он с каждой неделей становится все  больше.
Тебе не понять. Это не наш карман. Если бы долг с процентами нужно  было
отдавать лично тебе из нашего собственного семейного бюджета, ты бы рас-
суждал иначе. И потом, какое право мы с тобой имеем решать  за  Михаила,
как ему поступать? Ведь это он финансирует весь проект, он полгода  без-
ропотно давал нам деньги на то, чтобы отделение  могло  функционировать,
он оплатил работу человека, который ездил по всей Европе в поисках вдовы
Лебедева, он, наконец, оплатил архив. А что мы с тобой для него сделали?
   - Он получит всю прибыль от производства лакреола. Он же миллиардером
станет.
   - Вот именно, Сашенька, получит и станет. Будущее время,  к  тому  же
неопределенное. А мы с тобой от него уже получили все, что он  нам  обе-
щал. Поэтому мы должны быть к нему терпимы. И если его чтото тревожит  и
он считает нужным обсудить это со мной, мы с тобой должны  с  этим  счи-
таться, даже если это нам неудобно.
   Она старалась следить за своими словами, чтобы не дай Бог не  обидеть
Александра, не провести ненароком разделительную  полосу  между  "ты"  и
"я", между ним и собой. Этому соблазну часто поддаются во время  ссор  и
просто тяжелых разговоров, не замечая, как полоса становится все шире  и
глубже, и если только что, ну вот пять минут назад ее можно было  просто
перешагнуть, то сейчас уже и  противоположного  берега  не  видно.  Нет,
Ольга, искушенная и в соблазнении мужчин, и в поддержании с ними хороших
отношений, за шириной полосы следила тщательно,  употребляя  всюду,  где
только уместно, слова "мы с тобой". Мы с тобой. Мы муж и жена. И что  бы
ни случилось - мы вместе. В здоровье и болезни. В беде и  в  радости.  В
нищете и богатстве. Но главным образом, конечно, в богатстве. И в славе.
Все остальное соблюдалось только для того, чтобы не сорвались  с  крючка
эти две золотые рыбки. Хотя в глубине души Ольга Решина отлично  понима-
ла, что никакой страстной любви она к мужу не испытывает, как не испыты-
вала ее и раньше. Но Бороданков был мужчиной,  которого  она  сама  себе
выбрала, которого терпеливо ждала долгие годы,  окучивая  и  пропалывая,
поливая и удобряя, как грядку с экзотическими  цветами.  Она  вложила  в
этого мужчину свою молодость, силы, душу. Она поставила цель и  добилась
ее. И обсуждать сейчас правильность постановки этой цели  она  вовсе  не
намерена. Александр Иннокентьевич Бороданков, доктор  медицинских  наук,
профессор - ее личное, персональное завоевание. И теперь у нее есть  но-
вая цель - стать женой нобелевского лауреата  Бороданкова.  Поэтому  она
будет любить своего мужа, холить его и лелеять, оберегать от неприятнос-
тей и всячески помогать в работе, чтобы в конце  концов  добиться  своей
цели. И если для этого нужно совершить преступление - что ж, она готова.
Она на все готова.
   Оборин второй день валялся в постели, вставая только для того,  чтобы
поесть или сходить в туалет. Мозг работал как заведенный, но диссертация
перестала интересовать Юрия. Он понял, что Ольга его обманула, и  только
слабость и дурнота мешали прорваться наружу клокотавшей в нем ярости.
   Вчера, когда медсестра Юля случайно проговорилась, что  муж  Ольги  -
сам профессор Бороданков, Оборин испытал такое чувство, будто его облили
ведром ледяной воды. Так бывало всегда, когда ему  внезапно  открывалась
неприятная правда. Весь день он потратил  на  то,  чтобы  вспомнить  все
мельчайшие детали, касающиеся его отношений с Ольгой.  Историю  их  зна-
комства. Ложь про ревнивого мужа, который знаком со  всеми  сотрудниками
отделения и непременно узнает, если Ольга будет встречаться с  Обориным.
Почему нельзя было прямо сказать, что муж работает в том  же  отделении?
Это выглядело бы куда более убедительным, чем сказки  про  знакомство  с
персоналом.
   На этой мысли Оборин запнулся, потому что понял: в этом что-то  есть.
Сказать ему правду о муже было бы намного разумнее и проще. Муж действи-
тельно знаком со всеми в отделении и в любую минуту  может  узнать,  что
жена не находится на дежурстве, а убежала на свидание. Почему  же  Ольга
пошла по более сложному пути? Найдя ответ на этот вопрос,  он  поймет  и
все остальное.
   К обеду Оборину показалось, что ответ найден. Правда о  работающем  в
отделении муже могла помешать только в  одном  случае:  в  случае,  если
Ольге непременно нужно было заполучить в отделение Юрия. Но  зачем?  Муж
должен быть ревнивым, поэтому встречаться им возможности нет. Единствен-
ный вариант, который, кстати, придумал сам же Оборин, - это клиника, где
работает Ольга. Но и этот вариант отпадает, если там каждый  день  нахо-
дится ее муж. Значит, факт наличия мужа рядом надо скрыть. Но  из  этого
неумолимо вытекает, что Оборин почему-то  обязательно  должен  был  поя-
виться в отделении. И к решению, которое казалось ему самому  остроумным
и оригинальным, его подвели за ручку, как маленького ребенка - к витрине
с игрушками.
   Разгневанный обманом, он мыслил четко и последовательно. Первое время
он чувствовал себя здесь  прекрасно,  потом  Ольга  сказала,  что  нужно
скрыть это от доктора, иначе не будет оснований здесь находиться. И сра-
зу же после этого Юрий стал чувствовать себя хуже. Ему что-то подмешива-
ют в микстуру. Значит, микстуру он больше пить не будет, с этим понятно.
   Потом появился Сережа, напичканный знаниями о шахматных партиях и де-
лающий какие-то совершенно идиотские ошибки. Оборин стал вспоминать сыг-
ранные с Сережей партии, но вместо этого почему-то все время вспоминал о
Тамариной машине. Образ зеленых "Жигулей" настойчиво возникал перед гла-
зами каждый раз, когда он припоминал, о чем шел разговор в  тот  момент,
когда Сережа делал очередной дурацкий ход и одним махом проваливал впол-
не приличную партию, которую можно было бы  достойно  и  не  теряя  лица
свести вничью.
   Весь вчерашний день Юрий Оборин провел в тяжких раздумьях о том, кому
же понадобилось и зачем устраивать этот грандиозный обман.  Он  понимал,
что влип в какую-то темную историю и связано это с внезапным  появлением
и исчезновением Тамары Коченовой. Чего ж  там  Томка  намудрила  такого?
Видно, что-то серьезное.
   После одиннадцати снова пришел Сережа,  неся  шахматную  доску.  Юрий
чувствовал себя не хуже, чем вчера, микстуру, которую приносили в обед и
в ужин, выливал в раковину, но предусмотрительно сказался  нездоровым  и
даже извинился за то, что будет играть, лежа в постели.
   Он решил поставить эксперимент, чтобы проверить собственные  догадки,
которые казались ему самому вполне логичными, но столь же  невероятными.
"Я заставлю его сделать ошибку точно на двадцать пятом ходу. Не раньше и
не позже, именно на двадцать пятом. Если мне это  удастся,  значит,  моя
догадка верна", - сказал сам себе Оборин.
   Сегодня он играл белыми и строил партию таким образом, чтобы к  двад-
цать пятому ходу позиции черных оказались заметно сильнее. Поддавки уст-
роил, иными словами. И с легкостью дал себя втянуть в затеянный  Сережей
разговор о странностях любви и непредсказуемости  женщин,  стараясь  при
этом не забывать считать ходы, поскольку играли они по-любительски,  без
часов и без записи.
   - Расскажи мне о своей невесте, - попросил Оборин.
   - Неужели вам интересно? - удивился Сережа.
   - А почему нет? Ты же все время расспрашиваешь меня о моих  женщинах,
значит, тебе интересно. Вот и мне тоже.
   - Ну что вы, Юрий Анатольевич, сравниваете, - рассмеялся юноша.  -  Я
вас расспрашиваю, как  подмастерье  расспрашивает  мэтра.  Впитываю  ваш
опыт, учусь у вас. А вам что толку от моей Аленки?
   - Толку никакого, тут ты прав, - согласился Юрий, отметив  про  себя,
что Сережа сделал семнадцатый ход. - А тебе  может  оказаться  полезным.
Помнишь старый анекдот о том, как муж пришел в милицию подавать  заявле-
ние об исчезновении жены? Милиционер его просит перечислить  приметы,  и
муж говорит, мол, маленького роста, ноги кривые, волосы реденькие, глаза
косят, зубы железные наполовину, голос визгливый.  Перечислял,  перечис-
лял, а потом махнул рукой и говорит: "Да ну ее, гражданин начальник,  не
ищите вы эту дуру, черт с ней".
   Сережа хохотал так заразительно, что Оборин на  какое-то  время  даже
усомнился, а прав ли он, подозревая  мальчишку  в  участии  в  заговоре.
Только люди с чистой совестью умеют хохотать так весело и  самозабвенно.
Впрочем, эксперимент на то и задуман, чтобы это проверить.
   До двадцать второго хода  Оборин  терпеливо  слушал,  какая  чудесная
Аленка, какая добрая, умная и красивая. У него оставалось три  хода  для
того, чтобы реализовать свою задумку. На двадцать третьем ходу он "неос-
торожно" открыл своего ферзя, и Сережа, конечно же,  немедленно  кинулся
атаковать. Двадцать четвертым ходом Оборин пожертвовал коня, после  чего
преимущество черных на доске стало очевидным даже младенцу. И наконец на
двадцать пятом ходу он "открыл" своего короля, создав  по  меньшей  мере
две возможности для Сережи объявить шах. Это был решающий момент, к  ко-
торому Оборин тщательно  подготовился:  шах  белому  королю  можно  было
объявить, сделав ход либо слоном, либо ферзем. Оба решения были  ошибоч-
ными, а оба таких соблазнительных  хода  вели  к  катастрофическим  пос-
ледствиям для черных, ибо две эти фигуры были краеугольными камнями обо-
роны, выстроенной для защиты черного короля, и перемещение их  по  доске
далеко вперед создавало такую брешь в обороне черных, сквозь которую мог
пролезть даже живой слон, а не то что шахматный. В принципе такой  исход
можно было легко предвидеть, если просчитать ситуацию хотя бы на три-че-
тыре хода, что было бы под силу даже не очень умелому  новичку.  И  вот,
сделав свой двадцать пятый ход, Юрий Оборин зевнул и заявил:
   - Слушай, у тебя внутри не слиплось от такого количества  сиропа?  Уж
больно сладко, даже подозрительно.
   - Но она такая, Юрий Анатольевич, я ничего не выдумываю. Она действи-
тельно замечательная девушка.
   - Ладно, жених, давай будем заканчивать разгром немцев под  Полтавой.
Я, видно, и впрямь сегодня не в форме, на  доске  черт-те  что  устроил.
Ставь мне мат в три хода, и буду отдыхать. Что-то  мне  последнее  время
нездоровится, старею, наверное.
   - Да что вы, Юрий Анатольевич, в ваши-то годы! - искренне  возмутился
Сережа. - О какой старости вы говорите? Побойтесь Бога.
   - А что ты думаешь, - уныло вздохнул Оборин. - Вот ко мне недавно моя
бывшая подружка забегала в гости, Тамара, ну помнишь, я как-то тебе  про
нее рассказывал. Так у нее за четыре месяца два сердечных приступа было,
даже "Скорую" вызывали. Она тоже все удивлялась,  мол,  молодая  совсем,
тридцать лет только-только исполнилось, а врач, который со "Скорой" при-
езжал, сказал ей, что здоровье люди набирают только до семнадцати лет, а
уж начиная с восемнадцати в основном теряют. Правда, у Томки жизнь  бес-
покойная, нервная, вечно она в какие-то передряги попадает...
   Сережа сделал свой двадцать пятый ход, конечно  же,  объявив  Оборину
шах ферзем, после чего получил мат в четыре, хода.
   Спал Оборин крепко, но не благодаря душевному спокойствию,  а  скорее
от слабости, и проспал до самого завтрака, который принес все тот же Се-
режа. По его лицу похоже было, что он до сих пор так и не  оправился  от
удивления, как это ему удалось сдать такую партию, да еще так молниенос-
но.
   - Кто тебя сегодня меняет? - как бы между прочим спросил Юрий,  когда
юноша поставил на стол поднос с едой и приборами.
   - Ольга Борисовна. А что?
   - Просто интересно. Никак я ваш график не уловлю. Вчера была Юля, се-
годня Ольга, а завтра будет эта... Ну, как ее... Ну дети-то  у  нее  все
время болеют.
   - Марина, - подсказал Сережа. - А они у нее опять болеют. Они же  по-
годки, в один садик ходят, так что если в садике заводится инфекция,  то
оба сразу цепляют.
   - А что же муж? Почему бы ему с детьми не посидеть? Боится  феминизи-
роваться?
   - Не знаю, - улыбнулся Сережа. - Он вообще немного странный,  весь  в
себе. С ним, наверное, просто опасно малышей оставлять. Знаете, есть та-
кие люди, которые не понимают разницу между малышом и взрослым. Вот Петя
как раз такой.
   - Ты с ним знаком?
   - Конечно, он же здесь работает, в лаборатории.
   Дождавшись, когда Сережа наконец уйдет, Оборин медленно встал,  прис-
лушиваясь к себе. Голова слегка кружилась, но не сильнее,  чем  вчера  и
позавчера. Ноги были ватными, и при каждом шаге его бросало в жар, слов-
но он не собственное тело перемещал в пространстве, а нес  пятидесятики-
лограммовую тяжесть, да еще в гору. Собрав все силы, Юрий заставил  себя
встать под контрастный душ, начал с горячей воды, которую поворотом руч-
ки делал то чуть прохладнее, то чуть теплее, и минут  через  пятнадцать,
когда холодная вода уже была ледяной, а горячая - кипятком, почувствовал
себя гораздо лучше.
   Аппетита не было, но он заставил себя съесть все подчистую, выпил две
чашки крепкого горячего и очень сладкого чаю, микстуру вылил в  раковину
и улегся "болеть". О диссертации он и думать забыл.
   Самое главное сейчас - набраться сил и придумать, что делать дальше.
   Сразу после десяти часов прибежала Ольга. Она нагнулась, чтобы  поце-
ловать Оборина, и он почувствовал, какая  прохладная  у  нее  кожа,  как
вкусно она пахнет осенью и свободой. Впервые за все время  пребывания  в
отделении он остро ощутил собственную несвободу.
   - Юрочка, у меня хорошие новости? - защебетала она. - Муж вчера вече-
ром срочно уехал в командировку на два  месяца.  Представляешь,  сколько
свободного времени у меня будет для встреч с тобой! По ночам будет рабо-
тать Сережа, а я только днем, раз в три дня. Все остальное время - наше!
Юрка, ты представляешь, какая удача! Собирай свои вещи, скажи Александру
Иннокентьевичу, что идешь домой, и начнем новую жизнь.
   - Интересно, - нахмурился Оборин, - а как же я объясню Александру Ин-
нокентьевичу свое желание уйти?
   - Господи, да ничего ты не должен ему объяснять! Ты находишься  здесь
до тех пор, пока нуждаешься в помощи, чтобы закончить творческую работу,
понятно? Работу закончил - все, свободен, как птица в полете.  Хочешь  -
оставайся, хочешь - уходи, на все твоя воля.
   - И он меня так спокойно отпустит? - отчего-то засомневался он.
   - А чего ему тебя держать? Зачем ты ему нужен?
   Конечно, отпустит. Когда я уйду, вызови его и скажи. Вот и все.
   - Отлично, - улыбнулся Оборин... - И ты обещаешь, что будешь все сво-
бодное время проводить со мной?
   - Обещаю. - Она снова поцеловала его, засунув руку под одеяло и  пог-
ладив мускулистые крепкие бедра. - Кстати, почему ты  лежишь?  Ленишься?
Или плохо себя чувствуешь?
   - Ленюсь, - ответил он, стараясь говорить как можно убедительнее.
   Он побоялся признаться, что плохо себя чувствует. А вдруг  Ольга  под
этим предлогом захочет дать ему какую-нибудь отраву или, еще хуже,  сде-
лать укол? По крайней мере никто не контролирует, как он пьет  микстуру.
А с другими лекарствами этот номер может не пройти.
   - А как твоя диссертация?
   - Прекрасно. Осталось совсем немного - и вторая глава готова.
   - Ну что ж, - Ольга ласково провела ладонью по его лицу, - тем лучше.
Дописывай скорее, и займемся друг другом. Идет?
   Она снова склонилась над ним и поцеловала, на этот раз долго и умело,
так что у Оборина дух захватило. Когда она ушла, он долго смотрел на об-
шитую деревом дверь, что-то прикидывая в  уме,  потом  решительно  нажал
кнопку вызова врача. Доктор Бороданков появился минуты через три.
   - Слушаю вас, Юрий Анатольевич, - встревоженно сказал  он.  -  Что-то
случилось?
   - Ничего, Александр Иннокентьевич, все в полном порядке. Хотел побла-
годарить вас за великолепный уход и режим и предупредить, что  завтра  я
хочу вас покинуть.
   - Вот как? - удивился врач. - А почему? У вас же, насколько я  помню,
оплачено двухнедельное пребывание. Прошло только десять дней.
   - Я закончил свою работу, так что теперь могу с чистой совестью возв-
ращаться домой.
   - Но мы не сможем вернуть вам деньги за четыре дня, - смутился  Боро-
данков. - Наши финансисты на это не пойдут...
   - И не нужно, - махнул рукой Оборин. - Не будем мелочными. Все в  по-
рядке, Александр Иннокентьевич. Мне осталось чуть-чуть подправить текст,
как говорится, концы зачистить, так что сегодня я  еще  с  большим  удо-
вольствием поработаю здесь, а завтра после завтрака хотел бы уйти домой.
Это возможно?
   - Ну разумеется. Вы можете уйти в любой момент,  хоть  ночью.  Вы  же
знаете мой принцип: самый лучший режим - тот, который человек  установил
себе сам. Организм сам знает, когда и что ему делать, когда есть,  когда
спать, когда работать, когда гулять. Ни в коем случае нельзя его насило-
вать, навязывая ему кем-то придуманный режим. Что ж, Юрий Анатольевич, я
искренне рад, что пребывание у нас дало тот самый результат, на  который
вы и рассчитывали. Глава написана, работа завершена, примите  мои  позд-
равления. Когда надумаете нас покинуть, вызовите дежурную медсестру, она
проводит вас до выхода.
   - Да я и сам не заблужусь, - засмеялся Оборин. - Я же помню,  как  вы
меня сюда привели.
   - Тогда вы должны помнить, что у нас все двери на  замках,  -  весело
заметил Бороданков. - Чтобы любопытные журналисты не  совали  сюда  свои
длинные носы.
   Выйдя из палаты Оборина, Александр Иннокентьевич поспешил  к  себе  в
кабинет. По пути он заглянул в комнату медсестер. Ольга сидела, склонив-
шись над журналом, и старательно что-то записывала.
   - Олюшка, зайди-ка ко мне, - позвал он.
   Когда они вошли в его кабинет, Бороданков быстро запер дверь на  зад-
вижку, схватил жену на руки и закружил по комнате.
   - Мы на правильном пути! Оленька, мы на правильном пути! Оборин  соб-
рался уходить. Он успел закончить работу до того, как начались необрати-
мые изменения. Он первый, кто закончил работу и завтра уйдет отсюда.
   - Завтра?
   Ольга вырвалась из объятий мужа и одернула белоснежный короткий хала-
тик, высоко открывающий красивые ноги.
   - Почему завтра? - спросила она, нахмурившись.
   - А почему нет? - в свою очередь спросил Бороданков.
   - Но... - Она осеклась. - Я хочу сказать, если он закончил работу, то
может уйти сегодня. Почему нужно ждать до завтра?
   - Ему так удобнее, - пожал плечами Александр Иннокентьевич. - Он ска-
зал, что хочет еще поработать над текстом, вылизать его. Вполне понятно.
Что тебя так удивило, я не понимаю. В конце концов, у него оплачено  еще
четыре дня.
   - А как он себя чувствует?
   - Не жалуется. Послушай, что мы ему даем? Какой вариант?
   - Был сорок седьмой, а последние два дня - пятьдесят первый.
   - Отлично! Просто отлично! - Бороданков потер руки, снова схватил же-
ну в охапку и расцеловал в обе щеки. - Конечно, этот юрист чувствует се-
бя неважно, это невооруженным глазом видно, хоть он и не жалуется. Но  у
него по истечении десяти дней еще достаточно сил для того,  чтобы  уйти.
Это значит, что сорок седьмой и пятьдесят первый варианты наиболее близ-
ки к тому, что мы ищем. Мы уже на пороге, Оленька, осталось совсем  нем-
ного. Еще чуть-чуть, еще одно усилие, еще один рывок - и мы с тобой  по-
бедители. Ты понимаешь? Мы с тобой - победители!
   - Да, Саша, - повторила она шепотом, глядя прямо в глаза мужу. - Мы с
тобой - победители.
   Она прижималась к нему все крепче, не отводя глаз от его лица, и  уже
через минуту Александр Иннокентьевич лихорадочно расстегивал на ней  ха-
латик, под которым ничего не было, кроме чисто  символических  кружевных
лоскутков и тоненьких шнурочков, призванных обозначать дамское белье. Он
обожал такие моменты, когда Ольге удавалось зажечь его в самых сложных и
неподходящих условиях. Бесшабашна только неопытная молодость, а  с  воз-
растом начинает мешать все, даже легкий шум, даже запах, не говоря уж  о
людях, которые постоянно ходят мимо двери. И если Ольга могла  спровоци-
ровать его на занятия любовью среди бела дня в рабочем кабинете, где  н