ом русском языке. Предположение полностью подтвердилось, и эти двое
также перекочевали в группу "чистых". Наконец, среди тех,  кто  первона-
чально образовал вышеуказанную группу, Настя забраковала троих. Один  из
них безбожно картавил, имея трудности по меньшей мере с  половиной  сог-
ласных, существующих в алфавите. Второй довольно заметно заикался.  Тре-
тий весь декабрь был за границей на стажировке.
   Настя вернулась в отдел кадров, произвела некоторые перемещения папок
с личными делами из стопки в стопку и оглядела результаты своих  изыска-
ний. Кандидатов в подозреваемые осталось пятеро.
   Директор Института Альхименко, доктор технических наук, профессор.
   Ученый секретарь Института Гусев, кандидат физико-математических  на-
ук, доцент.
   Заведующий лабораторией Бороздин, доктор технических наук, профессор.
   Ведущий научный сотрудник Лысаков, кандидат медицинских наук.
   Научный сотрудник Харламов, без ученой степени.
   "Начнем с них, - решила Настя, доставая  миниатюрный  фотоаппарат.  -
Покажем их Шитовой, а уж если не опознает, тогда займемся остальными".
   Она быстро отщелкала десять кадров - по два на  каждого  кандидата  в
подозреваемые, потом сделала кое-какие выписки, сдала дела работнику от-
дела кадров и отправилась искать Короткова.
   Литвинова мчалась домой, не чуя под собой ног. Сердце бешено  колоти-
лось, она даже начала задыхаться, хотя обычно выдерживала и более  быст-
рый темп, а в молодости долго и успешно занималась спортом. Ворвавшись в
квартиру, она убедилась, что Юли нет дома, и кинулась к телефону.
   - У нас в Институте милиция, - сообщила она, с трудом переводя  дыха-
ние после быстрой ходьбы.
   - По какому поводу? - осведомились у нее.
   - Пока не по ЭТОМУ, но могут и до ЭТОГО добраться. Я делаю все, что в
моих силах, но...
   - Как скоро вы закончите работу?
   - Еще вчера я могла бы гарантировать вам, что  через  полтора  месяца
все будет доведено до ума. Но теперь - не знаю. Не исключено, что работы
придется приостановить на неопределенное время. Или вообще свернуть.
   - Нас это не устраивает, - ответили ей. - Работы должны быть законче-
ны и прибор должен попасть к заказчику.  Ваше  дело  -  проинформировать
нас, как только прибор покинет пределы Института. Остальное - наша забо-
та. Вы должны сделать все возможное и невозможное, чтобы милиция до него
не добралась. Это будет соответствующим образом оплачено.
   - Сколько? - тут же спросила она, понемногу восстанавливая дыхание.
   - Сорок процентов от первоначальной суммы.
   - Не все в моей власти. Но все, что смогу, сделаю, - пообещала  Инна.
Ей очень нужны были деньги. Много, много денег.
   Мужчина, разговаривавший с  Инной  Литвиновой  по  телефону,  положил
трубку и задумчиво посмотрел на висящую на стене  картину.  На  ней  был
изображен букет изящных экзотических цветов в высокой  узкой  стеклянной
вазе. Он любил смотреть на эту картину, она его почему-то успокаивала.
   Как прав он был, когда настаивал на том, чтобы не  выходить  напрямую
на Институт! Словно чуял опасность. У него были свои  люди  в  окружении
Мерханова,  они-то  и  сообщили,  что  Мерханов  ждет  какой-то  прибор.
Дальнейшее было делом высокопрофессиональной шпионской техники:  узнать,
что за прибор, и откуда Мерханов собирается его получить, и даже сколько
он пообещал за него заплатить. Можно было действовать напрямую: перехва-
тить заказ, посулив еще большие деньги, или вообще просто приказать -  и
сделают, куда денутся. Но зачем платить больше,  когда  можно  заплатить
меньше? Детский вопрос. И потом, "светиться" тоже нельзя.
   Ему нашли Инну, одну из тех, кто работал над прибором.  Несчастная  в
личной жизни, она остро нуждалась в деньгах, чтобы удержать  возле  себя
свою подружку-лесбиянку, единственный свет в окошке. Оказалось, что  она
даже не подозревала о том, КАКОЙ прибор они делают. Ей  предложили  под-
халтурить, сделать из неучтенных материалов специальное антенно-фидерное
устройство и толкнуть за хорошие деньги заказчику - какой-то фирме,  ко-
торой такая антенна зачем-то позарез нужна. Ну, нужна и нужна,  сделаем,
подумаешь, делов-то. Над прибором работают четыре человека, деньги полу-
чают почти поровну. Почти - потому что тот, кто нашел заказчика и разра-
ботал схему, чтобы учесть его пожелания, получит больше.  Инна  считала,
что это справедливо.
   Так было на тот момент, когда они вышли на Литвинову.  Ей  объяснили,
для чего будет использоваться прибор, и она пришла в ужас. Но  только  в
первую минуту. Когда она услышала, сколько денег за это получит, то ужас
как-то быстро растаял. В ее задачу входило информировать их о ходе рабо-
ты над проектом и сообщить, когда она будет закончена. После  этого  они
отслеживают людей Мерханова, которые заберут прибор. Дальше все просто.
   Небольшое усилие, правда, с применением  огнестрельного  оружия  -  и
прибор окажется у них. Инна получит свою долю из  мерхановских  денег  и
еще то, что они ей заплатят. Это выйдет дешевле, чем перекупать прибор у
изготовителей. Мерханов жаловаться не побежит. Вор у вора...
   Хорошо  бы  выяснить,  зачем  милиция  сунулась  в  Институт.  Может,
подстраховаться заранее?
   Не будем спешить, решил он, спешка хороша при ловле блох,  а  не  при
решении стратегических задач. Нельзя принимать решения на горячую  голо-
ву. Пусть проблема "отлежится".
   Он как зачарованный смотрел на изящные цветы на длинных стеблях,  так
красиво мерцающие на светло-сером фоне. Какая чудесная картина, как  она
его успокаивает...


   Глава шестая

   Надежда Шитова долго рассматривала фотографии пятерых мужчин "от  со-
рока пяти до пятидесяти, без особых примет".
   - Я не могу его узнать, - наконец сказала она, виновато глядя на Мишу
Доценко.
   - Но кто-нибудь из них вам кажется знакомым?
   - Нет, никто. Я действительно не помню его лица. Мне очень жаль.
   - Мне тоже, Надежда Андреевна, - устало вздохнул Миша.
   Ему очень хотелось спать. Ночью матери опять было  плохо  с  сердцем,
опять приезжала "скорая", он суетился возле нее  почти  до  утра,  сумел
прилечь и подремать только на полтора часа и сейчас с трудом  боролся  с
вялостью и зевотой.
   Он не мог позволить себе бросить все и уехать домой спать. Ему  нужно
было ехать в банк, где работал Галактионов, и искать сотрудницу  кредит-
ного отдела, которая так хорошо отзывалась  о  мошеннике  и  авантюристе
Саньке Висте.
   Женщину пришлось искать долго, оказалось, что сегодня ее нет на рабо-
те, она попросила два дня в счет отпуска, чтобы заняться  какими-то  се-
мейными проблемами. Ждать два дня Миша не мог, ехать к  ней  домой  было
неловко, но он преодолел в себе воспитанного юношу и явился  в  квартиру
Натальи Товкач нежданным гостем.
   Визит его явно был некстати, Наталья в закатанных до колен спортивных
штанах и в рваной старой майке занималась уборкой квартиры. Посреди при-
хожей чахлым змеем горынычем гудел включенный пылесос с брошенным на пол
шлангом, из ванной доносился громкий шум льющейся воды, а из кухни - ис-
тошные вопли: "Андрее! Как ты можешь! Ты не должен так  говорить!"  Миша
понял, что хозяйка, занимаясь уборкой, старается следить за  перипетиями
сюжета одного из дневных латиноамериканских сериалов.
   Он непроизвольно поморщился. От громкого шума  мгновенно  разболелась
голова. Конечно, если бы не бессонная ночь, он бы этого шума даже не за-
метил. Миша Доценко был физически здоровым двадцатисемилетним парнем, он
мог целый день носиться, не присев ни на минутку, мог подолгу неподвижно
стоять или лежать в неудобной позе, если приходилось участвовать в заса-
дах, мог в двадцатиградусный мороз два часа неторопливо гулять в  легкой
джинсовой курточке и без шапки и при этом не простудиться. Но он  совсем
не мог не спать. Сон - Мишино слабое место. Засыпал он  мгновенно,  едва
коснувшись головой подушки, и просыпался ровно через шесть часов  отдох-
нувшим и полным сил. Если от положенных ему шести  часов  отрывали  хоть
небольшой кусочек, Миша чувствовал себя больным и разбитым. Настя всегда
говорила, что они с Мишей устроены по принципиально разным схемам -  Для
Миши главное - получить его законные шесть часов, а будет ли это с деся-
ти вечера до четырех утра или с четырех утра до десяти - никакого значе-
ния не имеет. Для Насти же, наоборот, важно, чтобы к моменту пробуждения
на улице было светло, и она не сможет хорошо себя чувствовать,  встав  в
пять утра, даже если перед этим ей дали поспать целых десять часов.
   Превозмогая головную боль и усталость, Миша вооружился улыбкой и дип-
ломатичностью и поговорил с сотрудницей кредитного отдела банка Натальей
Товкач, сумев не только преодолеть ее раздражение по  поводу  неожиданно
прерванной уборки, но почти влюбив ее в себя.  Он  говорил  комплименты,
интимно понижал голос, сопровождая легкие вздохи таинственными и многоз-
начительными взглядами, и вообще делал вид, что сама Товкач ему  гораздо
интереснее, чем какой-то там покойный Галактионов.
   Однако выйдя из ее квартиры, Доценко  вмиг  перестал  улыбаться.  Ему
ужасно не понравилось то, что он  смог  "выловить"  из  рассказа  свиде-
тельницы.
   Из ближайшего же автомата он позвонил Насте.
   - Анастасия Павловна, похоже, мне придется вас побеспокоить.
   - А в чем дело? Вы были у Товкач?
   - Да, и теперь нужно ехать в американский медицинский центр. Там  оп-
ределенно что-то нечисто.
   - Я вам нужна в качестве переводчика? - догадалась Настя.
   - Ну, если вас это не оскорбит, - мягко улыбнулся Миша.
   В Центр диагностики они приехали уже в конце дня. Их сразу провели  к
администратору, потом они попали в отдел информации и учета, где получи-
ли справку обо всех консультациях, которые давали в  Центре  диагностики
детям, направленным от банка "Эксим", и наконец добрались до врачей, ко-
торые консультировали привозимых Галактионовым детишек.
   - Я честно предупреждал родителей, что ребенок безнадежен,  -  сказал
первый из врачей, к которому они обратились, глядя на монитор, где  выс-
вечивались все данные о прошедшем обследование мальчике, больном  лейке-
мией. - Какие дети еще вас интересуют?
   - Вот эти, - Настя подала ему список из семи фамилий. Этот список  ей
распечатали в отделе информации и учета: дети, направленные банком  "Эк-
сим", - доктор Фаррелл, заболевания крови.
   - К сожалению, все дети были безнадежны, - пожал плечами Фаррелл. - И
я каждый раз говорил об этом родителям.
   - Вы не помните, переводчик с ними был всегда один и тот же?
   - Да, я его хорошо запомнил, потому что он был мало похож на перевод-
чика. Его звали Александр, верно?
   - Верно. А почему он был мало похож на переводчика?
   - Знаете, переводчики - они обычно довольно равнодушные. Им нет  дела
до проблем тех людей, которым они  помогают  с  переводом.  А  Александр
больше походил на человека, заинтересованного в судьбе ребенка. Как  вам
объяснить... Сам вел ребенка за руку, гладил его по голове, опекал,  что
ли. Был очень внимателен и заботлив по отношению к родителям, даже, я бы
сказал, особо деликатен. Представьте себе, каково это  -  услышать,  что
твой ребенок безнадежен, что он никогда не поправится, а скорее всего  -
в ближайшее время погибнет. Но он умел находить такие слова, что родите-
ли встречали эту страшную новость мужественно и стойко. Конечно, некото-
рые плакали, но истерик и обмороков в присутствии Александра никогда  не
было.
   - Спасибо, доктор Фаррелл, - поблагодарила Настя, и они пошли к  сле-
дующему врачу, держа в руках список: дети, направленные банком  "Эксим",
- доктор Тотенхайм, онколог. В сумке у Насти лежали еще  два  списка,  в
которых значилось "доктор Робинсон, заболевания мозга" и "доктор Линнее,
заболевания позвоночника".
   К своему ужасу, ничего нового они не услышали. Все дети,  которых  по
направлению банка "Эксим" привозил некто Александр, такой внимательный и
тактичный, были безнадежны. В некоторых случаях родителей предупреждали,
что без операции ребенок проживет еще год-два, а успешная операция могла
бы подарить ему пусть не полноценную, но долгую жизнь, но операции  этой
ребенок, судя по состоянию его здоровья, наверняка не перенесет. В  дру-
гих случаях честно говорили, что  малыш  погибает  и  спасти  его  может
только чудо. В третьих - что есть шанс, пусть небольшой, но есть.  Таких
случаев было мало, всего три из двадцати девяти. Но они все-таки были.
   - Я вижу, вам что-то не нравится, - заметил один  из  врачей,  доктор
Робинсон. - У вас такое странное выражение лица.
   - Видите ли, у нас в стране не принято объявлять больному диагноз,  а
тем более негативный прогноз. Наши врачи более... щадяще, что ли,  отно-
сятся к пациентам. Человек должен надеяться, иначе...
   - Человек должен знать правду о себе и своей жизни, -  жестким  тоном
перебил ее Робинсон, невысокий чернокожий, с  точеными  чертами  лица  и
гладкими густыми волосами. - Иначе он ввергнет себя и близких  в  пучину
финансовой и правовой неразберихи. Прошу меня извинить за прямоту, мисс,
но в вашей малоцивилизованной стране эти резоны пока непонятны. Когда  у
каждого из вас будет хоть какая-нибудь собственность и,  соответственно,
финансовые права и обязательства, наследники и правопреемники,  когда  у
вас появится развитая система страхования,  тогда  вы  нас  поймете.  Не
раньше. Я могу еще чем-нибудь быть вам полезным?
   Выйдя из Центра диагностики, Настя и Доценко помчались в организован-
ный Германией Фонд помощи детям, нуждающимся в лечении. Процедура состо-
яла в том, что сначала ребенок должен был пройти обследование  в  Центре
диагностики. Для родителей это обследование  было  бесплатным,  за  кон-
сультации платил банк-посредник, который и направлял детей в Центр.  За-
тем, имея на руках заключение врачей Центра, родители обращались в фонд.
В фонде изучали поданные документы и отбирали  тех  детей,  которых  они
отправят в лучшие клиники Запада на лечение. Определенную долю  расходов
на это лечение брал на себя фонд, но главным образом его функция состоя-
ла в том, чтобы предоставить возможность человеку выехать за рубеж и по-
пасть именно в ту клинику, где есть специалисты по его заболеванию. Фонд
же определял и сумму, которую родители больного ребенка должны внести за
лечение. Если ребенок во время нахождения в  клинике  умирал,  внесенные
родителями деньги возвращались им почти полностью.
   То, что они узнали в фонде, расстроило их еще больше. Из двадцати де-
вяти родителей, приезжавших в Центр диагностики вместе с Александром Га-
лактионовым, документы в фонд подали двадцать шесть. Из них четырем было
отказано, а двадцать два ребенка были отправлены  на  лечение.  Все  они
умерли. Родители троих ребятишек документы не подавали. Как раз тех тро-
их, у которых был шанс на выздоровление, хоть и небольшой, но был.
   - Все, Миша, я больше не могу, - выдохнула Настя, выходя из роскошно-
го здания, где располагался немецкий фонд. - У меня такое ощущение, буд-
то меня швырнули в ассенизационную яму. Теперь  осталось  только  обойти
двадцать две семьи, в которых умер ребенок, и выяснить, получили ли  они
обратно свои деньги, которые перечислил им фонд. Я уверена,  что  ничего
они не получили. Подписали какие-то бумажки, глядя в них  невидящими  от
горя глазами, и все. Ни по-немецки, ни по-английски они не говорят и  не
читают. Этот подонок из всех обращавшихся в  банк-посредник  за  помощью
выбирал только тех, у кого дети больны очень тяжело и скорее всего  без-
надежны, и кто не знает иностранных языков и  нуждается  в  переводчике.
Врач говорит, что ребенок не выживет, а что на самом деле говорит  роди-
телям Галактионов? Ловко морочит им голову, пользуясь их  неграмотностью
и незнанием языка. То-то врачи удивляются, что от их трагического приго-
вора родители не рыдают и не бьются в конвульсиях. Но что самое  омерзи-
тельное, он пользуется еще и доверчивостью человека, у которого  умирает
ребенок и который так хочет, чтобы была хоть какая-нибудь  надежда.  На-
дежда на чудо. В таком положении люди часто теряют критичность  и  верят
всякой ерунде, потому что безумно хотят верить. А эта дрянь пользовалась
их состоянием. Когда ребенок умирал, в банк приходил денежный перевод из
фонда с деньгами для родителей. Галактионов подсовывал им бумаги,  тыкал
пальчиком, показывая, где расписаться, и говорил слова сочувствия. Роди-
тель даже не понимал, что подписывает, и уходил, а Галактионов клал  де-
нежки себе в карман. Ну и мразь!
   - А те трое? - добавил угрюмо Миша, беря Настю под руку, потому  что,
увлеченная злостью, она не замечала, как шагает по глубоким лужам, в ко-
торых черная вода была перемешана с грязным мокрым снегом.  -  Им-то  он
что сказал? Что их нельзя направить на лечение? Почему они не подали до-
кументы в фонд?
   - Можно, конечно, спросить у  них,  но  и  так  понятно,  что  наврал
что-нибудь. Мол, таких клиник нет, или такие болезни не лечатся, или  их
случай под какой-нибудь пункт не подпадает. Зачем ему их направлять, ес-
ли у ребенка есть шанс выздороветь? Он же тогда своих денег не получит.
   - Но он же ничего не терял, - возразил Миша. - Не он же оплачивал  их
лечение. Пусть бы лечились, ему-то какая разница?
   - Никакой. В этом-то вся гадость и состоит. Он считал, наверное,  что
благотворительные фонды существуют исключительно для того, чтобы  ловкие
Галактионовы могли на этом наживаться, а вовсе не для  того,  чтобы  ко-
му-то помогать и делать добро. Да ему и в голову не приходило,  что  раз
уж банк все равно оплатил консультацию ребенку,  у  которого  есть  шанс
поправиться, то пусть фонд  сделает  для  него  все  остальное.  Фонд  -
средство для доения денег из несчастных родителей. Как там говорила жена
Галактионова, помните? Когда он в коробке  из-под  фотоаппарата  толкнул
старый замок.
   - "Грех же не воспользоваться"?
   - Вот-вот. Нет, Мишенька, теперь я абсолютно уверена, что  если  дело
Димы Красникова побывало в руках у Галактионова, то Лыков не врет. Такой
тип запросто может чужую тайну обнародовать, кинуть, как кость с барско-
го стола, чтобы не платить наличными.
   Миша заботливо вел ее, лавируя между глубокими лужами.
   - Вы домой едете? - спросил он, подходя к остановке автобуса и  расс-
матривая плохо видные в вечерней тьме номера маршрутов.
   - Нет, мне нужно в контору вернуться. Я же днем сорвалась,  когда  вы
позвонили, все бумаги на столе оставила, а то, что нужно, в сумку не по-
ложила. А вы?
   - Я тоже на работу. По-моему, нам нужен вот этот автобус, - он кивнул
в сторону подходящего к остановке битком набитого "икаруса". -  Поехали,
Анастасия Павловна, он нас довезет до метро.
   - Да вы что, Мишенька! - не на шутку перепугалась Настя, увидев толпу
в салоне и почти такую же толпу, собирающуюся штурмовать автобус с  ули-
цы. - Это же смерть моя. Я не могу ездить в толпе и в духоте, мне  плохо
становится. Пешком, пешком, только пешком.
   - Но это далеко, - честно предупредил Миша, хорошо  знавший  ходившие
по отделу легенды о невероятной лени Анастасии Каменской. - Пешком минут
двадцать получится.
   - Все равно, - она упрямо мотнула головой. - Это  лучше,  чем  нюхать
нашатырь и падать в обморок.
   Они медленно  шли  по  темной  неприветливой  улице.  Впечатление  от
нравственного уродства Александра Галактионова оказалось таким  сильным,
что им обоим почему-то больно было не только обсуждать его, но даже  ду-
мать о нем. Тротуар был широким, Настя шла, почти не глядя под ноги и не
подозревая, что на самом деле начиная с сегодняшнего дня  она  ходит  по
узенькой дощечке, по обеим сторонам от которой - смерть.
   Придя домой, Настя первым делом залезла под горячий душ. Ей казалось,
что грязь с души давно умершего Галактионова прилипла к ней намертво. Ей
инстинктивно хотелось отмыться.
   После душа стало немного легче. Чуть успокоилась ноющая спина, прошел
противный озноб, сопровождавший ее почти постоянно из-за плохих