Это Стрельников твой ненаглядный ушел от него. И от него, и от Гены
Леонтьева. Бросил их, точно так же, как бросил тебя. Господи, -  просто-
нала Лариса, обхватив голову руками, - если бы ты только знала, Любочка,
как я его ненавижу! Как я его ненавижу! Я его убить готова.


   Глава 2

   Домой Люба Сергиенко вернулась только через три недели после  приезда
из Турции. Все это время она прожила  у  Томчаков.  Сердобольная  Лариса
полностью вошла в ее положение и заявила, что в таком виде  показываться
на глаза родителям действительно нельзя. Люба, конечно, смотрела на себя
в зеркало каждый день на протяжении всех месяцев, проведенных за  грани-
цей, но именно поэтому и не заметила тех  разительных  перемен,  которые
сразу бросались в глаза тем, кто не видел ее все это время. Глаза ввали-
лись и потускнели, и в них появилось выражение  жалкое  и  просительное.
Щеки запали, цвет лица оставлял желать много лучшего. И если  отсутствие
загара можно было объяснить ежедневным пребыванием в офисе и работой без
выходных, то изможденное недоеданием и  недосыпанием  лицо  нельзя  было
объяснить ничем. А уж этот затравленный взгляд...
   Лариса велела Любе спать как можно больше, кормила ее на  убой,  зас-
тавляла пить витамины, а сама тем временем моталась по знакомым,  выпра-
шивая у них привезенные из Турции шмотки и сувениры. С деньгами  проблем
не было, у Ларисы их было немного, но вполне достаточно, чтобы  замазать
глаза Любиным родителям.
   - Отдашь, когда сможешь, - решительно заявила  она,  протягивая  Любе
конверт с тремя тысячами долларов. - Это не к спеху. Деньги мои  личные,
Томчак о них ничего не знает. Экономила на всякий случай, вот и пригоди-
лось.
   - А как же вы? - виновато спросила Люба. - Ты  сказала,  Слава  сидит
без работы. На что же вы жить будете?
   - На то, что заработали за последние годы. Твой Стрельников  тот  еще
жук, и сам денег нагреб, и нам еще осталось. Ты пойми, трагедия Славкина
не в том, что он остался без работы и нам теперь жить не  на  что,  а  в
том, что Стрельников его кинул. Сорвал с хорошего места, потащил  с  со-
бой, потом, когда уходил в Фонд, снова его  с  собой  позвал,  а  теперь
Славка ему не нужен. И с Геной Леонтьевым такая же история. Если бы  они
оба в свое время за Стрельниковым не пошли, сейчас заведовали бы  кафед-
рами или лабораториями, а то и проректорами бы уже стали. А теперь  кому
они нужны? Наука, Любочка, страшная вещь, страшнее женщины, она измен не
прощает. К брошенной бабе можно вернуться, если поплакаться как  следует
и разжалобить ее, а науке твои слезы и покаянное битье себя в  грудь  не
нужны. Она на месте не стоит, развивается, и если ты хотя бы год  ею  не
занимался, - все, ты безнадежно отстал. Новые открытия, новые  направле-
ния, новые идеи. Не догнать. То есть догнать-то можно, если захотеть, но
пока не догонишь, ты никому не нужен, ни в одно приличное место тебя  не
возьмут. А пока будешь догонять, про тебя и  вовсе  забудут.  Кто  такой
Томчак? Ах, тот, который пять лет назад монографию написал?  Да,  что-то
припоминаю. А что он в последние годы делал, о чем писал, какое  направ-
ление разрабатывал? Никакое? Тогда вообще о чем разговор. И все,  привет
горячий.
   Ненависть Ларисы к Стрельникову была огромной. Бездонной.  Безмерной.
Но говорить об этом она могла только с Аней Леонтьевой и с Любой. Ни  ее
муж, ни муж Ани и слышать ничего не хотели. Для них Стрельников был  фи-
гурой неприкосновенной, и говорить о нем дурно было запрещено  категори-
чески.
   - Почему Слава ему все прощает? - недоумевала Люба. - Неужели  он  не
понимает того, что понимаешь ты?
   - Да не хочет он понимать. Он влюблен в своего Стрельникова, как  де-
вица в жениха. Что бы этот изверг ни делал - все хорошо. Ума не приложу,
чем он их с Генкой так приворожил...
   ...Когда Владимир Алексеевич Стрельников стал ректором института,  он
тут же начал собирать вокруг себя  команду  преданных  единомышленников.
Перед ним было два пути: убеждать людей, заражать их своими идеями реор-
ганизации вуза и усовершенствования учебного процесса, добиваться  пони-
мания и согласия со своей позицией, или просто пригласить верных друзей,
которые будут плясать под его дудку и воплощать его идеи в жизнь. Друзья
- они и есть друзья, они не подведут, на них можно переложить всю  теку-
щую работу, от них можно требовать беспрекословного подчинения и  выпол-
нения указаний и быть уверенным, что все будет сделано как надо.  Потому
что друзья не подведут и не подставят. Второй путь  был  куда  проще,  и
Стрельников пошел именно по нему. Вячеслав Томчак был в то время заведу-
ющим лабораторией в одном из профильных НИИ и считался  весьма  перспек-
тивным ученым, Геннадий Леонтьев руководил в другом вузе кафедрой психо-
логии управления. Стрельников предложил Томчаку должность проректора  по
научной работе, а Леонтьеву - должность заместителя по кадрам.  Даже  не
предложил, а попросил:
   - Переходи ко мне. Ты мне нужен.
   Эти слова были священными. Раз друг говорит, что  нуждается  в  тебе,
нуждается в твоей помощи, нельзя отказать. Даже если переходить очень не
хочется. Томчак в тот период уже вплотную приступил к написанию докторс-
кой диссертации, но по первому же слову Стрельникова бросил науку и  пе-
решел к нему в институт. Правда, Стрельников что-то такое говорил насчет
того, что, дескать, на этой должности будет  возможность  заняться  док-
торской, и Томчак ему поверил, но уже через неделю понял, что к  настоя-
щей науке его должность и близко не лежала. Это была хлопотная  суматош-
ная административная работа, которая включала в себя не только  контроль
за ходом выполнения плана научно-исследовательской работы  на  кафедрах,
но и организацию семинаров и конференций, обеспечение научного  рецензи-
рования, руководство работой аспирантуры института  и  множество  других
вещей, совершенно не интересных человеку, занимающемуся  чистой  наукой.
Нехватка бумаги или поломка техники на участке  оперативной  полиграфии,
где тиражируются подготовленные сотрудниками института научные и учебно-
методические работы, слишком большой конкурс  в  аспирантуру,  необходи-
мость раздобыть машины и привезти на заседание ученого совета строптивых
старых профессоров, которые сказались немощными и поставили  под  угрозу
срыва защиту чьей-то диссертации, выбивание из финансистов денег на при-
обретение книг для институтской библиотеки - всем  этим  пришлось  зани-
маться несостоявшемуся доктору наук Вячеславу Томчаку. И  это  при  том,
что до прежней работы он успевал добираться за тридцать  пять  минут,  а
теперь тратил на дорогу по полтора часа в один конец.
   Самым неприятным было то, что Стрельников, судя по всему, не собирал-
ся быть ректором до конца своих дней. Все его друзья знали,  что  дольше
двух-трех лет он ни в одном кресле не высиживал. Ему становилось скучно,
он рвался к новым просторам и новым вершинам, менял сферу  деятельности,
затевал новые дела. Томчак и Леонтьев, по прямому указанию ректора жест-
ко закрутившие все гайки и нажившие себе в институте  множество  врагов,
подспудно ждали того дня, когда их друг Володя уйдет из  института.  Они
твердо знали, что после его ухода они здесь не останутся.  Придет  новый
ректор и начнет избавляться от старой команды, как  это  сделал  в  свое
время сам Стрельников.
   Их прогноз сбылся. Не прошло и трех лет, как Стрельников задумал  ор-
ганизовать Фонд поддержки и развития гуманитарного образования. К  нема-
лому облегчению своих друзей-заместителей, он позвал их с собой.  Однако
предусмотрительная Лариса Томчак уже тогда предупреждала мужа:
   - Не делай этого, Слава, лучше вернись в науку, пока не стало слишком
поздно. Трехлетний перерыв пока еще можно как-то наверстать,  тем  более
что ты сейчас на должности проректора по науке, а с этой должности впол-
не можно уйти заместителем директора какого-нибудь НИИ.  Если  ты  пота-
щишься за Стрельниковым в Фонд, это будет уже необратимо. Людей,  уходя-
щих с государственной службы в бизнес, обратно не берут, их там  не  лю-
бят. Максимум, на что ты сможешь рассчитывать после работы в Фонде,  это
старший научный сотрудник. Не высоко падать-то будет?
   - Я нужен ему, - упрямо твердил Томчак. - Он меня попросил уйти вмес-
те с ним.
   С этим Лариса ничего не смогла поделать. И точно в таком же положении
оказались супруги Леонтьевы. Анна умоляла мужа одуматься, пока не  стало
поздно, а тот, в свою очередь, произносил  выспренние  слова  о  мужской
дружбе. Томчак и Леонтьев ушли из института вместе  со  Стрельниковым  в
придуманный и созданный им самим Фонд. И  вот  теперь,  как  выяснилось,
Владимир Стрельников занял высокую должность в аппарате Госкомвуза, бро-
сив своих верных товарищей на произвол судьбы. Оба они  были  совершенно
не приспособлены к коммерческой деятельности, не любили ее и плохо пони-
мали. Руководить Фондом без оборотистого,  энергичного,  предприимчивого
Стрельникова они не могли. Более того, налаживая работу Фонда, они,  как
и несколько раньше в институте, проявляли по приказу своего  шефа  жест-
кость и требовательность к остальным сотрудникам. Даже  в  тех  случаях,
когда Владимир Алексеевич был совершенно очевидно не прав или несправед-
лив, они демонстрировали солидарность с ним перед сотрудниками,  которые
приходили искать у них защиты и понимания. Этого требовали законы корпо-
ративности и мужской дружбы. После всего этого трудно было ожидать,  что
с уходом Стрельникова все в Фонде останется по-прежнему.  Недоброжелате-
лей и врагов у Томчака и Леонтьева и здесь  оказалось  предостаточно,  и
все они взбодрились и подняли головы, с  энтузиазмом  выискивая  возмож-
ность поквитаться с обидчиками.
   Но все это было, так сказать, глобально. Это было тем фундаментом, на
котором возвела свое здание злость и ненависть. Однако, кроме  фундамен-
та, необходимы и кирпичи. Их Стрельников поставлял Ларисе Томчак и  Анне
Леонтьевой бесперебойно.
   У него была очаровательная привычка звонить часов около шести из  ма-
шины и говорить своей секретарше:
   - Наталья Семеновна, скажите Томчаку, чтобы не уходил. Он мне  нужен.
Я буду через двадцать минут.
   И Томчак сидел в своем кабинете как  привязанный.  Через  полчаса  он
звонил в приемную, недоумевая, почему Стрельников до сих пор его не выз-
вал, раз уж он ему так нужен. Наталья Семеновна отвечала:
   - Владимир Алексеевич занят, у него посетители.
   Томчак ждал. Каждые десять минут звонила Лариса, потому что они соби-
рались куда-то идти: в гости, в театр, на банкет, и вообще  у  них  были
вполне определенные планы на этот вечер. В конце концов, она ждала  мужа
к ужину, без него за стол не садилась и хотела хоть какой-то  определен-
ности.
   - Иди домой, - говорила Лариса. - Ничего не случится.
   - Он просил, чтобы я не уходил. Я ему нужен.
   Наконец в девятом часу распахивалась дверь и на пороге кабинета  Том-
чака возникал Стрельников собственной персоной, невозможно  красивый,  в
распахнутой дорогой куртке и с сотовым телефоном в руках.
   - Собирайся, пошли по домам, - говорил он как ни в чем не бывало.
   - Ты хотел о чем-то поговорить со мной? - робко напоминал Томчак.
   - Завтра поговорим. Мне пришла в голову одна идея, завтра расскажу.
   Ему ни разу не пришло в голову предложить Томчаку, добросовестно  от-
пускавшему водителя служебной машины ровно в шесть часов,  подвезти  его
на своей машине, коль уж тот так сильно задержался в институте по его же
просьбе. А о том, чтобы извиниться, даже и речи быть не  могло.  Но  так
происходило далеко не всегда. Случалось, что взбесившийся от бесцельного
ожидания Томчак сам шел в кабинет к ректору и с  удивлением  обнаруживал
запертую дверь. Стрельников уже ушел, даже и  не  вспомнив  о  том,  что
"привязал" своего заместителя к месту просьбой дождаться его.
   Он распоряжался своими заместителями как собственными рабами,  совер-
шенно не думая о том, что у них  есть  какието  планы,  нужды  и  вообще
жизнь. И при этом мастерски избегал возможных объяснений по этому  пово-
ду. Мог, например, в четверть десятого утра позвонить неизвестно  откуда
(в том числе, из теплой постели) секретарю Наталье Семеновне со словами:
   - Скажите Леонтьеву, что он должен быть в десять часов в министерстве
на совещании. Если его нет на месте, пошлите Томчака. Я буду после часа.
   О необходимости присутствовать на совещании в министерстве  было  из-
вестно за три дня, но, проснувшись поутру,  Стрельников  вдруг  понимал,
что ехать туда ему смертельно неохота. Хорошо, что на  свете  существуют
заместители, которых можно послать на совещание вместо себя.  И  хорошо,
что существуют секретари, которым можно поручить передать  указание  на-
чальника. Ведь если он сам будет звонить своим замам, то велика  вероят-
ность услышать, что они не могут ждать его или ехать на совещание по ка-
ким-то очень уважительным причинам, с которыми Стрельников  как  человек
нормальный просто не сможет не считаться. А секретарю  они  эти  причины
объяснять не будут, потому что не может  же  секретарь  отменить  приказ
ректора. И его совершенно не интересовало, сколько  заранее  назначенных
деловых встреч и телефонных переговоров было сорвано при этом. Ибо  зна-
чение имели только ЕГО встречи и ЕГО переговоры.
   Он даже не подозревал, сколько домашних скандалов разгоралось по  его
вине и сколько нервов было истрепано женам и детям своих друзей-замести-
телей. Два таких скандала были особенно показательными, так как испорти-
ли настроение надолго и, соответственно, надолго запомнились. Первый  из
них случился в семье Леонтьевых. Двенадцатилетняя дочка Леонтьевых Алиса
лежала в больнице, ей сделали полостную операцию и через три дня  должны
были выписывать. Вообще-то полагалось бы продержать ее как минимум неде-
лю, до снятия швов, но очередь на госпитализацию была огромная, и  дети-
шек старались выпихнуть домой как можно раньше, если родители не  возра-
жали. Геннадий Леонтьев предупредил секретаря, что утром должен забирать
дочку из больницы и до обеда его в институте не будет, и  договорился  с
водителем своей служебной машины, что тот заедет в половине десятого  за
ним и Анной. В половине десятого машина к дому не приехала. Сначала  ро-
дители не особенно волновались, полагая, что машина, вероятно,  застряла
где-то в пробке и с минуты на минуту подъедет. Однако в  десять  ее  все
еще не было. Геннадий поднялся в квартиру и позвонил в институт. То, что
он услышал, его ошарашило. Оказалось, что Владимир Алексеевич утром пот-
ребовал его машину для себя, потому что его личная машина  сломалась,  а
на служебной он отправил Любу  встречать  в  аэропорту  какую-то  не  то
родственницу, не то подружку. Стрельникову даже в голову не пришло  сна-
чала позвонить самому Леонтьеву и спросить,  не  нужна  ли  ему  машина.
Главным было то, что машина была нужна самому Стрельникову, а  остальное
не имело ровно никакого значения.
   Геннадий запаниковал. Его предупредили, что к десяти часам Алиса  бу-
дет выписана, и просили не опаздывать, чтобы девочка не  ждала  в  холле
больницы. Дожидаться, пока за ней приедут родители, в отделении не соби-
рались, ровно в десять из приемного покоя поступят новые больные,  такой
заведен порядок, и Алисина койка понадобится для другого ребенка. Генна-
дий поймал частника, который за безумные деньги  согласился  поехать  на
другой конец Москвы в больницу и привезти их обратно  вместе  с  Алисой.
Всю дорогу до больницы Анна напряженно молчала, но Геннадий понимал, что
думают они об одном и том же: маленькая девочка с разрезанным животом  и
нестерпимо болящим швом одиноко сидит в холле и не понимает, почему мама
и папа за ней не приезжают. Водитель выбрал не самый удачный путь, ухит-
рившись попасть во все заторы, которые только можно было отыскать в этот
час в столице, кроме того, выяснилось, что он не  рассчитывал  на  такой
длинный маршрут, и ему нужно подъехать на заправку. В больнице Леонтьевы
оказались только в первом часу дня. Алиса, бледная и дрожащая, сидела на
стульчике, судорожно прижимая к груди пакет со своими вещами,  и  по  ее
щекам градом катились слезы. Увидев бегущих к ней родителей, она  разры-
далась, трясясь всем телом, и громко плакала всю обратную дорогу,  успо-
коившись только тогда, когда оказалась в своей  комнате  и  поняла,  что
кошмар действительно кончился. Ей было очень больно сидеть на этом прок-
лятом неудобном стуле, потому что шов был еще  совсем  свежий.  И  очень
страшно, что родители забыли за ней приехать и ей придется тут сидеть до
завтрашнего дня. После операции девочка  была  слабенькой,  и  пережитое
волнение вылилось в самый настоящий нервный стресс. Она отказывалась  от
еды и все время принималась плакать. Анна не выдержала и впервые за дол-
гое время решила высказать мужу все, что думает о  его  любви  к  своему
другу-начальнику.
   - Он же в грош тебя не ставит, он плевать на тебя хотел,  он  тебя  с
дерьмом смешивает, а ты только благодарно улыбаешься и задницу  ему  ли-
жешь! Неужели тебе самому не противно? Ну есть у тебя хоть капля гордос-
ти или нет? Где твое самолюбие? Почему ты позволяешь ему так с собой об-
ращаться?
   Геннадий пытался объяснить жене, что нельзя сердиться на Стрельникова
за то, что тот думает только об интересах дела и забывает о личном.
   - Володя - мой друг, и я уверен, что он уважает меня так же, как и  я
его. Если он взял мою машину, значит, ему действительно было очень  нуж-
но, иначе он не сделал бы этого.
   - А тебе, выходит, не нужно? - взвилась Анна. - Больной ребенок после
операции сидит в холодном холле и умирает от страха и боли - на это мож-
но наплевать? Да если бы это был его ребенок, он бы две институтские ма-
шины взял, чтобы поехать в больницу. На одной бы  сам  ехал,  вторая  бы
следом шла на всякий случай, вдруг первая сломается, так чтобы сразу пе-
ресесть и ехать дальше, не дай Бог его ребенок лишнюю минуту прождет.
   Ссора зашла слишком далеко, посыпались взаимные оскорбления, и в этом
конфликте Леонтьевы увязли надолго.
   Другой памятный скандал случился у Томчаков. К Ларисе  обратилась  ее
давняя добрая приятельница, сын которой учился как  раз  в  институте  у
Стрельникова. С сыном произошла неприятность, он попал в милицию  вместе
с двумя товарищами "за хулиганку". Собственно, хулиганил только один  из
них, сцепился с продавцом палатки, у которого не оказалось сдачи с круп-
ной купюры, начал громко качать права, продавец не менее громко отвечал,
оба схватили друг друга за грудки, а тут и  милиция  подоспела.  Забрали
всех троих, и уже в отделении оказалось, что все трое находятся  в  нет-
резвом состоянии. В общем-то это было простительно, у дебошира был  день
рождения, и ребята, естественно,  его  отмечали,  причем  были  даже  не
сильно пьяны, а так, слегка выпивши. Но тест показал  алкоголь,  и  факт
нарушения общественного порядка в нетрезвом виде был налицо. В институт,
где учился сын Ларисиной приятельницы и которым руководил ее муж, пришла
бумага, и Стрельников, рьяно взявшийся за  укрепление  дисциплины  среди
студентов, велел подготовить приказ об отчислении парня. Ладно  бы  еще,
если б это случилось в мае, тогда юноша успел бы, может быть,  поступить
в другой институт. Но случилось это в марте, и после  отчисления  его  в
весенний призыв заберут в армию. А вдруг в Чечню пошлют? Мать  этого  не
переживет. Что угодно, только не отчисление. Мера была излишне  суровой,
проступок был административным, а не уголовно наказуемым, таким  же,  по
сути, как безбилетный проезд в транспорте или превышение скорости  води-
телем автомашины. Месяца не проходило, чтобы на кого-нибудь из студентов
не присылали подобную бумагу. Однако политика "закручивания гаек" требо-
вала жестких мер, и сын Ларисиной подруги попал под пресс.
   Лариса пообещала поговорить с мужем. Томчак отнесся  с  пониманием  к
беде женщины, которую