ять.
   - Все-таки занятно получится, если она окажется связанной с убийством
Аничковой.  Редчайшее  совпадение.  Ну  что  ты  такой  кислый,  Сережа?
Порадовался бы за товарища.
   - Я не кислый, - вздохнул в трубку Зарубин. - Я горем убитый.
   - Что-то случилось? - заботливо спросила Настя.
   - Ага. С Гулей поссорился. Теперь она отказывается выходить  за  меня
замуж. Вот ведь козел же я!  Еще  год  назад  твердо  решил  сделать  ей
предложение и почти сделал, довел бы тогда дело до конца -  сейчас  были
бы женаты, и никуда бы Гулька от меня не делась.
   - Она и так никуда не  денется,  -  успокоила  его  Настя.  -  Ты  же
сокровище, Сержик, таких, как ты, делают раз в сто лет, и Гуля твоя  это
прекрасно понимает.
   - Думаешь? - с сомнением спросил он.
   - Точно тебе говорю. Поверь мне, я старая и мудрая черепаха  Тортила.
Все обойдется, и вы помиритесь, вот увидишь.
   Настя  снова  сунула  трубку  в  карман,  вытянула  ноги  и  положила
расслабленные руки на мягкие подлокотники.
   Господи, как же хорошо! Какая тишина, покой, прохлада...
   Ей  показалось?  Или  под  окном  что-то  влажно  прошуршало?  Крыса?
Бродячая кошка? Или человек?
   Ей стало  страшно.  Она  совсем  одна  в  доме,  рядом  лес,  и  окно
нараспашку. Если там, за окном, человек, то кто?
   Кто-то из своих решил напугать? Или чужой? Зачем он стоит под  окном?
Чего ждет? О господи, ей даже защититься нечем...
   Каминные щипцы. Вот они, совсем рядом, встать с кресла и сделать  три
шага, протянуть  руку  и  взять  их.  Они  тяжелые,  чугунные,  хоть  на
что-нибудь да сгодятся.
   Да, действительно тяжелые. Одно дело поворошить ими  угли,  и  совсем
другое - размахнуться и нанести удар. Будь благодарна...  Спасибо  тебе,
камин, за то, что ты есть, и, следовательно, рядом с тобой есть чугунные
щипцы.
   А если он сейчас смотрит на меня  в  окно,  видит,  как  я  хромаю  с
тяжеленными щипцами в руках, и смеется надо мной? Господи, да  о  чем  я
думаю! Черт с ним, пусть смотрит, пусть смеется, лишь бы не убил.
   И вообще, что это она  разнервничалась  не  в  меру?  Еще  совершенно
неизвестно, что  это  было,  может,  зверек  какой  или  вовсе  слуховая
галлюцинация. Она - неспортивная и в данный момент не особенно физически
здоровая женщина средних лет,  не  привыкшая  жить  за  городом,  вот  и
мерещатся с перепугу всякие страсти-мордасти. Надо  спокойно  подойти  к
окну, выглянуть наружу, убедиться, что там  никого  нет  или,  наоборот,
сидит какой-нибудь безобидный бродячий кот, закрыть окно, потом дойти до
входной двери, запереть изнутри замок и ложиться  спать.  Такой  простой
план.
   Но почему же  так  трудно  его  осуществить?  От  страха  тело  плохо
слушается, ноги не идут, руки не поднимаются.
   Все будет хорошо, все будет просто отлично, никто  не  собирается  ее
убивать,  она  никому  не  нужна,  одинокая   хромоножка,   единственное
украшение которой - обручальное кольцо.
   Она собралась с силами и выглянула в окно.
   От дома мелькнула чья-то фигура, похожая на тень. Послышались быстрые
удаляющиеся шаги.
   Значит, ей не показалось. Ну и что теперь делать? Запереться  на  все
замки, сидеть всю ночь без сна, дрожа и обливаясь  потом  от  страха,  а
утром звонить... Кому? Дюжину?
   Лешке? Чтобы они.., что? Бросили все и сидели тут с  ней  до  полного
выздоровления? А может, позвонить в поселковую охрану, у  них  тут  есть
какая-то служба безопасности, Пашка оставлял  ей  все  телефоны,  в  том
числе и этот. Да, правильно, нужно им позвонить, предупредить, что возле
дома  шатается  какая-то   неустановленная   личность,   пусть   проявят
бдительность. Территория поселка не охраняется, забора и шлагбаума  нет,
въезд  на  нее  свободный,  но  местная  служба  безопасности   все-таки
наличествует. Интересно,  для  чего?  Чтобы  вывозить  трупы  после  уже
состоявшихся нападений? Тьфу, глупость какая! Надо звонить.
   Ей вежливо ответили, что в случае опасности она должна нажать  кнопку
сигнализации, в доме Дюжина таких кнопок целых пять, по всему  помещению
понатыканы.
   Разве Павел Васильевич ее не предупредил?
   - Да, - удрученно пробормотала Настя, - предупредил. Но я  от  страха
забыла. Теперь вот вспомнила.
   - Ничего страшного. Завтра к вам подойдет наш представитель,  который
устанавливал сигнализацию, и  еще  раз  покажет  вам  расположение  всех
кнопок. Мы прибываем на место в течение двух-трех минут после  получения
сигнала тревоги. И чтобы вы не беспокоились, мы  в  течение  ночи  будем
регулярно патрулировать ваш участок.
   Мужчина из местной охраны был нетороплив, обстоятелен и действовал на
Настю успокаивающе. И в самом деле, Пашка говорил ей про  кнопки  и  про
сигнализацию, как же она забыла! За щипцы схватилась, дуреха...
   Ничего с ней не случится, охрана о ней позаботится.
   И кнопки есть. Но все же кто-то стоял под окном и наблюдал за ней.
   Кто? И зачем?
 
Глава 9 
 
   - Это никуда не годится.
   - Опять? - тоскливо спросил Антон.
   Он валялся на диване в квартире Аниты и  тупо  таращился  в  потолок,
изнывая от скуки и одновременно опасаясь того  момента,  когда  придется
вступать  в  разговор  независимо  от  темы.  Ему  вообще  не   хотелось
разговаривать.
   Старые джинсы своей мятой мягкостью уютно обволакивали длинные  ноги,
а  давно  потерявший  форму  джемпер  -  домашняя  униформа,   постоянно
хранящаяся у Аниты, - не стеснял движений, какую бы затейливую  позу  ни
принимал Антон. Он всегда поражался тому, что Анита дома одевалась  так,
будто в любой момент могли прийти посторонние. Не нарядно, но  прилично.
Ни разу, не видел он, чтобы днем она ходила не то что в халате,  а  даже
хотя бы в неглаженой  футболке.  Халат  существовал  только  для  первых
десяти минут после утреннего пробуждения  и  последних  десяти  -  перед
сном, после душа. Всегда аккуратно причесанная и тщательно одетая,  чаще
всего - в узкие брючки и какую-нибудь облегающую кофточку или  свитерок.
И никаких украшений. Зато всегда духи и непременно оригинальная заколка,
удерживающая тяжелый узел гладких шелковистых волос.
   Вот и сейчас она сидела  над  сценарием,  такая  красивая,  с  прямой
спиной и изящно изогнутой шеей, такая собранная и серьезная, словно не у
себя дома, а по меньшей мере в публичной библиотеке. Ну что там опять  с
этим сценарием? Это, кажется, уже седьмой  или  восьмой  вариант.  Костя
Островский  озвереет,  если  Анита  снова  завернет  работу  сценариста,
которую сам Костя  вроде  бы  считает  приличной,  иначе  не  принес  бы
показывать.
   - Что на этот раз тебя не устраивает? Тебе  же  нравилось,  когда  ты
начала читать.
   - К тридцатой минуте  весь  сюжет  проваливается.  Сначала  все  было
отлично, а потом как в вату все уходит, тускло, глухо. Нет, Антон, пусть
Костя поговорит со сценаристом. Так не пойдет.
   Кричевец нехотя поднялся с дивана, подошел к Аните, сидящей в  кресле
с папкой на коленях. Присел перед ней на корточки, положив голову  прямо
на листы с текстом.
   - Радость моя, мне кажется, ты привередничаешь.
   - Нет, - Анита отрицательно покачала головой  и  запустила  пальцы  в
длинные густые волосы Антона, - вот я-то как  раз  не  привередничаю,  а
добросовестно вчитываюсь в сценарий и вижу  в  нем  огромное  количество
дыр.
   - А я не вижу, - упрямо возразил он.
   - Это потому, что ты ленишься.
   - Я ленюсь?
   - Ты, ты, милый. Я же видела вчера, как ты читал. По странице  каждые
полминуты. Что ты мог понять при такой скорости?
   - Я быстро читаю, - вяло огрызнулся Кричевец.
   - Вот и плохо, - мягко улыбнулась  Анита.  -  Сценарий  нужно  читать
медленно, мысленно представляя  себе  каждую  сцену.  Ты  должен  не  за
сюжетом следить, а видеть, как это будет смотреться  на  экране.  А  ты,
зайка, мечтал только о том, как бы побыстрее отделаться и  снова  залечь
на диван и смотреть телевизор.
   Антон молчал, осторожно втягивая  ноздрями  запах,  исходящий  от  ее
пальцев. Запах был  сложным,  составленным  из  крема  для  рук,  духов,
которыми пропитались рукава  тонкого  свитера,  и  мандарина.  Мандарины
Анита любила больше всех прочих фруктов, постоянно их ела, и в  ее  доме
всегда  стояла  замысловатой  формы  синяя  керамическая  широкая  ваза,
доверху заполненная радостно-оранжевыми шариками.
   - О чем ты так глубоко задумался? - негромко спросила  она,  массируя
пальцами затылок Антона.
   - О том, что теперь весь  "Мосфильм"  будет  знать  о  моих  турецких
делах. Неужели так необходимо было говорить об этом  тому  мальчишке  из
милиции?
   - Послушай меня, Антон, - голос Аниты стал строгим, будто только  что
звучавшая в нем любовная мягкость  замерзла  и  превратилась  в  твердую
непробиваемую массу, - эта история если кого и компрометирует, то только
меня, а, вовсе не тебя. Ну  что  такого  особенного  ты  сделал?  Поехал
отдыхать в Турцию, один, без  меня,  увлекся  девушкой,  продавщицей  из
отельного магазина, соблазнил ее. Ты же не  мог  предполагать,  что  там
такие суровые нравы. А она, между прочим, должна была тебя предупредить,
что  утрата   невинности   может   обернуться   для   нее   трагическими
последствиями. Ты поступил как нормальный мужик: узнав, что ей предстоит
освидетельствование, отвез ей денег, чтобы она могла быстренько  выехать
за границу и сделать себе операцию. В чем тебя можно упрекнуть? За что в
тебя можно бросить камень? Это мне нужно убиваться и  страдать,  что  ты
так пошло мне изменил. Но я же не убиваюсь.
   - Ты не убиваешься... - он тяжко вздохнул. -  Ты  вообще  никогда  не
убиваешься, но одно дело ты, а другое - я. Ты же не такая, как все. А  я
самый обычный мужик и выгляжу в этой истории полным идиотом.
   - Почему? Современные мужики, самые обычные, всегда заводят курортные
романы, некоторые даже умудряются делать это в  присутствии  жен.  А  ты
ездил один. Святое дело.
   - Анита, ну как ты не понимаешь! - Он поднял голову, резко стряхнув с
волос ее пальцы, поднялся во весь рост. - Да, нормальные  мужики  всегда
пользуются случаем, своего не упускают. Но я  что-то  не  слышал,  чтобы
кто-то из них потом раскошеливался на операции. На аборты - да,  бывает,
но не на эту.., как ее.., гименопластику... Тем более все понимают,  что
своих денег у меня нет, значит, я взял у тебя.  Представляешь,  что  обо
мне будут говорить?
   Анита тоже встала, отложив папку со сценарием на  стол,  и  отошла  к
окну. На фоне светлого осеннего неба ее  силуэт  с  точеными  плечами  и
гладкой прической  казался  Антону  изящной  фигуркой  из  полированного
дерева. Теперь она стояла к нему спиной и говорила, не оборачиваясь:
   - Милый ты мой, это обо мне будут говорить, а  не  о  тебе.  Обо  мне
скажут, что я до такой степени превратилась для тебя в мамку-няньку, что
покрываю и оплачиваю твои постельные грешки.  Что  я  до  такой  степени
вцепилась в тебя, что готова все тебе прощать, вплоть до  измен.  Что  я
готова быть униженной, обманутой и обобранной,  только  бы  ты  меня  не
бросил. Ты думаешь, мне это приятно? А о тебе скажут всего лишь, что  ты
молодец, ловко устроился  и  полностью  прибрал  меня  к  рукам.  Можешь
рассматривать  это  как  тонкий  комплимент,   который   льстит   твоему
самолюбию.
   - Что-то мне не льстит, - буркнул Кричевец.  -  Heужели  нельзя  было
ничего придумать, чтобы не рассказывать всего этого?
   - Нельзя, милый.
   Она повернулась, и на лице у нее было выражение спокойного  терпения.
Этот разговор Антон затевал уже в сотый раз, и  у  нее  хватало  сил  не
раздражаться и не срываться, снова и снова объясняя ему логику  своих  и
его поступков.
   - Нельзя, - повторила  Анита.  -  Совершенно  очевидно,  что  милиция
подозревает нас с тобой в связях с Дроновым. И совершенно очевидно,  что
никаких связей с ним у нас с тобой не было  и  нет.  Они  прицепились  к
тому, что мы почему-то не пошли к Косте на юбилей, и думали,  что  мы  в
это  время  встречались  с  Юлькиным  любовником  и  жаловались  на   ее
сексуальные аппетиты. И что мы с тобой должны были делать? Покорно,  как
агнцы, которых ведут на заклание, соглашаться с этим? Да, мы не  были  у
Кости, но и с Дроновым мы не встречались. Если бы мы знали, что все  так
обернется, что Юлька.., погибнет и нас с тобой станут подозревать только
потому, что мы не пришли к  Островскому  на  юбилей,  я  бы  весь  вечер
понедельника провела  на  людях,  чтобы  они  могли  каждую  минуту  мою
подтвердить.
   Но я же, как верная подруга, отвезла тебя утром в аэропорт,  а  после
работы сидела дома, вот в этом  самом  кресле,  как  привязанная,  ждала
сообщений от тебя. От телефона не отходила. Если бы у меня был мобильный
телефон, я могла бы спокойно ждать твоего звонка  где  угодно,  в  любом
месте, где меня могут видеть. Но мобильника у меня нет.
   Если  бы  мы  знали,  что  все  так   обернется,   мы   бы   отменили
запланированную встречу с Костей  во  вторник,  сходили  бы  к  нему  на
юбилей, а в Турцию ты полетел бы во  вторник  или  в  среду.  Сейчас  не
сезон, с  билетами  проблем  нет.  Но  ведь  девочка  позвонила  тебе  в
воскресенье поздно  вечером,  рыдала,  билась  в  истерике,  говорила  о
самоубийстве. Что ты должен был ей ответить? "Подожди лезть в  петлю,  у
меня завтра день рождения шефа, я с ним водки  попью,  а  потом  прилечу
тебя успокаивать"? Ты считаешь, что так было бы лучше, человечнее?
   -  Господи,  Анита,  ну  почему  ты  такая  правильная?  -  простонал
Кричевец, подходя и обнимая ее. - Мне с тобой страшно. Я рядом  с  тобой
чувствую себя совершенно неполноценным.
   Она на мгновение прижалась к нему, потом решительно отстранилась:
   - Ну все, зайка, прекращай  ныть.  Чем  выпутываться  из  дурацких  и
совершенно необоснованных подозрений, лучше объяснить милиционерам,  что
тебя не было в Москве. А я ни с каким Дроновым  не  встречалась,  потому
что сидела дома, привязанная к телефону. Сколько раз ты  мне  звонил  из
Турции в понедельник вечером?
   - Раз пять, наверное, - он пожал  плечами,  -  или  шесть.  Не  помню
точно.
   - Ну  вот  видишь,  милиционеры  запросят  телефонную  компанию,  там
подтвердят,  что  с  твоего  мобильного  вечером  в   понедельник   были
постоянные звонки на мой домашний номер, и мы с тобой разговаривали. Так
что я совершенно точно была дома. Поверь мне, Антон, так лучше.
   - Ничего  не  лучше!  -  внезапно  взорвался  он.  -  Для  чего  было
выворачивать наше грязное белье наизнанку, если  потом  выяснилось,  что
Дронова вообще в Москве не было? Не было его,  понимаешь?  Так  что  где
именно мы с тобой провели вечер того понедельника, никакого значения  не
имеет, мы все равно не могли с ним встречаться.
   - Мы могли встречаться с его дружками-уголовниками.
   И потом, мы же действительно не  знали,  что  его  нет  в  Москве,  и
боялись, что нам еще долго не дадут спокойно жить эти тупые  менты.  Они
принялись допрашивать маму, Любу, они приходили ко мне на работу, и  бог
его знает, что они там еще придумали бы. А  о  том,  что  Дронов  был  в
отъезде, нам этот маленький дурачок с Петровки  рассказал  только  после
того, как мы ему признались насчет твоей поездки в Турцию. Тебе не в чем
меня упрекнуть, Антон.
   - Ты уверена? - прищурившись, спросил он и тут же сам  испугался  тех
слов, которые помимо воли слетели с его языка.
   Анита ответила не сразу. Отошла от окна, медленно прошла мимо Антона,
даже не взглянув на него, протянула  руку  к  стоящей  посередине  стола
синей вазе с мандаринами, взяла один,  несколько  раз  подкинула  вверх,
поймала, задумчиво поглядела на него и положила обратно.
   - Судя по твоему вопросу, милый, ты в этом далеко не уверен, - ровным
голосом произнесла она, делая шаг к двери. - Я не хозяйка твоим  мыслям,
так что ты имеешь право думать все, что угодно. Но не нужно этим  правом
злоупотреблять.
   Кричевец остался в комнате один, кляня  себя  последними  словами  за
несдержанность. Он, безработный бывший каскадер, живет на  деньги  своей
любовницы и еще смеет в чем-то ее упрекать!
   Через несколько минут из другой комнаты послышались  бархатные  звука
саксофона. Анита играла старое  танго  "Маленький  цветок".  Она  всегда
играла именно эту, свою любимую, вещь, когда была расстроена словами или
поступками Антона. Не рассержена, а именно расстроена, то есть опечалена
и готова к примирению, если у него хватит ума сделать первый шаг.
   Ума у него всегда хватало. Любовник Аниты Станиславовны Волковой  был
не особенно удачлив в делах,  но  уж  дураком-то  он  точно  не  был.  В
противном случае не  удержался  бы  рядом  с  ней  на  протяжении  целых
пятнадцати лет.
 
*** 
 
   Все-таки она позвонила Чистякову. Боролась с собой долго,  уговаривая
саму себя, что Лешка работает, он занят и нет никакой нужды  гонять  его
из Жуковского в Болотники - чай, не ближний свет! - только  из-за  того,
что ей,  видите  ли,  страшно.  Охрана  есть,  сигнализация  есть,  чего
трепыхаться попусту?
   В  Насте  истово  боролись  рассудочный  и  хладнокровный   сотрудник
уголовного розыска и слабая испуганная  женщина,  которая  не  может  ни
убежать, ни постоять за себя. Оттого ли, что болезнь из ноги  умудрилась
пролезть в душу и плотно осесть в ней осознанием  собственной  слабости,
оттого ли, что ей, Насте,  вдруг  ужасно  захотелось  увидеть  мужа,  но
женщина в ней победила милиционера.
   И она позвонила.
   Чистяков вовсе не отнесся к просьбе жены как к капризу, он знал,  что
капризы и истерики - не Настин репертуар, пообещал немедленно  разгрести
все дела, перенеся все, что можно, на завтра и  отменив  все  остальное,
что перенести нельзя, и приехать.
   Попытки  поспать  ночью  оказались  малоудачными,  то  и  дело  Насте
удавалось задремать, но от малейшего звука  она  вскакивала  и  начинала
напряженно прислушиваться, раздражаясь оттого, что колотящееся где-то  в
ушах испуганное сердце бухает так громко, что мешает ей слышать и она не
может понять, действительно ли кто-то пытается открыть дверь  или  окно,
или это ей только кажется.
   Промучившись часов до семи, она встала, убрала постель, сложила диван
и поплелась  в  ванную.  Потом  долго  сидела  на  кухне,  наливая  себе
попеременно то кофе, то чай и с отвращением глядя на  пушистые  булочки,
которые ежедневно с огромным удовольствием поедала на завтрак, намазывая
маслом и джемом.
   Будь  благодарна  всему,  что  с  тобой  происходит...  За   что   бы
поблагодарить вчерашнее происшествие? За то, что она удосужилась наконец
прояснить вопрос с охраной и сигнализацией?  А  что,  вполне  подходяще.
Ведь вчера, в сущности,  ничего  особенного  не  случилось,  зато,  если
теперь опасность нагрянет в полный рост в виде какого-нибудь оборзевшего
бомжа, наркомана или вора, Настя будет в полной готовности. Теперь-то уж
она не забудет, где расположены  кнопки  сигнализации  и  какой  рычажок
нужно дернуть, чтобы включился ревун. Так что спасибо тебе,  неизвестный
человек, подслушивавший  под  окном  и  неуловимой  тенью  скрывшийся  в
темноте, отныне ты Настю врасплох не застанешь.
   А еще спасибо тебе, вчерашнее происшествие, за то, что  ты  напомнило
мне как-то подзабытую истину: ближе Лешки у нее никого  нет.  Ночью,  во
время длинных перерывов между  короткими  периодами  дремы,  она  думала
только о том, как хорошо было бы, если бы он приехал и немного  побыл  с
ней. И о том, какая она бессовестная и своей  нервозностью  и  трусостью
готова создать ему проблемы. И о том, что  ей  сейчас  очень  нужно  его
присутствие, его тепло, его насмешливость, уверенность, забота. И о том,
что ей хочется поговорить с ним.
   Ей нужно, чтобы Чистяков приехал и побыл  с  ней.  Не  Павлик  Дюжин,
хозяин этого  дома  и  носитель  какой-то  странной,  но  притягательной
мудрости. Не Юрка Коротков, такой надежный  и  проверенный,  который  уж
наверняка в сложной ситуации окажется  куда  лучшим  защитником,  нежели
Леша или тот же Дюжин. Ю