самый удачный ракурс.
   - Люблю, - просто сказала Настя. - Она грязная, тяжелая, но  интерес-
ная, и я ее люблю.
   - Опасная?
   - В общем, есть немного. Бывает, что очень опасная, но если не делать
явных глупостей, то уровень опасности можно понизить.
   - А уровень грязи?
   - Нет. Это не поддается регулированию.
   - Наверное, нужно быть очень преданным вашей работе, чтобы с этим ми-
риться, верно?
   - Конечно, - согласилась Настя. - Или не очень преданным, но  умеющим
не реагировать на всякие гадости и мерзости. Или совсем не преданным, но
получающим удовольствие  от  насилия,  обмана,  ощущения  своей  власти.
По-всякому бывает.
   - А вы знаете, - неожиданно сказала Моспанова, - ведь  мой  сын  тоже
хотел идти работать в милицию. Вот я сейчас слушаю вас и думаю: как  хо-
рошо, что он этого не сделал.
   - Почему?
   - Он не смог бы. Он не подходит ни под одну из перечисленных вами ка-
тегорий. А ведь когда у него не получилось с поступлением к вам на служ-
бу, для него это была такая трагедия! Он очень переживал, я даже  начала
беспокоиться за его здоровье. Жаль, что люди мало знают о вашей  работе.
У них какое-то искаженное представление о милиции.
   - Ложная романтика?
   - Да, наверное...
   - Алла Ивановна, разрешите вас поприветствовать! - раздался у них  за
спиной громовой голос.
   К ним, высоко подняв огромный букет роз, шел известный  кинорежиссер,
ведя под руку свою очаровательную жену, не менее известную актрису.
   - Костик! - обрадованно кинулась к  нему  Моспанова,  и  Настя,  вос-
пользовавшись тем, что фотохудожница отвлеклась, тихонько отошла и  при-
нялась искать своих.
   Они долго ходили по выставке, разглядывая работы Аллы Моспановой. На-
дежда Ростиславовна то и дело останавливалась, встречая знакомых и заст-
ревая возле них с разговорами.
   - Моя дочь Анастасия...
   - Мой муж Леонид...
   - Моя дочь и ее муж...
   Настя пожимала руки, вежливо улыбалась и мечтала только  об  одном  -
скорее уйти отсюда. Вернуться домой, надеть уютный удобный халат и сесть
на кухне с уютным родным Лешиком, смотреть, как он раскладывает  пасьянс
"Могила Наполеона", молча курить и думать о своем. Об убитых невестах. О
женщинах, получивших угрожающие письма. О взломанной  фотолаборатории  и
украденных негативах.
   В какой-то момент ей удалось отключиться от шумной толпы, наклеив  на
лицо вежливо-приветливую улыбку, и погрузиться в размышления. Итак,  ва-
риантов всего три.
   Первый: кто-то валяет дурака и пишет невестам письма с угрозами,  же-
лая сделать им гадость. А кто-то другой по совершенно другим мотивам со-
вершает два убийства, которые просто случайно совпадают по времени с по-
лучением  очередных  писем.  Маловероятно,  слишком  много   совпадений.
Убийства случайно совершены именно в тех загсах, где выходят  замуж  не-
весты, накануне получившие письма. Хотя чего в жизни не бывает!..  Веро-
ятность мала, но она есть, и отбрасывать ее нельзя.
   Второй вариант: преступник-хулиган пишет письма, теша тем самым  свою
природную злобу, а преступник-убийца узнает об этом и использует в своих
целях, чтобы сбить с толку следствие.
   И вариант третий: преступление готовилось давно, но  возможность  со-
вершить убийство появилась только сейчас. Тогда какой смысл в этом прес-
туплении? Против кого оно было направлено? В первых двух случаях мишенью
вполне могла быть Элена Бартош. Уж слишком много людей  не  хотели  этой
свадьбы. Да и Латышев зачем-то отирался возле загса. При третьем вариан-
те вообще ничего не понятно. Больная психика? Бред мести?
   - Мама, откуда можно позвонить? - спросила она,  бесцеремонно  хватая
Надежду Ростиславовну за рукав, несмотря на то, что  она  была  увлечена
беседой с каким-то седым смешным коротышкой.
   - Внизу у входа есть телефон, - ответил ей коротышка, махнув рукой  в
сторону лестницы.
   Настя, не обращая внимания на удивленные взгляды  родителей  и  мужа,
стала протискиваться сквозь толпу к лестнице.
   - Юра, - быстро сказала она, когда Коротков снял трубку, - запроси  в
загсах все сведения за три года о парах, которые подали заявление, но не
явились на регистрацию.
   - Погоди, - оторопел Коротков от ее натиска, - ты откуда звонишь?  Ты
же собиралась на какой-то светский раут?
   - С раута и звоню. Сделаешь?
   - Ну ты, мать, в своем репертуаре, не отдыхается тебе. Может,  объяс-
нишь, до чего додумалась?
   - Не сейчас. Позвони мне домой после одиннадцати, расскажу.
   Она вернулась наверх и с трудом разыскала свое семейство, которое  за
время ее отсутствия успело переместиться в соседний зал.
   - Мам, а конец скоро? - робко спросила она.
   Надежда Ростиславовна кинула на нее строгий  взгляд,  не  допускающий
никаких возражений.
   - Нет, еще фуршет и аукцион лучших работ Моспановой.
   - Это надолго?
   - Не меньше двух часов, а то и все три.
   - Мама... - взмолилась она.
   - Ну ладно, - внезапно смягчилась мать. - Иди уж. Я вижу, ты действи-
тельно мучаешься. Смотреть жалко.
   Настя обрадованно схватила Чистякова под руку и потащила его к  выхо-
ду.
   - Садистка, - объявил он, садясь в машину и включая зажигание. -  По-
есть на халяву не дала. Будешь за это готовить ужин.
   - Буду, - согласилась она. - Можешь из меня веревки вить,  я  на  все
готова.
   - Из тебя совьешь, как же, - усмехнулся он. - Удавиться проще.
   - Ты что, Лешик, - насторожилась она. - Ты  чем-то  недоволен?  Хотел
остаться?
   - Конечно, хотел. Я посмотрел каталог аукциона  и  выбрал  совершенно
изумительный пейзаж. Хотел тебе подарить. А ты... Никогда у меня с тобой
ничего не получается.
   - Прости, милый.
   Ей стало неловко. Она ласково погладила мужа по волосам  и  потерлась
носом о его плечо. Леша молча вел машину, лицо у него было расстроенное.
   - Ну прости, Лешенька. Ну я дура. Что ж теперь сделаешь?
   - Это точно, ничего не сделаешь, - мрачно подтвердил Чистяков.  -  Не
разводиться же с тобой, бестолковой.
   Наутро оказалось, что в редакцию позвонили еще  четырнадцать  женщин.
Настя схватилась за голову.
   - Ты представляешь, сколько их было, писем этих? - сказала она  Леше,
который к утру уже забыл о своей обиде. - Ведь позвонили только те,  кто
читает "Криминальный вестник". Или их знакомые читают, которые знают про
эти письма. А сколько ж их было на самом деле! Подумать только,  сколько
крови эта сволочь людям попортила!
   Коротков и Селуянов от таких известий впали в транс.
   - Аська, может, вернешься? - уныло спросил Юра. - Все равно  ведь  не
отдыхаешь, а работаешь. Прерви отпуск, а?
   - Так все равно ведь не отдыхаю, а работаю, - возразила ему Настя.  -
Какая разница-то?
   - Еще какая. Когда ты на работе, я к тебе без зазрения совести хожу и
требую начальственным тоном, чтобы ты мне давала советы. А так  я  вроде
бедного родственника, стою на пороге с протянутой рукой и клянчу хлебуш-
ка. Мне неудобно.
   - Перестань, - рассердилась она. - Что ты выдумываешь! Ты и без  моих
советов все знаешь. Ты загсы запросил?
   - Угу. Знаешь, куда они меня послали?
   - Догадываюсь. А что они предлагают взамен?
   - Списки всех, кто подал заявление, и тех, кто зарегистрировался. Это
у них в компьютере есть. А сличать сами будем.
   - Ну и ладно, - обрадовалась Настя. - Так даже проще.
   - Чего проще-то? - хмуро буркнул Коротков. - Ты представляешь,  какой
длины эти списки за три года?
   - Без разницы, хоть в десять тысяч миль. Только скажи, чтобы вместе с
распечатками дали дискету. Я дома на  своем  компьютере  все  обработаю.
Программу написать - полчаса, а машина сама выдаст все фамилии,  которые
есть в одном списке и отсутствуют в другом.
   - Аська, ты - голова! - обрадовался Коротков. - А говоришь, что я без
твоих советов справлюсь. Куда мне. Кстати, ты обещала  объяснить,  зачем
тебе эти сведения. Чего-нибудь придумала залихватское?
   - Не знаю, Юрик, может, это очередной бред получится, но мне  показа-
лось, что если мы имеем дело с больной психикой, то это может  оказаться
женщина, у которой внезапно расстроилась свадьба и  она  на  этой  почве
сдвинулась. Ненавидит всех невест.  Пишет  им  мерзкие  письма.  Болезнь
прогрессирует, вот и до убийства дело дошло.
   Она снова встретилась с Антоном, и они отправились объезжать  очеред-
ные жертвы любителя эпистолярного жанра. Часть женщин письма  сохранили,
и все они были как две капли воды похожи на те, которые они уже видели.
   - Знаете, я была уверена, что это письмо написал мой сын,  -  сказала
одна из женщин. - Я видела, он был против, чтобы я выходила замуж.
   - Почему? Ему не нравился ваш жених?
   - Да нет, просто он сильно привязан к отцу и  все  надеется,  что  мы
снова сойдемся.
   - Но вы у сына спрашивали?
   - Нет. Я не стала выяснять отношения с ним, мужества не хватило. Сде-
лала вид, что ничего не случилось. А сейчас думаю, может, не  надо  было
мне замуж выходить. Сын совсем замкнулся, со мной почти не  разговарива-
ет, а в присутствии мужа вообще молчит. Не любит он его. Да и я  к  нему
строже стала, была уверена, что письмо он написал... В общем, мужа  при-
обрела, а сына, кажется, потеряла.
   Она тихонько заплакала.
   - Пятнадцать лет, возраст трудный, сами знаете. Не надо мне было...
   - Теперь все разъяснилось, - сказала Настя. - Теперь вы  знаете,  что
это не он написал письмо. Может быть, вы сумеете восстановить отношения,
если постараетесь. Ведь мальчик оказался лучше, чем выдумали.
   - Нет, - женщина вытерла слезы. - Уже ничего не поправить. Он так от-
далился от меня, стал совсем чужой. Все из-за этого письма проклятого.
   Настя долго не могла успокоиться после этого  разговора.  Уже  поздно
вечером, возвращаясь домой, она снова вспомнила  несчастную  женщину,  у
которой испортились отношения с пятнадцатилетним сыном.
   - Все-таки до чего же мерзкий нрав должен быть  у  человека,  который
это делает, - сказала она Антону. - Ведь судьбы людям  калечит.  Неужели
ему их не жалко?
   - А вы обратили внимание, что у каждого есть свой скелет в  шкафу?  -
заметил Антон, не отрывая взгляд от дороги. - Ведь ни одна из  девятнад-
цати не заявила в милицию, ни одна не удивилась. У каждой было что-то  в
прошлом или в настоящем, что позволяло ей думать, будто она знает автора
письма. Прелестный социологический эксперимент получился, правда? Девят-
надцать случайных попаданий - и ни одной без греха.
   - Да что вы, Антон, как же можно так рассуждать, - удивилась Настя. -
А эта женщина с сыном? У нее-то какой грех? Она в чем виновата?
   - В чем виновата? В том, что наплевала на сына. Она же видела, что он
против ее замужества, что он не любит ее будущего мужа. И даже когда она
получила письмо и подумала, что это мальчик решился на отчаянный шаг,  и
то не остановилась. Сделала по-своему. А теперь локти кусает,  что  сына
потеряла. Раньше надо было думать, кто для нее важнее - сын или муж.
   - Не знаю, Антон, - задумчиво проговорила Настя. - Мне их всех жалко.
Ужасно жалко. А эту женщину - особенно.
   - Да бросьте вы, Настя, что вы их жалеете! Живы, здоровы, потолок  не
обвалился, имущество в пожаре не сгорело. А что отношения  после  письма
испортились - так они сами виноваты.
   Не грешили бы, не обманывали, не изменяли, дорожили детьми и  родите-
лями - так пошли бы в милицию и заявили. И проблем бы не было.
   - Вы думаете? - с сомнением переспросила она.
   - Уверен. Знаете, из-за чего у людей все неприятности? Изза того, что
они скрывают свои тайны. А тайны появляются от  греха,  от  неправильных
поступков.
   - Ну, в общем, логично, - засмеялась Настя. - А у вас  у  самого  нет
тайн?
   - Ни одной, я весь как на ладони. А у вас?
   Настя расхохоталась.
   - Вы знаете, я только сейчас сообразила, что оказалась  единственной,
кто отнес письмо следователю. Правда, по другим мотивам, но  все-таки...
Так что будем считать, что и у меня тайн нет.
   Лариса вытянула затекшую ногу и тихо застонала от боли: теперь  центр
тяжести пришелся на то место, где расплывался огромный синяк. Она стара-
лась вести себя как можно тише, чтобы ее мучитель подольше не  вспоминал
о ней, но стон сдержать не могла. Он повернул голову, оторвавшись от те-
левизора.
   - Ну, надумала, сучка похотливая? - злобно спросил он.
   - Отпустите меня, пожалуйста, отпустите, - взмолилась Лариса.  -  Мне
очень больно. Я правда не знаю, где Сережа.
   - Потерпишь. Пока твой Сережа здесь не появится, будешь сидеть.
   - Пожалуйста...
   Он снова отвернулся и уткнулся в телевизор,  где  показывали  баскет-
больный матч.
   Лариса попробовала пошевелить пальцами той руки, за которую  наручни-
ком была прикована к батарее. Пальцы онемели и не слушались. Другая рука
была накрепко привязана веревкой к туловищу. Она лежала  на  полу  почти
совсем раздетая, мучитель оставил на  ней  только  маленькие  прозрачные
трусики.
   - Послушайте, - снова начала она, - от того, что я буду здесь лежать,
Сережа не появится. Ну подумайте сами.
   - Мне не о чем думать. Думать должна ты. Думай, соображай, кто  может
знать, где Артюхин, и звони.
   - И что я скажу?
   - Скажешь как есть. Скажешь, что если он не вернется в самое  ближай-
шее время, я тебя убью.
   - Господи, но за что? Меня-то за что? Что я  вам  сделала?  -  Лариса
расплакалась. Ей было холодно, все тело болело. Ну почему это должно бы-
ло случиться именно с ней?!
   - Будешь реветь -  буду  бить,  -  равнодушно  сообщил  ей  мучитель,
по-прежнему уткнувшись в телевизор.
   Она разрыдалась, громко, отчаянно. Он молча  встал,  подошел  к  ней,
ловким движением сунул ей в рот скомканную тряпку и быстро наложил свер-
ху широкую ленту лейкопластыря. Потом отстранился, будто  любуясь  своей
работой, и вдруг изо всей силы пнул Ларису ногой сначала по ягодице, по-
том по спине. Немного подумал, ударил еще два раза, на этот раз по  гру-
ди.
   - Ну как, достаточно? - заботливо спросил он. - Ты дашь  мне  наконец
матч досмотреть?
   Она лежала неподвижно, запрокинув голову. Слезы стекали  из  глаз  по
вискам и затекали в уши. От боли она почти ничего не  видела,  в  глазах
потемнело.
   Ей нужно придумать, как найти Сережу. Иначе этот  сумасшедший  маньяк
ее убьет. Она судорожно перебирала в голове его знакомых, пытаясь вспом-
нить их имена и телефоны. Она должна придумать. Она должна его найти.


   Глава 12

   - Мы, конечно, можем госпитализировать вашу мать, если вы  настаивае-
те, но ей придется лежать в коридоре, и ухаживать за ней будет некому.
   Врач вытерла руки, которые тщательно вымыла  после  осмотра  Вероники
Матвеевны. Госпитализировать семидесятилетнюю больную  с  инсультом?  Да
главврач ее уволит без выходного пособия. Больница  и  так  переполнена,
оборудование ветхое, врачей не хватает, палаты забиты вдвое  против  до-
пустимой санитарной нормы. Никто не позволит класть парализованного  че-
ловека, который не выздоровеет, а прожить может еще очень долго.
   - Что же мне теперь делать? - растерянно спросил Турбин,  подавая  ей
плащ.
   - Наймите сиделку, если сами не можете за ней ухаживать, - равнодушно
ответила врач.
   - Но я даже не знаю, как ухаживать за парализованными! -  в  отчаянии
произнес он.
   Ей стало его жалко. Такой красивый молодой парень - а на  тебе,  вмиг
оказался прикованным к парализованной матери. Но помочь ему она ничем не
могла.
   - Знаете, на моем участке много таких больных. Хотите, я дам  вам  их
адреса и телефоны, свяжитесь с ними, они поделятся с вами опытом. Сестра
будет приходить каждый день делать уколы, а я зайду к вам через два дня.
Не забывайте измерять давление дважды в день.  И  не  отчаивайтесь.  Это
только сначала страшно, а потом все нормализуется. Вы привыкнете, научи-
тесь обращаться с ней, станет полегче. Честное слово, это я вам  обещаю.
Я за десять лет много раз такое видела.
   Он закрыл за ней дверь и вернулся в комнату. Мать лежала с  открытыми
глазами, совершенно неподвижная, какая-то восковая. Он сел в кресло воз-
ле окна и словно окаменел.
   Когда он примчался домой после встречи с Маратом в  Серебряном  Бору,
мать готовила обед.
   - Мама, оторвись, пожалуйста, на пару минут. Мне нужно кое о чем тебя
спросить.
   Он действительно был уверен, что это вопрос двух минут.  Он  спросит,
она ответит, может быть, покажет какие-нибудь документы, о которых ему и
в голову никогда не приходило спрашивать.
   В его свидетельстве о рождении в графе "отец" было записано:
   "Николаев Виктор Федорович", и мама как-то объяснила ему, что фамилия
Турбин - известная, и ей хотелось, чтобы сын носил туже фамилию,  что  и
его прадед-дворянин и дед-архитектор. Такое объяснение никогда не  вызы-
вало у Валерия ни вопросов, ни недоумения. Действительно, Турбин  лучше,
чем какойто там Николаев, которых пруд-пруди, в каждом классе по два че-
ловека.
   - Спрашивай, сынок, - улыбнулась Вероника Матвеевна,  вытирая  испач-
канные в муке руки о фартук и присаживаясь на табуретку.
   - Скажи мне еще раз, кто был мой отец.
   Вероника Матвеевна посерела, и это не укрылось от ее сына.
   - Почему вдруг сейчас такой вопрос? Что-нибудь случилось?
   - Случилось.
   Он помолчал, собираясь с духом.
   - Мне сегодня сказали, что мой отец - санитар из морга, которого  по-
садили за то, что он глумился над трупами. Скажи мне, что это  неправда,
и я больше никогда не вернусь к этому вопросу.
   Лицо Турбиной стало землистого цвета.
   - Кто тебе сказал? Кто посмел?..
   - Неважно, мама. Важно только одно, правда это или нет.
   - Он тебя нашел? Говорил с тобой?
   - Кто? Кто должен был меня найти и говорить со мной? Ответь же, нако-
нец.
   - Твой отец. Эта мразь. Это он тебе сказал?
   - Значит, это правда, - глухо сказал Валерий, прислоняясь к  стене  и
закрывая глаза.
   И тогда мать рассказала ему все. Про то, как обнаружила гниющее  тело
умершего соседа, как молоденький санитар из морга Павел поил ее  водкой,
чтобы она нашла в себе силы помочь ему, потому что никто больше не хотел
этого делать. Про то, как он вернулся, как они снова пили вдвоем, как он
остался у нее на ночь и как она выгоняла его утром. И даже когда обнару-
жила, что он украл у нее старинное и очень дорогое кольцо, она не  кину-
лась его искать, не стала заявлять на него  в  милицию,  хотя  прекрасно
знала, где его можно найти. Ей было стыдно. Ей было  отвратительно.  Она
ненавидела сама себя.
   А спустя два месяца она  обнаружила  у  себя  признаки  беременности.
Спохватилась не сразу, грешила на начинающийся ранний  климакс.  У  нее,
нерожавшей и никогда до той поры не знавшей мужчину, месячные и без того
были нерегулярными. Только постоянная головная боль и сонливость  заста-
вили ее обратиться к врачу. Тот подтвердил беременность, назвал  срок  -
семь-восемь недель. Она и без него знала, какой срок, точка отсчета была
только одна.
   И в этот момент ее вызвали в ректорат и торжественно сообщили, что ее
как члена партии, активно участвующего в общественной  жизни  института,
рекомендуют для поездки в Чехословакию на два месяца по  обмену  опытом.
Шел 1967 год, поездки за границу доставались только  самым  удачливым  и
пробивным. И Вероника Матвеевна  дрогнула.  Она  не  смогла  отказаться.
Ехать надо было уже через две недели. Она кинулась искать  врача-гинеко-
лога, свою старую знакомую, которой доверяла  безоговорочно,  в  надежде
сделать аборт в течение этих двух недель. Ей не повезло, знакомая оказа-
лась в отпуске. Она  бросилась  в  женскую  консультацию  по  месту  жи-
тельства, попросила направление. Ее заставили сдать анализы и  направле-
ние выписали только после этого. Схватив направление,  она  помчалась  в
больницу, и там узнала, что на аборты очередь и ее могут положить только
через двенадцать дней. А до отъезда осталось всего  семь.  Она  просила,
умоляла, плакала, говорила, что уезжает за границу на два  месяца  и  ей
непременно нужно успеть... Заведующая отделением  презрительно  швырнула
ей направление назад и фыркнула, ч