адежды,  и  это  даже
наполняло меня гордостью. Кровь нашего рода давала себя знать,  несмотря  на
неправильное воспитание, точнее, отсутствие такового, со стороны моей первой
жены. Она сама так и осталась полуграмотной легкомысленной дурочкой, и я  не
без оснований опасался, что на Александре скажется ее дурное влияние. Однако
сын при первой после длительного перерыва встрече  мне  понравился,  он  был
увлечен идеей, у него был вполне сформировавшийся  стойкий  интерес,  и  при
таких отличных задатках из  него  мог  получиться  превосходный  специалист,
уникальный и широко известный, за которого  мне  не  было  бы  стыдно  перед
предками. Правда, Александр наотрез отказался начинать раннюю  специализацию
и переходить в школу с  биологическим  уклоном,  и  это  меня  огорчило,  но
надежда  не  покидала  меня.  В   конце   концов,   я   тоже   закончил   не
физико-математическую школу, а языковую, с углубленным изучением немецкого и
со вторым иностранным языком, но это ведь не помешало мне с  первой  попытки
поступить в технический вуз и с блеском окончить его.
   Я строго контролировал развитие сына, проверял его успехи  не  столько  в
учебе, сколько в избранной специальности, и на протяжении нескольких лет мне
казалось,  что  все  должно  получиться.  Тем  не  менее,  несмотря  на  все
приложенные мною усилия, Александр не захотел продолжать образование и  даже
не попытался поступить в вуз. Он ушел служить в армию, а я набрался терпения
и ждал его возвращения. Я был уверен, что  армия  научит  его  уму-разуму  и
выбьет  из  головы  дурь,  он  придет   домой   повзрослевшим   и   осознает
необходимость учиться. Два года напрасных и глупых иллюзий...  Сын  вернулся
действительно повзрослевшим, но это выражалось лишь в том, что  он  научился
разговаривать резко и грубо. Очень скоро я понял, что  мне  не  удастся  его
переломить, он такой же умственно ленивый, как и его мать, и так же, как она
сама, не испытывает интереса к  систематизированным  глубоким  знаниям  и  к
собственной карьере.
   Разочарование было болезненным, на сына потрачены годы и усилия,  которые
не дали результата. Если бы я мог это предвидеть, я не стал бы возлагать  на
него столько надежд, вместо этого я попробовал бы найти себе еще одну  жену,
которая родила бы мне ребенка, и уж этого ребенка я никому не  отдал  бы  на
воспитание. Но я снова ошибся...
   Возвращение Александра из армии и мой разрыв с ним совпали по времени  со
свертыванием научных исследований  в  области  новых  технологий.  Конверсия
коснулась не только оборонного производства, но и  научных  разработок.  Мою
лабораторию сначала сократили на тридцать процентов, потом еще на пятьдесят,
потом вовсе закрыли. Я, со всеми своими знаниями и опытом, оказался не нужен
своей Родине, а ведь я так любил ее и продолжал любить.
   Сначала я даже не осознал масштабов катастрофы.  Трудности  казались  мне
временными и несерьезными, но чем дальше - тем больше я убеждался,  что  мое
научное  направление  закрывается  за  ненадобностью  и  нет   ни   малейших
перспектив на его возрождение. "Ну и что,  -  уговаривал  я  себя,  -  можно
сменить специальность, можно найти себе применение, чтобы это шло  на  благо
Родины". Но со сменой специальности все оказалось не так просто, как я думал
вначале. Наука сокращалась всюду, и те, кому удалось уцепиться  и  остаться,
вовсе не жаждали уступать свое место мне.  И  потом,  у  меня  была  научная
гордость. В своей отрасли я достиг  больших  высот,  я  составил  себе  имя,
признанное не только в нашей стране, и что же теперь, я должен отказаться от
всего этого только ради куска хлеба? Или начать  интриговать,  задействовать
связи и знакомства, чтобы выбить себе место, равное тому, которое я потерял?
Или согласиться на должность младшего научного сотрудника? Все эти  варианты
недостойны представителя нашего рода. И кроме того, я совершенно не  умел  и
не хотел делать то, что мне неинтересно.
   Деньги у меня были, и немалые, поэтому о проблеме куска хлеба можно  было
не задумываться. Задумался я о другом. К  чему  я  пришел?  Научная  карьера
оборвалась, и нет  никаких  шансов  на  ее  возобновление  без  того,  чтобы
поступиться своими принципами. Родине я оказался не нужен, но она в этом  не
виновата. Просто так сложилось. Теперь я не смогу окончить свои дни в  ранге
достойного продолжателя традиций рода Лисовских. И я не смог сделать  ничего
для того, чтобы мои потомки с честью поддержали эти традиции. Сын не удался,
а сегодня начинать все  сначала,  подыскивать  жену  и  растить  еще  одного
ребенка уже поздно. Пока он вырастет, я состарюсь, не успев вовремя уйти,  и
тогда меня подстережет та самая  недостойная  смерть,  которую  я  так  хочу
обмануть.
   Прошел почти год, прежде чем я со всей ясностью осознал: уже пора.  Ждать
больше нечего, нужно заниматься подготовкой своей смерти.
   Что такое смерть? Как она выглядит? Что она означает? Эти вопросы  долгое
время казались мне, воспитанному в строго материалистическом духе, праздными
и никчемными. Но многие годы и огромный опыт работы с техникой подсказывали,
что вдолбленное нам материалистическое учение - не более чем миф, который не
может объяснить  огромное  множество  явлений,  но  который,  сталкиваясь  с
непонятным  и  необъяснимым,  возводит   это   в   ранг   либо   научной   и
экспериментальной  ошибки,  либо   строго   секретных   сведений,   закрытых
многочисленными грифами. Мысль о неизбежности смерти сформировалась  в  моем
сознании раньше, чем вопрос о том, а что же такое, в  сущности,  смерть.  Но
поскольку вопрос возник, я должен был получить на  него  ответ,  прежде  чем
приступать к выполнению принятого решения.
   Я обложился литературой и углубился в изучение предмета. Я  читал  работы
Лаврина и Уотсона, Доброхотовой и Моуди, Ландсберга и Файе. С  удивлением  и
удовлетворением я понял, что не  одинок  в  своих  воззрениях  и  опасениях.
Особенно меня порадовал следующий пассаж:
   "Когда вы собираетесь совершить путешествие,  вы  обязательно  планируете
его, проверяете, все ли в порядке  с  билетами  и  жильем,  есть  ли  у  вас
подходящая для путешествия  одежда.  По  иронии  судьбы,  большинство  людей
совершенно не готовится к самому важному и неизбежному путешествию в жизни -
к смерти. Отсутствие такого рода  подготовки,  в  основе  чего  лежит  страх
смерти, характерно для большинства людей западной цивилизации. В восточных и
африканских культурах,  где  смерти  предшествует  тщательная  подготовка  и
существует школа умирания, дающая возможность узнать, чего  ждать,  люди  не
знают танатофобии".
   Что ж, я был прав, мысль о том, что  уход  из  жизни  нельзя  пускать  на
самотек, имеет множество приверженцев. Но число их - песчинка в  пустыне  по
сравнению с теми, кто панически и неосознанно  боится  смерти  и  потому  не
желает ни думать о ней, ни тем более готовиться к  встрече  с  кончиной.  Из
всего  прочитанного  наибольшее  впечатление  произвел  на   меня   пересказ
тибетской "Книги мертвых". Я понял, что смерть "не  более  чем  мгновение  в
бесконечном потоке опыта от "до рождения"  к  "после  смерти"  и  что,  если
сохранять спокойное и ясное состояние ума во  время  умирания,  опыт  смерти
может оказаться духовным и освобождающим, а печаль друзей  и  близких  людей
затрудняет умирание, затягивая уход души и мешая духовному освобождению".
   Таким образом,  для  правильного  ухода  из  жизни  мне  необходимо  было
соблюсти три условия.
   Первое: я должен был обучиться  науке  "осознанной  смерти",  по  Гоулду,
чтобы  суметь   продержаться   в   сознании   в   течение   всего   процесса
смерти-перехода-возрождения.   Если   следовать   этому   учению,   то   под
возрождением надо понимать возникновение сознания заново  на  более  высоком
уровне существования. Во время "перехода" интеллект подвергается разложению,
и необходимо иметь глубокую подготовку, чтобы не  оказаться  ошеломленным  и
бессознательно перенесенным в новое  рождение.  Гоулд  полагал,  что  именно
различия в уровне подготовки и объясняют, почему  одни  люди,  побывавшие  в
состоянии клинической смерти, способны пережить некоторый опыт и потом о нем
рассказать, а другие - нет. Я нашел труды Гоулда на английском и немецком  и
тщательнейшим  образом  проштудировал  их,  внимательно  и  дотошно   изучая
предлагаемые им методики такой подготовки.
   Второе: чтобы я мог сохранить ясность ума в критический момент, смерть не
должна быть неожиданной. Я должен точно знать время встречи с ней.
   И третье: нужно избежать печали и скорби друзей  и  близких,  собравшихся
вокруг моего смертного одра. Или у моего гроба.
   Выведя для себя эти три условия, я стал составлять план, который позволял
бы  их  соблюсти.  Наконец  план  был  готов.  Оставалось  только  подобрать
исполнителей в этом спектакле и ждать подходящего момента.

   КАМЕНСКАЯ

   До самого утра Настя и Алексей старательно делали вид, что спят, стараясь
поменьше вертеться, чтобы не разбудить другого. Около  шести  утра  Чистяков
все-таки уснул. Услышав его ровное дыхание, Настя осторожно выползла  из-под
одеяла, вытащила из шкафа очередной  "ненадеванный"  костюм  и  на  цыпочках
прокралась в кухню. Плотно закрыв двери в комнату  и  в  кухню,  она  наспех
выпила две чашки кофе, выкурила три сигареты,  оделась,  сделала  макияж  и,
стараясь не шуметь в прихожей, вышла из дома.
   В семь утра в субботу улицы были совсем пустынны. Дождь, моросивший  весь
вчерашний  день,  прекратился,  облака  понемногу  рассеивались,   и   город
напоминал еще до конца не проснувшегося  ребенка,  который  засыпал  весь  в
слезах, но поутру забыл о своем вчерашнем горе и, открыв глазенки, готовится
улыбнуться всем своим опухшим от  слез  личиком.  Настя  шла  пешком,  плохо
понимая, куда направляется, но зная, что должна дойти до метро.
   "Вот этого со мной тоже никогда не было, - думала она, неторопливо  шагая
по улице, - ранним субботним утром я не сплю в своей постели и  не  бегу  на
работу в джинсах и кроссовках, а не спеша прогуливаюсь в приличной одежде  и
туфлях на каблуках. Как хорошо дышится после дождя, пока машин  еще  мало  и
они не успели окончательно отравить атмосферу!  Кажется,  я  таким  воздухом
тысячу лет не дышала".
   Возле нее притормозил черный устрашающего вида джип.
   - Красавица, тебя не подвезти?
   Настя  повернула  голову  и  увидела  сидящих  в   джипе   троих   парней
быкоподобного вида.
   - Спасибо, пешочком дойду, - миролюбиво улыбнулась она.
   - С работы, что ли, топаешь? -  поинтересовался  тот,  который  сидел  за
рулем.
   - Да нет, для  такой  работы  я  уже  старенькая,  -  засмеялась  она.  -
Наоборот, на работу.
   - Ну гляди, а то подвезем. Мы парни бравые, нам возраст не помеха. Может,
телефончик оставишь?
   Она отрицательно покачала головой, снова улыбнулась им  и  пошла  вперед.
Джип  еще  какое-то  время  медленно  ехал  рядом,  парни  пытались  с   ней
заговорить, потом водитель на прощание пару раз нажал на  клаксон  и  рванул
вперед. "Ну надо же, - с усмешкой подумала Настя, - я, оказывается, еще могу
привлекать чье-то внимание, когда прилично выгляжу".
   В восемь утра Настя вышла из метро в центре Москвы, на  станции  "Площадь
Революции",  и  неторопливо  пошла  через   Красную   площадь   к   Большому
Москворецкому мосту. Перейдя мост, она свернула на  Кадашевскую  набережную,
потом по Большому Каменному мосту  вернулась  на  Кремлевскую  набережную  и
побрела мимо Библиотеки имени  Ленина  к  гостинице  "Националь",  потом  по
Тверской дошла до Пушкинской площади. Еще десять минут - и она  окажется  на
Петровке, в здании, где работает. Но сегодня она туда не пойдет. Сегодня она
просто гуляет, бессмысленно и бесцельно,  гуляет  именно  ради  того,  чтобы
гулять, идти куда-то, осознавая, что хорошо выглядишь, и порой ловя на  себе
заинтересованные мужские взгляды, о существовании  которых  она  уже  как-то
подзабыла.
   Ровно в девять она подошла к телефону-автомату и позвонила Ларцеву. Голос
у Володи был сонным - видно, по выходным дням он  не  утруждал  себя  ранним
подъемом.
   - Я могу приехать? - спросила Настя.
   - Угу, - невнятно промычал Ларцев. - Не спится тебе... Тебя  с  завтраком
ждать?
   - Жди, я буду через двадцать минут.
   Когда Ларцев открыл ей дверь, он был еще в халате, но чисто  выбрит  и  с
влажными после душа волосами.
   - Ну ты даешь! - охнул он, увидев Настю. - Я толькотолько в  себя  пришел
от изумления, что ты в такую рань поднялась, а ты меня вообще в шок вгоняешь
своим видом. Что это с тобой?
   - Ты же психолог, - усмехнулась  Настя,  снимая  теплый  плащ  с  меховой
отделкой, тоже когда-то привезенный  матерью  и  бестолково  провисевший  на
вешалке почти два года, - вот и ответь на свой вопрос.
   - Когда женщина резко меняет внешний вид, это означает, что она готовится
коренным образом изменить свое отношение к жизни, это всем известно.
   - Вот я и готовлюсь. Где обещанный завтрак?
   - Пошли на кухню.  У  нас  сегодня  самообслуживание,  Надюшка  уехала  с
классом на три дня на экскурсию по Золотому кольцу.
   Давно уже она не  пила  кофе  с  таким  наслаждением.  Утренняя  прогулка
пробудила в Насте здоровый аппетит, а история с пассажирами  джипа  все  еще
вызывала у нее веселье.
   - Ты представляешь, Володя, меня с утра пораньше попытались склеить  трое
юных амбалов, - сообщила она, закуривая.
   - Я их понимаю, ты сегодня выглядишь на все сто. У тебя есть новости  или
будем работать со старым материалом?
   -  Есть  шестой  труп  с  рыбкой,  деньгами  на  похороны   и   запиской.
Ознакомьтесь, сэр. -  Она  протянула  ему  принесенную  накануне  Селуяновым
записку.
   Ларцев внимательно прочел записку и покачал головой.
   - Все ясно, Настасья. Случай тяжелый, но спешу тебя  обрадовать,  это  не
патология. Он совершенно нормален. Мозги у  него  набекрень,  что  очевидно,
мышление настолько своеобразное, что привычными стереотипами его не постичь.
Но психических заболеваний, насколько я могу  судить,  там  нет.  И,  кстати
сказать, готовиться к изменениям тебе не нужно.
   Настя вскинула голову и тревожно посмотрела на него.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Только  то,  что  сказал.  Ты  же  мне  в  прошлый  раз  говорила,  что
собираешься стать седьмой жертвой этого придурка. Говорила?
   - Ну да.
   - Вот и успокойся. Он не собирается тебя убивать. У него и в мыслях  этой
глупости не было. Он  гораздо  умнее,  хитрее  и  тоньше.  Кто  стал  шестой
жертвой?
   - Юноша с болезнью Дауна.
   - Возраст?
   - Двадцать шесть.
   - У-у, для такого диагноза он уже может считаться долгожителем, - покачал
головой  Ларцев.  -  Погоди,  я  за  твоими  бумагами  схожу,  буду  в   них
поглядывать, чтобы в фамилиях и фактах не запутаться.
   Он вышел из кухни  и  через  минуту  вернулся,  держа  в  руках  справку,
подготовленную Настей.
   - Смотри, что мы имеем. Первая жертва - Надежда  Старостенко,  никому  не
нужное спившееся существо,  в  прошлом  красавица,  балерина,  кумир  многих
мужчин. Вторая жертва -  ранее  неоднократно  судимый  Геннадий  Лукин,  без
определенного места  жительства  и  без  каких  бы  то  ни  было  средств  к
существованию, больной, одинокий и опять же никому не нужный. Третья  жертва
- Валентин Казарян, обнищавший  бывший  мент,  погнавшийся  за  феерическими
доходами, а получивший шиш с маслом и по шее в придачу, живущий  на  скудную
зарплату сторожа и опять-таки никому не нужный. Четвертая жертва -  Серафима
Фирсова, восьмидесяти восьми лет, старая, больная и снова никому не  нужная.
Пятая жертва -  несчастная  молодая  женщина,  красивая  и  благополучная  в
социальном плане, но пережившая страшную трагедию и мечтающая только о  том,
чтобы умереть. О ней, заметь себе, Настасья, нельзя сказать, что она  никому
не нужна. У нее есть муж, есть родители, братья и сестры. И, наконец, шестая
жертва - неизлечимо больной от рождения юноша, который не  понимает  кошмара
своего существования, но превращающий в кошмар жизнь своих близких.  У  него
есть родственники?
   - Есть, мать. Немолодая и с кучей хронических заболеваний.
   - Вот видишь, все одно к одному. От его смерти  матери,  глядя  правде  в
глаза, одно облегчение.
   - А как же быть с грехами?  -  спросила  Настя.  -  Похоть,  чревоугодие,
гордыня, алчность - эти грехи он отработал. Что касается Ястребовой, то  она
демонстрирует собой грех праздности, то  бишь  лени.  Не  работает  вот  уже
сколько лет, живет на деньги мужа. Я думала сначала, что лень - это мое, но,
видимо, Шутник собирается вменить мне зависть. А скорее  всего  -  гнев.  Он
меня уже до ручки довел, я в любой момент могу  сорваться  на  истерику.  Но
какой грех у этого несчастного парня?
   - Да при чем тут грехи?!  Забудь  ты  о  них.  Ты  мне  поставила  задачу
нарисовать психологический портрет человека, который совершил пять... теперь
уже шесть убийств. Для этого нужно понимать,  на  кого  у  него  поднимается
рука.
   - На тех, кто грешит, - упрямо возразила Настя.
   - Слушай! - Ларцев начал сердиться. - Не ты ли мне всегда  твердила,  что
если хотя бы одно явление не укладывается в схему, то причина не в том,  что
явление неправильное, а в том, что схема неверна. Человек с  болезнью  Дауна
не может согрешить по  определению,  потому  что  не  понимает  и  не  может
понимать, что такое хорошо и что такое плохо. Раз среди жертв  Шутника  есть
такой человек, значит, не в грехах дело.
   - А в чем?
   - В смерти,  Настенька.  Общее  у  этих  людей  -  не  их  грехи,  а  тот
единственный и неопровержимый факт,  что  они  умерли.  И  будут  похоронены
достойным образом, а не брошены  в  моргах  невостребованными.  Твой  Шутник
зациклен на проблеме смерти. В своих преступлениях  он  рассматривает  ее  с
разных сторон. Вот приличный во всех отношениях Казарян, но, если он  умрет,
никто о нем не заплачет и не даст  денег  на  его  похороны.  Вот  спившаяся
Танцорка, у которой все в прошлом - и слава, и красота, и внимание мужчин, и
богемная  жизнь,  впереди  ее  ничего  не   ждет,   правда,   у   нее   куча
друзейсобутыльников и любовников, но кому нужна такая жизнь? Вот  совсем  уж
никудышный Генка  Лишай,  его,  как  и  приличного  Казаряна,  некому  будет
похоронить, и никто по нему  не  заплачет.  Вот  вполне  достойная  бабулька
Фирсова, пусть и жадная, но не опустившаяся, но ведь и ее  похоронить  будет
некому. Если она умрет, то сгниет в своей квартире, пока ее обнаружат. А вот
совсем другой  феномен  -  Светлана  Ястребова,  она  хочет  умереть,  хочет
добровольно уйти из жизни, а ей не  дают,  заставляют  лечиться,  подвергают
гипнозу, то есть мешают сделать то, чего она хочет  сама.  Она  имеет  право
самостоятельно решить свою судьбу, но никто за ней этого права не  признает.
Справедливо ли это? И вот, наконец, парень с болезнью Дауна. Зачем ему жить?
Он никому не приносит радости, наоборот, всем мешает, всем в тягость.  Более
того, он все равно не жилец. Может ли мать решить  его  судьбу?  А  он  сам?
Короче,  твой  Шутник  своими  убийствами  предъявляет  вам  разные  образцы
ситуаций, связанных с уходом человека из жизни. Теперь понятно?
   - Но зачем? Зачем он это делает?
   - Ну, Настасьюшка, ты же смотрела кино, ты сама мне эту кассету принесла,
а теперь вопросы задаешь.
   - Но фильм про убийства за грехи...
   - Да оставь  ты  их  в  покое,  грехи  эти!  -  закричал  Ларцев,  потом,
смутившись, отвернулся. - Прости,  я  после  ранения  стал  раздражительным,
иногда срываюсь. Да, фильм про  убийства  за  грехи,  но  в  нем  есть  одна
совершенно замечательная фраза, которую ты упустила. Собственно,  ради  этой
фразы все и затевалось. Шутнику нужно было, чтобы ты ее услышала и поняла. А
ты не услышала, все про грехи думала.
   - Какая фраза?
   -  "Если  ты  хочешь,  чтобы  люди  тебя  услышали,  недостаточно  просто
похлопать по пл