апывающего мужа, нащупала ногами тапочки, накинула халат и  вышла  на
кухню. Сердце колотилось как сумасшедшее, будто она только что пробежала
стометровку. По лицу ее блуждала улыбка, глаза сияли. Если бы Алексей  в
этот момент проснулся и увидел свою жену, он очень удивился бы тому, что
она в мгновение ока превратилась почти в красавицу,  причем  без  всяких
ухищрений и косметики. Но он крепко спал.
   Она даже не предупредила Соловьева о своем  приезде.  Она  вообще  не
звонила ему после того разговора с Селуяновым. Просто выпила  утром  две
обычные свои чашки кофе, стакан апельсинового сока, съела гренки  с  сы-
ром, взяла у Алексея машину и поехала в "Мечту".
   Коттеджный городок, умытый ночным дождем и освещаемый ярким  солнцем,
сверкал как игрушечка. Грязные потеки, оставшиеся от  растаявшего  после
зимы снега, исчезли, деревья в лесу покрылись густой сочной  зеленью,  и
все вокруг было красочным и радостным. Дверь в дом Соловьева была откры-
та, в холле сидел уже знакомый Насте милиционер, держа в одной руке  си-
гарету, в другой - книжку.
   - Здравствуйте, - обрадованно сказал он. - Давно вас не было. В гости
приехали?
   - Скорее по делу, - ответила она. - Как у вас тут, спокойно?
   - Спокойно. Посторонних не было. Скажите, а хозяин знает,  что  вы  -
сотрудник?
   - Нет, не должен. А почему вы спросили?
   - Он вами интересовался. Просил, чтобы я помог вас разыскать. Ну,  я,
как велели, морду ящиком сделал, якобы не понимаю и не  знаю  ничего.  И
сменщика моего он на это дело  подбивал.  Но  майор  Селуянов  нас  про-
инструктировал, так что вы не волнуйтесь. Вы надолго?
   - Как получится. Если не разругаемся в первые же минуты, то  часа  на
два, а то и больше. Вы хотите отъехать куда-то?
   - Точно. Сил нет тут сидеть. Владимир Александрович, конечно, человек
вежливый, к столу зовет каждый раз, но мне неудобно. Да и не положено. Я
бы смотался поесть чего-нибудь горяченького, сигарет купить надо,  газе-
ты. Можно?
   - Давайте. Только не больше двух часов, хорошо? И подождите на всякий
случай минут пятнадцать. Если я за это время не уеду - можете быть  сво-
бодны.
   Соловьева она нашла в кабинете. Владимир сидел за компьютером и, судя
по всему, правил собственный текст, так как никакого оригинала на иност-
ранном языке Настя на столе не заметила. Он совсем не ожидал ее  увидеть
и в первое мгновение даже не справился с собой, вздрогнул и неловко дер-
нул рукой, смахнув со стола несколько листков бумаги.
   Настя наклонилась, подняла их, аккуратно сложила на стол, молча обня-
ла Соловьева и поцеловала его в губы.
   - Ну что, Соловьев, поговорим о пожаре? - спросила она, отходя от не-
го и усаживаясь на маленький кабинетный диванчик.
   - О пожаре? - изумленно повторил он. - О каком пожаре?
   - О пожаре далеких дней. Или наш поцелуй был недостаточно долог?
   Краска бросилась ему в лицо. Он медленно  снял  очки  и  стал  тереть
пальцами лоб и виски.
   Наш поцелуй прощальный был так долог...
   На улице среди глубокой ночи -
   Пожар далеких дней.
   - Ты догадалась, - тихо сказал он. - Впрочем, что  ж  удивляться,  ты
должна была догадаться. Может быть, ты вообще единственная, кто мог  это
заметить.
   - Не преувеличивай, любой, кто этим интересуется или занимается  про-
фессионально, мог заметить. Другое дело, что такие люди не читают  лите-
ратуру, которую ты переводишь. Для них это слишком примитивно. А те, кто
читает боевики и триллеры про ниндзя, якудза и прочие страсти,  вряд  ли
интересуются японской классической поэзией. Так что вероятность  распоз-
навания подделки была достаточно мала. Тебе просто не повезло со мной.
   - Но ведь это не преступление.
   - Конечно, нет, - успокоила его Настя. - Волноваться не  о  чем.  При
условии, что автор поставлен в известность. Поставлен?
   - Да, он знает. Собственно, на этом все и построено.  Он  знает,  что
его тексты годятся только для употребления в качестве бумаги. Можно  от-
нести в туалет, можно сдать в макулатуру. Он блестящий фантазер, придум-
щик и знаток специфики, но писать он не может вообще. Совсем  не  может.
Словарный запас - как у десятилетнего ребенка. Этого не смог  бы  читать
даже самый тупой потребитель. Зато он продает свои рукописи  по  баснос-
ловно низкой цене. Фактически даром отдает. Ты, вероятно, знаешь, что за
границей цены не такие, как у нас. Там и жилье, и машины намного  дешев-
ле, и то, что по нашим меркам считается грошами, для них - очень прилич-
ные деньги.
   - А ты, Володя? Ты-то зачем это делаешь? Тебе много платят  за  обра-
ботку?
   - Прилично. На жизнь хватает. И потом, мне нравится. Ты же знаешь,  я
всегда был неплохим стилистом, а вот фантазия бедновата, придумать ниче-
го интересного не могу.
   Это была правда. Еще тогда, много  лет  назад,  он  пытался  сочинять
рассказы, но его тексты больше напоминали стихотворения в прозе.  В  них
не было ни сюжета, ни характеров, ни конфликтов, ни интриги.  Зато  были
образы, тонкие и необычные  сравнения,  изящно  выстроенные,  отточенные
фразы, богатый и яркий язык. Соловьев пытался опубликовать  свои  опусы,
но ему везде вежливо и доходчиво объясняли, что это написано непонятно в
каком жанре. Не рассказ, не очерк, не новелла. Даже не эссе. Просто неч-
то художественное.
   Когда в издательстве "Шерхан" ему показали рукопись японского автора,
Соловьев пришел в ужас. Безграмотный текст, сплошь состоящий из "он ска-
зал", "она подошла", "он ушел", "она взяла". Он сделал над собой  усилие
и дочитал рукопись до конца и только тогда понял, что за этим  беспомощ-
ным лингвистическим лепетом скрывается захватывающий сюжет с  головокру-
жительными поворотами. Но все нужно  было  переписывать  заново.  Причем
так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, что автор японец, а не амери-
канец и не русский.  Книге,  написанной  русским  автором  про  японскую
жизнь, цена невелика. Это давно известно.
   - Я могу попробовать, - нерешительно сказал он Есипову тогда. - Прав-
да, не уверен, что у меня получится. Но в таком виде это никуда  не  го-
дится. Вы уже купили рукопись у автора или только взяли на ознакомление?
   - Купили, - вздохнул присутствовавший  при  разговоре  Гриша  Автаев,
коммерческий директор издательства. - Попробуйте,  Володя.  Жаль  будет,
если деньги пропадут.
   И он попробовал. В рукописи было вполне достаточно экзотических дета-
лей и подробностей, относящихся к японскому укладу и японской  культуре,
но для стилистики изложения необходимо было имитировать  особый  аромат,
особый флер образов и оборотов. Соловьев пошел по пути заимствований  из
классической японской поэзии, и именно это придало выходящим из-под  его
пера романам непередаваемое очарование изысканности.
   Рукопись была сдана в издательство,  но  совершенно  неожиданно  бук-
вально через неделю после выхода книги позвонил Семен  Воронец,  главный
редактор "Шерхана". И предложил для перевода и обработки еще одну  руко-
пись. Такую же, если не хуже.
   - Зачем вы это берете? - недоумевал Соловьев. -  Согласен,  в  первый
раз вы не смогли разобраться, потому что у вас под  рукой  не  оказалось
переводчика, который посмотрел текст и смог бы его оценить. Но теперь-то
вы уже знаете, что этот автор не может считаться писателем.
   - Мы рассчитываем на вас, Володя, - просительным голосом заявил Воро-
нец. - С первой рукописью вы справились просто блестяще. Вы  можете  де-
лать из этого материала бестселлеры. Разумеется, ваш труд будет  должным
образом оплачен.
   И Соловьев взялся за вторую книгу. Потом за третью, за четвертую.  Он
втянулся, работа ему нравилась, она позволяла быть стилистом и не требо-
вала того, чего он в принципе не умел - создания сюжета и  интриги.  Это
уже было сделано неким безграмотным японцем - мастером  по  производству
захватывающих дух историй. Интенсивность труда у этого  сюжетопроизводи-
теля была поистине фантастическая, оказывается, он сочинял свои  истории
давно, и к тому моменту в его столе лежало десятка три рукописей,  кото-
рые никому не были нужны, потому что японские издатели  отказывались  от
них, взглянув на первые три строчки. "Это не литература, - говорили они,
брезгливо кривясь, - это в лучшем  случае  сочинение  ученика  начальной
школы, но даже для сочинения здесь многовато грамматических ошибок".
   А автор-то был настоящим графоманом. Он сочинял свои истории без кон-
ца и не мог остановиться. Он был человеком вообще-то  не  бедным,  много
ездил по всему свету, и всюду у него были друзья и родственники, у кото-
рых он жил. Жизненных впечатлений, таким образом, у него хватало, а  от-
сюда и рождались идеи, сюжеты, характеры, конфликты. Автор жаждал славы,
он хотел видеть свое имя, напечатанное на ярких глянцевых обложках круп-
ными буквами. Он хотел давать интервью в газетах и  по  телевидению,  он
мечтал о том, чтобы по его нетленным произведениям снимали фильмы, кото-
рые становились бы лауреатами "Оскаров". И не понимал, почему его творе-
ния никто не хочет печатать.
   Отчаявшись завоевать благосклонность японских издателей,  он  пытался
пристроить свои рукописи в других странах, но там ему объясняли, что мо-
гут рассмотреть вопрос только о книге, написанной на общедоступном  язы-
ке, например, на английском. Чтобы оценить материал, написанный иерогли-
фами, нужен переводчик, а труд переводчика должен быть оплачен.  Кому  ж
охота платить переводчику, если нет гарантии, что вещь стоит  того?  Вот
если бы речь шла о всемирно известном писателе, таком, например, как Ма-
цумото или Ехира, тогда другое дело, потому что это признанные мастера и
тут есть уверенность, что произведение хорошее. А если и плохое, то ведь
такого масштаба имя само себя продает независимо от уровня написанного.
   Автор за собственные деньги заказал перевод одной книги, но  качества
того, что в результате получилось, оценить не смог - английский он  знал
очень слабо, только на уровне бытовой разговорной речи,  ни  писать,  ни
читать на этом языке не мог. Вероятно, переводчик строго следовал ориги-
налу, потому что издательство, куда автор принес английский вариант, от-
казалось от рукописи, прочитав первые несколько страниц.
   Неудачи не сломили этого жизнерадостного оптимиста.  И  он  продолжал
творить. То ли он твердо верил в свою звезду, то ли просто  остановиться
не мог. Его произведения больше напоминали очень сжатый  пересказ  насы-
щенного событиями кинофильма, но автор этого не понимал. Будучи  челове-
ком не особенно образованным и начитанным, он  не  видел  разницы  между
своими творениями и той литературой, которая издавалась массовыми  тира-
жами, он не замечал убогости своего языка, а если и замечал, то  сделать
с этим все равно ничего не мог.
   И вдруг на горизонте возник российский издатель,  который  купил  "на
пробу" одну вещицу. Автор уже ни на что особо не надеялся, поэтому отдал
рукопись за сущие гроши, только чтобы обозначить факт продажи. Он  бы  и
задаром отдал, лишь бы напечатали, поскольку был,  как  уже  говорилось,
человеком небедным, но до крайности честолюбивым.
   А переводчик Владимир  Соловьев  сделал  из  этого  полубезграмотного
рассказа настоящую конфетку. И этим было  положено  начало  целой  серии
книг одного автора, книг, которые пользовались бешеным  успехом  у  рос-
сийских читателей и прекрасно раскупались, принося прибыль издательству.
"Шерхан" приобрел тридцать две рукописи,  из  которых  четырнадцать  уже
вышли в серии "Восточный бестселлер". Осталось еще восемнадцать,  а  ав-
тор-то продолжает сочинять...
   - Теперь я понимаю, почему "Шерхан" так за тебя держится, -  заметила
Настя. - Деньги в рукописи уже вложены, а кроме тебя, никто не сможет  с
ними работать. Ты действительно незаменим для них. И понятно, почему они
так боялись скандала, который ты мог устроить,  уличив  их  в  нарушении
твоих прав. Ты из-за этого мог рассердиться и  отказаться  от  сотрудни-
чества с издательством. А я-то все голову  ломала,  почему  они  столько
усилий приложили, чтобы раздобыть эту случайно попавшую к тебе  бумажку.
Мне казалось, что цель со средствами не соотносится. Уйдешь ты -  найдут
другого переводчика. А оказалось, что никакой  другой  переводчик  их  в
принципе устроить не может. Им нужен только ты. И они вцепились  в  тебя
мертвой хваткой. Володя, они действительно делают "левые" тиражи, я  это
совершенно случайно обнаружила, просто тебе не хотела говорить.
   Она рассказала Соловьеву о том, как купила на  Ленинградском  вокзале
"Клинок" и как сравнивала два экземпляра книги, сидя у себя дома.
   - И когда я читала роман, меня не  покидало  ощущение  чего-то  давно
знакомого, но абсолютно неуловимого, неосязаемого. Знаешь, бывает,  уло-
вишь слабый запах, который связан в твоей памяти с детством, и он тут же
исчезнет, а ты не можешь понять, то ли тебе  почудилось,  то  ли  что...
Вдруг ни с того ни с сего вспомнишь что-то из  своего  детства  и  долго
удивляешься, с чего это такие воспоминания в голову лезут. И здесь  было
так же. Читаю про разборки между преступными кланами японцев в  Америке,
а вспоминаю, как мы с тобой ездили за город или на пляж.
   - Когда ты догадалась? Давно?
   - Только сегодня ночью. Проснулась оттого, что шумел дождь, и  вспом-
нила. "И встать я не встаю, и спать не спится."
   - "И так проходит ночь, и утро настает", - подхватил Соловьев, груст-
но улыбнувшись. - Аривара Нарихира, девятый век. У тебя хорошая  память,
Анастасия.
   - Хорошая, - согласилась она. - Не жалуюсь. И вот когда  я  вспомнила
это стихотворение, то вспомнила и другие. В "Клинке", например, ты напи-
сал: "Человек с грустными глазами - это человек, который в  детстве  ни-
когда не плакал, когда его ругали и били". Мне это сразу показалось зна-
комым, но тогда я не уловила, в чем суть. А сегодня ночью сообразила:
   Печальным -
   (И я был таким)
   Становится сердце ребенка, который не плачет,
   Хотя и ругают и бьют!
   - Исикава Такубоку, - вздохнул Соловьев. - Что ж, раз ты  теперь  все
знаешь, нет смысла отпираться. Спору нет, меня это все не  украшает,  но
ничего плохого на самом деле в этом нет. Я не ворую чужие рукописи, я их
переделываю и довожу до совершенства. На книге стоит имя подлинного  ав-
тора, так что его права не ущемлены.
   Он замолчал и отвернулся, глядя в окно. Настя  терпеливо  выдерживала
паузу, мужественно борясь с желанием закурить.  Наконец  Соловьев  снова
заговорил:
   - Я их ненавижу. Они не зря боялись, что я найду эту проклятую бумаж-
ку. Я не намерен спускать им это с рук.
   - И для этого ты начал меня разыскивать?
   - Я хотел тебя видеть. Я скучал по тебе.
   Настя встала с уютного мягкого диванчика и  с  удовольствием  потяну-
лась.
   - Не лукавь, Соловьев. Поехали на кухню, я сварю себе кофе, и погово-
рим о твоих издателях. Гнев твой праведный, спору нет, и ты имеешь  пол-
ное право начать разбираться с "Шерханом". Только не надо петь мне песни
о твоей глубокой и непреходящей любви ко мне. Я все равно тебе не верю.
   - Почему?
   В голосе его Настя услышала настоящую, неподдельную тоску.  Ей  стало
неловко. В самом деле, почему она так поступает с  ним?  Почему  убедила
себя в том, что он не может ее любить? Только потому, что когда-то он не
ответил на ее чувство? Нет, скорее тут другое. Одинокий больной  человек
готов любить кого угодно, кто вносит хоть какое-то тепло в его тоскливое
одиночество.
   - Не будем об этом, ладно? - мягко сказала она. - Поехали.
   Соловьев развернул кресло и направился из кабинета в гостиную.
   Найти оборванную подвеску от галстучной булавки - дело непростое, ес-
ли не знаешь точно, где ее искать. Коротков и Селуянов внимательно  про-
читали все документы, связанные с обнаружением трупов  восьмерых  юношей
семитской внешности, и ни одного упоминания о нахождении рядом с  трупом
маленькой позолоченной подковки с обрывком цепочки не нашли.
   - Выходит, или подковку просмотрели, или ее  оттуда  кто-то  унес,  -
уныло констатировал Николай. - Наищемся мы ее до чувства  полного  удов-
летворения.
   - Это точно, - вздохнул Коротков. - Но искать все равно надо. Так что
поехали. Начнем с трупов, которые были обнаружены не  работниками  мили-
ции.
   Таких было пять из восьми. Сыщики решили в первую очередь  отработать
те случаи, когда трупы были найдены детьми, подростками  или  молодежью.
Одним словом, теми, кто вполне мог, не впадая в истерику при виде  мерт-
вого тела, проявить любопытство, найти подковку и положить себе  в  кар-
ман. Пять случаев, исходя из этого рассуждения, сократились до трех. Уже
легче.
   Но легче только относительно. Ибо подковка,  найденная  ребенком  или
подростком, вряд ли задержится надолго  у  одного  хозяина.  Она  станет
предметом обмена или вовсе будет потеряна. Зная, каким перипетиям  порой
подвергаются предметы, проходящие через детские  руки,  сыщики  перевели
дух, съели по паре шашлыков и взялись за работу.
   Первый случай обнаружения детьми трупа имел  место  на  берегу  Моск-
вы-реки. Имена, фамилии и адреса двух  друзей-шестиклассников,  наткнув-
шихся на страшную находку, были в материалах дела. Однако родители обоих
мальчиков в один голос стали возражать против беседы оперативников с  их
сыновьями. Дети и без того, как утверждали взрослые, пережили стресс,  и
нет никакой необходимости травмировать их еще раз.
   - Тогда попробуем обойтись без детей, - покладисто согласился  Селуя-
нов. - Скажите, пожалуйста, не видели ли вы у своего сына маленькой  по-
золоченной подковки?
   - Что вы! - испугалась мать одного из мальчиков, Гены Федотова. - Мой
сын не вор. Как вы смеете задавать такие вопросы!
   - Разве я сказал, что он ее украл? - невинно удивился  Николай.  -  Я
только спросил, не видели ли вы у него подковку.
   - Нет, - категорически отрезала женщина.
   Разговаривать с ней было трудно, мать мальчика, видимо, имела сильное
предубеждение против милиции и ее  сотрудников  и  готова  была  костьми
лечь, но не допустить, чтобы ее нежного мальчугана  пытали  злые  грубые
милиционеры. Ничего не добившись, Коротков и Селуянов побрели в  направ-
лении школы, где учились Гена Федотов и Вова Молянов.
   - Обожаю таких мамаш, - проворчал Юра Коротков. - Для  них  все,  что
делают их детки, достойно по меньшей мере Государственной премии.  Сынок
не может быть плохим по определению. Он будет приносить каждый день пол-
ный чемодан дорогих вещей, а маменька сама, без посторонней помощи  при-
думает объяснение, откуда все это берется. Он будет ходить,  накачавшись
наркотиками, а она будет квохтать над ним, потому что  мальчик  переуто-
мился в институте, вон бледненький какой и глазки нездоровые. А когда он
в конце концов совершит ради денег зверское убийство, потому что не смо-
жет справиться с абстиненцией, а купить наркотики не на что,  такая  ма-
мочка будет долго удивляться, рвать на себе волосы и кричать, что  этого
не может быть, что ее мальчик лучше всех на свете и вообще ничто никогда
не предвещало.
   - Ну, разбрюзжался, - миролюбиво откликнулся Селуянов.  -  Нормальная
мамаша, оберегает маленького сына от травмирующего разговора о трупе,  а
ты уже такие выводы делаешь. Максималист ты. Юрок.
   - О! Чувствуется благотворное влияние леди Валентины! - засмеялся Ко-
ротков, дружески обнимая Николая за плечи. - Ты стал всех любить и  всем
прощать. Когда свадьба?
   - Не надейся выпить на халяву. Мы никуда не спешим.
   - А что ж так? Вы оба люди свободные, чего тянуть.
   - Быстрый ты больно. Мы знакомы-то всего два месяца с небольшим.  Вон
Аська - яркий пример, с пятнадцати лет с Чистяковым  любовь  крутила,  а
поженились только год назад. Зато как удачно. Обзавидуешься, на них гля-
дя.
   - Ты на них не равняйся, - вздохнул Коротков. - Аська  -  она  совсем
особенная. У нее все не как у людей. А ты, Коляныч, должен брать  пример
с меня. И не забывать, что с молодой женщиной, которая никогда  не  была
замужем, нельзя слишком долго