следние годы я жила вместо  него.
Это я вместо него старалась выжить, сохраниться,  не  спиться  окончательно.
Это я старалась, чтобы он прилично выглядел и жил в  человеческих  условиях.
Это я, я все делала за него. Даже думала за него. Я никогда  ни  на  чем  не
настаивала, я жила отдельно, потому что хотела быть приятной и ненавязчивой.
Я никогда не заставляла его лечиться, потому что при первом же упоминании  о
лечении он начинал злиться и орать на меня, а я хотела, чтобы со мной у него
были связаны только положительные эмоции. Я не  сердилась  и  не  устраивала
сцен. Я все ему позволяла. Я была уверена,  что  любовь,  ласка,  заботливое
внимание и моральная поддержка могут вылечить любую болезнь, даже эту. И вот
результат".
   Светлана плотнее запахнула жалкий больничный халатик, который ей выдали в
приемном покое, и подошла к окну. Выброситься, что ли? Как она  будет  жить,
если ей не нужно больше заботиться о Володе, ухаживать за ним, покупать  ему
продукты и одежду, волноваться и переживать: как он там один,  без  нее,  не
напился  ли,  не  привел  ли  в  дом  очередных  бродяг  и  алкашей.  Жизнь,
наполненная заботами и тревогами, стыдом и отчаянием, надеждами и маленькими
скоротечными  радостями,  жизнь  тягостная  и  мучительная,  но  ставшая  за
несколько лет привычной, вмиг оказалась пустой и никому не нужной. Зачем  ей
жить, если все, к чему она стремилась, рухнуло? Все бессмысленно...
   Закружилась голова, в глазах потемнело, и она вынуждена  была  ухватиться
за спинку кровати. Осторожно села. Врач сказал, что у нее сотрясение  мозга.
Придется лечиться, сначала здесь, в больнице, потом дома. К чему это? Только
лекарства переводить. Все равно она жить не будет.
   "Буду, - с неожиданной яростью подумала Света. - Буду  жить.  Назло  ему,
назло всем. Ну и пусть я плохая певица, пусть я никакая актриса, но есть  же
и  другие  профессии.  Мне  больше  не  нужно  его  содержать,  значит,  мне
потребуется гораздо меньше  денег.  Я  останусь  в  своей  квартире.  Сейчас
сделаем новую программу, заключим  с  Папой  новый  договор,  отработаю  еще
год-другой, а потом займусь делом. Учиться пойду, не  в  институт,  конечно,
институт я не потяну, но на курсы какиенибудь. Буду работать, как все.  Буду
думать о себе. Замуж выйду, ребенка рожу".
   Она еще долго сидела на краешке кровати, мечтая о том,  как  начнет  свою
новую жизнь. И в самый последний момент - как вспышка света  и  надежды:  "А
потом Володя отсидит и вернется. Там, на зоне, ему пить не  дадут,  говорят,
алкоголикам назначают специальное лечение. Он выйдет и больше не будет пить.
И мы с ним..."
   Она ничего не хотела видеть и помнить. Ведь она знала, женщина из милиции
сказала ей сегодня об этом, что те сволочи, которые ее... которых арестовали
вместе с Володей, были судимы, и не по одному разу, значит, зона не  спасает
от водки. Становится только хуже. Но ее Володя -  другой,  он  чудесный,  он
единственный, он самый любимый, он не может быть таким же, как  эти  испитые
недочеловеки. С ним все будет иначе. Она постарается.  Она  дождется  его  и
снова подставит плечо.
   Нет, она не станет прыгать из окна  и  травиться  таблетками,  она  будет
зарабатывать деньги и ждать Володю. А как же может быть иначе? Ведь  у  него
никого нет, кроме нее. И никто, кроме нее, не будет его ждать из тюрьмы. Она
нужна ему, и она его не бросит. И потом, это ведь, наверное, не очень долго,
срок дадут маленький. Подумаешь, избил и кошелек отобрал!  Год,  максимум  -
два. А про то... ну, про то, что они сделали, она все равно будет молчать, в
чем бы они там ни признавались. Она точно знает, что без ее заявления за это
судить не могут. Что такое два года? Да ерунда! Она дождется его и встретит.
   * * *
   Впервые за все время совместной жизни с Павлом Ольга Плетнева не испытала
обычной радости, зайдя в подъезд и подходя к своей квартире.  Погруженная  в
невеселые мысли, она даже не заметила, что уже дошла до дома, двигалась  как
автомат, как механическая кукла. И очнулась только тогда, когда поняла,  что
стоит в прихожей и, опираясь на руку мужа, снимает босоножки.
   - Ну что, Лелечка? - Павел тревожно заглядывал ей в лицо.  -  Зачем  тебя
вызывал следователь?
   - Романа арестовали, - сообщила она безжизненным голосом.
   - За что?!
   - Как мне сказали, за организацию убийства этого шантажиста,  Ярового.  И
еще за какое-то убийство. И еще за финансовые дела... Господи, Паша, ведь  я
столько лет была рядом с ним, а он оказался преступником.  Разве  так  может
быть?
   Павел нежно обнял ее, повел в комнату, усадил в кресло.
   - Лелечка, дорогая моя, я понимаю, это ужасно. Чем я  могу  тебе  помочь?
Хочешь,  найдем  для  Романа  адвоката,  самого  лучшего,  самого  дорогого.
Хочешь?
   Она отрицательно покачала головой.
   - Не нужно, Паша, у  него  есть  друзья,  которые  об  этом  позаботятся.
Подельники. Кажется, это так называется? Следователь  сказал,  что  Роман  -
что-то вроде мафиози средней руки, мелкая сошка,  которую  крупные  воротилы
поставили возглавлять фирму, чтобы через нее отмывать деньги. Паша, я должна
была почувствовать, должна была! Он тратил на  меня  такие  деньги,  покупал
драгоценности, подарки, возил по всему миру, мы летали первым классом и жили
в дорогих отелях на модных курортах, и при этом он жил в  обычной  квартире,
ездил на машине без охраны, у него даже дачи не было, не то что  загородного
дома. Он мне говорил, что природу не любит, предпочитает жить  в  городе.  А
когда я спросила, почему он не купит себе большую  квартиру  в  каком-нибудь
элитном доме с  улучшенной  планировкой,  он  сказал,  что  не  хочет  дочку
баловать, чтобы не приучалась к роскоши раньше времени. Ведь я знала, что на
той квартире, где мы с ним встречались, он  встречается  еще  с  кем-то,  он
говорил - деловые контакты. Почему не в офисе? Почему  не  у  себя  дома,  в
конце концов? Да таких примеров я тебе тысячу приведу, не в этом же дело.
   Павел сидел на корточках перед ней и ласково гладил ее руки.
   - А в чем?
   - Я  получила  то,  что  заслужила.  Я  не  хотела  быть  замужем,  нести
ответственность  за  кого-то,  вникать  в  чьи-то  дела,  переживать  чьи-то
неприятности, трудности и болезни. Я хотела легкой жизни, состоящей из одних
удовольствий и радостей, жизни, когда в любой момент можно уйти в сторону  и
не брать на себя чужие проблемы. Паша, я только сегодня  это  поняла,  когда
сидела перед следователем. Знаешь, он меня спросил: вы столько лет прожили с
Рубцовым, он холост, у вас нет детей, так почему вы не  развелись  со  своим
мужем и не вышли замуж за Романа Дмитриевича? Вы что, предвидели,  чем  дело
кончится? Знали, что он преступник? Понимаешь, следователь меня подозревал в
том, что я участвую в делах Романа, тем более я в бухгалтерии разбираюсь.  И
в этот момент я все поняла про себя, Паша. Не в том  дело,  что  мне  мужики
быстро надоедают. а в том, что я не хочу чужих проблем. Вот в чем моя беда.
   - Лелечка, золотая моя, ну что ты такое говоришь? Ты моя жена, значит, ты
вольно или невольно участвуешь в моей жизни...
   - Паша, Пашенька, - она вскинула  голову,  прижалась  затылком  к  спинке
кресла, закрыла глаза, - это все другое. Не сравнивай даже. Ты -  мой  брат,
мы выросли вместе, я тебя знаю, как себя, и я точно знаю, что никаких тяжких
и неудобных для меня проблем ты на меня не повесишь. Ты  будешь  справляться
сам именно потому, что я тебе  не  настоящая  жена,  и  ты  всегда  об  этом
помнишь. Ты не станешь требовать от меня, чтобы я  делила  эти  трудности  с
тобой. В отношениях с мужчинами я от всего отгораживалась, ничего не  хотела
принимать близко к сердцу, отвергала всю неудобную для  себя  информацию.  Я
нарушила основной закон менеджмента, - она слабо улыбнулась.
   - Какой же?
   - Если хочешь управлять будущим, владей  информацией.  Если  у  тебя  нет
информации, у тебя нет будущего. Я не хотела знать о Романе ничего  плохого,
я гнала от себя все подозрения, - вот и получила. Зато  теперь  вся  милиция
вместе с прокуратурой наслаждается зрелищем наших с ним любовных игр.
   - Да плюнь ты, - в сердцах посоветовал Павел. - Ну и пусть смотрят,  если
им нравится. Выбрось из головы эти кассеты  и  забудь  о  них.  И  перестань
казниться, все равно ничего уже не исправишь. Давай-ка переоденься,  умойся,
и пойдем куда-нибудь поужинаем. Поставим точку на этой странице твоей  жизни
и откроем новую.
   Ольга встала, медленно пошла к двери, но остановилась.
   - Пата, я не смогу жить, как раньше.  Теперь,  когда  я  все  поняла  про
себя...
   Павел подошел, погладил ее по волосам, крепко обнял.
   - Лелечка, ты не сможешь жить по-другому. Будь честной сама с  собой,  ты
такая, какая есть, и другой ты не станешь. Ты сможешь жить только  так,  как
жила. И не питай напрасных иллюзий.
   Стоя рядом с мужем, уткнувшись лбом в  его  плечо,  Ольга  вдыхала  такой
знакомый запах дорогой туалетной воды и думала о том,  что  Павел  прав.  Он
прав. Как это ни печально.
   * * *
   Вместе со следователем оперативники  сортировали  изъятое  при  обыске  в
квартире  Романа  Дмитриевича  Рубцова.  Помимо  документов,  видеокамеры  и
кассет, находившихся в сейфе, они забрали все компьютерные дискеты, записные
книжки, письма и  даже  отдельные  маленькие  листочки,  если  на  них  хоть
чтонибудь  было  написано.  Настя  Каменская,  пристроившись  в  углу  возле
принесенного специально телевизора, занималась тем, что  через  подключенную
видеокамеру проверяла записи на кассетах  и  наклеивала  на  каждую  из  них
надпись с описанием содержания.
   - Письмо в конверте на имя Раисы Федоровны Медниковой, -  огласил  Сергей
Зарубин.
   - Давай сюда. - протянул руку Лесников, - их уже три  штуки,  вот  в  эту
кучку клади.
   - Кто такая Медникова? - строго спросил следователь.
   - Дальняя родственница Рубцова, помогала  по  хозяйству.  Она  умерла,  -
пояснил Игорь. - Контракты где лежат? Куда класть?
   - Контракт - сюда, - скомандовал следователь, тщательно следящий за  тем,
чтобы каждая попавшая в его кабинет бумажка оказалась внесенной в  протокол,
составленный при обыске. - Сейчас я его найду...
   Он искал соответствующую строчку в протоколе, машинально водя  в  воздухе
карандашом вслед за собственными глазами, и бормотал вслух:
   - Не то, не то, дискеты... платежное поручение...  договор...  вот  черт,
что-то я не найду, неужели не внесли? А, нет, вот он. Есть, дальше поехали.
   - Договор на туристическое обслуживание, девяносто восьмой год, клиенты -
Рубцов и Плетнева.
   - Есть, дальше.
   - Еще один договор, девяносто девятый год.  Отдыхать  господа  миллионеры
собирались аж на Майами, - сочувственно покачал головой Зарубин. - Да теперь
уж не придется.  Все,  у  меня  большие  листы  кончились,  остались  только
маленькие бумажки с  записями.  Номер  телефона  и  подпись  "ДЭЗ,  дежурный
электрик".
   - Сюда, -  ткнул  пальцем  Лесников.  -  Все  записи  бытового  характера
складываем отдельно, потом проверим, может, это код какой-то.
   - Ой-ой-ой, - насмешливо протянул Сергей, - ты в  детстве  в  шпионов  не
наигрался. Так, номер телефона и подпись "Кристина".
   - Давай туда же, Женя говорила, что ее преподавательницу немецкого  зовут
Кристиной, может, это она.
   - Номер телефона и подпись "Кирилл".
   - Кто такой? Клади в отдельную кучку, будем проверять.
   - Кирилл? - Настя оторвалась от телевизора и повернулась  к  Зарубину.  -
Ну-ка дай посмотреть.
   Она протянула руку, взяла у Сергея маленький зеленый листочек из тех, что
продаются пачками по сто штук.
   - Это телефон Ярового, - произнесла она медленно и удивленно.  -  Неужели
Рубцов до такой степени был уверен в своей  неуязвимости,  что  хранил  дома
номер телефона своей жертвы, с которой он якобы и знаком-то никогда не  был?
Ну все, Роман Дмитриевич, теперь не отопретесь, - злорадно добавила  она.  -
Держи, Игорек, приобщи там к нужной кучке.
   Она передала листочек Лесникову и снова уселась на пол перед телевизором.
Повисшая в комнате тишина  заставила  ее  через  несколько  секунд  тревожно
обернуться.
   - Вы что там... Игорь, что случилось?
   Следователь и Сергей Зарубин молча смотрели на Лесникова, который, в свою
очередь, сидел белый как полотно и смотрел на зеленый клочок бумаги.
   - Это почерк Жени, - наконец выдавил он. - Я  не  могу  ошибиться,  я  же
смотрел записные книжки, где ее рукой написаны телефоны и имена.  У  Рубцова
почерк совсем другой. Сами посмотрите.
   Три головы склонились над столом, где лежали документы, письма и записки,
написанные как Женей Рубцовой, так и ее отцом. Первым подал голос Зарубин.
   - Ни фига себе! Это  что  же  получается?  Наш  нежный  цветочек  девочка
Женечка была знакома с Фанатом? Или как прикажете это понимать?
   - А понимать это надо так, - сказала Настя, потирая спину, - что  Женя  с
самого  начала  нам  врала.  Я-то,  дура,  все  причины  искала,  оправдания
какие-то, чтобы объяснить, почему  она  дала  неправильные  приметы  Фаната.
Думала, ах-ох, бедненькая  девочка,  романтическая  натура,  придумала  себе
прекрасного принца и не хочет видеть реального человека. А на самом деле все
гораздо грубее и изощреннее. Она решила  вытянуть  из  папеньки  денежки  и,
вероятнее всего, сбежать от него. У папы есть  замужняя  любовница,  которую
тот задаривает цацками, одевает в дорогих  магазинах  и  возит  за  границу,
девочке, натурально, обидно, что той - все, а ей самой - ничего. Дальше  все
просто, она воспользовалась своим сходством  со  Светланой  Медведевой,  тем
более Яровой-то один раз уже обознался, то есть риск был минимальным.  Нашла
Кирилла где-нибудь возле клуба, где выступала Светлана, и сговорилась с ним.
Дело-то несложное, имена, адреса и телефоны все известны, снимай что  хочешь
и шантажируй в свое удовольствие. А вот когда Ярового убили, тогда Женечка и
поняла, что с деньгами пролетела.
   - То есть ты хочешь сказать, что она не влюбилась в Игорька, а  играла  в
свою игру, чтобы посадить собственного  папашу?  -  недоверчиво  переспросил
Зарубин.
   - Ну почему, одно другому не мешает. Влюбилась - это одна песня, и в ней,
кстати сказать, у меня сомнений почти нет, я же видела, какими глазами  Женя
на него смотрела. А папашу посадить - это другая песня. Избавиться от него и
жить своей жизнью, тратить деньги на наряды и развлечения и ни перед кем  не
отчитываться. Про конфискацию наша Женечка как-то ухитрилась не подумать. Вы
только представьте, как надо было  задолбать  собственную  дочь,  чтобы  она
решилась на такое!
   - Жуть какую-то ты рассказываешь, - поежился следователь. - Ну так что мы
имеем с гуся? Дача заведомо ложных  показаний  -  раз.  Подстрекательство  к
вымогательству - два. Что еще за девицей Рубцовой?
   - Да хватит, - улыбнулась Настя, - ей и этого-то много. Что с нее  взять,
девятнадцать лет, в голове одно детство со сказками и мультфильмами.
   - А вот это ты, Настя Пална, не  права,  -  строго  возразил  Зарубин.  -
Девятнадцать лет  -  возраст  солидный.  Обманывать  органы  правопорядка  и
умышленно  мешать  им  искать  опасного  убийцу  -  это   очень   плохо.   А
организовывать шантаж - это уж совсем. Тем  более  в  корыстных  целях.  Вон
пацаны в девятнадцать лет в  Чечне  гибнут,  они,  выходит,  уже  достаточно
взрослые, чтобы воевать. И девочка Женя пусть отвечает по полной  программе.
Верно я говорю, Борис Витальевич? - обратился он к следователю.
   - Верно,  верно.  Но  в  одном  Настасья  права,  девочка  ни  о  чем  не
подозревает, считает, что она самая умная и всех вокруг пальца  обвела.  Так
пусть еще погуляет пару дней, насладится свободой без папы.  Никуда  она  не
денется. Вот с Рубцовым самые необходимые действия проведем, тогда и до  нее
очередь дойдет. Давайте бумаги-то раскладывать, дело стоит.
   - Номер телефона и подпись "Виктор Иванович,  ремонт  телевизоров",  -  с
тяжким вздохом раба, утомленного работой на плантациях, произнес Зарубин.
   - Сюда...
   * * *
   - Девушка, давайте я вас пивом угощу.
   Мордатый, плохо выбритый парень смотрел  на  Женю  маленькими  блестящими
глазками. От него пахло табаком и перегаром, и  Женя  с  трудом  сдержалась,
чтобы не отвернуться. Она сидела в баре,  который  попался  ей  на  пути  из
одного магазина в другой.
   - Спасибо, не нужно, - вежливо ответила она.
   - А че не нужно-то? - удивился мордатый. - Давайте выпьем, познакомимся.
   - Я не люблю пиво.
   - А что вы любите? Водку, вино, коньяк?
   - Я вообще не пью.
   Мордатый прищурился, отодвинулся немного и презрительно посмотрел на нее.
   - Так ты малолетка! А че сюда таскаешься?
   Женя схватила со стола сумочку и пакеты с покупками и выскочила на улицу.
Все идет не так, как она себе представляла! Где она, эта прекрасная взрослая
жизнь? Где они, прекрасные принцы, молодые умные и красивые мужчины, которые
начнут обращать на нее внимание, стоит только ей освободиться от  отцовского
контроля и купить себе модные дорогие вещи? Где все то, что обещано ей  было
в романах и фильмах? Никто не обращает на нее внимания, а знакомиться с  ней
пытается только быдло вроде этого мордатого.
   Идя по улице, Женя пыталась рассмотреть себя  в  стекле  каждой  витрины.
Стройная, с длинными черными волосами, свободно струящимися вдоль  спины,  с
яркими большими глазами, в короткой кожаной юбке, открывающей красивые ноги,
в обтягивающем топе из модной ткани, с широким золотым браслетом на руке и с
толстой золотой цепью на шее,  она  казалась  себе  воплощением  собственной
мечты. День так славно начинался, она проснулась ни свет ни заря с ощущением
полной и никем не ограничиваемой свободы, радостно строила планы, обдумывая,
в какие магазины она поедет,  какие  вещи  будет  там  покупать,  где  потом
пообедает. И в этих планах неизменно возникал либо Игорь Лесников,  которого
она случайно встретит на улице, либо еще кто-нибудь,  не  менее  красивый  и
умный, кто непременно захочет с ней познакомиться и проводить домой.
   В первых двух магазинах Женя вела себя как в угаре, снимая  с  вешалок  и
унося в примерочную все подряд. Она купила роскошные широкие брюки с высоким
разрезом, похожие на длинную юбку, несколько стильных коротеньких  юбочек  и
топов с глубоким вырезом, вычурное вечернее платье, две пары изящных  туфель
и  ботинки  на  толстой  подошве  с  высокой  шнуровкой,  четыре   комплекта
умопомрачительно дорогого белья, но  самое  главное  -  она  купила  наконец
хорошую фирменную косметику, на которую раньше у нее денег не  было.  Однако
уже в третьем по счету магазине, где Женя намеревалась  приобрести  короткую
шубку из стриженой норки, ею стала  овладевать  скука.  Перемерив  несколько
моделей и ни на одной не остановившись, она пошла в ресторан обедать.
   Никакого праздника и здесь не получилось. Ей, не избалованной походами  в
рестораны, казалось, что это должно быть что-то необыкновенное: внимательные
официанты, чудесные на вкус блюда, и вообще... Тот первый неудачный  опыт  с
испанским рестораном Женя отнесла  за  счет  своего  незнания  меню  и  была
уверена, что теперь-то все будет в порядке и праздник непременно  состоится.
Официант был более чем вежлив и внимателен, и блюдо, которое  она  заказала,
носило загадочное название "лазанья", и стол был сервирован  красиво,  но...
Ничего необыкновенного во  всем  этом  почему-то  не  было.  Просто  еда  на
тарелке, которую Женя съела, и просто счет в кожаной  папочке,  который  она
оплатила.
   После обеда Женя зашла еще в пару магазинов, но интерес к покупкам угасал
на глазах. Она устала, болели ноги, стиснутые новыми неразношенными туфлями,
а главное - ее душило и пригибало к земле разочарование. И это  все?  Это  и
есть та жизнь, к которой она так рвалась?
   Вернувшись домой. Женя аккуратно развесила в шкафу новые вещи, расставила
в ванной купленную косметику. Сегодня день прошел. А завтра? Что  она  будет
дел