итро подмигнул. - А мне можно.
   - Почему это тебе можно?
   - Потому что я маленький. Маленький и некрасивый.
   Меня женщины всерьез не  воспринимают,  стойку  на  меня  не  делают,
расслабляются и допускают всеразличные ошибки. Я  для  них  не  комиссар
Мегрэ, а  смешное  недоразумение.  А  я  нахально  этим  пользуюсь.  Чем
красивее женщина и чем  выше  она  ростом,  тем  больше  у  меня  шансов
выведать у нее то, что она хочет скрыть. Понял, начальник?
   - Иди уж, недоразумение, - рассмеялся Коротков.
 
*** 
 
   Приглашать Аниту Станиславовну Волкову  на  Петровку  Сергей  Зарубин
счел нецелесообразным. Когда человека подозреваешь,  это  означает,  что
тебе что-то в нем непонятно. Или в его характере, или в  его  жизни.  То
есть ты думаешь, что он способен на какие-то побуждения и  поступки,  но
до конца в этом не уверен. Какой же смысл вызывать  его  к  себе,  когда
можно прийти к нему домой и получить  дополнительную  информацию  о  его
вкусах, привычках и образе жизни?
   Волкова  жила  в  центре,  рядом  со  станцией   "Новокузнецкая",   в
Старомонетном  переулке.  Едва  перешагнув  порог  ее  квартиры,  Сергей
почувствовал, что оказался в каком-то другом мире. Или в другой  стране.
Или вообще на другой планете. Планировка квартиры  была  самой  обычной:
прихожая,  две  комнаты,  коридор,   кухня,   ванная,   туалет.   Ничего
особенного. Но вот дизайн поразил его до глубины души.
   Серебро и черный цвет - вот что было лейтмотивом дизайна. Не холодный
"металлик" и стекло, как принято в современных стилевых направлениях,  а
именно светящееся из глубины нежно-прохладное  серебро.  И  не  траурный
черный, и даже не  изысканно-сексуальный  (в  каком-то  журнале  Зарубин
прочитал о черном постельном белье для любовных утех), а  интеллигентный
и  теплый,  словно  смягчающий  прохладу  серебра.  Вот  примерно  такие
ощущения появились  у  оперативника,  пока  он  обводил  глазами  шторы,
ковровые покрытия и мягкую мебель в комнате, куда  его  проводила  Анита
Станиславовна.
   - Что вам предложить? - спросила она. - Чай, кофе, воду, сок?
   - Чай, - тут же ответил Сергей.
   - У меня только зеленый, черный чай я не пью и не покупаю.
   - Пусть будет зеленый, - согласился Зарубин.
   - Вы сами выберете или мне заварить на свой вкус?
   - А из чего выбирать?
   Волкова стала перечислять сорта  зеленого  чая,  названия  ни  о  чем
Сергею не говорили, зеленый чай он пил, наверное, два  раза  в  жизни  и
ничего в нем не понимал.
   - На ваш вкус, Анита Станиславовна. Я не знаток, знаете ли.
   Она  слегка  улыбнулась  и  ушла  на  кухню,   оставив   Зарубина   в
одиночестве. Он был уверен, что чай она принесет на серебряном подносе и
в серебряной посуде с черным ободком.
   Покрытые серебристыми обоями стены были плотно увешаны репродукциями,
фотографиями и маленькими картинками в аккуратных рамочках. На картинках
- городские виды и пейзажи явно не на российскую тему. Старинные города,
замки, холмы, всадники и девушки в пышных юбках и с цветками в  волосах.
Быки и тореро.  Гитаристы  и  танцовщицы.  Дамы  с  гребнями  в  высоких
прическах,  мантильями  и  веерами.  Кавалеры  в  костюмах   с   пышными
воротниками и при шпагах.
   Некоторые из фотографий привлекли внимание Зарубина.  На  одной  была
запечатлена девочка-подросток, лет  двенадцати-тринадцати,  в  таком  же
платье, облегающем и с пышной юбкой, как на  картинках  и  репродукциях.
Девочка танцевала, судя по ее позе и положению рук, что-то испанское,  с
кастаньетами.
   На другой фотографии та же самая девочка, только уже в другом наряде,
но тоже старинном и не русском,  играла  на  гитаре,  сидя  на  стуле  и
поставив одну ногу на маленькую скамеечку.
   На третьей девушка лет двадцати, стройная, в обтягивающих  брючках  и
водолазке, играла на саксофоне. Она стояла на открытой местности, не  то
на поляне, не то в чистом поле, на фоне заходящего солнца.
   И  девочка,  и  девушка  на  фотографиях  были,  несомненно,   Анитой
Волковой. Надо заметить, она мало изменилась,  черты  лица  окончательно
сформировались рано и до сих пор не расплылись и не размылись.
   Что-то зашевелилось у Зарубина в памяти, когда он глядел на танцующую
и играющую на гитаре девочку. Не то он где-то видел  ее,  не  то...  Да,
точно, он видел эту девочку в  детском  фильме,  который  несколько  раз
показывали по телевизору. Вообще-то он детские фильмы  не  смотрел,  тем
более старые, снятые еще до его рождения, но как-то в прошлом  году  ему
во время отпуска подкинули на два дня маленького племянника, которого не
с кем было оставить, и Сергею поневоле пришлось  пересмотреть  вместе  с
ним  все   детские   передачи,   мультики   и   художественные   фильмы,
предназначенные для юного возраста.
   Выходит, Анита Станиславовна в детстве снималась  в  кино.  А  потом,
когда подросла? Или до этого? Тоже снималась? Или то  была  единственная
попытка? На взгляд Зарубина, правда,  непрофессиональный,  попытка  была
весьма успешной,  ведь  из  всего  фильма  он  отчетливо  запомнил,  как
оказалось, только эту  девочку,  которая  танцевала  испанские  танцы  и
потрясающе играла  на  шестиструнной  гитаре,  значит,  маленькой  Аните
удалось сделать свою работу ярко и талантливо. Так почему же  ее  больше
не снимали?
   Сама не захотела? Поверить  невозможно,  не  родилась  еще  на  свете
девочка, которая не захотела бы сниматься в кино, если  предлагают.  Или
все-таки не предлагали? Тогда почему?
   И еще интересно, она в том фильме сама на  гитаре  играла  или  всего
лишь ловко имитировала движения пальцев? И что означает эта фотография с
саксофоном? Постановочный кадр или отражение действительности?
   Волкова принесла  чай.  Зарубин  не  ошибся,  поднос  был  из  белого
металла, равно как и посуда - чайник,  сахарница,  вазочка  с  печеньем.
Только чашки оказались фарфоровыми. И вообще, не чашки, а пиалы. Волкова
поставила поднос на овальный  низкий  столик,  потом  нагнулась,  что-то
покрутила, и столик поднялся до привычной высоты обеденного стола.
   - Никогда не понимала этой моды пить и есть за журнальными столиками,
- с улыбкой пояснила она, заметив удивление Зарубина. - Это  же  страшно
неудобно. Причем неудобно всем без исключения, но все это делают, потому
что вроде как принято.
   С этим Зарубин был в принципе согласен. Действительно, неудобно, пока
донесешь до рта чашку, доверху наполненную горячим чаем или  кофе,  есть
риск пролить все на колени, которые никуда не спрячешь. И  руки  опереть
не обо что. За высоким столом куда как надежнее.
   Зеленый чай показался ему невкусным, как и в предыдущие  разы,  когда
Сергею приходилось его пить, и он сразу же пожалел, что не попросил кофе
или сок. И как люди могут его пить, да еще в немалых количествах, целыми
чайниками выдувают!
   Волкова села напротив него, и только тут Сергей обратил  внимание  на
то, что и кресло, в котором он сидел, не было низким, иначе  ему  с  его
микроскопическим росточком пришлось бы совсем кисло. Надо  же,  как  все
продумано!
   - Я вас внимательно слушаю, - сказала Волкова, делая первый  глоточек
из пиалы.
   Она сидела,  держа  спину  очень  прямо,  доброжелательно  улыбалась.
Сергей отметил, что на ней не было никаких  украшений  -  ни  сережек  в
ушах, ни колец на изящных длинных пальцах, ни даже  тонюсенькой  цепочки
на шее.
   - Анита Станиславовна, вы давно знаете Островского? - начал он.
   - Примерно год. Нас Антон познакомил.
   - А Халипову?
   - Столько же.
   - Как вам показалось, их отношения были стабильными?
   - О, - она легко рассмеялась и осторожно поставила пиалу на  стол,  -
до тех пор, пока Юля хотела сниматься, она никуда не делась бы от Кости.
Другое дело, если бы нашелся режиссер-камикадзе,  который  решил  бы  ее
снимать.
   Но нынешние режиссеры, знаете ли, люди прагматичные, самоубийц  среди
них нет. Деньги, которые дают на съемку,  надо  отбить,  то  есть  фильм
должен быть не только закончен, но  и  хорошо  продан  в  прокат.  Никто
сегодня не станет рисковать и брать ненадежного актера. Если,  например,
актер в разгар съемочного процесса уходит  в  запой  и  срывает  график,
никто не станет ждать, пока он придет в себя.
   - А как же тогда? - удивленно спросил Сергей. - Ведь его уже взяли  и
уже часть фильма сняли.
   - Переписывают на ходу сценарий, чтобы убрать эту фигуру  из  фильма.
Приглашают дублера, которого снимают со спины или сбоку, но  так,  чтобы
лица не было видно.
   Или  вводят  в  сценарий  катастрофу,  в  которой  персонаж  если  не
погибает, то потом лежит весь в гипсе  и  бинтах,  только  глаза  видны.
Вариантов много. Но ждать, я повторяю, никто сегодня не будет.  А  уж  с
Юлей-то все было предельно просто. Если речь идет о возможном  пьянстве,
то режиссер еще готов рискнуть, потому что актер может и не сорваться  и
нормально доработать до конца. А  уж  если  речь  идет  о  характере,  о
нарушениях дисциплины, об опозданиях и внезапных отказах, то и  говорить
не о чем. Кино - это в первую очередь плановое  производство,  а  только
потом искусство, а на производстве нарушителей дисциплины не жалуют.
   - Значит, Халипова не собиралась бросать Островского?
   - Нет, конечно, у нее и в мыслях этого не было.
   - А если не бросать, но изменять направо и налево?
   Или хотя бы просто налево?
   - Это вполне могло быть. Вполне, - задумчиво повторила Волкова. - Юля
была падкой на мужиков. Вернее, не так, я неточно  выразилась.  Сами  по
себе самцы были ей не нужны, она не была нимфоманкой, насколько я  знаю.
Ей нужно было подтверждение того, что  она  любого  может  поставить  на
колени и заставить умирать  от  любви.  Она  заигрывала  со  всеми,  кто
попадался на ее пути, соглашалась на свидания, ложилась с поклонниками в
постель,  чтобы  уж  совсем  сделать  из  них  рабов,  и  на  этом   все
заканчивалось.
   Она мужчин коллекционировала, вот так будет точнее.
   Особенно интересно ей было завоевать мужчину,  у  которого  уже  есть
яркая женщина, чтобы почувствовать, что вот и такую соперницу  она  тоже
победила. Вы, наверное, не знаете, но у Островского до Юли в  любовницах
ходила сама Меркурьева. Представляете, как Юля  радовалась,  что  сумела
увести его от такой женщины!
   Сама Меркурьева! Надо  же...  Первая  красавица  российского  экрана,
ставшая  звездой  еще  лет  десять  назад  и  до  сих  пор  сияющая   на
кинематографическом небосклоне, причем с каждым годом все  ярче!  Ай  да
Юленька, ай да девочка.
   Ну что ж,  тема  развивается  по  плану,  пора  переходить  к  прямым
вопросам.
   - Но если так, - осторожно начал Зарубин, как будто лед на реке ногой
пробовал - выдержит ли, - то у Халиповой должен был быть  мощный  стимул
завоевать и Антона Кричевца. Я бы не хотел показаться  вам  банальным  и
пошлым, но соперничество с вами сделало бы честь любой женщине.
   Во как!  Он  эту  фразу  составлял,  наверное,  минут  двадцать,  все
мучился,  подбирал  слова,  чтобы  в  них  и  комплимент  содержался,  и
восхищение, и преклонение и в то же время чтобы сама фраза оказалась  бы
неловкой и нечеткой, словно спонтанной, с  ходу  выговоренной.  Кажется,
ему удалось создать нужное впечатление, потому  что  Волкова  благодарно
улыбнулась.
   - Спасибо, Сергей  Кузьмич,  я  давно  не  слышала  таких  изысканных
комплиментов. Да, вы правы. Юля кокетничала с Антоном, это понимал и  он
сам, и видели мы с Костей.
   Ну и что? Пусть девочка развлекается, мне в этой  ситуации  ничто  не
угрожало.
   - Почему? Вы так уверены в Антоне?
   - Нет, я просто знаю жизнь. Если  люди,  не  состоящие  в  браке,  не
расходятся в течение долгих лет, хотя  их  не  удерживают  ни  штампы  в
паспортах, ни дети, ни совместное имущество, это что-нибудь  да  значит,
как вы считаете?
   Чтобы такие отношения распались, нужно что-то очень, очень серьезное,
а не такая чепуха, как наша Юля.
   - Вы хотите сказать, что давно знакомы с Кричевцом?
   - Лет пятнадцать. Да, верно, пятнадцать лет. Когда мы  познакомились,
я уже была разведена, а он вообще никогда не  был  женат.  Мы  оба  были
свободны в выборе других партнеров, но тем не менее за эти годы ничто  и
никто между нами не встал. Так что делайте выводы.
   - Вы не расстались, но и не поженились, -  полувопросительно  заметил
Зарубин. - Можно спросить, почему?
   - Не видели в этом необходимости, - коротко и чуть суховато  ответила
Волкова. - Если бы я забеременела, то все, разумеется, было бы иначе.  А
так - зачем?
   Ладно, мотив  ревности  со  своей  стороны  Волкова,  таким  образом,
отрицает. Неизвестно, правда это или нет, она  баба  умная,  ведет  себя
правильно, и прежде  чем  доверять  ее  словам,  нужно  еще  много  чего
проверить. А если она лжет, то сейчас надо сменить тему, сделав вид, что
удовлетворился  ее  ответами  и  больше  в   этом   направлении   копать
неинтересно.
   -  Анита  Станиславовна,  я  вот  что  хотел  спросить...  -  Зарубин
изобразил смущение, это у  него  всегда  хорошо  получалось.  -  Вон  те
фотографии на стене... Это ведь вы, правда? Я не ошибся?
   - Не ошиблись, это  действительно  я.  Это  кадры  из  фильма,  очень
старого, вы его, наверное, не видели.
   - Так вы снимались в кино?! - Изумление  у  него  получалось  не  так
здорово, как смущение, но в целом тоже неплохо.
   - Да, один раз. В детстве.
   - А почему только один раз? Обычно если ребенок хорошо справляется  с
ролью, его начинают снимать все подряд, я в книжке читал.
   - Что вы, Сергей Кузьмич..,  простите,  можно  я  буду  называть  вас
просто Сергеем?
   - Пожалуйста, конечно.
   - Так вот,  Сергей,  это  бывает  далеко  не  со  всеми  детьми.  Это
распространенное заблуждение. Один раз снимают многих, во второй  раз  -
только каждого десятого, в третий - и того меньше.
   - А вам хотелось бы?
   - Чего?
   - Ну, дальше сниматься. Все девочки мечтают стать актрисами.
   - Не все, уверяю вас. Но у меня была в принципе другая ситуация.
   - Какая? Или об этом спрашивать неприлично?
   -  Если  хотите,  я  расскажу.  Мне  не  очень-то  приятно  об   этом
вспоминать, но вы ведь все равно узнаете. Костя Островский в курсе,  так
что если не я расскажу, так он.  Видите  ли,  Волкова  я  по  мужу,  моя
девичья фамилия Риттер. Вам это что-нибудь говорит?
   - Так вы дочь Станислава Риттера?!  -  вот  теперь  Зарубин  изумился
по-настоящему.
   Ну как же, Станислава Оттовича Риттера знала вся страна,  даже  такой
оторванный от  высокого  искусства  человек,  как  простой  опер  Серега
Зарубин, и то слышал это имя.
   Правда, ни одного полотна известного художника он с ходу  назвать  не
смог бы, но фамилия была на слуху.
   - Да, я дочь Станислава Риттера. А больше ни о чем вам эта фамилия не
говорит?
   - Нет, - честно признался он.
   - Вы никогда не слышали об актрисе Зое Риттер?
   - Нет, не приходилось. Это ваша мать?
   - Да, моя мама  была  очень  известной  актрисой,  но  она  перестала
сниматься еще в конце шестидесятых. Вернее, ее перестали снимать.
   - Почему?
   - Она, видите ли, бросила отца и вышла замуж за простого автослесаря,
когда уже была беременна от него. Мама была членом партии, а такие  вещи
тогда  не  прощали.  Кроме  того,  после  родов  она  сильно  пополнела,
перестала заниматься своей внешностью, и о ней  быстро  забыли.  Сначала
подвергли остракизму, а потом забыли. А значит, забыли и обо мне. Вот  и
все.
   В голосе Волковой Зарубин не уловил ни горечи, ни  сожаления.  Просто
рассказ, будто изложение кем-то написанного романа.
   - Вам было обидно, наверное, что вас больше не приглашали  сниматься?
- с сочувствием проговорил он.
   - Нет, - она долила чаю ему и себе, - я об этом вообще не  думала.  У
меня никогда не было мыслей, что вот теперь,  после  первого  фильма,  я
обязательно стану известной актрисой. У меня было свое хобби,  и  оно  к
кинематографу не имело никакого отношения.
   - Какое?
   - Испания.
   - Испания?  -  переспросил  Зарубин,  делая  новый  глоток  чая  и  в
очередной раз сожалея, что не попросил  чего-нибудь  другого.  -  Почему
Испания?
   - У меня крестная - испанка из Барселоны. Это она придумала мне  имя.
И мне с детства казалось, что во мне  или  течет  испанская  кровь,  или
живет дух этой страны. Я с семи лет училась играть на гитаре,  закончила
музыкальную школу. Танцую фламенко и фанданго. Свободно говорю  и  читаю
по-испански. Досконально знаю историю и культуру Испании.  Вот  это  мне
было действительно интересно.
   А кино - так, случайный эпизод из детства.
   Ничего себе Анита Станиславовна! Потрясающая тетка!
   От такой любовника и впрямь фиг уведешь. Значит, в том детском фильме
она сама  играла  на  гитаре.  А  музыка-то  была  сложная,  это  Сергей
отчетливо помнил. Не какое-то там дешевое бренчанье на  трех  струнах  с
четырьмя аккордами. С четырьмя аккордами он и сам  умеет,  поэтому  смог
оценить мастерство  юной  гитаристки.  Вот  бы  послушать,  как  Волкова
играет... И посмотреть, как она танцует...
   - Интересно, а Халипова когда-нибудь видела, как вы танцуете?
   - Странный вопрос. - Волкова  смотрела  строго,  и  Зарубин  мысленно
усмехнулся.  Ну  конечно,  она  не  поняла  его  логики,  поэтому  сразу
насторожилась. А логика-то проста как три копейки.
   - И все-таки.
   - Видела. И не один раз. Почему вы об этом спросили?
   - Сейчас скажу. А на гитаре вы при ней играли?
   - Играла. И на саксофоне тоже играла.
   - На саксофоне?
   Ага,  вот   та   фотография,   с   закатным   солнцем!   Значит,   не
постановочная...
   - Я, Сергей, и на саксофоне играю. Про рояль я уже не говорю,  это  в
музыкальной  школе  обязательно,  как  сольфеджио,  хор  и   музыкальная
литература. Так почему вы спрашиваете?
   - Я подумал, что... Халипова должна была понимать, что против  вас  у
нее нет ни одного шанса. Вы не только потрясающе красивы, вы  не  только
умны и образованны, но еще и обладаете такими талантами! На что  же  она
рассчитывала, когда заигрывала с Кричевцом?
   - Дурочка, - просто ответила Волкова и печально посмотрела на него. -
Хоть и нельзя о покойниках ничего говорить, кроме хорошего, но мы  же  с
вами не на панихиде, правда? Вы на работе, и я обязана говорить все так,
как  есть.  Костя  ее  все  время  подначивал,  дескать,  вот  научишься
танцевать, как Анита, научишься  играть,  как  Анита,  станешь  доктором
наук, как Анита, вот тогда, может, Антон на  тебя  внимание  и  обратит.
Юлька злилась ужасно, по-моему, в ней это  только  разжигало  азарт,  ей
хотелось доказать, что и без всех этих глупостей она Антона получит,  на
одной только юности и свежести.
   Хорошо, теперь еще один осторожный шаг, очень осторожный.  Тихонечко,
тихонечко... Не спугни. Зарубин.
   - Мне не хотелось бы быть неделикатным, но...
   - Спрашивайте, Сережа, не стесняйтесь.
   Ага,  уже  Сережа.  Отлично.  Волкова  совсем   расслабилась,   можно
рискнуть.
   - Я заранее прошу прощения, вопрос наверняка будет вам неприятен,  но
я обязан спросить, потому что, если не спрошу, меня  начальник  в  землю
зароет. Ничего?
   - Ничего-ничего, спрашивайте.
   - Не могло ли так получиться, что Халипова все-таки добилась своего в
отношении Антона? Ну, например, он устал от  ее  домогательств  и  решил
уступить один раз, чтобы она от него отстала.  Или  она  подловила  его,
когда он был нетрезв. Или еще как-нибудь...
   - Да, - она горько усмехнулась, - в вашем вопросе действительно  мало
приятного. Но я на него ответить не могу. Если это и случилось, то я  об
этом не знаю. Ничего более точного я вам не скажу.
   Ладно, попробуем пойти ва-банк.
   - Анита Станиславовна, почему  Кричевец  не  был  приглашен  на  день
рождения к Островскому? Они целый год работают над совместным  проектом,
они регулярно общаются, и тем не менее  ни  дома  у  Островского,  ни  в
ресторанах на двух банкетах,  ни  в  Доме  кино  на  чествовании  Антона
Николаевича не было. А