своем провале и не просить ни у  кого  помощи.  Для  вас  это
унизительно. Поразительная чувствительность!
   Я почти обиделся, его тон показался мне оскорбительным, но я понимал, что
он прав. От первого до последнего слова прав. Если уж обижаться на  кого-то,
так только на самого себя.
   Гость провел в моей сторожке почти два  часа  и  ушел,  обещав  вернуться
сегодня. И вот я сижу и жду его.
   Нельзя сказать, конечно, что я ему полностью и абсолютно поверил. Слишком
часто меня в жизни обманывали, чтобы я поверил  первому  встречному.  Но,  с
другой стороны, я понимал, что этому человеку нет нужды меня обманывать,  он
ведь не просил у меня денег и не требовал, чтобы я их вкладывал  в  какую-то
сомнительную  аферу.  Он  просто  пообещал  попробовать  мне  помочь,   если
получится. А вдруг у него получится? Я гнал от себя эту  мысль,  уж  слишком
много надежд сразу пробуждалось во мне, мозг мгновенно включался  и  тут  же
начинал рисовать радужные картины моего возрождения. Вот я  собираю  вещи  и
ухожу (а лучше - уезжаю на машине, которую за мной прислали) отсюда,  вот  я
живу в скромном общежитии или снимаю комнату у хозяйки и ежедневно  хожу  на
службу, не к девяти, а к восьми или даже к семи утра, я целый  день  тружусь
как каторжный, придумывая что-то новое и полезное, изучая ситуацию,  работая
с кандидатами, чтобы ни одна  сомнительная  личность  не  переступила  порог
офиса и не получила доступ к документам (у меня  ни  малейшего  сомнения  не
было, что трудиться я буду в частном бизнесе на ниве охраны и  безопасности,
ведь именно об этом говорил мой гость). Копаюсь  в  специальной  литературе,
выискиваю интересные идеи,  предлагаю  их  руководству  фирмы  и  с  блеском
реализовываю.  И  постепенно  руководство  фирмы   начинает   меня   ценить,
прибавляет зарплату, благодаря моим высокопрофессиональным действиям удается
- предотвратить крупный ущерб, потом еще раз, я становлюсь незаменимым,  моя
репутация крепнет, и через какое-то время в нашу (бог мой, в мечтах она  уже
стала НАШЕЙ) фирму начинают обращаться другие бизнесмены с просьбой, чтобы я
наладил службу безопасности в их конторах. Руководитель моей фирмы не  хочет
меня отпускать насовсем, но разрешает поработать пару месяцев на его  коллег
по бизнесу, чтобы оказать им дружественную помощь. Я становлюсь чем-то вроде
"спасательной службы", которую зовут, когда надо с  умом  поставить  дело  и
подобрать, а заодно и обучить для него кадры. И  вполне  логично  из  такого
развития событий вытекало,  что  спустя  три-четыре  года  я  перестаю  быть
наемной рабочей силой и  открываю  собственное  дело,  что-то  вроде  школы,
готовящей работников для службы охраны  и  безопасности  бизнеса,  а  заодно
оказывающей практическую помощь тем, кто в ней нуждается. Наученный  горьким
опытом  граничащего  с  криминалом  риска  быстрого  обогащения,  я   жаждал
постепенного, медленного, но неуклонного движения наверх. В моих  мечтах  не
мелькало  даже  слабого  призрака  огромного  собственного  дома  в  ближнем
Подмосковье, в который я въеду  не  позже  будущего  лета,  я  не  стремился
раскатывать на джипе и сорить деньгами в казино.  Я  готов  был  начать  все
сначала и трудиться годами, чтобы прочно встать на ноги. И конечно, я мечтал
о семье. Не о новой, а той, разрушенной. Зарвавшись, я уже видел, как  приду
к своей бывшей и предложу ей то, чего так и не смог дать ей и сыну ее  новый
избранник. И разумеется, она согласится вернуться.
   Но у меня хватало ума вовремя спохватиться и сказать себе, что ничего еще
не решено, что мой новый знакомый только обещал попробовать найти  для  меня
работу, не более того. Во-первых, он мог забыть обо мне и о  своем  обещании
уже через три минуты  после  того,  как  покинул  сторожку.  Во-вторых,  его
знакомые могут вовсе не нуждаться  в  моих  услугах.  В-третьих,  они  могут
отказаться взять меня на работу после собеседования, потому что я их  чем-то
не устрою, возрастом ли, профессиональной подготовкой, отсутствием прописки,
сомнительной биографией или просто внешностью. И в-четвертых, даже если меня
захотят куда-то взять, это может оказаться неподходящим для меня, потому как
будет связано с криминалом, а рисковать я не буду теперь уже ни за что.
   Я грубо обрывал зарвавшийся полет фантазии и  старался  вернуть  себя  на
грешную землю, но уже через полчаса начинал все снова. С этим ничего  нельзя
было поделать. Я ждал своего вчерашнего знакомца и продолжал надеяться.


   Глава 9
   КАМЕНСКАЯ

   Ее вызвали в шесть утра. Простояв на тротуаре минут десять и  поняв,  что
попытки в это  время  суток  поймать  машину,  водитель  которой  согласится
отвезти ее за город, бесперспективны, она доехала на метро до вокзала и села
в электричку, предварительно, позвонив из  автомата  и  сбросив  на  пейджер
Зарубина информацию о том, каким поездом она  приедет.  Может  быть,  Сережа
сообразит подойти на платформу, чтобы встретить ее.
   В вагоне электрички было тепло, и Настю,  притулившуюся  в  уголке  возле
окна, стало немедленно клонить в  сон.  Если  верить  расписанию,  ехать  ей
предстоит минут сорок, вполне  можно  какое-то  время  подремать,  не  боясь
пропустить нужную остановку. Она прикрыла глаза, но желание  уснуть  тут  же
испарилось. Вместо  него  пришли  воспоминания  о  том,  что  рассказала  ей
накануне Татьяна.
   ...Все начиналось как обычная автоавария. Одна женщина, постарше,  сидела
за рулем, вторая, молодая девушка, рядом, на пассажирском месте.  Машина  на
большой скорости вылетела на  встречную  полосу,  и  в  результате  лобового
столкновения юная пассажирка погибла, а женщина-водитель получила тяжелейшие
травмы, которые считаются несовместимыми  с  жизнью.  То,  что  осталось  от
автомобиля, при помощи эвакуатора доставили в  ГАИ,  и  при  осмотре  машины
обнаружили в ней наркотики. Причем немало, в товарных количествах, а не  для
личного употребления. Экспертиза показала наличие  этого  же  наркотического
вещества в крови обеих пострадавших, и той, что погибла, и той, что пока еще
была жива. К делу подключилось Управление по незаконному обороту наркотиков,
и вскоре выяснилось, что обе женщины, мать и дочь Шуваловы, занимали  отнюдь
не последнее место в мощной группировке, снабжавшей Санкт-Петербург отравой.
А надежной защитой им служили имя и репутация главы семьи, Виктора Петровича
Шувалова.
   Как оказалось, семья Шуваловых давно  уже  была  прочно  разбита  на  два
лагеря. В одном находились мать и дочь, в  другом  -  отец  и  сын.  Москвич
Виктор Шувалов был женат вторым браком на яркой  питерской  красавице.  Жена
категорически отказалась переезжать в  Москву,  она  выросла  в  Ленинграде,
здесь были ее друзья и родственники, и Шувалов жил фактически на  два  дома,
постоянно приезжая к супруге на два-три дня,  что  ее,  по-видимому,  вполне
устраивало. Первой родилась дочь,  потом,  через  два  года,  сын.  К  этому
времени Виктору Петровичу стало очевидно, что, расставшись с  первой  женой,
во втором браке он верную спутницу жизни так и не приобрел. Замужество нужно
было ей исключительно для статуса и  престижа,  ей  было;  удобно  считаться
женой крупного ученого и человека неординарного и талантливого  и  при  этом
жить так, словно ее ничто не связывает. Даже в  Москву  долетали  сплетни  о
многочисленных любовных похождениях жены Шувалова и о  более  чем  свободном
образе ее жизни.
   Говорят,  что  если  природа  награждает  человека   талантом,   то   это
проявляется, как правило, в разных областях. Виктор  Шувалов,  помимо  того,
что был действительно блестящим и признанным ученым, еще  и  картины  писал,
причем делал это настолько профессионально, что стал членом Союза художников
и устраивал персональные выставки. В Москве у него  была  своя  студия,  но,
надеясь как-то восстановить и сплотить семью,  он  воспользовался  обширными
связями и пробил себе студию и в Питере, где постарался проводить как  можно
больше времени.  Однако  с  годами  он  понял,  что  усилия  напрасны,  жена
отдалилась от него настолько, что даже дети не помогут сближению. И  незачем
постоянно ездить в Петербург, вполне достаточно наносить  визиты  вежливости
один раз в два месяца. На  его  предложение  развестись  жена  отреагировала
бурно, со слезами и скандалом, кричала, что любит его и что он полный идиот,
если верит досужим домыслам, а если он подаст на развод, то сына не  увидит.
Если же он оставит все как есть, то она, так и  быть,  разрешит  ему  увезти
мальчика в Москву.
   Он оставил все как есть, с мучительным стыдом признаваясь себе, что любит
эту красивую жестокую женщину, любит до  самозабвения,  и  ему  для  счастья
достаточно просто знать, что она жива и здорова и у нее все хорошо. Дочь  он
тоже любил и надеялся, что с годами она не станет похожа на  свою  мать.  И,
конечно же, он обожал сына, вкладывая в его воспитание всю душу, все силы  и
возможности. Мальчик рос  чудесным,  способным  и  добрым  по  характеру,  и
Шувалов, глядя на него, каждый раз, с облегчением  думал  о  том,  что  ради
такого сына можно вытерпеть любые  семейные  неурядицы.  Сын  был  для  него
оправданием того унижения,  которое  Виктор  Петрович  испытывал  постоянно,
зная, что жена никогда не любила его и только пользовалась им.
   Так  они  и  жили,  отец  с  сыном  в  Москве,  мать  с   дочерью   -   в
Санкт-Петербурге. Изредка  встречались,  обменивались  ничего  не  значащими
фразами, делали вид перед общими знакомыми, что они семья.  Дети  восприняли
ситуацию спокойно, и девочке,  и  мальчику  так  было  вполне  удобно.  Мать
баловала дочь, с малолетства приучала ее к  красивой  одежде,  к  походам  в
ресторан, к увеселительным  поездкам  за  город,  а  когда  появлялся  отец,
девочка ясно видела, что ему это не  нравится,  и  с  облегчением  вздыхала,
когда папа уезжал обратно в Москву. Сын же, каждый раз, когда его  привозили
к маме и  сестре,  видел  рядом  с  собой  чужую  взрослую  девицу,  которая
постоянно  издевалась  над  его   детскостью   и   неуклюжестью,   над   его
необразованностью, которая выражалась в том, что он не разбирался  в  модных
музыкальных группах, и над  его  наивным  удивлением  по  поводу  того,  что
мужчины иногда уединяются с женщинами и  при  этом  запирают  дверь.  Виктор
Петрович страдал оттого, что его любимые дети так далеки друг от друга, и  в
то же время делал все возможное, чтобы помешать  их  сближению:  он  не  без
оснований опасался, что красивая  жизнь,  к  которой  приучалась  его  дочь,
окажется слишком соблазнительной для сына,  он  не  сможет  устоять,  и  все
усилия вырастить из него хорошего человека пойдут прахом.
   Время шло, дети росли, Шувалов понемногу  старел,  а  его  жена  все  еще
оставалась привлекательной, стройной и моложавой, в сорок лет ей  не  давали
больше тридцати двух. Виктор Петрович по-прежнему любил ее  и  страдал...  И
вдруг из Питера пришло страшное известие: дочь погибла, жена  в  критическом
состоянии и может скончаться с минуты на минуту. В тот же вечер они с  сыном
прилетели из Москвы, и Шувалов успел в  последний  раз  взглянуть  на  жену,
которая умерла на другой день. Виктор Петрович постарался взять себя в  руки
и заниматься похоронами, но то и дело ловил себя на том, что плохо  понимает
происходящее. Помянув супругу и дочку на девятый день,  он  стал  собираться
обратно в столицу.  Уезжать  они  с  сыном  должны  были  вечерним  поездом,
"Красной стрелой", днем Шувалов приводил в порядок остававшуюся временно без
хозяина питерскую  квартиру  покойной  жены,  а  сына  попросил  съездить  в
мастерскую, забрать  колонковые  кисти  и  несколько  особенно  дорогих  ему
миниатюр, на которых были изображены жена и дочь. Больше он  сына  живым  не
видел.
   Такие истории, как ни печально, происходят сплошь и  рядом.  Обнаружив  в
машине погибших наркотики, оперативники тут  же,  не  дожидаясь  приезда  из
Москвы  Шувалова,  тщательно  осмотрели  квартиру  и  мастерскую.   Квартира
оказалась в полном порядке, если не считать изрядного количества  шприцев  и
прочих атрибутов наркопотребления, а вот в студии  обнаружился  целый  склад
высококачественного героина. Ни Екатерина Шувалова, ни ее  дочь  ни  разу  в
поле зрения милиции не  попадали  ни  как  потребители  наркотиков,  ни  как
продавцы, и теперь стало понятно почему. В цепочке  распространения  героина
они стояли на уровне крупных оптовиков. Никогда ни один мелкий пушер,  а  уж
тем более потребитель не переступал порог мастерской известного художника  и
уважаемого человека Виктора Шувалова. Здесь бывали только те,  кто  привозил
большие партии, и те, кто забирал их отсюда крупным оптом, а от  этих  людей
до  рядовых  потребителей  дистанция,  как  определил   некогда   Грибоедов,
"огромного размера".
   В такой ситуации единственно правильным решением было организовать засаду
в мастерской, чтобы узнать, кто придет сюда  за  героином.  Решение-то  было
правильным, но вот  выполнение  его  оставляло  желать  много  лучшего.  Шел
девяносто четвертый  год,  высокопрофессиональные  милицейские  кадры  стали
редкостью, в милиции оказывалось все больше и больше людей случайных и плохо
подготовленных, а зачастую и вовсе  не  пригодных  к  такой  работе,  людей,
которые не слишком хорошо умеют разговаривать, еще хуже умеют  думать,  зато
очень здорово умеют бить и стрелять не размышляя.
   Хозяина мастерской в известность о засаде не поставили по  очень  простой
причине: когда жена и дочь в Петербурге занимаются наркобизнесом,  а  муж  и
шестнадцатилетний сын в это время проживают в  Москве,  и  семья  не  думает
воссоединяться, то вполне логично предположить, что разобщенность этой семьи
- штука чисто показная, дабы запудрить мозги  доверчивым  милиционерам,  тем
паче муж-то все-таки в Питер приезжает, хоть и нечасто,  зато  регулярно.  О
чем это может свидетельствовать? Понятно, о чем. О том, что он  принимает  в
бизнесе  активное  участие,  поделив  с  дорогой  супругой  территории:  она
обеспечивает Питерский регион, а он -  Московский.  По  этим  незамысловатым
соображениям операция в мастерской проводилась без ведома Виктора Петровича,
который, сам того не подозревая, попал в оперативную разработку. О том,  что
Шувалов сам может появиться в студии, особо не беспокоились. Придет -  тогда
и будут решать, как себя вести.
   Но пришел не Шувалов, а его сын. Для сидящих  в  засаде  милиционеров  из
группы захвата это был не сын покойной Екатерины  Шуваловой,  а  неизвестный
юноша без  документов,  который  вместо  того,  чтобы  вежливо  отвечать  на
вопросы, огрызался и возмущался, объясняя цель  своего  появления  какими-то
нелепицами про колонковые кисти и картины. Причем, где лежат эти самые кисти
и картины, он точно не знал. Более чем подозрительно!
   Засаду решили пока не снимать, а  подозрительного  парня,  предварительно
"приложенного"  несколькими  ударами  резиновой  дубинки,   препроводить   в
отделение. Кто ж мог подумать, что он психанет и прыгнет в окно! В  открытое
окно третьего этажа старинного питерского здания с высокими потолками.
   Потом были долгие служебные разбирательства. Почему милиционеры сразу  же
не позвонили Шувалову и не спросили, где его  сын,  куда  он  отправился,  с
какой целью и во что был одет? Да, у юноши не было документов, да, верить на
слово никому нельзя, но ведь есть же элементарные способы проверки.  Потому,
отвечали милиционеры, что старший и младший Шуваловы могли быть  в  сговоре,
мальчишка пришел за товаром с ведома отца, а басни  про  кисти  и  миниатюры
были согласованным враньем, так что звонить отцу было  бессмысленно.  Почему
милиционеры повели себя так неграмотно с точки зрения психологии? Разве  они
не знают, что  подростки  Требуют  особого  подхода,  что  они  способны  на
безрассудства и явно неадекватное поведение, особенно  если  их  обвиняют  в
том, чего они не совершали? Взрослый человек в такой  ситуации  может  (хотя
тоже не всегда) остаться спокойным, понимая, что если за ним ничего нет,  то
в течение ближайшего же времени разберутся и отпустят, ибо взрослый  человек
признает право других людей на ошибку. Подростки права на ошибку не признают
ни за кем, и, если их необоснованно подозревают или обвиняют в чем-то,  они,
вместо того чтобы спокойно и аргументированно защищаться, впадают в  ярость,
чувствуют себя оскорбленными и готовы даже пойти на  членовредительство  или
самоубийство, только  чтобы  доказать,  что  "все  кругом  козлы".  Это  азы
психологии, как же можно было этого не понимать? Оказывается, можно.  Потому
что сидевшим в мастерской милиционерам  никто  этого  не  объяснял,  они  не
учились в университете или в Школе милиции, где преподают  специальный  курс
психологии, ни у одного из них не  было  законченного  высшего  образования,
зато у доброй половины был опыт боевых  действий  в  "горячих  точках"  и  в
Афганистане, где  любой  находящийся  по  ту  сторону  -  враг.  Без  всяких
объяснений  и  разглагольствований.  Почему  милиционеры  не   предусмотрели
возможность прыжка из окна и не подстраховали задержанного? Потому что...
   Факт гибели мальчика  никому  ничего  не  доказал,  и  Виктора  Петровича
Шувалова еще  долго  подозревали  в  причастности  к  наркобизнесу,  которым
занималась его жена. Но  сам  он,  похоже,  об  этом  даже  не  догадывался.
Похоронив сына рядом с женой и дочерью, он уехал в Москву. Перед отъездом  в
разговоре со следователем Татьяной Григорьевной Образцовой Шувалов сказал:
   - У меня отняли все и сразу. Смерть жены и дочери - это судьба, но смерть
моего сына на вашей совести. Бог все видит, он этого так не оставит.  У  вас
тоже все отнимут,  вот  увидите.  Справедливость  всегда  торжествует.  Надо
только уметь ждать. И я дождусь.
   Татьяне он в  этот  момент  показался  безумным,  но  она  понимала,  что
человек, в течение двух недель похоронивший всю семью, не может быть другим.
Ей часто приходилось видеть людей в подобном состоянии, она  им  всей  душой
сострадала, но знала, что рано или поздно это проходит.
   Выходит, у Виктора Петровича Шувалова это не  прошло...  Настины  надежды
оправдались, на перроне ее ждал Сергей Зарубин. Увидев его тщедушную фигурку
в утепленной форменной куртке, она невольно улыбнулась.
   - С каких это пор оперсостав ходит в форме? - пошутила она, чмокая Сергея
в макушку.
   - С тех пор, как зарплаты  на  нормальную  одежку  перестало  хватать,  -
буркнул он. - Не у всех же мужья  высокооплачиваемые  профессора.  Потопали,
подружка, там тебя старый знакомый дожидается.
   - Кто таков? - вздернула брови Настя.
   - Да такой вот...
   Зарубин скорчил страшную гримасу, обнажив зубы.
   - Уши - во! - Он поднял руки высоко над головой. - Глазищи - во! И  зубов
немерено. Догадалась?
   - Ой, Андрюша Чернышев, да? - обрадовалась Настя. -  Сто  лет  с  ним  не
работала. И собака с ним?
   - Куда ж она денется, - усмехнулся Зарубин, ведя  Настю  от  платформы  к
стоящему неподалеку милицейскому  мотоциклу.  -  Вот  парадоксы  милицейской
жизни, а? Чтобы повидаться с приятелем, нужно ждать, пока кого-нибудь  убьют
в подходящем месте. Ехать-то не боишься, Пална? А то я водила  тот  еще,  на
мотоцикле в последний раз ездил  лет  десять  назад.  Этот  вездеход  мне  в
местном отделении одолжили.
   Честно признаться, Настя боялась. Но выхода все равно не было, не  пешком
же идти.
   - А если ножками? - неуверенно спросила она на всякий случай.
   - Ножками долго, - объяснил Сергей,  -  часа  полтора  выйдет.  До  места
километров восемь.
   - Тогда поехали, - вздохнула она. - Угробишь  меня  -  Чистяков  тебе  не
простит.
   - Да ладно пугать-то. - Он уселся на мотоцикл и водрузил на голову  шлем,
второй Протянув Насте. - Мне много кто не простит, если что.  Всех  бояться,
что ли?
   Через  двадцать  минут  Настя  слезла  с   заднего   сиденья   совершенно
окоченевшая и окаменевшая. Ехать по к