гадках, кем  мог  бы  быть  этот
таинственный дядя Женя,  даже  всю  записную  книжку  на  всякий  случай
пролистала два раза и старательно перезвонила всем знакомым абонентам по
имени Евгений. Никто из них ее не искал,  да  их  и  всего-то  оказалось
трое: двое - с Петровки,  один  -  из  другого  города,  где  он  вполне
благополучно и пребывал, ответив на Настин звонок по домашнему телефону.
   - Глупость какая-то! - в сердцах бросила она, швыряя записную  книжку
на диван. - Что еще за Женя меня разыскивал? И почему у  него  есть  мой
телефон, если он сам в записной книжке у меня не числится?
   - А какая связь? - не понял Чистяков.
   - Это означает, что я сама ему свой телефон не давала.
   Леша, я, может, и плохой опер, но все-таки милиционер,  я  не  раздаю
свои телефоны, особенно домашний, направо и налево, я телефонами  только
обмениваюсь, понимаешь?
   Если я готова общаться с человеком, я даю ему свой номер и  записываю
его. Мне очень не нравятся ситуации, когда у кого-то есть мой телефон  и
он или она могут мне звонить, когда захотят, а я даже не знаю, где этого
человека искать и как ему позвонить.
   - Ты не злись, - посоветовал  Леша,  -  от  твоей  злости  ответы  на
вопросы не появятся.
   Настя безнадежно махнула рукой:
   - Да я не злюсь,  просто  я  не  люблю,  когда  я  не  понимаю.  Этот
таинственный Женя мог элементарно выследить тебя по пути  из  Жуковского
сюда, в Болотники.
   - Мог, - согласился Чистяков, укладывая дрова  в  камине,  -  но  для
этого он должен знать по меньшей мере, где я  живу  или  работаю  и  как
выгляжу. Вот тебе и будет чем заняться до завтрашнего утра. Повспоминай,
кто из твоих доброжелателей знает меня или хотя бы видел нас вместе.
   - Когда Тришкана брали, - сразу же ответила Настя первое, что  пришло
на ум. - Там и ты был, и я. Когда он Арсена убил, помнишь?
   - А как его звали, Тришкана этого?
   - Виктором, по-моему. Да, точно, Виктор Тришкан.
   - Не Женя, значит... - разочарованно протянул Алексей.
   - Ой, Леш, да ничего это не значит, он по телефону мог назваться  как
угодно, хоть королем Иордании Хусейном.
   Важно, что он видел нас вместе и что с того момента прошло достаточно
лет, чтобы он мог отсидеть и выйти на свободу. И вообще, это может  быть
кто угодно из конторы Арсена, контору-то мы до конца не разгромили,  так
только, верхушку сняли, кто под руку попался. А они ведь  следили  тогда
за мной очень серьезно, и телефон мой знали, и адрес, и каждый  мой  шаг
фотографировали.
   - Н-да, малоприятно. А еще кого-нибудь вспоминаешь?
   - Еще, еще, еще... - задумчиво бормотала Настя. -  Да,  вот  еще  был
случай, когда мы  годовщину  свадьбы  с  Сашкой  и  Дашкой  в  ресторане
отмечали, помнишь?
   - Миллион лет назад.
   - Не преувеличивай, всего шесть. Там  в  этот  день  гулял  издатель,
которого мы разрабатывали, ужинал с деловыми партнерами, и я с ним  даже
танцевала. Сначала Санька пригласил на танец его даму, а  потом  уж  сам
издатель повел танцевать меня.
   - Помню, как же, - зло усмехнулся Чистяков,  -  сначала  ты  пыталась
меня заставить ее пригласить.
   - А ты отказался. Зато верный брат Саша принял удар на себя.
   - И что, издатель таки оказался страшным преступником и теперь  может
тебе столь же страшно мстить?
   - Да нет, по нашей части там ничего не  высветилось,  все  больше  по
налогам и сборам, ну и еще кое-чего по мелочи, на судебный  приговор  не
хватило. Мы им занимались, потому что он был организатором убийства,  но
доказать не смогли, привлекли только исполнителей. Леш, мы с тобой не  в
том направлении ищем.
   - Почему?
   - Потому что сыщикам не мстят. Преступники прекрасно понимают, что мы
их ловим не от ненависти, а по обязанности, работа у нас такая. Если  мы
ее не выполним, нам начальство голову отвернет. Ни нам, ни  следователям
не  мстят.  Мстят,  Лешенька,  только  судьям.  Потому  что  от   нашего
добровольного решения не зависит, поймать или не поймать, нам  приказано
поймать - и мы ловим.  А  вот  судья  выносит  приговор,  руководствуясь
внутренним убеждением, и если в статье, допустим,  указана  санкция  "от
трех до восьми лет лишения свободы", то он может дать  восемь,  а  может
ведь и три, а еще закон разрешает ему назначить наказание  ниже  низшего
предела, то есть он может и не три года дать, а два или год. Или сколько
угодно лет, но условно. Или вообще  признать  обвинение  недоказанным  и
освободить подсудимого в зале суда. Поэтому судье за приговор очень даже
мстят.
   - А с сыщиками и следователями что делают, если им не мстят?
   - Их, Леш, используют. Или качают из них информацию, или  запугивают,
чтобы они  что-то  делали  или  чего-то  не  делали.  Какой  смысл  меня
запугивать? Я же ничего, ну ровным счетом  ничего  не  делаю.  Я  болею,
никого не трогаю и тихо починяю свой примус. В смысле - ногу.
   - Тогда это маньяк, - сделал  оптимистичный  вывод  Чистяков.  -  Ты,
кажется, собиралась звонить в областное управление.
   - Маньяк звонил мне домой и назывался дядей Женей? - усомнилась  она.
- Как-то это, знаешь ли...
   - Маньяк  -  это  маньяк,  а  Женя  сам  по  себе.  Тайный  поклонник
какой-нибудь, ты с ним потом разберешься.
   Настя позвонила Андрею Чернышеву, недавно  назначенному  на  один  из
руководящих постов в областном управлении внутренних  дел,  и  попросила
его  выяснить  насчет  пока  не  пойманных  преступников,  орудующих  на
территории области, в частности, в том  районе,  где  находится  поселок
Болотники. Чернышев обещал перезвонить в течение получаса.
   Теперь нужно было звонить Короткову. Где-то тут валялась бумажка,  на
которой Настя записала номер машины...
   Да где же она? Ведь недавно совсем на глаза попадалась!
   - Леша, ты бумажку не видел?
   Иногда  ей  удавалось  формулировать  свои  вопросы   с   потрясающей
точностью. Зато формулировка ответов  у  ее  мужа-математика  получалась
просто фантастической.
   - Какую именно и где именно я должен был ее видеть?
   - Маленькая такая, желтенькая, стикер. Там номер был записан.
   - Какой номер?
   Терпения Чистякову было не занимать, и Настя это оценила.
   - Прости, солнышко, что-то я  сегодня  выражаюсь  невразумительно.  Я
записала номер машины нашего филолога на маленькую  желтенькую  бумажку.
Она тебе не попадалась?
   - Ася, маленькая желтенькая бумажка висит прямо перед твоим носом, ты
ее на стенку приклеила. Посмотри, это она?
   Так и есть, она. Висит прямо перед Настиными глазами.
   - И зачем ты записала номер его машины?
   - Лешенька, я тебе уже говорила, что я,  может,  и  плохой  опер,  но
все-таки милиционер. Неужели ты думаешь, что я буду ежедневно  проводить
время в пустом доме с человеком,  который  неизвестно  откуда  взялся  и
неизвестно что собой представляет? Я пока еще в своем уме.
   - Ты что, не поверила ему? - изумился Чистяков.
   - А почему я должна ему доверять? Он назвал свое имя и профессию,  но
документов-то я не видела. Мало ли каким проходимцем он может оказаться.
   - Ну-ну, проверяй, - скептически произнес Алексей.
   Коротков долго не мог взять  в  толк,  зачем  ей  нужно  узнать,  кто
является владельцем синих "Жигулей" шестой модели.
   - Дурь какая-то, -  недовольно  ворчал  он,  разобравшись  наконец  в
Настиных объяснениях. - Друзей, что ли,  нет?  Обязательно  надо  чужого
человека приваживать? Совсем ты, мать, обалдела в своих выселках.
   - Юрик, в том-то все и дело, что это выселки.  Друзей  не  так  уж  и
много, и все работают,  и  машина  есть  далеко  не  у  каждого.  А  тут
подвернулся человек с машиной, которому все равно, куда ездить, лишь  бы
ездить, и который временно не работает, и у которого есть интерес ко мне
приезжать, а не просто чувство долга. Во всяком случае, он  так  сказал.
Короче, если тебе неохота возиться, так и скажи, я  кого-нибудь  другого
попрошу.
   - Да, как же, попросит она, -  продолжал  бухтеть  Юра,  хватаясь  за
ручку и подтягивая к себе чистый лист бумаги. - Давай диктуй.
   В ожидании ответов от Андрея Чернышева и от Короткова Настя  прилегла
на диван и уставилась на огонь, пылающий в камине. Почему-то сегодня вид
пляшущего пламени не завораживал ее, даже, наоборот, мешал и раздражал.
   Неужели она так сильно испугалась и перенервничала?
   Или дело в том, что огонь хорош  для  работы  души,  но  не  очень-то
подходит для профессиональных размышлений?
   Первым отзвонился Чернышев. Никаких действующих  маньяков  на  данный
момент на территории области не зафиксировано, но, конечно, Настя права,
это может  быть  человек,  только  собирающийся  совершить  свое  первое
преступление. Андрей пообещал связаться с отделом милиции, на территории
обслуживания которого  расположен  поселок,  и  попросить  проверить  на
всякий случай всех, кого надо. Так сказать,  в  профилактических  целях.
Если же это не маньяк-убийца или насильник, а вор или грабитель, то дело
безнадежное, пока он ничего не совершит, никто  и  возиться  не  станет.
Такие нынче нравы в милицейской среде.
   Спокойней от такой информации не стало. Настя без аппетита поужинала,
пытаясь отвлечься разговорами о пустяках. Лешка был прав, ох как прав  -
как только стемнело, тревога стала нагнетаться  с  какой-то  невероятной
скоростью. Днем, при белом свете, все страхи казались  ей  ерундовыми  и
легко преодолимыми, ведь есть сигнализация, и можно сдать  саму  себя  в
запертом доме под охрану, и вообще бояться  совершенно  нечего.  Но  как
только окна превратились в темные четырехугольники, мысли сразу утратили
бесшабашность и беззаботность.
   Чистяков включил телевизор, с восьми до половины одиннадцатого -  его
время, Настя это знала и не сопротивлялась. С восьми до без пяти  девять
- "Вести" и "Вести-Москва", с девяти - программа  "Время",  с  десяти  -
"Сегодня". Новости были, в  сущности,  одними  и  теми  же,  но  Алексею
почему-то  нравилось  смотреть   поочередно   все   три   информационные
программы.
   Коротков объявился совсем поздно, в начале двенадцатого. Голос у него
был усталым и злым.
   - Все в порядке с твоим филологом, -  начал  он  без  предисловий.  -
Машина записана на него самого, поставлена на учет  в  мае  этого  года,
фамилия   его   Самарин.   Валентин   Николаевич    Самарин,    кандидат
филологических  наук.  Находится  в  годичном  неоплачиваемом   отпуске.
Преподает в колледже литературу. Если хочешь, запиши адрес и телефон.
   Настя записала.
   - Ты чего такой, Юра? - осторожно спросила она. -  Опять  пожар?  Или
просто устал?
   - Просто устал. От простых пожаров, -  сердито  ответил  Коротков.  -
Помнишь, Сережка Зарубин все голову морочил с Волковой, ее любовником  и
ее алиби?
   - Помню, конечно.
   - У нее еще сестра есть и брат, с которыми он все рвался встретиться.
   - Да-да. И что с ними не так?
   - Да все не так, черт бы их побрал! - внезапно взорвался Коротков.  -
Сестра оказалась замешана в убийстве, только уже в другом.
   - Я знаю, это дело Селуянова.
   - А у брата жену убили. И это уже наше дело.  Афоня,  друг  любезный,
расстарался, муж убитой, видите ли, бизнесмен, а сама она -  талантливая
художница. Будет о чем с прессой поговорить. Ладно, подруга, извини, что
на тебя сорвался, нервы как тряпки стали.
   Настя и не думала обижаться на него.
   - Ничего, Юр, имеешь право, при такой-то работе. Это ты меня  извини,
у тебя очередной труп, а я со своими глупостями пристаю. Спасибо тебе.
   - Не на чем.
   Ну и семейка! Две сестры и брат, и рядом с  каждым  -  убийство.  При
этом расстояние от фигуранта до убийства с  каждым  разом  делается  все
короче.  Первой  погибла  психолог-кинезиолог  Аничкова,  но  с  Любовью
Кабалкиной ее если и  связывали  какие-то  отношения,  то  уж  точно  не
близкие и давние, в противном случае это сразу  же  стало  бы  известно.
Потом убивают актрису Халипову, и  она  оказывается  хорошо  знакомой  с
Волковой, старшей сестрой Любы Кабалкиной. А теперь убита и жена  брата,
связь - ближе некуда. У  брата  какая-то  нерусская  фамилия...  Ах  да,
Риттер, сын известного художника. Может,  это  родовое  проклятие?  Сама
Настя в этом не разбирается, надо будет у Паши Дюжина спросить.
   - Ну что, Настя? Что Коротков-то сказал?
   Господи, Лешка задает свой вопрос уже в  который  раз,  а  она  и  не
слышит.
   - Да все в порядке, - отмахнулась она. - Его фамилия Самарин,  этого,
который с колесом.
   - Ну, Самарин. И что дальше?
   - Он правду говорил, ничего не  наврал.  Действительно  купил  машину
полгода назад, и  действительно  филолог,  кандидат  наук,  преподает  в
колледже. В общем, все в порядке.
   - Ну слава богу, - Чистяков с облегчением  перевел  дыхание  и  снова
уставился в телевизор.
 
*** 
 
   - Давайте-ка все сначала, Валерий Станиславович.
   - Да сколько же можно!
   - Столько, сколько нужно, чтобы я  все  понял.  Вы  давали  показания
сотрудникам окружного УВД, я бы не хотел опираться на их  пересказ,  мне
нужно все услышать самому.
   Итак, при каких обстоятельствах вы обнаружили тело Ларисы Сергеевны?
   Коротков  изнемогал  от  усталости,  но  перекинуть  свою  работу  на
подчиненных не мог. Аська права, семья какая-то заколдованная,  и  нужно
работать со всеми одновременно.  Мише  Доценко  поручили  мать  Риттера,
свекровь потерпевшей, Сереже Зарубину - Любовь Кабалкину, поскольку  они
как-никак знакомы и контакт найти будет легче. Коля Селуянов,  рвавшийся
в бой  в  части  раскрытия  убийства  Аничковой  и  готовый  ради  этого
оказывать любую помощь, вызвался  поговорить  с  домработницей  Риттеров
Риммой Лесняк. Важно было со всеми  работать  одновременно,  потому  как
семья есть семья, связи могут быть крепкими, начнут друг друга покрывать
и выгораживать, и нельзя дать им возможность предупреждать друг друга  и
сговариваться о показаниях. Коротков искренне жалел,  что  Каменская  на
больничном, а то он отправил  бы  ее  вытряхивать  информацию  из  Аниты
Волковой. Кому поручить беседу с Волковой, он решить не  мог  и  оставил
эту часть работы для себя. Хорошо бы, конечно, отправить  к  ней  Мишаню
Доценко, но неизвестно, когда он закончит со свекровью... Впрочем, когда
сам Коротков закончит опрашивать мужа убитой Валерия  Риттера,  тоже  не
было понятно. В общем, кто первым освободится, тот и поедет к  Волковой.
В отделе полно молодых сотрудников, но Сережка Зарубин как  порассказал,
какая она из себя, эта сестра Риттера, так стало ясно, что иметь  с  ней
дело должен опытный опер.
   Риттер Короткову не нравился. Этому не  было  объяснения.  Просто  не
нравился - и все тут.
   - Я приехал в мастерскую к Ларисе, в Большой Харитоньевский переулок.
Открыл дверь своим ключом и увидел ее...
   - Вы сразу открыли дверь или сначала позвонили?
   - Позвонил, но мне никто не открыл. Тогда я воспользовался ключом.
   - Зачем вы туда приехали? Вы договаривались о встрече?
   - Господи, я ведь объяснял уже! Лариса не ночевала дома, целые  сутки
от нее  не  было  вестей,  и  я  начал  искать  ее.  В  первую  очередь,
разумеется, в мастерской.
   - Вот на этом давайте остановимся подробнее,  Валерий  Станиславович.
Когда вы в последний раз видели жену?
   - Во вторник утром. Я уходил на работу, а она еще спала.
   - И после этого...
   - После этого я ее не видел. Только разговаривал с ней по телефону.
   - Когда именно?
   - Во вторник днем.
   - А точнее?
   - Примерно часа в три - в половине четвертого.
   - Вы ей позвонили или она вам?
   - Я позвонил ей в мастерскую, она сказала, что работает и что  у  нее
все в порядке.
   - А что-то могло быть не в порядке?
   - Послушайте, не цепляйтесь к словам!  Это  обычный  разговор,  когда
один человек спрашивает, как дела, а другой отвечает, что все нормально,
все в порядке. Обычный разговор, понимаете?
   - Понимаю, понимаю. Лариса Сергеевна не сказала вам, когда собирается
вернуться домой?
   - Нет, не сказала. Когда она усиленно работает, такой вопрос не имеет
смысла. Она не чувствует времени. Поэтому я не забеспокоился, когда  она
не пришла домой ночевать. Я был уверен, что она спит в мастерской.
   - Вы в тот день больше ей не звонили?
   Вопрос  Риттеру  не  понравился,  хотя  был,  на  взгляд   Короткова,
абсолютно  невинным.  Во  всяком  случае,  пауза,   которую   взял   муж
потерпевшей, совсем крохотная пауза, от Юры не укрылась.
   - Нет, не звонил. Лариса не любит.., не любила, когда ее отрывают  от
работы.
   - Хорошо. Когда вы начали беспокоиться?
   - Вчера. В среду вечером, - зачем-то уточнил  Риттер,  сосредоточенно
разглядывая безупречно ухоженные руки, с широкими  ладонями  и  корявыми
короткими пальцами.
   - Почему? Вы же были уверены, что ваша жена работает. Или нет?
   - Она продолжала не отвечать на звонки и сама ни разу не позвонила ни
мне, ни моей матери. Это на нее не  похоже.  Тогда  я  решил  поехать  в
мастерскую и посмотреть, все  ли  в  порядке.  Может  быть,  телефон  не
работает.
   - Валерий Станиславович, я прошу вас отнестись к моим вопросам  более
серьезно. Я ведь не развлекаюсь  тут  с  вами,  мне  нужно  преступление
раскрывать.
   - Я не понимаю вас, Юрий Викторович...
   - Вы очень хорошо все понимаете. Лариса Сергеевна часто не  приходила
домой ночевать?
   - Ну.., случалось.
   - С какой периодичностью? Раз в неделю, два раза или, может быть, раз
в месяц?
   - По-разному.
   - Бывало так,  что  она  не  приходила  ночевать  по  несколько  дней
подряд?
   - Да, такое бывало.
   - И вы никогда не беспокоились?
   - Она всегда звонила и предупреждала.
   - Вы  точно  знаете,  что  в  этих  случаях  она  ночевала  именно  в
мастерской, а не где-то в другом месте?
   - Я точно знаю.
   - Откуда? Валерий Станиславович, не заставляйте  меня  вытягивать  из
вас каждое слово клещами. Пожалуйста, я  прошу  вас,  расскажите  мне  о
вашей жене сами. Все, что знаете. Откуда вы знаете, что Лариса Сергеевна
ночевала именно в мастерской, если не дома?
   - Я ей звонил. И приезжал несколько раз.
   - То есть вы ее проверяли?
   - Можете назвать это так, если угодно.
   - Почему? Вы ей не доверяли?  У  вас  были  основания  для  ревности?
Валерий Станиславович, я понимаю ваше состояние, у вас горе,  вы  хотите
поскорее вернуться домой и никого из нас не видеть. Но если вы не будете
сами рассказывать, мне придется задавать свои вопросы до  бесконечности.
Все равно я вас не отпущу, пока не узнаю все, что мне нужно.
   - У меня не было оснований для ревности. Но если бы вы знали  Ларису,
вы бы меня поняли. Она была совершенным ребенком, не  приспособленным  к
жизни, глупеньким, доверчивым и легкомысленным.  В  известном  смысле  я
относился к ней не как муж, а как  отец.  Родители  не  проверяют  своих
детей, они только стремятся убедиться, что  с  ними  все  в  порядке.  Я
понятно объяснил?
   - Вполне, спасибо.
   Черт  возьми,  этот  бизнесмен  в  смокинге  собирается  когда-нибудь
признаться, что его жена была наркоманкой, или так и  будет  строить  из
нее святую? Спасибо Сережке Зарубину, он не  забыл  случайно  оброненной
фразы Любы Кабалкиной и успел предупредить Короткова, что Валерий Риттер
тщательно скрывает  грешок  своей  любимой  супруги.  Уже  восемь  утра,
Коротков не спал всю ночь, в глазах у него песок, в ушах звон, в  голове
примерно то же самое, что остается на тротуарах после бурного  народного
гулянья. Но ведь и Риттер не спал, сначала его терзали окружные  сыщики,
потом он вместе с Коротковым приехал на Петровку.  Отпускать  его  домой
было пока нельзя, муж, обнаруживший тело жены  и  вызвавший  милицию,  -
первый  кандидат  в  подозреваемые.  Почему  он  продолжает  молчать   о
наркотиках? Ведь это хорошая версия: убил кто-то из случайных  знакомых,
которых у наркоманов обычно бывает предостаточно. Если Риттер убил  свою
жену, то о наркотиках должен был сказать в первую очередь, чтобы отвести
от себя подозрения.
   А он не говорит. Не потому ли, что убил  действительно  он