисовал,  более
чем реальна, если вы не забудете о своей гордыне. Принять помощь никогда  не
стыдно.
   - Принять помощь не стыдно, - согласился я, - но  только  я  не  могу  ее
просить. Понимаете?
   - Вполне, - кивнул он. - И поэтому  вы  сидите  здесь,  посыпаете  голову
пеплом и упиваетесь собственным несчастьем. Я всегда почему-то думал, что  в
милиции служат те, кого обычно называют "человек действия". А вы  не  такой.
Вы  готовы  провести  подобными  образом  остаток  жизни,  только  чтобы  не
признаваться в