о следует еще один удар, потом  еще
и еще, и в избиение включаются все присутствующие, потому что  действует
мощный стадный инстинкт "на добивание". Уже никто не помнит, чем  прови-
нился человек и велика ли его вина, все думают только о сладости нанесе-
ния ударов и наслаждаются видом чужой боли и  унижения.  Возьми  годовые
подшивки газет и проследи развитие любого скандала, ты сам поймешь,  как
это происходит. Ты прав, Томилина тут действительно ни при чем. Но  тебе
должно быть стыдно, что из-за этой истории пострадал ни в чем не  повин-
ный человек.
   - Мне не стыдно, - холодно сказал я, - мы, помоему, этот  вопрос  уже
прояснили. Чего ты добиваешься? Чтобы я позвонил Томилиной и  извинился?
У меня нет ее телефона.
   - Как же ты с ней связывался?
   - Через Дороганя. Он мне ее сосватал, он же и привез в  студию.  Чего
еще ты от меня хочешь?
   - Я хочу, чтобы ты не пропускал удар, пока не стало поздно. Делай  же
что-нибудь, Саша, я тебя умоляю!
   Ее глаза налились слезами, губы задрожали.
   - Я не хочу, чтобы тебя сломали и испортили тебе жизнь.  Положа  руку
на сердце, ты это заслужил, но я люблю тебя и не хочу, чтобы  разразился
скандал, который тебя угробит как тележурналиста. Ты вел нечестную игру,
грязную, отвратительную, но ты талантливый человек, ты талантливый  жур-
налист, и будет несправедливо, если все это погибнет.
   Я с трудом сдерживался, чтобы не сказать ей все, что думаю  по  этому
поводу. И любит она меня, и талантливый я, и простить она меня готова за
все мои игрища с грязными деньгами, и о моей карьере-то  она  заботится,
невзирая на то, что я ухожу к другой женщине  и  готовлюсь  стать  отцом
(якобы, ха-ха!). Но я твердо помнил: моя жена хотела меня убить, и, если
я дам ей понять, что знаю об этом, мне конец. Я до сих  пор  жив  только
лишь потому, что вовремя нашел  возможность  отступить,  предоставив  ей
право распоряжаться всем имуществом и сделав вид, что хочу создать новую
семью. Как только она поймет, что все это вранье, что я знаю  о  заказе,
она меня все-таки убьет.  Зачем  оставлять  в  живых  мину  замедленного
действия, которая может взорваться в любой момент? Поэтому я должен  де-
лать вид, что не знаю ни о киллере, ни о любовнике. И хлопая ушами,  как
африканский слон, слушать Викины истерические выкрики о том, как она ме-
ня любит. Конечно, она была права, если не во всем, то во  многом,  я-то
ни секунды не сомневался в том, что Витю и Оксану убили те,  кто  платил
за передачи. У кого-то гонор взыграл. А может быть, еще какие-то причины
были, но то, что взрывное устройство в Витину  машину  подложили  именно
"спонсоры", было для меня несомненно. И статья Хайкиной тоже  была  нап-
равлена против меня, а бедная беременная толстуха Томилина случайно  по-
пала под каток. Дальше все будет развиваться по той схеме, о которой мне
только что так красочно поведала  моя  бывшая  супруга.  Все  правильно.
Только меня это больше не волнует. Я не собираюсь оставаться на  телеви-
дении, поэтому пусть с моей репутацией делают что хотят, хоть  режут  на
кусочки, хоть задницу ею подтирают. Я буду работать в центре у Лутова  и
заниматься совсем другими программами, которые будут покупать не  только
российские каналы, но и телевидение во всем мире.
   - И каких же действий, позволь спросить, ты от меня ожидаешь? -  нас-
мешливо поинтересовался я, снова вытягиваясь в горизонтальном положении.
- Кстати, откуда тебе известно, что никакой Хайкиной не существует?
   - Я узнавала. Ты, вероятно, забыл, что мы с тобой вместе  учились  на
факультете журналистики, и у меня среди газетчиков знакомых  не  меньше,
чем у тебя. В редакции этой газеты журналистки с такой фамилией нет. Бо-
лее того, это имя не является хорошо известным псевдонимом. Очень  часто
журналисты материалы по одной проблеме дают под настоящей фамилией, а по
другим проблемам или в других изданиях публикуются под псевдонимами,  но
в принципе из этого никто секрета не делает и все обычно знают, чей  это
псевдоним. А в случае с Хайкиной никто ничего не знает. Или знают, но не
говорят. И это означает, что дело тут нечисто.
   Я не мог не согласиться с ней. Журналисты обожают кичиться  тем,  что
посмели поднять руку на когото, и никогда не  скрывают  авторства  скан-
дальных материалов, напротив, всячески его  подчеркивают:  вот  какой  я
смелый, бесстрашный и принципиальный, смотрите на меня! Если же  человек
пишет такой материал, но при этом скрывает свое имя, это уже  попахивает
"заказухой", к тому же хорошо оплаченной.
   Вике надоело стоять надо мной в  позе  оскорбленной  невинности,  она
присела на краешек дивана рядом со мной, обхватила руками колени и тяже-
ло вздохнула. Через прозрачную ткань блузки мне  было  видно,  что  бре-
телька бюстгальтера у нее съехала с плеча, и от этого  Вика,  изменявшая
мне с провинциальным красавчиком, казалась еще более противной. Я уже  с
трудом выносил ее присутствие, особенно такое близкое, и отодвинулся по-
дальше.
   - Вика, я хочу спать. И я не собираюсь ничего предпринимать  в  связи
со статьей. Пойми это раз и навсегда и оставь меня в покое.
   Она долго молча смотрела на меня, и глаза у нее были такими  же,  как
когда-то давно, когда мы ссорились и виноватым был я. Она в таких случа-
ях глядела на меня с немым укором и выражением безграничной  нежности  и
сочувствия, потому что знала, что я сознаю свою неправоту, но никогда не
наберусь мужества в ней признаться. Я раньше всегда бывал благодарен  ей
за это сочувствие, потому что Вика принимала меня таким, каким я был,  и
не добивалась от меня покаянных речей. Она просто знала, что я все пони-
маю, но ни за что не скажу нужных слов и  не  попрошу  прощения.  Однако
сейчас мне ее сочувствие не было нужно. Она нашла себе другого, она  хо-
тела убить меня, чтобы не делить деньги, и  я  отрезал  Вику  от  своего
сердца, как отрезают от куска сыра заплесневелый край. Мне было  больно,
но я это сделал.
   Не дождавшись от меня больше ничего, она встала и ушла в спальню.
   Следователь, которому Татьяна Образцова передала  неоконченные  дела,
ничего не имел против того, что где-то в сейфе у нее завалялся не приоб-
щенный к делу протокол. Протокол допроса свидетеля и изъятия ключей  был
оформлен задним числом, когда Татьяна еще  числилась  "при  исполнении".
Конечно, это был подлог, но вполне невинный.
   - Ага, давай, - сказал он, протягивая руку и не глядя на Татьяну, по-
тому что в этот момент ему позвонили по телефону.
   Она терпеливо дождалась, пока коллега закончит выяснять, когда же на-
конец будет готово заключение экспертов по фальшивым стодолларовым купю-
рам. Разговаривать с этим следователем ей было легко, потому что был  он
мужиком незатейливым, со всеми сразу переходил на "ты",  а  его  круглое
чернобровое лицо излучало такое простодушие и дружелюбие, что как-то  не
хотелось обижаться на панибратство.
   - Ваня, ничего, если я немножко покопаюсь со своими бывшими делами? -
осторожно спросила Татьяна.
   Она поставила себя на его место и поняла, что сама, конечно, возража-
ла бы. У дела не должно быть двух хозяев, иначе потом  концов  не  собе-
решь. Но Иван придерживался, судя по всему, иного мнения, потому что ве-
село улыбнулся и подмигнул.
   - Валяй. Как чего накопаешь - неси в клювике. Чего  тебе  дома-то  не
сидится, Образцова? Скучаешь?
   - Скучаю. Делать нечего. Да и привыкла.  Знаешь,  незаконченное  дело
как зуд, покоя не дает. И идеи кое-какие появились.
   - По всем делам?
   - Нет, по убийству Пашковой.
   - Ах, колдунья... - протянул Иван. - Да, тоска зеленая. Небось  наво-
рожила кому-то что-нибудь не то, вот с ней  и  посчитались.  Ищи  теперь
этого народного мстителя.
   - Тогда я возьму записи, которые были изъяты на месте убийства,  лад-
но?
   - Что за записи? - спросил Иван, и Татьяна поняла, что он  уже  успел
основательно забыть все, что она ему говорила при передаче дел.
   - Записи, которые Пашкова вела о своих клиентах. Что-то вроде истории
болезни на каждого.
   - А, эти, бери, конечно.
   Иван достал из сейфа конверт с материалами и протянул ей.
   - Работай, труженица. Когда книжка новая выйдет?
   - Ой, не знаю, - она покачала головой. - Ее еще дописать надо.
   - Много осталось?
   - Почти половина.
   - Так что же ты дурака валяешь? Книжку бы лучше писала, а не в трупах
разбиралась. Мне жена всю плешь проела, что ей  читать  нечего.  Спроси,
говорит, у Томилиной, когда что-нибудь новенькое появится.
   - А она меня читает?
   - Еще как! Запоем. Как купит твой новый роман, так все хозяйство  по-
боку, муж и сын голодные, пол не метен. Когда узнал, что ты приходишь  к
нам работать, все собирался тебе нарекание высказать, дескать,  подрыва-
ешь супружескую жизнь.
   - Отчего же не высказал? - улыбнулась. Татьяна.
   - Вот, высказываю. А вообще ты, Танька, молодец. И на  хрена  ты  тут
корячишься, хотел бы я знать? Сидела бы дома и  книжки  писала.  И  тебе
удовольствие, и людям радость.
   - Не знаю, Ваня. Когда столько лет ходишь в погонах, не так просто их
разом взять и снять. Страшно.
   - Да тебе-то чего бояться? У тебя муж, говорят, огромные деньги заши-
бает.
   - Врут, Ваня. Деньги хорошие, но не огромные. Все, что было, угрохали
на переезд и на ремонт.
   Выйдя на улицу, она хотела было взять такси, чтобы доехать  до  дома,
но передумала и пошла в метро. Нечего деньги почем  зря  тратить,  новая
книга еще не дописана и неизвестно, когда она сможет ее закончить, а се-
мейный бюджет - штука не безразмерная. В конце концов, не очень-то она и
устала.
   Пересаживаясь на свою ветку и идя по  длинному  подземному  переходу,
она в очередной раз отметила огромное количество нищих и калек, просящих
милостыню. Татьяна никогда не подавала милостыню, и вовсе не из  жаднос-
ти, а из инстинктивной боязни быть обманутой. Она слишком хорошо  знала,
в какие группы и бригады на самом деле организованы такие вот "нищие". И
женщина, стоящая в позе молчаливой скорби с картонной табличкой в руках,
извещающей прохожих, что ей не на что похоронить  дочь,  не  вызывала  у
Татьяны сочувствия уже по одному тому, что женщину  эту  она  видела  по
крайней мере на четырех разных станциях в течение двух месяцев.  Что  же
она, два месяца тело из морга не забирала? Что-то слабо верится.
   Очередная нищенка, сидящая на полу в окружении троих чумазых  ребяти-
шек, протянула ей руку. Татьяна молча прошла мимо, но в этот момент  от-
куда-то из-за спины раздался визгливый голос:
   - Как не стыдно! Такие деньжищи гребет, а нищим детям копейку пожале-
ла! Смотрите, люди добрые, на эту писательницу! Во отъелась на своих го-
норарах, глаза жиром заплыли, а на прокорм детишек малолетних  денег  не
дает! Стыдоба!
   Татьяна в изумлении обернулась и увидела тетку лет пятидесяти, худую,
с испитым морщинистым лицом и бешено сверкающими глазами. Тетка тыкала в
Татьяну трясущимся пальцем, привлекая внимание спешащих мимо людей.  На-
род стал оглядываться на них.
   - Чего глядишь? - не унималась тетка, подходя вплотную к  Татьяне.  -
Доставай кошелек и плати, если в тебе совесть есть. Небось по  пятьдесят
тысяч долларов-то получать - кошелек охотно открываешь, а как на детишек
маленьких да голодных - так тебе жалко? У, бесстыжая корова!
   Вокруг них стали останавливаться. Татьяна  даже  услышала  краем  уха
чей-то шепот:
   - Смотри, Томилина. Ну да, та самая, которая детективы пишет. Да точ-
но, точно она, у нас на работе все ее читают, а там на всех книжках  фо-
тография. Надо же, неужели правда, что она такие деньги получает.
   В воздухе явственно запахло скандалом.
   - Товарищи, вызовите, пожалуйста, "скорую помощь", - громко  и  четко
произнесла Татьяна. - У женщины острое психическое расстройство,  у  нее
галлюцинации. И не пускайте ее на платформу, а то под поезд попадет.
   С этими словами она повернулась и спокойно пошла дальше. Сердце коло-
тилось, дыхание останавливалось, ей хотелось присесть,  но  она  шла  по
длинному переходу, изо всех сил стараясь справиться с собой. Сначала бы-
ло просто противно. Ну, подумаешь, узнала ее какая-то сумасшедшая и  ра-
зоралась в общественном месте. Всякое бывает. Но что за бред насчет  пя-
тидесяти тысяч долларов? Таких денег Татьяна сроду в руках  не  держала,
только, может быть, когда продавала питерскую квартиру.
   Ей довольно быстро удалось взять себя в руки и  успокоиться.  Ну  что
такого страшного произошло? Ничего. Ровным счетом ничего. Конечно,  неп-
риятно, когда тебя публично оскорбляют, громко называя жирной  бесстыжей
коровой на глазах у десятков людей, но это можно пережить.
   Сердце все-таки начало болеть, и от метро  до  своего  новостроечного
дома Татьяне пришлось взять машину, чтобы не рисковать. Войдя в  кварти-
ру, она в первый момент удивилась тому, что не слышит Ирочкиного весело-
го голоса и не чувствует привычного запаха вкусной  стряпни,  но  уже  в
следующую секунду вспомнила, что Ира на целый день убыла развлекаться со
своим кавалером. Накапав себе валокордина, она прилегла на диван в  гос-
тиной в надежде немного вздремнуть, но сна не было. Минут через двадцать
Татьяна встала, завернулась в теплый клетчатый плед и разложила на столе
принесенные с собой записи колдуньи Инессы. У нее не было какой-то опре-
деленной цели, просто где-то в глубинах сознания шевелилась мысль: мате-
риалы - ключи. Мысль появилась по дороге от дома Пашковой до метро  "Лу-
бянка" и с тех пор не давала Татьяне покоя.
   Около восьми вечера позвонил Стасов и предупредил, что придет не ско-
ро.
   - Ужинайте без меня, девочки, - сказал он, - а  я  смотаюсь  к  Лиле,
чтобы она больше не плакала по всяким глупым поводам.
   - Конечно, поезжай, - согласилась Татьяна. - Я тебя подожду с ужином.
   - Ни в коем случае. Ты должна соблюдать режим питания. Скажи Ире, что
я велел садиться за стол строго по расписанию.
   - Ничего у тебя не выйдет, диктатор, - засмеялась она. - Иры нет, так
что командовать некому.
   - Как это нет? А где она?
   - На свидании.
   - С этим "Бентли-Континенталем"?
   - С ним самым. Поезжай, Стасов, и ни о чем не беспокойся.
   Ей предстоял долгий одинокий вечер, каких давно уже не случалось в ее
жизни. Там, в Питере, у Ирины постоянно бывали  какие-нибудь  романы,  и
вечерами она частенько убегала то на свидание, то к подругам. Но  с  тех
пор, как они переехали в Москву, Ира обычно сидела по  вечерам  дома.  А
если ее не было, то был Стасов.
   Что ж, семейного ужина сегодня не получится, Стасова,  наверное,  по-
кормит Маргарита, и он вернется сытым, Ира же поужинает в обществе свое-
го "Бентли". Татьяна открыла холодильник,  вытащила,  в  соответствии  с
данными утром указаниями родственницы, блинчики с творогом и банку  сме-
таны. Поставив на огонь сковороду, она налила в ковшик топленого молока,
которое очень любила, и отрезала большой  кусок  мягкого  "Бородинского"
хлеба. Ира еще велела, кажется, съесть салат из капусты, но это  Татьяна
решила проигнорировать. Капуста подождет до завтра.
   Покончив с ужином, она вернулась к записям Пашковой. Читала  их  под-
ряд, совершенно бесцельно, надеясь на то, что какое-то слово  или  фраза
бросится в глаза. Не случайно ведь мысль "записи -  ключи"  появилась  в
голове, что-то в памяти сохранилось и подает сигнал.
   За окном начало смеркаться, когда Татьяна нашла то, что искала. Запи-
си Пашковой о человеке, по-видимому, художнике или  скульпторе,  который
хотел избавиться от навязчивого образа сломанной руки.  "Жалобы  на  то,
что без этого образа произведение, на его взгляд, не выглядит  закончен-
ным, а все критики в один голос утверждают, что он уже излишний, что это
повтор. Р. и сам понимает, что повторяется, но не может  испытать  твор-
ческого удовлетворения, пока не воплотит образ.  Первый  сеанс  -  общее
знакомство и погружение до событий трехлетней давности. Результата  нет.
Второй сеанс - погружение примерно на  1012  лет.  Похоже,  была  суици-
дальная попытка, которую Р. отрицает. Третий сеанс - суицидальная попыт-
ка подтвердилась, но Р. по-прежнему ее отрицает. Пока не пойму,  почему,
двигаться дальше нельзя".
   "Р." в записях Пашковой означало "Рафаэль" - именно это имя дала  она
неведомому клиенту для "контакта с высшими силами", именно это имя стоя-
ло сверху на листе с записями.
   Тяжело поднявшись с мягкого дивана и придерживая  одной  рукой  плед,
который так и норовил соскользнуть с плеч,  Татьяна  подошла  к  книжным
полкам. Где-то здесь стоят книги по искусству и альбомы с репродукциями.
Она точно помнила, что в этих альбомах видела картины,  в  которых  при-
сутствовал образ "сломанной руки". Поиски увенчались успехом.  Вот  они,
репродукции картин художника Фролова. Да, смысл его жалоб теперь Татьяне
понятен. Действительно, в каждой картине либо изломанная  ветка  дерева,
либо безжизненно повисшая рука, либо цветы со сломанными стеблями.  Хоть
в мелочи, но пресловутый образ обязательно есть.
   Значит, Фролов. Народный художник России, личность известная. И ходил
к банальной колдунье? Чтото не вяжется. Хотя творческие личности -  люди
неординарные, богемные, и поступки их непредсказуемы. Ведь есть же  мод-
ные художники и поэты, которые зарабатывают очень много, а носят не кос-
тюмы от Кардена, а старые затертые джинсы и свитера с порванными  локтя-
ми. И вовсе не от скупости, а потому что они "так самоощущаются".
   Она посмотрела на часы - справки наводить  уже  поздно,  одиннадцатый
час. Ладно, Фролов никуда не денется до завтра. Аккуратно собрав разбро-
санные по столу записи в большой  коричневый  конверт,  Татьяна  достала
толстую папку с рукописью недописанной книги. Пора браться за ум и рабо-
тать над повестью. А она даже не помнит, что написано в начале. Надо все
перечитать и садиться дописывать.
   Стасов вернулся около полуночи, и был он непривычно молчаливым и при-
тихшим.
   - Как Лиля? - спросила Татьяна, глядя, как он снимает костюм и вешает
его в шкаф.
   - Ничего.
   - Больше не плачет?
   - Плачет. Таня, мне нужно с тобой поговорить.
   - Какие проблемы? - усмехнулась она. - Мы и так разговариваем. Ты хо-
чешь сообщить мне что-то малоприятное?
   - Ничего особенного. Понимаешь... Лиля просит, чтобы я в июне  поехал
с ней к морю. Я пытался ей объяснить, что не хочу тебя оставлять, что ты
не очень хорошо себя чувствуешь, что тебе скоро рожать, но  она  твердит
одно и то же: ты меня больше не любишь, ты теперь будешь любить того ре-
бенка, которого родит тетя Таня. Она так плачет... Сердце разрывается.
   - Так поезжай. Со мной ничего не случится, рожать я буду в конце июля
или в начале августа, ты прекрасно можешь отдохнуть с Лилей месяца  пол-
тора. Стасов, не создавай проблем на ровном месте.
   - Это еще не вся проблема.
   - А что еще?
   - Рита поедет с нами.
   - Кто это придумал? - поинтересовалась Татьяна.
   - Так хочет Лиля. Она очень просит, чтобы мы поехали все вместе.
   - Прекрасно! Новая жена ждет ребенка, а муж едет  отдыхать  с  бывшей
супругой. Стасов, тебе самому не странно так ставить вопрос? Если ты по-
едешь с Лилей, я буду воспринимать это как должное, потому  что  Лиля  -
твоя дочь. Но если ты при этом будешь проводить время с Маргаритой, я не
уверена, что приду от этого в восторг.
   Татьяна резко повернулась и вышла из комнаты, оставив Владислава  од-
ного. Через минуту он вышел к ней в коротком махровом халате.
   - Танечка, ну пойми меня, ну не сердись, родная.
   - Я не сержусь, - спокойно ответила она. - Лиля - твоя дочь,  и  ради
ее душевного спокойствия можно приносить любые жертвы. Поезжай  к  морю,
отдохни как следует. За мной Ира присмотрит.
   - Нет, ты не так скажи. Я же вижу, что ты злишься. Ну Таня!
   Она прижалась к нему, уткнувшись лицом в плечо, ласково поцеловала  и
погладила по затылку.
   - Все, Стасов, вопрос решен. Ты поедешь с Лилей к морю.  А  будет  ли
при этом с вами Маргарита - значения не имеет. В конце концов, она  ма