и  именно
из-за этих самых наркотиков? Сколько таких  случаев  прошло  через  руки
оперативников, когда потерявшие надежду и терпение  жены  убивали  своих
мужей-наркоманов, потому что никаких сил, ни  физических,  ни  душевных,
уже не оставалось...
   Ну и кто же из них устанет и  сломается  первым?  Коротков,  которому
надоест притворяться, будто он ничего  не  знает,  или  Риттер,  который
поймет, что скрывать больше нельзя?
   - Кого из друзей жены вы можете назвать?
   - Никого.
   - Так не бывает, - возразил Коротков.
   -  Бывает.  У  Лары  было  много  подружек,  она  с  ними  без  конца
разговаривала  по  телефону,  встречалась,  они  приходили   к   ней   в
мастерскую. Но я с ними не знаком. Это люди не моего круга.
   - Даже так?
   И Коротков тут же мысленно выругал себя за ехидство, которое не сумел
скрыть. Нельзя так, перед  тобой  муж  потерпевшей,  человек,  несколько
часов назад потерявший жену. В чем бы ты его ни подозревал, он для  тебя
пока только муж потерпевшей.
   - Да, так. Лариса моложе меня на восемь календарных лет, на самом  же
деле у нас была куда большая разница в возрасте. Я вам уже объяснял.  По
менталитету и зрелости чувств ей было  не  больше  восемнадцати-двадцати
лет. И круг ее общения состоял из таких  же  легкомысленных  и  богемных
девиц и юнцов. Мне с ними не о чем разговаривать.
   - Лариса Сергеевна не жаловалась вам ни на кого?
   Может быть, ей угрожали, вымогали деньги? Богемная молодежь,  как  вы
ее назвали, обычно бывает безденежной, а тут у них оказалась  подруга  -
жена богатого предпринимателя. Есть соблазн.
   Риттер на секунду задумался, и это была  уже  не  та  пауза,  которую
берут, чтобы собраться с мыслями и ответить на неожиданный и  неприятный
вопрос. Он действительно обдумывал услышанное.
   - Да, соблазн есть, - медленно произнес он. - Я  как-то  об  этом  не
подумал. Лара никогда не давала повода  так  думать.  Но  может  быть...
Может быть.
   - У Ларисы Сергеевны были деньги?
   - Собственных не было, но я всегда давал ей достаточно.
   - Достаточно - это сколько?
   Спокойно, Коротков, спокойно,  держи  себя  в  руках,  постарайся  не
фыркать и не злиться, когда тебе сейчас назовут сумму. Для тебя, с твоей
зарплатой, вполне достаточно, когда в  бумажнике  лежит  рублей  двести,
этого хватит на дешевые сигареты, невкусный  обед  в  забегаловке  и  на
бензин, если не выезжать за город. У господина Риттера другие мерки.
   - Лара тратила примерно две-три тысячи  долларов  в  месяц,  если  не
делала крупных покупок.
   Какая интересная у людей жизнь... Три тысячи долларов в месяц  -  это
так, мелочь, карманные расходы. А что же тогда такое "крупные  покупки"?
Шуба из соболя за тридцать тысяч?  Или  машина  за  семьдесят  пять?  Не
злись, Коротков, не злись, это не первый и  не  последний  состоятельный
человек, сидящий в твоем кабинете, давно уже должен был  бы  привыкнуть.
Если ты умеешь делать что-то еще, кроме как ловить преступников, так иди
и зарабатывай этим деньги. Не умеешь - лови уголовников  и  не  жалуйся,
что за это мало платят.
   - А крупные покупки... Я хотел спросить, не могло ли  быть  так,  что
под видом  крупных  покупок  Лариса  Сергеевна  давала  кому-то  деньги,
например, шантажисту или, простите, любовнику?
   -  Прощаю,  -  впервые  на  лице  Риттера  появилось  что-то   смутно
напоминающее усмешку. - Все крупные покупки Лара делала вместе со  мной.
И все эти вещи находятся дома, они никуда не пропали, следовательно,  не
были ни подарены кому-то, ни проданы.
   - Но три тысячи долларов ежемесячно - это очень  существенная  сумма,
особенно для богемной молодежи. Не могло ли  получиться  так,  что  ваша
жена на эти деньги содержала кого-то?  Даже  на  тысячу  долларов  может
вполне безбедно существовать семья из  трех-четырех  человек,  а  уж  на
три... Может быть, она кого-то содержала, подругу  или  друга,  а  потом
этому человеку потребовались большие деньги, он  стал  требовать,  чтобы
Лариса Сергеевна их достала, она отказалась. Вот и причина для конфликта
и для убийства. Могло такое быть?
   - Теоретически - да, могло. Но не с моей женой.
   - Почему?
   - Потому что... Вы, Юрий Викторович, в ценах ориентируетесь?
   - Очень приблизительно. Смотря что вы имеете в виду.
   - Я имею в виду цены на то, что регулярно покупают  молодые  женщины.
На что они тратят деньги. Можно купить крем для лица за тридцать рублей,
а можно - за две с половиной тысячи.  Это  восемьдесят  долларов.  Можно
купить осенние ботинки за триста рублей, а можно и за шестьсот долларов,
из ящерицы или питона. Можно купить сумочку за пятьсот рублей и ходить с
ней несколько лет, пока она не порвется. Лариса покупала сумочки и туфли
к каждому пальто, плащу или куртке, к каждому  костюму  и  сарафану,  ей
хотелось, чтобы в одежде все было гармоничным.
   И все это было не дешевым, поверьте  мне.  Эти  три  тысячи  долларов
уходили только на нее саму, она бы и воробья не смогла прокормить.
   Интересно вы рассказываете, Валерий Станиславович.
   А на какие же деньги она наркотики покупала? Любовник  давал?  Очень,
кстати, возможно. Надо бы в личной жизни покойной покопаться, но  муж  в
этом деле будет плохим помощником. Тут нужны подруги. И.., домработница.
Как там у Коли Селуянова дела?
 
*** 
 
   Домработница  Риттеров,  пятидесятилетняя  Римма   Ивановна   Лесняк,
Селуянова приятно  удивила.  Он,  насмотревшись  фильмов  и  начитавшись
книжек, был уверен, что  придется  иметь  дело  с  человеком,  фанатично
преданным семье и готовым лечь  трупом,  только  бы  не  дать  ни  одной
соринке улететь из избы. Но здесь был совсем другой случай.
   Римма Ивановна работала у Риттеров почти двадцать лет. И все эти годы
люто ненавидела самого хозяина, Станислава Оттовича, и его супругу  Нину
Максимовну. Единственным, к кому  она  хорошо  относилась,  был  их  сын
Валерий. И то только до того, как он женился на Ларисе.
   Вскоре после женитьбы Валерий изменился  и  стал  таким  же  объектом
неприязни со стороны домработницы, как и его родители.
   Кроме того, Римма Ивановна не оправдала ожиданий Селуянова и  на  то,
что окажется простой деревенской теткой, какими он всегда  рисовал  себе
домработниц. Она была совсем другая. И.., очень непростая.
   Они разговаривали в просторной квартире  Риттеров,  сидя  в  огромной
кухне. В это же самое время Миша Доценко беседовал в гостиной с  матерью
Валерия Станиславовича.
   -  Для  меня  это  давно  превратилось  в  своеобразную  игру,  вроде
разгадывания кроссвордов или ребусов. Чем больше от меня  скрывали,  тем
интереснее  было  по  мелким  деталям  и  невзначай  оброненным   словам
восстанавливать скрытое. Этот интеллектуальный труд примирял меня с  тем
унижением, которому меня постоянно подвергали. Ну и, конечно, платят мне
очень хорошо, не стану скрывать. Такой работой не бросаются.
   Римма  Ивановна,  высокая,  худая,  с  коротко  остриженными   седыми
волосами, разговаривала с Николаем с  видимым  удовольствием,  постоянно
подливала ему чай  и  подкладывала  то  пирожки,  то  печенье,  а  то  и
бутерброды предлагала. Селуянову повезло больше, чем Юре Короткову,  ему
не приходилось каждую секунду задавать вопросы, Римма рассказывала сама,
и речь у нее была - заслушаться впору.
   - Станислав Оттович и Нина Максимовна всегда строго держали дистанцию
между собой и мной, я для них была не человеком,  а  вещью,  полезной  в
хозяйстве. Вот вам только один показатель: ни разу за все  годы  они  не
поинтересовались, когда у меня день рождения, и не поздравили.
   И вообще, ни одного  подарка  ни  к  одному  празднику.  Согласитесь,
Коленька, это о многом говорит.
   - Да уж, -  соглашался  Коленька,  которого  вполне  устраивал  такой
панибратский тон. Чем ближе дистанция, тем больше доверия, а чем  больше
доверия, тем больше информации. Что и требовалось доказать. - Пирожки  у
вас, Римма Ивановна, просто замечательные, в жизни никогда таких не ел.
   - Кстати, тоже показательный момент, - тут же подхватила она.  -  Без
хвастовства скажу: я кулинарка хорошая. Мне все об  этом  говорят.  Все,
кроме хозяев. Подам на стол - скажут, мол, спасибо, Римма. И все, больше
ни одного слова. То есть спасибо, что приготовила и  подала,  а  на  то,
чтобы похвалить, сказать, что очень вкусно и какая я молодец, у них язык
уже не поворачивался. Вроде бы я  неодушевленная  вещь  и  теплые  слова
благодарности мне не нужны. Валерик не таким был, всегда спрашивал,  как
я себя чувствую, если ему казалось, что я плохо выгляжу, и  стряпню  мою
хвалил.  Знаете,  так  смешно  бывало,  -  она  вспомнила  о  чем-то   и
улыбнулась. - Все сидят за столом, кушают, Валерик еду нахваливает, меня
благодарит, а Нина Максимовна на него такие взгляды бросает - повеситься
впору. И Станислав Оттович недовольно хмурится. А Валерику все равно. Он
ведь знал, что родителям это не нравится, а все равно  делал  по-своему.
Характер такой.
   - А что же произошло, когда он женился? Вы говорили,  он  стал  таким
же, как мать.
   - Ну да, у хозяев манера такая была: если  что-то  в  семье  неладно,
меня сразу домой отправляют. То есть если предстоял серьезный  разговор,
как нынче  говорят,  разборка,  и  есть  опасность,  что  он  пойдет  на
повышенных тонах, то при мне никогда не начинали. Все,  Римма,  спасибо,
вы на сегодня свободны. Даже если у меня что-то не доделано,  все  равно
просят  уйти.  Особенно  часто  такое   бывало,   когда   Валерику   лет
четырнадцать исполнилось и  до  самого  института  тянулось.  Станиславу
Оттовичу хотелось, чтобы сын по его стопам  пошел,  если  не  художником
стал, то хотя бы искусствоведом, но на Валерика  влиять  невозможно,  он
никого не слушает, кроме самого себя. Тут такие грозы гремели! Тем более
Нина Максимовна всегда на стороне Валерика стояла, так хозяин то  с  ней
скандалит, то с сыном.
   - Откуда же вы узнали, что были  скандалы  и  из-за  чего,  если  вас
выпроваживали? - спросил Селуянов, надкусывая очередной пирожок, на этот
раз с грибами.
   Действительно, потрясающе вкусно. Как можно было  двадцать  лет  есть
такие пирожки и ни разу не похвалить?
   Уму непостижимо!
   - Шерлок Холмс сказал бы, что это дедуктивный метод, - Римма Ивановна
лукаво посмотрела на Колю. - Хозяйка каждый раз расстраивалась ужасно, у
нее мигрень начиналась и дня два не проходила, а мальчику -  трын-трава,
веселый, спокойный. И вот представьте себе, меня выпроваживают домой, на
следующий день я прихожу и застаю хозяйку  с  мигренью,  хозяина  чернее
тучи и вполне довольного жизнью мальчика. Что я должна подумать?
   - А что  вы  должны  подумать?  -  послушно  повторил  вслед  за  ней
Селуянов.
   - Что был скандал, это же очевидно. При этом  если  бы  оба  родителя
ополчились на ребенка  за  какую-то  провинность,  то  хозяева  были  бы
вместе, а мальчик переживал бы и боялся. Хозяйка, допустим, с  мигренью,
а хозяин около нее хлопочет,  водичку  ей  подносит,  компрессы  меняет,
таблетки дает и всем своим видом показывает, вот, мол, паршивец, до чего
родителей довел. Но нет, хозяева злились каждый по отдельности.  Возьмем
другой вариант: хозяин и хозяйка между собой скандалят, а ребенок ни при
чем. Будет мальчик спокойным  и  веселым,  зная,  что  между  родителями
происходит  что-то  страшное  и  непонятное,  с   криками   и   угрозами
развестись? Не будет. Остается одно:
   Станислав Оттович ругается на сына, а мать его защищает.
   После этого хозяева злятся каждый в своем углу, а мальчик знает,  что
мама его всегда защитит, поэтому ему не страшно. Ну а уж  насчет  повода
для этих скандалов... Это совсем просто. Я ведь прислуга, то есть на мне
уборка и все такое.
   Кому, как не мне, видеть, чем мальчик в своей  комнате  занимается  и
что у него на полках, на письменном столе, под  столом  и  на  тумбочке.
Кому, как не мне,  каждый  день  подмечать,  какие  книги  действительно
открываются регулярно и читаются, а какие как положены на полку,  так  и
лежат нетронутыми, и закладка в одном и том же месте находится.
   Все это было замечательно, но пока  не  про  то.  Эти  истории  имели
место, когда Валерий Риттер еще в школе учился и  в  институт  поступать
готовился, а Селуянова больше интересовала жизнь  семьи  после  женитьбы
молодого хозяина.
   - После того как Валерик встал на ноги и хозяин понял, что сын сделал
по-своему и переделать уже ничего нельзя, он от мальчика  отстал.  И  от
хозяйки отдалился.
   Вроде бы мир какой-то наступил, все успокоились, никто ни  с  кем  не
ссорился. Лет пять примерно меня ни разу не отсылали  ни  с  того  ни  с
сего, понимаете, Коленька?
   Коленька понимал. Значит, в течение примерно пяти лет в семье не было
ни одного скандала. А если и были, то глубоким вечером или рано  поутру,
когда домработницы еще нет.
   - Потом Станислав Оттович  умер,  и  почти  сразу  появилась  Лариса.
Валерик с ней на похоронах и познакомился, она  была  ученицей  хозяина.
Полгода приблизительно они женихались, потом поженились, и месяца  через
три началось.
   - Опять стали отсылать? - догадался Селуянов.
   - Опять, да не опять, - бросила Римма Ивановна  загадочную  фразу.  -
Тут  все  стало  по-другому.  Во-первых,  Валерик.  Он,  в  отличие   от
родителей, никогда барчуком не был и дистанцию со мной не держал, а  то,
что хозяева на это сердились, так ему было наплевать. А теперь и он  эту
манеру взял: Римма, вы на сегодня свободны.  У  меня  обед  не  доварен,
пироги в духовке, стиральная машина крутится - ничего не слушает. Идите,
мол, Римма, и завтра у вас выходной. Какой выходной, когда завтра будний
день? У меня выходные в субботу и воскресенье,  как  у  всех  нормальных
людей. Нет, Римма, завтра не приходите. И так посмотрит, что я  понимаю:
лучше и вправду не приходить.
   Это во-вторых. Раньше меня  только  на  время  скандала  отсылали,  а
теперь стали еще и на завтрашний день спроваживать.
   - Очень интересно, - подбодрил ее Селуянов. - И  в  чем  причина,  вы
догадались?
   - Ну неужели  не  догадалась!  -  фыркнула  она.  -  Я  же  прислуга,
Коленька, а не гость в этом доме. Весь мусор через меня проходит, и  все
постельное белье, между прочим, тоже.  Лариса  оказалась  наркоманкой  и
никудышной женой. Как только она в свободный полет уходит, так  меня  из
дома вон, чтобы  не  видела,  что  она  вытворяет.  Пусть  Валерик  меня
простит, но я все равно скажу,  потому  что  Ларису  убили  и  дело  это
серьезное. По простыням  всегда  видно,  на  них  спят  или  еще  чем-то
занимаются. Я постельное белье меняю каждую неделю. Могу вам  совершенно
точно сказать, Коленька, что брачные ночи у них  бывают  раз  в  два-три
месяца, а то и реже. И это при том, что ей двадцать пять,  ему  тридцать
три и женаты они всего-то чуть больше двух лет. Это как, по-вашему?
   - Это плохо, - вполне искренне согласился Коля. - А почему вы решили,
что Лариса была наркоманкой?
   - Много ума не надо,  достаточно  добросовестно  убирать  квартиру  и
уметь читать.
   Все понятно. Ну и тетка эта Римма Ивановна!  Клад,  а  не  свидетель.
Были бы все такими - проблемы раскрываемое(tm) бы не было.
   - Не помните, упаковки от каких препаратов вы находили?
   - Во-первых, помню, а во-вторых - вот! - она торжественно  вынула  из
кармана красивого передника пустой флакончик из темного стекла. -  Когда
вчера  вечером  позвонил  Валерик  и  сказал,  что  Ларису  убили,  Нина
Максимовна заметалась, заметалась, а я первым делом в спальню  прошла  и
Ларисину тумбочку проверила. Я же знала, что вы придете  и  будете  меня
спрашивать. Лариса неаккуратная была, пустые упаковки и флаконы  никогда
сама не выбросит, то в тумбочку  прикроватную  сунет,  в  ящичек,  то  в
ванной оставит, то в кармане халата забудет.
   Тьфу ты, незадача! Надо  выемку  оформлять,  а  то  потом  прицепится
кто-нибудь: откуда флакон да оперативники его сами на улице нашли... Сам
Селуянов позвонить следователю не может,  он  не  включен  официально  в
группу, работающую по делу, у него свой интерес - Люба Кабалкина. Ладно,
сейчас  он  позвонит  Короткову,  пусть   тот   сам   выкручивается.   А
препаратец-то сильный. И не из дешевых.
   - Римма Ивановна, я слышал, что Станислав Оттович был  трижды  женат.
Это правда или люди наговаривают?
   - Правда, правда. Про первую его жену я ничего  не  знаю,  это  очень
давно было, а вторая у него была актриса.
   Нина Максимовна как раз третья.
   - И дети во всех браках были?
   - Нет, в первом не было, а от актрисы у него дочка, Анита. Валерик  с
ней очень дружит, только вот в последние месяцы она что-то не заходит  к
нам.
   - Что ж так? Поссорились?
   - Да боже упаси,  они  по  телефону  все  время  разговаривают.  Если
Валерика нет, Анита с хозяйкой  беседует.  Они  как  одна  семья  стали.
Раньше, при Станиславе Оттовиче, такого не было, а когда он умер,  Анита
снова всю семью собрала, не правильно это, говорит,  когда  родные  люди
живут как чужие.
   - Это верно, - снова согласился Селуянов, нетерпеливо  ожидая,  когда
же в рассказах Риммы Ивановны начнет мелькать  имя  Любы  Кабалкиной.  -
Значит, Анита эта сблизилась с семьей Риттер, правильно?
   - Сблизилась. И даже добилась, чтобы Нина Максимовна и ее  мать,  ну,
актриса бывшая, стали друг к другу хоть как-то относиться. А то ведь они
даже знакомы не были. Конечно, подругами они не стали, это  уж  понятное
дело, но с праздниками друг друга поздравляют, с днем рождения,  подарки
через Аниту друг другу передают.
   - А что же бывшая актриса? Так больше и не выходила замуж?  -  упорно
гнул в свою сторону Николай.
   - Почему же, выходила. У нее и дочка есть от второго брака,  Валерику
ровесница, на несколько месяцев всего старше. Любочка. Чудесная девочка!
Она теперь тоже с Валериком дружит и в гостях у нас бывает.
   Да уж, чудесная  девочка.  Тридцать  три  года,  финансовый  директор
фирмы, двое детей, причастность к убийству.
   Тоже еще, девочка...
   - А Лариса с ними ладила? Как вообще у них складывались отношения?
   - А никак. Они Ларисе были неинтересны. И она им  тоже.  Когда  Анита
или Любочка приходили, Лара посидит  минут  двадцать  с  ними,  максимум
полчаса, а потом уходит.
   Даже мне было видно,  что  ей  с  ними  скучно.  Аниту  она  старухой
называла, все-таки двадцать лет разницы, а Любочку - клушей.
   - Почему клушей? - заинтересовался Селуянов.
   Ему было интересно все, что касалось Кабалкиной.
   - Она полненькая такая, толстушечка, у нее двое деток, так она только
про них и рассказывает, ну, сами понимаете, как любая любящая  мать.  Я,
например, с удовольствием слушала, и Валерик, мне кажется, тоже.  А  вот
Анита  раздражалась.  У  нее  своих-то  нет,  видно,  она  из-за   этого
переживает, и про чужих детей ей слушать больно. И вообще, Любочка такая
добросердечная, за всех беспокоится, обо всех заботится, всем  помогает.
За это Лариса и называла ее клушей. Недобрая она была, Лариса. Людей  не
любила.
   - А мужа? - наугад спросил Селуянов.
   И  попал.  Совершенно  неожиданно,  вовсе  не  собираясь  попадать  в
какую-то  определенную  цель.  Просто  язык  сам  повернулся,  повинуясь
инерции  разговора,  которому  никак  нельзя  дать  угаснуть   и   любую
возникающую паузу нужно немедленно заполнять какими-то репликами.
   Римма Ивановна внимательно посмотрела на него.
   - Что-то вы долго тянули с этим вопросом, Коленька, я уж  думала,  вы
никогда его не зададите.
   - А надо было?
   - Обязательно. Так вот, Лариса Валерика никогда не  любила.  Она  его
терпеть не могла. Не спрашивайте,  откуда  я  знаю.  Знаю  -  и  все.  Я
прислуга, я знаю о своих хозяевах такое, что они сами про себя не всегда
знают.
   - Хорошо, я не буду спрашивать, -  покладисто  ответил  Николай,  про
себя тут же добавив: "Пока не буду,  но  потом  обязательно  спрошу".  -
Зачем же Лариса вышла замуж за Валерия, если не любила?
   - Чтобы он ее продвигал. Что