отребует. Он ей вообще слово поперек сказать не смел,
такую власть она над ним забрала.
   Рабам, как показывает история, не приходит в голову устраивать забас-
товки и демонстрировать неповиновение. Они поднимают бунт и убивают  хо-
зяев. Наверное, именно этим отличается рабская психология от  психологии
свободного человека...
   Он снова мучился в своем кошмарном сне и проснулся весь в поту.  Часы
показывали половину седьмого утра. Нет смысла пытаться уснуть снова, все
равно через полчаса зазвенит будильник и придется вставать, готовить се-
бе завтрак и тащиться на ненавистную, давно опостылевшую работу. Ничего,
он еще помучается несколько месяцев, а потом рванет  когти  в  свободную
богатую жизнь.
   Виталий уже вышел из душа и жарил на кухне  яичницу,  когда  раздался
звонок в дверь. Кого принесло в такую рань?
   - Кто там? - осторожно спросил он.
   - Шкарбуль Виталий Юрьевич?
   Откройте, пожалуйста, милиция.
   Опять небось вопросы задавать будут. Все никак преступника не найдут,
который мать с отчимом грохнул. Ну пусть ищут, это их обязанность.
   Он щелкнул замком, открыл дверь и сразу понял, что на этот раз вопро-
сов задавать ему не будут.
   Миновали новогодние праздники и Рождество, все приказы были  подписа-
ны, и майор Образцова приступила к  работе  в  следственном  комитете  в
Москве. В конце января кто-то из новых коллег остановил ее в коридоре.
   - Татьяна Григорьевна, вы ведь раньше в Петербурге работали?
   - Да.
   - Новость знаете? У вас там против группы сотрудников дело возбудили.
Там, оказывается, целая организация была с участием работников милиции и
судмедэкспертов. Втирались в доверие к одиноким  старикам,  убивали  их,
эксперты давали заключение о естественной смерти, а соучастники из нота-
риата делали генеральные доверенности с поддельными подписями владельцев
квартир. Лихо, да?
   - Да, - согласилась Татьяна, - лихо.
   Действительно, лихо. Не зря слушок был, что эту банду никому не  пой-
мать. Как тут поймаешь, когда  свои  же  милиционеры  прикрывают.  И  не
вскрылось бы, если бы жадность не одолела, если бы не позарились на лег-
кую добычу. Был бы Суриков похитрее, не путался в  показаниях  -  и  все
сошло бы гладко.
   От такой банды ноги не унесешь. И Суриков не уберегся бы, если бы она
оставила его в Питере. Так что же все-таки важнее, интересы правосудия и
справедливости или человеческая жизнь?
   Нет ответа...
   Декабрь 1996 г.



   Маринина А. Б.
   Смерть ради смерти

   Изд. ЭКСМО-Пресс, 1998.
   OCR Палек, 1998 г.


   Глава первая

   Ольга Красникова в сердцах швырнула на рычаг телефонную трубку.
   - Опять? - хмуро спросил муж.
   Ольга молча кивнула. Вот уже две недели какой-то человек одолевал  их
телефонными звонками, угрожая рассказать их сыну Диме о том, что они его
когда-то усыновили, если Красниковы не заплатят ему десять тысяч  долла-
ров.
   - Хватит, Оля, надо поговорить с Димой. Нельзя скрывать это до беско-
нечности.
   - Да ты что? - всплеснула руками Ольга. - Как же  мы  ему  расскажем?
Нет, ни за что!
   - Как ты не понимаешь, - разозлился Павел Красников, - мы  не  должны
позволять себя шантажировать. Мы же повесим себе ярмо на шею  на  долгие
годы. Где мы возьмем такие деньги? А если он и дальше  будет  требовать?
Из дома начнут исчезать вещи, мы станем экономить на еде и на всем необ-
ходимом. И как мы это объясним сыну?  Все  равно  придется  рассказывать
правду.
   Ольга тяжело опустилась на стул и заплакала.
   - Но... я не знаю, как... Такой возраст... Ты же видишь, как ему сей-
час трудно, у него ломается характер. Эта история с джинсами...  Как  он
отнесется, если мы ему расскажем? Паша, я боюсь. Может, не надо  расска-
зывать?
   - Надо, - жестко ответил Павел. - И я сделаю это немедленно.
   Он решительно вышел из кухни, оставив плачущую жену в одиночестве.
   Пятнадцатилетний Дима сидел в  своей  комнате  за  уроками.  Высокий,
нескладный, он со своей длинной, по-детски тонкой шеей и ботинками сорок
четвертого размера был похож на страусенка. Всегда  был  тихим  домашним
мальчиком, и вот, пожалуйста, эта дурацкая и совершенно непонятная исто-
рия с джинсами, которые он пытался украсть в магазине. Попался он  сразу
же, его схватили за руку продавщицы, тут же вызвали  милицию,  составили
протокол, а паренька отправили в камеру. Ольга  с  Павлом  подхватились,
заняли денег, заключили соглашение с  адвокатом,  который  взялся  быст-
ренько вытащить мальчика если уж не из уголовного дела, то  хотя  бы  из
камеры. Родители долго ломали голову над тем, что же вдруг  случилось  с
их домашним, тихим и послушным сыном. Сам  Димка  ничего  членораздельно
объяснить не мог. Было это четыре месяца назад, и с тех пор Дима Красни-
ков стал еще тише, еще послушнее, даже учиться стал вроде получше. Похо-
же, он и сам не понимал, что на него тогда нашло...
   Павел решительно вошел в комнату сына и уселся на диван.
   - У меня к тебе серьезный разговор, Дмитрий.
   Мальчик оторвался от тетрадки и с опаской поглядел на отца.
   - Ты, наверное, не знаешь, но у нас с  мамой  неприятности,  -  начал
Красников.
   - Это... из-за тех джинсов? - робко предположил Дима.
   - Нет, сынок. Нам вот уже две недели звонит какой-то человек и  вымо-
гает деньги. Большие деньги, десять тысяч долларов.
   - За что?! - ахнул Димка. - Вы что, преступники?
   - Как тебе не стыдно, Дмитрий, - строго произнес Павел. - Ты и в мыс-
лях не должен такого допускать. Дело в другом. Ты помнишь, что у  твоего
дедушки Михаила, маминого отца, был брат Борис Федорович? Он был намного
старше твоего дедушки и умер, когда ты еще не родился?
   - Да, вы мне рассказывали. Я и фотографии видел в альбоме.
   - А ты знаешь, что у дяди Бориса, вернее, у дедушки Бориса была  доч-
ка, Вера?
   - Да, мама говорила, что она тоже умерла давно.
   - Так вот, она умерла, когда рожала сына. Его назвали Димой.
   - Как меня? - удивился мальчик.
   - Не КАК тебя. Просто - ТЕБЯ.
   Дима нахмурился и сосредоточенно уставился в лежащий перед ним  учеб-
ник физики.
   - Я не понял, - наконец выдавил он, не поднимая глаз на отца.
   - Твоя мама умерла, сынок, - мягко сказал Павел. - И мы тебя усынови-
ли. Пришло время рассказать тебе об этом.
   Дима снова умолк надолго, переваривая услышанное и стараясь  не  гля-
деть на Павла. Молчание становилось тягостным, но  Красников-старший  не
мог придумать, как его прервать, чтобы не причинить ребенку еще  большую
боль.
   - А мой отец? - подал голос Дима. - Он кто?
   - Ну какое это имеет значение, сынок, - ласково сказал Павел. -  Твоя
мама не была замужем, и твой отец, вполне возможно, даже не знает о тво-
ем существовании. Твои родители - мы, Красниковы. Ты был у нас на  руках
с момента рождения, ты носишь нашу фамилию, мы вместе прожили пятнадцать
с лишним лет, это ведь немало, согласись. И ты уже достаточно  взрослый,
чтобы можно было говорить с тобой открыто, не обманывая.
   - Значит, я вам совсем не родной? - упрямо спросил Димка.
   - Глупости, - отрезал Павел. - Во-первых, Вера была двоюродной  сест-
рой мамы, так что кровное родство у нас есть.  А  во-вторых,  что  такое
"родной - не родной"? Родной - это человек, которого ты любишь,  близкий
тебе, дорогой человек. А в том, что для нас с мамой ты близкий,  любимый
и дорогой, нет никаких сомнений. Так что ты в полном  смысле  слова  наш
родной сын. И не смей никогда думать по-другому.
   - Хорошо, папа, - почти шепотом ответил мальчик.
   Павел поднялся. Он был человеком добрым, но  несколько  суховатым,  и
сейчас растерялся, потому что не знал, что нужно делать дальше.
   - Тебе, наверное, нужно побыть одному, подумать над тем, что  я  ска-
зал, - неуверенно произнес он. - А я пойду к маме, она очень переживает.
   Ольга стояла на кухне с опухшими от слез глазами и нервно  перетирала
полотенцем только что вымытую посуду.
   - Ну что? - кинулась она к мужу. - Сказал?
   - Сказал.
   - И как он?
   - Трудно сказать. Думает.
   - Но он не плачет? - встревоженно спросила она.
   - Кажется, нет.
   - Ой Господи, - простонала Ольга, - за что нам такое  испытание!  Чем
мы провинились? Только бы он сейчас не замкнулся, не отошел от  нас,  не
считал нас виноватыми.
   - Ну что ты такое говоришь, - возмутился Павел. -  Почему  он  должен
считать нас виноватыми? В чем?
   - Да разве я знаю? - горестно махнула она рукой. -  Разве  можно  по-
нять, что у них в голове делается?
   Она принялась накрывать стол к ужину, достала из холодильника  сково-
роду с жареным мясом, нарезала хлеб. Через некоторое время робко  сказа-
ла:
   - Надо звать Димку ужинать. А я боюсь.
   - Чего ты боишься?
   - Не знаю. Страшно. Боюсь с ним встречаться. Может, ты позовешь?
   Павел пожал плечами и громко крикнул:
   - Сынок! Мой руки и иди ужинать!
   Голос его сорвался и прозвучал как-то хрипло и фальшиво. Он и сам  не
ожидал, что тоже волнуется, и смущенно улыбнулся жене.
   Послышались торопливые шаги, Димка шмыгнул в ванную,  откуда  донесся
шум льющейся воды.
   - Не нервничай, - тихонько шепнул Павел жене. - Все будет  хорошо,  я
уверен. Мы с тобой все сделали правильно. Если бы мы сейчас  промолчали,
дальше было бы только хуже, поверь мне.
   Когда мальчик появился перед родителями, то по его дрожащим губам бы-
ло видно, что он нервничает не меньше них. Он молча сел за стол и  начал
есть. Ольге и Павлу кусок в горло не лез. Наконец Ольга не выдержала.
   - Сынок, ты очень расстроен?
   Димка оторвался от тарелки и осторожно взглянул на мать.
   - Я не знаю. Наверное, нет. В  кино  показывали,  что  дети  начинают
биться в истерике, когда им такое говорят, ну и вообще...  Я,  наверное,
тоже должен плакать, да?
   - Что ты, сынок, плакать не нужно. Ничего же не  изменилось,  правда?
Ты все равно наш сын, а мы - твои родители. А в кино  показывают  всякие
глупости специально, чтобы нагнать напряжение.
   Павел довольно улыбнулся. Он так и знал, что  все  обойдется,  он  не
ошибся в своем Димке. И в своей Олечке он тоже не ошибся.
   - Теперь пусть нам звонит кто угодно, - бодро сказал он, - нам теперь
никто не страшен, верно?
   Но радость его оказалась преждевременной, потому что когда через  два
дня вымогатель позвонил снова, то просто-напросто не поверил  тому,  что
услышал от Ольги.
   - Нашли дурака, - нагло рассмеялся он в трубку. - Так я вам  и  пове-
рил. Пусть ваш сын сам подойдет к телефону и скажет, что он  все  знает,
тогда поверю.
   - Но его нет дома, - растерялась Ольга, которая совсем не была готова
к такому обороту. К тому же Димки действительно дома не было.
   - Конечно, как же иначе, - фыркнул шантажист. - Вот что, мамочка. Го-
товьте-ка деньги, время уговоров кончилось, послезавтра позвоню в это же
время. Чтобы все было "тип-топ". Ясненько?
   Павел, молча наблюдавший, как жена ведет  переговоры  с  вымогателем,
вдруг взорвался.
   - Все! Хватит! Наглецов надо учить. Я немедленно иду в милицию и пишу
на него заявление. Мало он нам крови попортил!
   - Да что ты, Пашенька, - попыталась урезонить его жена, - пусть  себе
звонит, мы же его не боимся. Позвонит еще какое-то время и перестанет.
   - Перестанет? А если он вздумает осуществить свою угрозу?  Он  же  не
верит, что мы все  рассказали  Диме,  и  может  попытаться  поймать  его
где-нибудь на улице, чтобы открыть ему глаза на историю рождения.  А  ты
уверена, что Димка спокойно это воспримет? Не кинется  бить  ему  морду?
Или не испугается до нервного шока? Я не хочу, чтобы этот ублюдок встре-
тил моего сына в каком-нибудь тихом уголке.
   Он выскочил в прихожую и начал быстро одеваться. Ольга рванулась было
за ним, но внезапно поняла, что муж прав. Безусловно прав.
   В кабинет начальника следственной части городской  прокуратуры  Конс-
тантин Михайлович Ольшанский входил без трепета. Во-первых, он  давно  и
хорошо знал своего начальника, а во-вторых, точно так  же  хорошо  знал,
что его собственная резкость, порой граничащая с  откровенным  хамством,
служит ему надежной защитой. Ольшанского в прокуратуре не любили и  свя-
зываться с ним боялись, хотя и отдавали должное его  профессионализму  и
безупречной юридической грамотности.
   Константин Михайлович был от природы щедро наделен мужской  красотой,
но ухитрялся при этом выглядеть  недотепой-замухрышкой,  в  вечно  мятом
костюме, плохо вычищенных ботинках, очках в старомодной, давно  поломан-
ной и наспех  склеенной  оправе.  Самое  удивительное,  что  Нина,  жена
Ольшанского, тщательно следила за его одеждой и обувью и отправляла мужа
по утрам на работу в более чем приличном виде, но уже на полпути к  про-
куратуре все ее старания шли прахом. Природу этого  загадочного  явления
не понимала ни она, ни сам Константин Михайлович, ни его близкие друзья,
а две его дочки, начитавшись научной фантастики, дружно утверждали,  что
у папы "особенное биополе".
   Вот и сейчас он стоял в кабинете начальника следственной части с  по-
нурым и несчастным видом, но вид этот мог обмануть кого  угодно,  только
не тех, кто хоть раз имел дело со старшим следователем Ольшанским.
   - Костя, мне нужно, чтобы ты из этого дела сделал конфетку.
   С этими словами начальник протянул Ольшанскому  тоненькую  папочку  с
вложенными внутрь несколькими листками.
   - Что это? - спросил Ольшанский, беря в  руки  совсем  еще  невесомое
уголовное дело.
   - Это дело о телефонном хулиганстве и вымогательстве. Некий гражданин
вымогает деньги у супругов Красниковых  под  угрозой  разглашения  тайны
усыновления.
   - Не понял.
   Константин Михайлович аккуратно положил папочку на стол,  словно  она
могла взорваться.
   - Телефонное хулиганство - не наша специальность, этим  должна  зани-
маться милиция. Чего ты от меня-то хочешь?
   - Я хочу, чтобы ты расследовал дело о разглашении тайны усыновления.
   Ольшанский открыл папку и быстро, "по диагонали" просмотрел имеющиеся
там документы.
   - Но здесь нет  заявления  потерпевших  о  разглашении  тайны.  Здесь
только жалоба на телефонное хулиганство.
   - Вот ты и возбуди дело о разглашении тайны, - сказал начальник. - Ты
следователь, тебе и карты в руки.
   Ольшанский недоверчиво глянул на него.
   - Ты можешь мне объяснить, зачем? Что ты затеял? Как вообще это  "те-
лефонное" дело к тебе попало?
   - Да не затеял я ничего, Костя. Что ты, ейбогу, во  всем  подвох  ви-
дишь. Прокурор города проводил выборочную проверку санкций, даваемых ок-
ружными прокурорами, и наткнулся на бумагу из окружного УВД  с  просьбой
разрешить прослушивать переговоры, ведущиеся с телефона,  установленного
в квартире граждан Красниковых, в связи с заявлением  последних  о  том,
что им систематически звонит неустановленное лицо и вымогает деньги  под
угрозой разглашения тайны усыновления. И ставит прокурор перед  работни-
ками милиции вполне законный вопрос: а откуда сей резвый шантажист узнал
тщательно скрываемую тайну? Не иначе, кто-то ему сказал, тем самым тайну
разгласив. А это - статья сто двадцать четвертая  "прим"  нашего  горячо
любимого и пока еще никем не отмененного Уголовного кодекса. Вот и  весь
сказ.
   - Неубедительно, - покачал головой следователь. - К тебе-то как  дело
попало? Что, эти Красниковы - знакомые нашего прокурора?  Почему  он  не
отдал дело в окружную прокуратуру?
   - Почему, почему, - проворчал начальник следчасти. - Потому  что.  Он
хочет получить образцово-показательное дело вроде учебного  пособия  для
молодых следователей, чтобы с него можно было брать  пример.  Разве  еще
пять лет назад ктонибудь мог предположить, что  нам  придется  оформлять
дела об оскорблении и клевете? Да они встречались-то раз в сто лет и шли
через суд как дела частного обвинения. А теперь сейфы ломятся от  дел  о
защите чести и достоинства. Они, конечно, не уголовные,  а  гражданские,
но надзирать-то Прокуратуре все равно приходится.  А  разглашение  тайны
усыновления - уже наш хлеб, и не сегодня завтра  эти  дела  могут  посы-
паться, как крупа из рваного пакета.
   - Откуда такой прогноз?
   - От аналитиков наших, откуда же еще.
   - А ты им веришь, что ли? - презрительно хмыкнул Константин  Михайло-
вич.
   - Ну... Не всегда, но в данном случае верю. За  деньги  можно  купить
любую информацию, и чем больше денег на руках у людей, тем чаще они  ис-
пользуются именно для этого. Это во-первых. А вовторых, разглашение тай-
ны может использоваться как хороший повод содрать с ответчика денежки за
моральный ущерб. И мы должны встретить эти иски во всеоружии, чтобы ник-
то, никакие адвокаты и судьи не смогли нас упрекнуть в том,  что  мы  не
умеем собирать доказательства и правильно их оформлять. Бывший КГБ  здо-
рово умел такие дела "шить", когда занимался проблемами разглашения  го-
сударственной тайны, а у нас навыка нет. Я хочу, чтобы ты  продумал  всю
систему доказывания по таким делам, определил  источники  доказательств,
оформил образцовые протоколы и постановления. Для этого я и  отдаю  тебе
дело Красниковых. Ты из всех наших следователей самый грамотный,  только
ты и сможешь сделать все как следует. Я  тебе  доверяю,  Костя,  доверяю
твоему профессионализму и мастерству. Я знаю, что ты меня не подведешь и
эти материалы не стыдно будет показать прокурору.
   - Польщен доверием, - ехидно ухмыльнулся  Ольшанский,  отвешивая  шу-
товской поклон. - Значит, как образцовые дела лепить, так Костя.  А  как
материальную помощь дать, так вам, Константин Михайлович, отказано. Здо-
рово у тебя выходит, ничего не скажешь.
   Начальник досадливо поморщился.
   - Ладно тебе, теперь до старости будешь мне эту  материальную  помощь
поминать. Ты же знаешь, у наших финансистов в тот момент денег не  было.
Тебе же объясняли.
   - Ну да, а тебе на премию в размере трех окладов деньги  у  них  наш-
лись. Слушай, не морочь ты мне голову. Дело возьму, поручение  твое  вы-
полню, а льстить мне и в друзья набиваться не  надо.  Вполне  достаточно
того, что ты мой начальник.
   - Ох и характер у тебя, Константин, - вздохнул начальник следственной
части.
   - Какой есть, другого на склад не завезли, берите что дают,  а  то  и
эти кончатся, - резко  отпарировал  Ольшанский,  покидая  кабинет  руко-
водства с зажатым под мышкой тоненьким досье.
   Леонид Лыков, двадцати восьми лет от роду, наполовину плешивый, а  на
оставшуюся половину весьма и весьма кудрявый, с аккуратненьким  "пивным"
брюшком и быстрыми блестящими глазками, вертелся на стуле перед Ольшанс-
ким как уж на сковородке. Несколько часов назад он был задержан, когда в
очередной раз пытался по телефону убедить Ольгу Красникову подарить  ему
десять тысяч долларов в обмен на сохранение в тайне сведений, уже  поте-
рявших свою ценность. И теперь Константин Михайлович клещами  вытаскивал
из него ответ на вопрос, а от кого же сам Лыков получил такие сведения.
   - Мне эти сведения дал Галактионов Александр Владимирович, -  потупив
глаза сообщил Лыков.
   - Зачем? С какой целью он вам их сообщил? Вы должны были поделиться с
ним деньгами, которые намеревались получить от Красниковых?
   - Не, - возмущенно протянул Лыков, - Галактионов не по этой части.  У
меня долги были, вот он и посоветовал, как можно денег раздобыть. Беско-
рыстно, между прочим.
   - А он сам откуда узнал об усыновлении?
   - А я знаю? - ответил Лыков вопросом на вопрос, выразительно  пожимая
плечами.
   - Вы не спрашивали его об этом?
   - Не-а. Какая мне разница? Я первый раз позвонил и по реакции  понял,
что он не обманул.
   - И вы даже не предполагаете, откуда у него могли появиться эти  све-
дения? Припомните, Лыков, может быть, из его слов можно было понять, что
это его знакомые или родственники? Ну, подумайте как следует.
   - Да чего думать-то! Точно вам говорю, не знаю. Я  к  нему  подъехал,
мол, нельзя ли занять у него под проценты денег месяца на три,  а  он  и
говорит, что у него не благотворительный фонд, а если мне деньги  нужны,
то вот по такому-то телефончику можно