в девяносто первом году Павлу  пона-
добились два человека. Как ни крутил он, как ни прикидывал, а одним  ис-
полнителем было не обойтись. Тогда и  пришлось  ему  познакомить  Гарика
Асатуряна с Карлом Рифиниусом, он же  Константин  Ревенко.  Однако  этим
знакомством нарушение принципов и ограничилось: они по-прежнему не знали
о существовании Риты и Миши Ларкина, так же как Рита и Михаил  Давидович
не знали ни о них, ни друг о друге.
   Мхитаров жил в Петербурге, держа  под  своим  крылом  Калининградский
порт и район Выборга, где проходила граница с Финляндией. Гарик  и  Карл
отправились туда на "Красной стреле", купив билеты  в  двухместное  купе
спального вагона. Психофизиологические особенности  у  них  были  совсем
разные: Гарик перед работой много ел, но только определенную пищу, тогда
как Рифиниус, напротив, старался есть как можно меньше, но пил много ми-
неральной воды. Как только поезд тронулся и стал отходить от перрона Ле-
нинградского вокзала в Москве, Асатурян тут же открыл сумку и стал  вык-
ладывать на стол огромные ярко-красные сладкие перцы, толстые пучки  ук-
ропа, петрушки, кинзы, рейхана, длинные зеленые огурцы и сваренные вкру-
тую яйца. Он аккуратно, тренированным движением "вперед-назад" извлек из
перцев плодоножки вместе с сердцевиной, почистил яйца и  засунул  каждое
яйцо целиком в пустой перец. Потом собрал пышные букеты из четырех  раз-
новидностей зелени и запихал в перцы следом за крутыми яйцами. Взяв один
из готовых к употреблению перцев в руку, он с наслаждением  откусил  ог-
ромный кусок и блаженно прикрыл глаза. Рифиниус равнодушно взирал на это
кулинарное действо, отпивая маленькими глоточками  минеральную  воду  из
собственного стакана.
   В купе заглянула проводница - симпатичная толстушка с веселыми глаза-
ми и аппетитными ямочками на щеках.
   - Что господа желают? Чай, кофе, бутерброды, печенье, вафли.
   - Мне чаю, пожалуйста, - попросил Карл.
   - Мне тоже, хозяюшка, - подмигнул ей Гарик. - А лимончика  у  вас  не
найдется?
   - Для хорошего человека у нас все найдется, - смешливо фыркнула толс-
тушка.
   Гарик краем глаза заметил, как чуть изменилось лицо напарника, и  по-
нял, что тот решил попробовать, как им работается вдвоем.  Все-таки  для
этого навык нужен, а их единственный "парный" выход был так давно...
   - Вы уж сделайте одолжение, запишите и меня в хорошие люди, -  произ-
нес Карл, и Гарик отметил, как изменился ритм его речи, интонация и даже
ритм дыхания. Он сумел быстро настроиться на эту пышечку.
   "Интересно, - подумал Гарик, - на что она среагировала, пообещав  мне
лимон к чаю?" На слово "хозяюшка" или на подмигивание? Если на  "хозяюш-
ку", то она аудиальщица, а если на подмигивание - то  визуальщица.  Карл
начал работать с ней через речь и дыхание, значит, уже разобрался, что к
чему. Быстрый какой.
   - А вас я запишу в солидные, - отшутилась проводница.
   - Что, для солидных у вас другой ассортимент? - подхватил Гарик, ста-
раясь говорить в том же ритме, что и она. - Тогда я подумаю, может,  мне
имеет смысл из хороших в солидные перейти. Вы мне  что  посоветуете?  Вы
посмотрите на моего коллегу опытным женским взглядом и  скажите:  почему
мне всегда так не везет?
   Проводница послушно перевела взгляд на Рифиниуса, и тут они взяли  ее
в тиски. Карл работал глазами и лицом, движениями бровей, рук, жестами и
позами, а Гарик без умолку болтал, стараясь не выбиваться из ритма,  за-
данного ее дыханием и манерой речи.
   - Столько лет я езжу вместе с ним по командировкам, и каждый раз одно
и то же. Ему предлагают все самое лучшее, а  меня  вообще  не  замечают.
Скажу вам больше, все мои женщины рано или поздно уходили от меня к  не-
му...
   Карл сделал едва заметный жест, и Гарик умолк. Проводница  продолжала
стоять, прислонившись спиной к двери, и смотреть на Карла. Казалось, она
даже не заметила, что Гарик перестал с ней разговаривать.
   Пауза была совсем короткой, заметить ее мог бы только  очень  опытный
человек, понимающий, что здесь происходит. И Гарик уже снова продолжал:
   - Вы сейчас вернетесь в свое купе, нальете нам два стакана чаю с  ли-
моном и напишете две записки. В одной будут  строчки  из  вашей  любимой
песни, в другой - строчки из вашего любимого стихотворения. Записки при-
несете сюда вместе с чаем и отдадите мне. Идите.
   Проводница повернулась, с трудом открыла дверь купе и вышла  в  кори-
дор. Через несколько минут она вернулась, неся в руках  поднос  с  двумя
стаканами чая и двумя сложенными пополам листками бумаги. Гарик  и  Карл
взяли стаканы и записки. Любимой песней проводницы оказалась песенка про
голубой вагон из известного мультфильма, а любимым стихотворением  -  "Я
так долго напрасно молил о любви" Надсона. Гарик спрятал записки,  вывел
толстушку из транса и закрыл за ней дверь.
   - Интересная смесь у нее в голове, правда? - задумчиво сказал Карл. -
Простенькая детская песенка - и вдруг малоизвестное стихотворение поэта,
которого в школе не проходят, да и вообще мало кто уже помнит. Наверное,
у нее был роман с человеком, который пытался приучить  ее  к  изысканной
поэзии, а в песенном творчестве он был не силен и повлиять на ее  прими-
тивные вкусы не смог. Может быть, это было его любимое стихотворение,  а
наша проводница его выучила наизусть, оно ведь коротенькое совсем. Вот и
носит его в памяти, потому что этого мужчину забыть не может.
   Гарик не ответил, с хрустом надкусывая очередной фаршированный  перец
и интенсивно работая челюстями. Всего перцев было три, и,  когда  он  их
прикончил, Карл уже допил чай и теперь меланхолично посасывал  извлечен-
ный из стакана лимон.
   - Вы не знаете, почему мы работаем вместе? - спросил Асатурян,  прис-
тупая к остывшему чаю. - Что там за сложности?
   - Никаких сложностей, насколько я знаю, - пожал плечами  Рифиниус.  -
Просто надо помнить о единстве психолингвистического пространства.
   - Чего? - вылупился Гарик. - Вы о чем?
   - Мхитаров - обрусевший армянин, и вы, Гарри, легко сможете подыскать
слова-символы и слова-сигналы, которые проникнут в его подсознание.  Мне
это может оказаться не под силу. В некоторых случаях  очень  эффективным
бывает использование родного языка объекта, особенно если  он  давно  на
нем не говорит. Употребление слов и понятий, неразрывно связанных с ран-
ним детством, возвращает человека в то состояние зависимости,  подчинен-
ности и беспрекословного послушания, которое царило в его  взаимоотноше-
ниях с родителями в те годы. Вы этот язык знаете, а я - нет. Поэтому Па-
вел Дмитриевич поручил это задание вам. С другой стороны, господин  Мхи-
таров несколько раз обращался к врачам, жалуясь на бессонницу и повышен-
ную раздражительность. Я не исключаю, что это может быть следствием  ка-
ких-то аномалий психики, и если это так, то методика работы с ним должна
быть особой. Поэтому для выполнения  данного  задания  Павел  Дмитриевич
пригласил и меня тоже, чтобы я мог  глазами  специалиста  посмотреть  на
Мхитарова и скорректировать, если надо, применяемую методику.
   - Теперь понял, - кивнул Асатурян. - Хотите  огурчика?  Очень  хорошо
промывает организм. Я смотрю, вы все воду пьете, тоже, наверное,  промы-
ваетесь?
   - Да нет, - снисходительно улыбнулся Рифиниус, - просто привычка. Без
всяких лечебных целей.
   Гарик догрыз свой огурец, Карл допил воду из высокой бутылки.  Больше
разговаривать было не о чем,  и  около  половины  второго  они  улеглись
спать. А утром ровно в 8 часов 29 минут  "Красная  стрела"  вползла  под
своды Московского вокзала в Санкт-Петербурге.
   Сергей Георгиевич Мальков был губернатором большой области. Разумеет-
ся, в этом регионе плацдармов не было. Есть железное правило - не гадить
там, где живешь. В Москву он наведывался довольно  часто  по  делам  как
служебным, так и личным, но Миша Ларкин решил, что лучше все-таки  рабо-
тать с ним в домашних условиях. Да и Павел с этим согласился. У московс-
кой милиции и без Малькова хлопот хватает, с них Юрцева и маньяка доста-
точно. Именно поэтому Ларкин съездил следом  за  Президентом  на  родину
вождя и разобрался с Шабановым там, подальше от Москвы. Вернулся, поспал
денечек, набрался сил и отправился в вотчину Малькова.
   Сам Сергей Георгиевич был толстым, потеющим и плешивым, на лунообраз-
ном лице холодно поблескивали голубые глазки, которые могли  становиться
при желании теплыми и дружелюбными, а могли метать молнии и искры. И де-
ти у него были удивительно похожи на папеньку: раскормленные не в  меру,
рыхлые, малоподвижные. Характеры, правда, у них были совсем разные.  Сын
заканчивал одиннадцатый класс, был неоднократным  победителем  республи-
канских олимпиад по литературе, иностранному языку и истории и собирался
летом поступать в университет. С ним проблем у родителей не  было.  Дочь
же губернатора Малькова была совсем иной, и от нее папа с мамой не виде-
ли ничего, кроме беспрерывной головной боли.
   Родилась она в те годы, когда по советским экранам с триумфом  гуляли
фильмы об Анжелике и ее многочисленных  любовниках.  Неудивительно,  что
назвали девочку Анжеликой, это имя тогда было в моде. Но  вместо  сексу-
альной блондинки с нежными губами и точеной фигуркой Анжелика выросла  в
толстую, уродливую и невероятно распущенную девицу. Она рано поняла, что
весьма далека от эталона женской красоты, но решила  компенсировать  сей
недостаток имитацией собственной сексуальной  привлекательности.  "Какая
разница, красивая я или нет, - говорила она подружкам. - Важно  то,  что
парни с удовольствием со мной трахаются". Подружки  верили,  ибо  своими
глазами видели, как на вечеринках и гулянках мальчики и юноши уединялись
с Анжеликой, тогда как более привлекательные девицы оставались без  вни-
мания. Откуда им было знать, что у Анжелики был широкий ассортимент при-
манок-обманок, на которые она ловила доверчивых простаков. Как  правило,
это была легенда о пари.
   - Я знаю двух людей, - говорила Анжелика заговорщическим  шепотом,  -
они поспорили на тебя и на меня.
   - Как это? - удивлялся юноша.
   - Очень просто. Один из них говорит, что ты сможешь  со  мной  перес-
пать, а другой считает, что не сможешь.
   - Почему это не смогу? - возмущался молодой человек.
   - Потому что я толстая и некрасивая. Он думает, что у тебя  не  вста-
нет. А деньги очень большие. Если мне удастся тебя в  постель  затащить,
мне от выигрыша отстегнут. Я вот что предлагаю. Пойдем сейчас в соседнюю
комнату, ты не бойся, я тебе помогу, я  умею.  И  опасности  никакой,  я
всегда предохраняюсь сама, тебе даже думать ни о  чем  не  нужно  будет.
Здесь в дверь все время кто-нибудь заглядывает, так что  этому  человеку
обязательно донесут, что все у тебя получилось. А  деньги,  которые  мне
отстегнут, поделим. Соглашайся, деньги хорошие.
   Вы видели мужчину, который не согласился бы при таком наборе условий?
Женщина сама предлагает себя, обещает помочь, если  что  не  так,  стало
быть, не будет смеяться и издеваться, если возникнут проблемы. Сама пре-
дохраняется, так что никаких претензий. Да еще и заплатит за это.
   Так она начинала в пятнадцать лет, тратя на  свои  сексуальные  затеи
все деньги, которые умудрялась вытягивать из обеспеченных  родителей.  В
семнадцать она все-таки забеременела, и маменька, надавав ей по физионо-
мии, поволокла ее к врачу за направлением на аборт. В двадцать  Анжелика
развелась уже со вторым мужем и пристрастилась к наркотикам. А к двадца-
ти пяти ее стало опасно выпускать из дома.
   Она превратилась в сумасшедшую, у которой на уме были только три  ве-
щи: обильная вкусная еда, секс любого вида и качества и героин.  Послед-
ний был, пожалуй, самым опасным, ибо стоил очень дорого,  а  распущенная
Анжелика не признавала никаких преград, стоящих на пути осуществления ее
желаний. Она сметала эти преграды с безоглядностью абсолютного цинизма и
с мощью танкового дивизиона.
   Миша Ларкин появился на пороге особняка, в котором жил губернатор,  с
огромным букетом роз в руках. Его ждали, ибо предварительно он  позвонил
по телефону и долго разговаривал с матерью Анжелики.
   - Меня зовут Аркадий Гринберг, - вежливо говорил Ларкин приятным  го-
лосом. - Знаете ли, я был знаком с Анжеликой несколько лет назад,  когда
был в вашем городе на гастролях.
   - Вы артист?
   - Не совсем, - признался он. - Я музыкант, играю в симфоническом  ор-
кестре. Так вот, мои знакомые сказали мне, что Анжелика  сильно  измени-
лась. Не знаю, понимаете ли вы меня...
   - Очень хорошо понимаю, - усмехнулась губернаторша. - Теперь я вынуж-
дена сидеть дома и караулить ее. И все равно, стоит мне отлучиться - она
убегает, и каждый раз никто не знает, чем кончатся ее похождения.  Види-
те, Аркадий, я ничего от вас не скрываю, все равно весь  город  знает  о
нашем несчастье. Мы ничего не можем с этим поделать.
   - Мне трудно поверить. - Он добавил в голос побольше ужаса и  ошелом-
ленности. - Знаете, у нас был роман, и мне кажется, Анжелика  по-настоя-
щему любила меня. Я почти уверен, что смог бы разбудить в ней  то  хоро-
шее, что в ней есть и всегда было. Оно же не могло исчезнуть. Просто  не
каждому дано это увидеть.
   - Боюсь, что вы заблуждаетесь, - грустно вздохнула жена  Малькова.  -
Ничего хорошего в моей дочери не осталось. Иногда я  молю  Бога  о  том,
чтобы она умерла, как ни чудовищно это звучит.
   - Вы не должны так говорить! - горячо возразил Ларкин. - Нельзя опус-
кать руки. В каждом человеке есть что-то хорошее. Я  уверен,  стоит  мне
поговорить с Анжеликой, напомнить ей о нашей любви, и  она  переменится.
Такие сильные чувства не могут проходить бесследно.
   - Хорошо, давайте попробуем,  -  согласилась  она,  даже  не  пытаясь
скрыть недоверие и безразличие.
   И Миша явился "пробовать". Он не зря назвался Аркадием Гринбергом, он
знал, как сильна в нашей стране магия имен  и  национальностей.  Молодой
человек с таким именем должен быть добропорядочным  еврейским  мужчиной.
Разумеется, музыкантом. И ни в коем случае не наркоманом.
   Вручив цветы хозяйке дома - статной, но вовсе  не  полной  женщине  с
приятным увядающим лицом, Ларкин был препровожден на второй этаж, где  в
своей комнате отсиживалась Анжелика в ожидании,  когда  же  можно  будет
улизнуть из дома. В прошлый раз ей  удалось  украсть  массивную  золотую
цепь отца, которую тот забыл надеть после утреннего массажа. За эту цепь
ей дали столько героина, что можно было дня два-три не дергаться.
   Миша вошел к ней в комнату и брезгливо  поморщился.  Анжелика  весила
килограммов сто двадцать, при этом внешний вид ее опрятностью  не  отли-
чался. Он сразу понял, что она "в кайфе", но в легком и уже  на  исходе.
Это хорошо, подумал Михаил, если успеть влезть в систему  наркотического
мировосприятия, пока она не прочухалась, то можно все сделать уже сегод-
ня.
   - Салют, - сказала губернаторская дочка противным визгливым  голосом.
- Ты кто?
   Ларкин обернулся, убедился, что дверь за ним плотно закрыта, и на цы-
почках подошел к широкой постели, на которой возлежала пышнотелая особа.
   - Я твой принц, красавица, - тихонько сказал он. - Ты же столько  лет
спала, ожидая меня. Вот я и пришел. Сейчас я буду тебя будить, ты  прос-
нешься и начнешь жить такой жизнью, какая бывает только в сказках. А  до
этого ты много лет спала и тебя мучили кошмары, поэтому  тебе  было  так
плохо и тяжело. Понимаешь?
   - А то, - откликнулась Анжелика. - А ты как, сначала трахать меня бу-
дешь, потом будить или наоборот?
   - Одновременно, - обаятельно улыбнулся Ларкин.  -  Сейчас  ты  разде-
нешься, и я начну тебя будить. Тебе понравится, вот увидишь.
   - Ладно, - покладисто согласилась она. - А правда,  ты  кто?  Я  тебя
знаю?
   - Конечно.
   Миша сел на краешек кровати и взял ее за руку. Пальцы  Анжелики  были
пухлыми и почему-то липкими. Другой рукой он провел несколько раз  перед
ее глазами, потом подсунул ладонь под ее затылок.
   - Конечно, ты меня знаешь, - заговорил он, стараясь имитировать  ритм
ее речи и дыхания. - Я - музыкант, меня зовут Аркадий. Аркадий Гринберг.
Несколько лет назад я был здесь на гастролях со своим оркестром, у нас с
тобой был роман. Ты очень сильно меня любила. И я тебя тоже. Я даже при-
езжал потом несколько раз специально чтобы встретиться с тобой. Потом ты
меня прогнала. Именно так: не я тебя бросил, а ты меня прогнала...
   Через два часа он вышел из комнаты Анжелики, осторожно прикрыл за со-
бой дверь и спустился на первый этаж, где сидела мать молодой женщины.
   - Это ужасно, правда? - с тоской сказала она, поднимая глаза на  Лар-
кина. - Вы, наверное, не ожидали, что все так плохо. Думаю, у вас ничего
не получилось.
   - Вы правы, - грустно кивнул он. - Она даже с трудом меня  вспомнила.
Боже мой, Боже мой, что она с собой сделала!
   Он трагическим жестом схватился за голову.
   - Но вы знаете, все-таки, мне кажется, надежда есть, - заговорил  он,
решив, что трагизма и безысходности, пожалуй, достаточно. - Мне  удалось
пробиться к тому хорошему, что еще не погибло в ней. И мне кажется,  что
ей даже стало стыдно за все то, что она делает. Совсем немного, конечно,
мне жаль вам это говорить, у наркоманов чувство  стыда  и  совестливости
полностью отсутствует, но у нее еще отчасти сохранилось... Ах, если бы я
мог остаться здесь и приходить к ней каждый день! Я уверен, что  мог  бы
вылечить ее. Я чувствую, что могу.
   - Так что же вам мешает?
   - Я должен уезжать.
   - Когда?
   - Через неделю.
   - И вы не можете задержаться?
   В голосе жены губернатора затрепетала слабая надежда.  А  вдруг  этот
славный еврейский музыкант спасет ее дочь, спасет их всех?
   - Нет, увы. Через десять дней я должен лететь с оркестром на гастроли
в Австралию. Но может быть, когда я  вернусь...  Я  постараюсь  устроить
так, чтобы пробыть здесь как можно дольше. Я очень хочу сделать для  Ан-
желики все, что в моих силах.
   В это время на лестнице послышались тяжелые  шаги.  Они  одновременно
подняли головы и увидели Анжелику, которая спускалась к ним, вполне при-
лично одетая, умытая и даже причесанная.
   - Вы не возражаете, если я приготовлю чай? -  спросила  она  светским
тоном.
   Губернаторша ошеломленно поглядела на гостя, она отродясь не слышала,
чтобы ее девочка так разговаривала.
   - Благодарю вас, Анжелика Сергеевна, - в тон ей ответил Ларкин, -  вы
очень любезны, но мне  нужно  уходить.  Надеюсь,  ваша  матушка  с  удо-
вольствием присоединится к вам.
   - Жаль, что вы так быстро уходите, - сказала Анжелика по-прежнему не-
торопливо и вежливо. - Позвольте, я вас провожу. Мама, ты  простишься  с
нашим гостем здесь?
   - Нет-нет, - вскочила она, - я тоже провожу вас.
   Они вдвоем вышли на крыльцо и стояли плечом к плечу, пока Ларкин  под
бдительным взором охраны не вышел за ворота, окружавшие особняк.
   Мать не могла прийти в себя от удивления. Анжелика не только не стре-
милась уединиться в своей комнате, оставаясь после ухода гостя на первом
этаже вместе с матерью, но и предложила помочь сделать что-нибудь по до-
му. Мать, осторожно выбирая слова, от  предложенной  помощи  отказалась.
Анжелика никогда ничего не делала, и были все основания подозревать, что
она ничего не умеет и не справится даже с простейшей работой.
   - Мне так стыдно, мама, - сказала она. - Я вела себя просто безобраз-
но. И жила безобразно. Я как будто спала и видела кошмарные сны.  А  те-
перь я проснулась. Теперь все будет по-другому, я обещаю тебе.
   Голос ее был тих и невыразителен, но матери это не показалось  стран-
ным. Анжелика ходила за ней по пятам как привязанная и постоянно спраши-
вала:
   - А где папа? Когда он вернется? Я хочу перед ним извиниться за  все,
что сделала. Мне так тяжело, я хочу извиниться и снять с  себя  эту  тя-
жесть.
   В четыре часа пришел из школы младший сын, быстро поел и  поднялся  в
свою комнату. Теперь он не спустится часов до девяти,  до  ужина,  будет
упорно сидеть над книжками, заниматься