вопросов не задают. А как до дела доходит, так сразу начинаются
проблемы с памятью. Димуля, съезди к ним вместе со мной, а?
   - А что мне за это будет? - лукаво прищурился Дмитрий.
   - Что попросишь, - неосмотрительно пообещала она.
   - И попрошу. Дашь?
   - Димка! Мы же договорились.
   - Ты сама сказала: что попросишь. Я и попросил. А что, нельзя?
   - Прекрати, - сказала она сердито. - Это не обсуждается.
   - Почему? Давай обсудим. Нам было очень хорошо, я это отчетливо  пом-
ню. Не понимаю твоего упрямства.
   Настя вздохнула, сделала очередной глоток  кофе,  вытащила  сигареты.
Она не очень хорошо представляла, как правильно вести себя в такой ситу-
ации. Мужчины никогда не домогались ее, и в запасе не оказалось  вырабо-
танных и оправдавших себя приемов вежливого и не оскорбительного отказа.
   - Дима, зачем тебе это нужно? Внесешь в реестр и  поздравишь  себя  с
очередной партнершей? Никогда не поверю, что ты искренне этого хочешь.
   Он внимательно посмотрел на нее, потом улыбнулся:
   - Ты очень красивая.
   - С ума сошел! Да на меня без слез не взглянешь. Ни кожи, ни рожи. Не
валяй дурака.
   - Глупая. Кому нужна твоя рожа вместе с кожей? Я же  помню,  какие  у
тебя ноги, да и все остальное - высший класс. Я вижу, ты по-прежнему все
свои достоинства успешно прячешь, ходишь в джинсах и свободных свитерах.
Кого другого ты этим, может, и обманешь, но не меня. Я-то тебя видел.
   - Ну и что из этого? Ты хочешь уложить меня в постель, потому  что  у
меня ноги красивые?
   - И грудь тоже. И вообще ты замечательная любовница. Поэтому  что  бы
ты ни говорила, я буду предпринимать все новые и новые попытки, пока  не
добьюсь своего. Предупреждаю честно, чтобы потом ты не ныла. Да не смот-
ри ты на меня с таким ужасом! Я пошутил. Если ты хочешь, чтобы мы закры-
ли тему - так тому и быть.
   - Меня от твоих шуток в дрожь бросает, - пробормотала Настя.
   - Не в дрожь, а в краску, - уточнил он. - Не сердись, Настюха, это  у
меня юмор такой. И манеры плохие. Просто, если женщина мне  нравится,  я
никогда этого не скрываю. Ты хочешь ехать прямо сейчас?
   - Да, если ты можешь.
   Она была благодарна Захарову за резкую смену темы. Не умеет она  под-
держивать такие скользкие разговоры. Нет, не совсем так... Если  бы  она
сейчас играла, притворялась роковой  женщиной,  предварительно  одевшись
соответствующим образом и сделав тщательный макияж, то вполне  могла  бы
провести беседу на высоком, как говорится, уровне, быстро найти  изящные
и не обидные ответы и даже заставить собеседника смутиться. Но тогда это
была бы уже не она, а та женщина, которую она изображает.  А  сама  она,
Настя Каменская, совершенно не привыкла к тому, что мужчины проявляют  к
ней интерес. Ну в самом деле, какой может быть интерес у нормального му-
жика к бесполому существу в бесформенном свитере, джинсах и  кроссовках,
с бесцветными бровями и ресницами, бледным лицом и  бескровными  губами.
От отсутствия мужского интереса к себе она не страдала, ибо внимание это
было ей не нужно. Просто не интересно. У нее был Лешка,  сначала  верный
друг-одноклассник, потом такой же верный друг-любовник,  а  в  последние
два года - не менее верный муж. У нее  в  юности  были  романы,  и  даже
страстные, которые Лешка мужественно переживал втихомолку, но романы эти
не были для Насти тем главным, что полностью захватывает ум и  сердце  и
подчиняет себе всю ее жизнь. Самым интересным для  нее  были  логические
задачи, которые она с упоением решала. Каждое новое преступление - новая
задача, и работа над ней - радость, и найденное наконец верное решение -
счастье. А все остальное казалось ей второстепенным и не таким  уж  важ-
ным. Ведь если вспомнить тот эпизод с Димкой Захаровым, то он имел место
только потому, что она решила очередную задачу. Полночи крутилась на ди-
ване, перекладывала плитки мозаики то так, то эдак, и когда вдруг  нашла
единственно правильный расклад, при котором из этих плиток сложилась яс-
ная и точная картинка, для нее это была такая радость, что она не смогла
удержаться и помчалась в соседнюю комнату, где спал Дима,  чтобы  разбу-
дить его и поделиться открытием. Она была счастлива в этот момент  и  от
радости совершила глупость, не подумавши: позволила ему сделать  то,  на
что он перед этим весь вечер прозрачно намекал. Как  давно  это  было...
Летом девяносто второго, когда она выманивала на себя  наемного  киллера
Галла, убившего сотрудника милиции. Они  с  Захаровым  тогда  изображали
супружескую пару и должны были какое-то время ночевать в одной квартире.
   "Забавно, - с улыбкой подумала Настя, поднимаясь из-за столика и зас-
тегивая куртку, - похоже, Захаров - единственный мужчина, который  видит
во мне женщину и именно поэтому меня хочет, если не  придуривается,  ко-
нечно. Все остальные, которых было, честно говоря, совсем немного,  реа-
гировали на ясный ум и спокойный характер, а вовсе не на внешность,  ко-
торой я никогда не могла похвастаться".
   Машина у Дмитрия была хорошая, дорогая. Настя вспомнила, что пять лет
назад он ездил на "Жигулях". Даже номер вспомнила.
   - А что, охранная деятельность приносит неплохой доход, -  прокоммен-
тировала она. - Твой транспорт стал существенно дороже.
   - Так и я стал лучше, - тут же отозвался Захаров. - Старше,  умнее  и
опытнее. Во всех отношениях.
   - Димка!
   - Что ты, что ты, - замахал он руками, - я ничего такого  в  виду  не
имел,  только  навыки  профессиональной  деятельности,  которые  усовер-
шенствовались и потому стали оплачиваться гораздо лучше. А ты уж  готова
подумать Бог знает что.
   Он засмеялся и слегка обнял Настю, быстро проведя рукой по ее спине и
талии.
   - Что бы ты ни говорила, все-таки ты чертовски хороша,  Каменская.  И
если бы не слово джентльмена, которое я, как дурак, тебе дал, я бы изна-
силовал тебя прямо в машине.
   - Но ты его дал, - напомнила Настя, осторожно высвобождаясь и  отсту-
пая на шаг.
   - Я ж говорю - дурак. Садись, поехали.
   Ну вот, наконец-то я увидел того, ради кого моя  жена  решила  спасти
наше совместно нажитое имущество от раздела. Этого мужика можно было  бы
считать достойным соперником, если бы не одно "но". Он готов взять  Вику
вместе с деньгами, половина из которых  принадлежит  мне.  То  есть  мо-
ральной чистоплотностью он, вероятно, не страдает. И Вика не может этого
не понимать, она никогда не была дурой, напротив, сколько я ее знал, моя
жена очень трепетно относилась к подобным вещам. Достаточно вспомнить, с
каким мужеством и достоинством она терпела выходки моей матушки. Я,  бы-
вало, срывался, орал на мать, но Вика каждый раз меня одергивала и кори-
ла. "Она больной человек, Саша, - говорила жена, - ты должен  это  пони-
мать и быть терпимым. В конце концов это твоя мать, она  тебя  любит,  и
этого достаточно. А меня любить она вовсе не обязана, я ей  чужой  чело-
век, и ты не имеешь права требовать от нее, чтобы она хорошо ко мне  от-
носилась". Вика, Вика... Ты всегда была такой  доброй,  разумной,  такой
чудесной, и я так тебя любил. Что же произошло? Почему ты хочешь забрать
себе все, с таким трудом добытое и нажитое, и бросить к ногам этого рос-
кошного красавца?
   Вероятно, он лучше меня, вот и все. Никаких других причин нет,  но  и
этой вполне достаточно. Может быть, ты так его хочешь, что  умираешь  не
то что от его прикосновения, а от одной мысли о  нем.  Такое  бывает,  я
знаю. Я и сам когда-то точно так же умирал при мысли о Вике.
   Сегодня программа в эфир не пошла, руководство  телеканала,  которому
мы продаем нашу передачу, принесло извинения: в связи с очередным парла-
ментским скандалом понадобилось время для дополнительного  блока  новос-
тей. Поэтому вместо того, чтобы находиться в студии, как предполагалось,
я отправился в свой любимый книжный магазин, в который  не  заходил  уже
несколько месяцев. Времени на то, чтобы читать, в последнее  время  было
немного, если я выкраивал несколько свободных часов, то предпочитал про-
водить их с Викой и с друзьями, а теперь я вдруг понял, что  нуждаюсь  в
книгах. До меня даже не сразу дошло, что  происходит,  и  только  спустя
несколько дней я вдруг сообразил, что не могу и не хочу больше  общаться
ни с кем. Все меня раздражают. Только книги остались.
   Так вот, сел я в машину и отправился в центр  Москвы.  В  магазине  я
провел добрых полтора часа, переходя в зале самообслуживания  от  одного
стенда к другому, снимая с полок книги, листая их, читая аннотации и на-
угад открытые страницы. Выбрав несколько изданий и оплатив их, я  вышел,
но никуда не поехал, а прошел полквартала пешком до  бара,  где,  как  я
знал, варили изумительный кофе и подавали отличную пиццу. Вика тоже этот
бар любила, мы часто бывали здесь. Чему же удивляться: именно там я ее и
увидел. Вместе с моим "достойным соперником". Они с аппетитом ели пиццу,
запивая ее светлым пивом, и оживленно разговаривали. Пиццу запивать  пи-
вом - для этого надо совсем ничего не  понимать.  Для  пиццы  существует
кьянти, замечательное красное вино, и Вике оно всегда  очень  нравилось.
Но, очевидно, у ее кавалера были несколько иные представления. Я бы ска-
зал, представления деревенские. Ну ладно, смягчим формулировку:  провин-
циальные.
   Народу было много, большой зал набит почти битком, и они меня не уви-
дели. Я не особенно старался прятаться, нашел свободный столик, взял ко-
фе и принялся листать только что купленные книги, то и дело кидая взгляд
на воркующую парочку, которая меня не замечала.
   Странно. Вика всегда казалась мне очень красивой. Я не  романтический
юнец и понимаю, что абсолютного критерия красоты не существует. Вика бы-
ла красивой именно для меня, никакая другая женщина мне не  была  нужна,
но это вовсе не означало, что ее должны были считать красавицей все муж-
чины поголовно. Мне она нравилась, и этого было достаточно. Но сейчас  я
пытался увидеть ее глазами этого дорого одетого красавца  и  приходил  в
недоумение. Зачем она ему? Что он в ней нашел? Никакая Вика не  красави-
ца, у нее самая обыкновенная, даже  простоватая  внешность,  да  и  годы
привлекательности не прибавляют. Сорок - они и есть сорок.  Не  старуха,
конечно, но юной прелестной свежести нет и в помине. Лицо усталое,  под-
бородок начал отвисать, спина "поплыла". Зачем она ему?
   Впрочем, вопрос был чисто риторическим. Реформы реформами, а проблемы
остались. Я тысячи раз видел такие ситуации и таких мужиков.  Провинциал
без гроша за душой и без профессии, позволяющей зарабатывать  деньги,  а
хочет жить в Москве, в хорошей квартире в центре  города,  и  ездить  на
иномарке. Да и как ему этого не хотеть, если с кино - и телеэкранов он с
самого детства видел эту красивую жизнь и мечтал о  ней,  с  отвращением
волоча ноги по раздолбанным тротуарам родного городка (а то  и  деревни,
где тротуаров вообще нет, а горячая вода, сортир в доме и телефон до сих
пор остаются несбыточными мечтами). На последние бабки он покупает доро-
гие шмотки и едет покорять столицу, точнее ее истосковавшихся по "краси-
венькому" состоятельных обитательниц. Дарит цветы, смотрит в глаза,  го-
ворит нужные слова и вовсю старается на сексодромах. Глядишь,  какая-ни-
будь да и клюнет.
   И Вика клюнула. Я еще раз взглянул на нее  и  внезапно  подумал:  как
некрасиво она ест. Почему я раньше этого не замечал? Или  это  появилось
только в последнее время?
   Мне захотелось уйти из бара, но я трусливо остался. Пока здесь  Вика,
наемник меня не убьет. Если это случится, всех присутствующих задержат и
начнут разбираться, и очень скоро выяснится, что одна  из  посетительниц
не кто иная, как моя родная супружница, которая находилась  здесь  поче-
му-то не со мной, а с совершенно посторонним мужчиной. Еще шаг - и выяс-
нится, что это ее любовник. Следующий шаг - и зародится подозрение,  что
неверная жена хотела избавиться от надоевшего мужа.  Нет,  так  дело  не
пойдет. Вика не дура, да и киллер, надо думать, не на помойке  себя  на-
шел.
   "Достойный" встал из-за стола и направился к двери, ведущей в  туале-
ты. Понятное дело, пописать захотел, вон пива-то сколько выхлестал.  Ви-
ка, оставшись одна, судорожно схватила сумочку, вытащила пудреницу и на-
чала поправлять косметику. Ах ты Боже мой! Сидела, видно, как  на  игол-
ках, опасаясь, что лицо блестит, но не посмела в его присутствии достать
зеркало и привести себя в порядок. А он, однако, парень простой, захотел
в туалет - и пошел, стесняться не стал. Я хорошо знаю свою жену, она  ни
за что не пойдет в туалет в такой  ситуации,  будет  мучиться,  терпеть,
умирать, но не пойдет. Почему-то ей это кажется неприличным. А  что  тут
неприличного? Организм функционирует, как ему положено. Закон природы. Я
даже почувствовал что-то вроде симпатии к ее любовнику: парень без комп-
лексов. А Вика всю жизнь страдает от своей жирной  кожи,  но  стесняется
припудриваться в присутствии мужчин. А уж о том, чтобы спросить, где ту-
алет, и речи быть не может. Дурочка...
   Я поймал себя на мысли о том, что совершенно не думаю о погибших  ре-
бятах, Вите и Оксане. Наверное, если бы не грядущая смерть от  руки  за-
казника, я бы переживал, ломал голову над тем, кому понадобилось подкла-
дывать в Витину машину взрывное устройство, может быть,  даже  начал  бы
бояться, что и до меня доберутся. Но поскольку до меня,  как  выяснилось
совершенно случайно, уже и так добрались, то ни чужая смерть, ни тем бо-
лее чужая жизнь меня больше не интересуют.
   Ладно, хватит прятаться за Викину спину. Она хоть и "поплывшая",  как
я только что заметил, но все-таки женская.  Надо  уходить  отсюда.  Кофе
свой я уже выпил, а наличие в нескольких метрах от себя собственной жены
с любовником радости не прибавляет. Конечно, пока  Вика  рядом,  я  буду
жив, но это не основание для того, чтобы держаться за ее  юбку  двадцать
четыре часа в сутки. Кстати о юбке. Что-то я раньше ее на Вике не видел.
Новая, что ли? Естественно, все женщины, заведя любовника, начинают  об-
новлять гардероб, хотят понравиться, произвести впечатление. Мужу, по их
представлениям, нравиться не обязательно, он уже и так  муж,  никуда  не
денется, при нем можно ходить лахудрой, с намазанным кремом  лицом  и  в
старом халате. Господи, как я изменился за последнее время! Вика  в  до-
машнем халатике всегда казалась мне такой родной, теплой и уютной, а ле-
чебные мази и кремы на ее милом личике приводили меня  в  умиление:  она
изо всех сил борется с жирным блеском кожи, чтобы хорошо выглядеть.  Те-
перь я готов был ненавидеть ее за эту простоту.
   Протискиваясь к выходу, я бросил последний взгляд на их столик.  Кра-
савец уже справил нужду и снова с удовольствием потягивал пиво из  высо-
кой кружки, а Вика что-то ему рассказывала. Интересно, о чем  они  могут
разговаривать? Что между ними общего? Постель - это само собой, особенно
в период взлета эмоций, но ведь в сутках двадцать четыре часа, и  нельзя
их полностью занять сексом. В оставшееся время приходится общаться.  На-
читанная, образованная, тонкая Вика - и этот провинциальный донжуан, ко-
торый за всю жизнь прочитал небось полторы книжки,  одна  из  которых  -
правила дорожного движения, и еще половинка -  расписание  автобусов  до
ближайшего райцентра.
   Проезжая по Тверской, я заметил растянутый над проезжей частью транс-
парант "Мирей Матье в Кремле" и поймал себя на том, что даже не  посмот-
рел на даты концертов. Еще месяц назад, увидев на афише  ее  имя,  я  бы
запрыгал от радости и немедленно помчался бы узнавать, когда и где будут
продавать билеты. Мирей Матье, певица нашей с Викой молодости, мы  поку-
пали пластинки с ее записями, мы сделали все  возможное  и  невозможное,
чтобы попасть на ее концерт в Большом театре много лет назад. Из газет я
знал, что после смерти своего постоянного продюсера Матье  три  года  не
выступала, и при обычном течении событий я просто не смог бы не захотеть
послушать ее после такого трагического перерыва. А  теперь  какой  смысл
думать об этом? Даже если концерт состоится уже завтра, я все равно могу
не дожить до него. Завтра... Для меня это слово утратило смысл, я перес-
тал его понимать и чувствовать. У меня нет завтра, есть только  тот  мо-
мент, в котором я живу. Пока еще живу. Может быть, в следующую секунду я
уже прекращу это глупое и бессмысленное занятие.
   До дома, как ни странно, удалось добраться вполне благополучно.  Вяло
бродя по квартире, я окидывал взглядом такие знакомые, любовно выбранные
вместе с Викой вещи и все пытался понять, неужели можно ради них  забыть
и перечеркнуть те годы, которые мы прожили с ней. Ведь  нам  было  очень
хорошо, мы почти не ссорились, мы любили друг друга. А может быть, я се-
бя обманываю? Это я любил Вику, а она всего лишь терпела  меня,  ожидая,
когда из способного небесталанного журналиста наконец вылупится человек,
умеющий делать деньги и обеспечивающий ее безбедное  существование.  Что
ж, следует признать, что она своего дождалась. Наверное, в самом  начале
она и не ожидала, что я смогу делать такие деньги. За последний  год  мы
скопили достаточно для того, чтобы вообще больше не  работать  ни  одной
минуты и жить долго и счастливо, хотя и без роскоши, но  в  достатке  до
глубокой старости. Часть этих денег предназначалась для моей матери. Она
еще относительно молода, всего шестьдесят семь, сердце здоровое, так что
век ей уготован отнюдь не короткий, но она совсем сумасшедшая и жить од-
на не может. Надо или помещать ее в больницу,  или  нанимать  постоянную
сиделку-компаньонку с проживанием. И то, и другое стоит отнюдь не  деше-
во, но я должен это сделать. Мы с Викой много раз говорили  об  этом,  и
мне казалось, она относилась к моей идее с пониманием и  одобрением.  Но
теперь я начинаю думать, что это было совсем не так. Она умело притворя-
лась, а внутри у нее все кипело при мысли о том,  что  ей  придется  де-
литься с этой ненавистной свекровью, на которую было  потрачено  столько
нервов и душевных сил. Она все предусмотрела, даже то, что  при  разделе
имущества через суд мне присудят не половину, а большую часть, поскольку
на моем иждивении находится нетрудоспособный инвалид. А если я умру,  ни
с кем делиться не придется, Вика не обязана опекать мою мать.
   Я могу спасти свою жизнь, просто уйдя от жены и оставив ей все. Маши-
ну, квартиру со всем, что в ней есть, деньги. Тогда она меня не тронет и
будет жить в любви и финансовом согласии со своим провинциалом. Но я-то,
я как буду жить? На что? Возвращаться к сумасшедшей  матери,  которая  с
утра до вечера орет по любому поводу и без повода, потому что таинствен-
ные голоса ей нашептывают всякие мерзости о происках сионистов и о  при-
лете инопланетян, и она с упоением обсуждает эти проблемы сама с  собой?
Ни за что. Лучше сразу в крематорий. Рядом с матерью  я  не  могу  нахо-
диться дольше двух минут. А если не возвращаться на старую квартиру,  то
где жить? И на что? Витя с Оксаной погибли, денег  программа  больше  не
получит, потому что только они умели эти деньги добывать, так что с  те-
левидением придется проститься в самое ближайшее время. "Лицо без грима"
умрет самое позднее недели через три-четыре. Снова заняться  журналисти-
кой? Можно, но денег это принесет ровно столько, чтобы не  сдохнуть  под
забором от голода. А все остальное где взять? Жилья нет. Машины  нет,  а
журналист без машины - это почти смешно, он же ничего успевать не будет.
И что тогда делать с матерью, на какие средства помещать ее  в  больницу
или нанимать сиделку? Остается только один способ  выжить:  ввязаться  в
какой-нибудь криминал. Это может принести быстрый и  неплохой  доход,  а
через очень короткое время - долгий и нехороший срок в тюрьме.
   Нет, добровольный уход без раздела имущества - не выход из положения.
Придется влачить такое существование, что лучше уж вовсе не  жить.  Что,
собственно, я и собираюсь сделать.
   Вика явилась, против ожиданий, совсем не поздно, примерно за  по