Отец говорил о Жене в третьем лице, и это неоспоримо свидетельствовало  о
том, что он взбешен. Конечно, он был резок, даже груб, но к такому обращению
Женя давно привыкла, а вот "моя дочь" вместо обычного "ты" было  проявлением
крайней степени гнева и отвращения. Отец великолепно владел собой и  никогда
не повышал голоса, и о  его  настроении  Женя  догадывалась  только  по  тем
словам, которые он выбирал, разговаривая с людьми.
   Глава 4
   Ох как не любил  Сурин  эти  встречи!  Отчего-то  ему  казалось,  что  по
телефону общаться с Рубцовым куда безопаснее. Скорее всего он  полагал,  что
дело, изложенное в телефонном разговоре, наверняка  несложное  и  не  таящее
никакой угрозы, тогда как для дела, изложенного при личной встрече, придется
напрягать все связи, возможности  и  извилины.  Как  многие  государственные
служащие, Василий Никанорович  Сурин  ничего  не  имел  против  того,  чтобы
получать деньги, но страшно не любил эти деньги отрабатывать. Когда накануне
поздно вечером Рубцов позвонил ему домой и  обычным  своим  спокойным  тоном
заявил, что надо бы встретиться, сердце Сурина нехорошо заныло. Весь остаток
вечера он по мелочам собачился с  женой,  с  трудом  сдерживаясь,  чтобы  не
сорваться на детях, которые, как все обычные дети, давали повод  для  окрика
ежеминутно, если не ежесекундно.
   - Вася, ты  бы  лег  уже,  что  ли,-с  досадой  сказала  жена  после  его
очередного выпада. - Ты когда устаешь - совсем  невыносимый  становишься.  В
отпуск тебе пора.
   Сурин промолчал и со скорбной миной отправился  в  ванную.  В  отпуск,  в
отпуск... Сам по себе отпуск, конечно, дело хорошее, но к  Рубцову  никакого
отношения не имеющее. От
   Рубцова ни в какой отпуск не уедешь и даже на пенсию не уйдешь.
   Всю ночь он промаялся какими-то бестолковыми снами, в которых то летел  в
самолете, то ехал на велосипеде и знал,  что  нужно  обязательно  поспеть  к
сроку, иначе Рубцов сурово накажет. Куда именно  он  должен  был  поспеть  и
каков этот срок, во сне обозначено не было, но страх  перед  гневом  Рубцова
затмевал все вокруг. Проснулся Сурин разбитым  и  потным,  чувствуя  во  рту
противную кисловатую горечь, будто вечером принял  спиртного  сверх  меры  и
закусил пачкой плохих сигарет.
   Встреча у них была назначена на  час  дня  в  баре  с  почти  неприличным
названием "Пивнушка". Но название было,  пожалуй,  единственным  недостатком
этого заведения,  расположенного  на  Ленинском  проспекте.  Во-первых,  это
достаточно близко от места службы Сурина, и он вполне  успевал  использовать
для  встречи  свой  обеденный  перерыв.  Во-вторых,  "Пивнушка"   находилась
достаточно недалеко и от офиса Рубцова, обеденный  перерыв  у  которого  был
ненормированным, но который временем своим все-таки  дорожил.  И  в-третьих,
кормили там более чем  прилично,  хотя  и  дороговато  по  меркам  суринской
государственной зарплаты. Но на  чистую  зарплату  Василий  Никанорович  уже
давно не жил.
   Рубцов появился, как всегда,  минута  в  минуту,  спокойный,  сдержанный,
холеный, будто не стояла на  улице  тридцатипятиградусная  жара.  В  строгом
деловом костюме, при галстуке. "Он, наверное, вообще не потеет,  -  некстати
пришло в голову Сурину, изнемогавшему в рубашке с короткими рукавами.  -  Не
человек, а машина".
   Заказав обед, Рубцов приступил к делу. Чем дольше Сурин его  слушал,  тем
больше  изумлялся.  И  из-за  такой  чепухи  он  всю  минувшую  ночь  маялся
кошмарами?
   - Послушай, тебе не кажется, что ты  с  жиру  бесишься?  -  без  обиняков
спросил он Рубцова. - Что ты  привязался  к  девчонке?  Подумаешь,  придурок
какой-то письма ей пишет, так что теперь, всю  российскую  милицию  на  ноги
из-за этого ставить?
   - Ты меня  плохо  понял,  -  медленно  произнес  Рубцов,  глядя  на  него
холодными ясными глазами. - Евгения - моя единственная дочь, усвой это, будь
так любезен, раз и навсегда. Более того, у моей единственной  дочери  плохая
наследственность, очень плохая, я рассказывал тебе, что такое была ее мать и
с каким трудом я отвоевывал у нее своего ребенка. Я не могу допустить, чтобы
Евгения пошла по ее стопам, и готов сделать все, чтобы это предотвратить.
   -  Да  не  валяй  ты  дурака!  -  вспыхнул   Сурин.   -   При   чем   тут
наследственность? Она что у тебя, пьет, шляется, наркотиками балуется? Ты ни
на шаг ее от  себя  не  отпускаешь!  Какая  связь  между  этими  письмами  и
наследственностью? Может, ты думаешь, что  она  станет  проституткой  только
оттого, что их прочтет? В  конце  концов,  следи  за  почтовым  ящиком  сам,
перехватывай письма - и она не будет больше их читать. Зачем ты меня-то этим
нагружаешь? Можно подумать, если ты найдешь этого парня, то наследственность
никогда не сработает. Знаешь,  как  в  народе  говорят?  Кому  суждено  быть
повешенным - тот не утонет. Что твоей Евгении на роду написано, то и  будет,
а письма тут совершенно никакой роли не играют.
   Ему казалось, что он говорит  убедительно  и  логично,  и  сейчас  Рубцов
улыбнется, похлопает его по  плечу  и  скажет:  "Ты  прав,  Вася,  что-то  я
перемудрил с перепугу. Забудь об этом,  давай  лучше  отбивную  есть,  а  то
остынет". Но Рубцов почему-то этого не сказал. Глаза его стали еще светлее и
холоднее, словно  внутри  головы  выключили  отопление,  и  казалось  -  еще
несколько секунд и все лицо его подернется инеем.
   - Ты меня действительно не понимаешь или не хочешь  понимать?  -  спросил
Рубцов. - Если ты не понимаешь, то  я  тебе  объясню  попроще,  подоступней.
Евгении уже девятнадцать лет, я делаю все возможное, чтобы контролировать ее
поведение, но я не в состоянии быть рядом  с  ней  двадцать  четыре  часа  в
сутки. И вот выясняется, что в тот момент, когда меня  не  было  рядом,  она
познакомилась с каким-то странным типом, который теперь  пишет  ей  странные
письма с более чем странными признаниями. Более  того,  он  утверждает,  что
никому не позволит говорить о ней плохо. Кто это, хотел бы  я  знать,  плохо
отзывается о моей дочери? Что это за круг общения, о  котором  я  ничего  не
знаю? Евгения уверяет, что не понимает, о чем идет речь, и  из  этого  могут
быть только два вывода: либо она лжет, либо у автора этих  писем  не  все  в
порядке с головой. Я слишком хорошо знаю свою дочь, чтобы допустить, что она
может так лгать. Я уверен, что ее поклонник - сумасшедший, потому что только
сумасшедшие  могут  сегодня,  в  конце  двадцатого   века,   писать   письма
практически незнакомой  девушке.  Он  знает,  где  живет  моя  дочь,  и  где
гарантия, что он не захочет сблизиться с ней?  Где  эта  гарантия,  я  тебя,
Вася, спрашиваю? И я не хочу сутки напролет проводить в  тревоге,  опасаясь,
что Евгения может  стать  жертвой  маньяка.  Я  пытался  поговорить  с  ней,
вразумить, напугать, но она и слышать ничего не хочет, она не  верит  в  то,
что этот  парень  -  псих,  она  полна  дурацких  романтических  мечтаний  и
идиотских  представлений  о  большой  любви.   Она   не   станет   проявлять
осторожность, если снова встретит его на улице. Поэтому я хочу, чтобы ты его
нашел и убрал куда-нибудь подальше, в тюрьму, например. Я ясно объясняю?
   - Вполне, - буркнул Сурин, - как для полных идиотов.
   - Для полных идиотов я объясняю по-другому, - надменно улыбнулся Рубцов.
   - А для тебя персонально добавлю еще кое-что на тот случай,  если  ты  не
хочешь меня понимать. Ты, Васенька, всегда должен стремиться к  тому,  чтобы
понимать меня как можно лучше.  Это  в  твоих  интересах,  и  я  буду  очень
удивлен, если вдруг окажется, что ты этого не знаешь. Но ведь ты это знаешь,
правда?
   - Знаю, - процедил сквозь зубы  Сурин,  не  поднимая  глаз  от  отбивной,
которая еще десять минут назад источала такой аппетитный  аромат,  а  теперь
казалась просто тошнотворной. - Давай письма, я подумаю, что  можно  с  ними
сделать.
   Рубцов протянул ему плотный белый конверт.
   - Ты не подумаешь, Васенька, что  можно  сделать,  а  сделаешь  все,  что
можно. Найди человечка, который займется этим, я оплачу его  работу.  Только
человечек должен быть толковым и достойным доверия.
   - О каких деньгах я могу с ним говорить? - спросил Сурин.
   - О любых. Работа должна быть сделана. Меня устроит любой результат, лишь
бы он соответствовал  реальности,  а  не  был  плодом  наглых  фантазий,  ты
понимаешь  меня?  Я  даже  готов  услышать,  что  Евгения  обманывает   меня
по-крупному, что у нее завелась какая-то компания, о  которой  я  ничего  не
знаю, и в этой компании кто-то имеет основания плохо отзываться о ней. Но  я
должен знать правду.
   "Правду, правду, - злобно думал Сурин, возвращаясь на  службу.  -  Правду
ему подавай, правдолюбец хренов! Из-за его любви к правде  я  теперь  должен
задницу  рвать  в  поисках  опера,  который  возьмется  поработать  с  этими
письмами. Конечно,  хорошо,  что  Рубцов  платит  за  работу,  за  деньги-то
человека легче найти, но ведь в этом деле не  каждый  сгодится.  Толковый  и
достойный доверия! Где ж его взять, такого распрекрасного?"
   Однако к вечеру в помутневшей от  жары  и  ежедневной  служебной  текучки
голове Сурина забрезжила идея. Истины ради следует  заметить,  что  идея  не
самостоятельно забрела в его голову, а была подкинута сведениями из  справки
о работе подразделений уголовного розыска за прошлый  год.  В  этой  справке
наряду с прочими упоминалось запутанное и прогремевшее на всю Москву дело об
убийствах, при  совершении  которых  преступник  оставлял  рядом  с  трупами
какие-то  игрушки.  В  справке  упоминались  и  фамилии  особо  отличившихся
оперативников - подполковник Каменская А. П., капитан Доценко М. А., старший
лейтенант Зарубин С. К. Каменскую Сурин сразу отбросил  -  подполковник,  да
еще с  Петровки,  ну  ее,  связываться  с  такой.  Выбирая  же  между  равно
неизвестными ему М.  А.  Доценко  и  С.  К.  Зарубиным  Василий  Никанорович
бездолгих раздумий отдал предпочтение  Зарубину.  Во-первых,  самый  молодой
(судя по званию), и, стало быть,  как  все  молодые,  нуждается  в  деньгах,
взятками и поборами еще не успел нахапать столько,  чтобы  надолго  хватило,
во-вторых - без лишнего гонора (раз трудится в округе, а не на Петровке),  а
в-третьих - достаточно толковый, сумел проявить себя в таком  сложном  деле.
Мнения о моральном облике работников уголовного розыска Василий  Никанорович
был весьма невысокого, впрочем, мнение  это  распространялось  на  всех  без
исключения сотрудников системы МВД и опиралось на богатый,  в  том  числе  и
собственный, опыт. Главным  же  преимуществом  неведомого  пока  еще  С.  К.
Зарубина было то, что служил он не где-нибудь, а  в  том  самом  Центральном
округе Москвы, на территории которого как раз и  проживал  Рубцов.  То  есть
имелась прямая и абсолютно оправданная возможность обратиться к Зарубину, не
обнародуя связь Рубцова с Суриным.
   Выяснить номер служебного телефона Зарубина большого труда не  составило,
куда сложнее было объясняться по этому поводу с Рубцовым.
   - Тебе нужно, чтобы еще один ушлый мент знал о наших отношениях?  Позвони
Зарубину, договорись о встрече, изложи свое дело. Он тебя в любом случае  не
отфутболит, зачем  ему  на  своей  территории  проблемы  с  психом,  который
пристает к девушке, - говорил он вечером Рубцову по телефону. - Давай завтра
встретимся, я верну тебе письма, и пойдешь к нему сам.
   Против ожиданий, Рубцов воспринял такое  предложение  довольно  спокойно,
хотя Сурин знал, что спокойствие это, как правило,  оказывается  обманчивым.
Но как бы там ни было, Рубцов согласился, и у Сурина камень с души свалился.
Зря он вчера так переживал, вот все и обошлось.
   * * *
   Звонок неизвестного мужчины,  представившегося  Рубцовым,  застал  Сергея
Зарубина  врасплох.  Он  только-только  сменился  с  суточного  дежурства  и
мучительно размышлял, ехать ли  домой  отсыпаться  или  поделать  что-нибудь
полезное. Дежурство выдалось на редкость спокойным,  видно,  удушливая  жара
нынешнего  года,  в  отличие  от   прошлогодней,   досталатаки   не   только
законопослушных граждан, но и криминально  озабоченных  субъектов,  которые,
намаявшись за день в борьбе с потом и зноем, ночью  предпочли  хоть  немного
отдохнуть. Сергею удалось вполне прилично выспаться (в три приема  минут  по
сорок каждый) на составленных в ряд стульях, и к тому  моменту,  когда  надо
было сдавать дежурство, он чувствовал себя полным сил.  Однако  после  суток
оперу положен отдых, иными словами - честно заработанное свободное  время  в
будний день, и  Зарубину  жалко  было  этим  не  воспользоваться.  С  другой
стороны,  столько  дел  надо  переделать...  Во  время  этого   сложного   и
кропотливого процесса  взвешивания  "за"  и  "против"  как  раз  и  раздался
телефонный звонок с просьбой о встрече.
   - Приходите в управление, я вас подожду, - предложил Сергей.
   Интересно,  согласится  на  это  его  собеседник  или  откажется.   Отказ
появиться в окружном Управлении внутренних дел свидетельствовал  бы  о  том,
что  у  господина  Рубцова  есть  проблемы,   представляющие   интерес   для
оперативника.  Например,  он  хочет   поделиться   строго   конфиденциальной
информацией,  или  собирается  предложить  Зарубину  взятку   за   изменение
направления работы по какому-нибудь делу, или он попал в тяжелую ситуацию  и
нуждается в помощи, о которой никто не знал бы. Но человек,  представившийся
Рубцовым,  с  готовностью  принял  предложение,  уточнил  номер  кабинета  и
пообещал приехать минут через двадцать пять - тридцать.  Зарубин  поскучнел.
Наверняка очередной жалобщик, недовольный тем,  что  соседи  слишком  громко
шумят по ночам, или тем, что ктото ставит машину прямо  под  его  окнами,  а
сигнализация на ней то и дело включается и  спать  мешает.  Такими  жалобами
жители  округа  буквально  засыпали  участковых,  а  не   добившись   толку,
переключались на оперсостав. Жаловались на соседей,  на  автовладельцев,  на
владельцев крупных собак (их выгуливают без намордников, а вдруг покусают?),
на владельцев киосков, торгующих спиртным (я  вчера  купил  водку,  какой-то
странный вкус у нее, вы бы проверили, а вдруг она фальсифицированная, он  же
весь город этой водкой отравит), жаловались на  все,  на  что  только  можно
жаловаться. И сегодня, после суточного дежурства,  имея  полное  и  законное
право  на  свободный  день,  Сергею  страшно  жалко  было  терять  время  на
выслушивание очередной кляузы. Но что поделать, сам виноват,  понадеялся  на
то, что случай подкинет ему что-нибудь интересное,  а  случай  подкинул  ему
сутягу-пенсионера, которому даже в такую жарищу не лень тащиться в  милицию,
чтобы призвать к порядку какого-нибудь малолетнего хулигана.
   Поэтому Зарубин был приятно удивлен, когда вместо ожидаемого пенсионера в
кабинет вошел высокий широкоплечий мужчина лет сорока пяти.
   - Рубцов, - представился он, протягивая руку. - Это я вам звонил.
   Сергей оценил его крепкое, но в то же  время  сдержанное  рукопожатие,  и
удивился тому, что ладонь посетителя была  сухой  и  прохладной,  словно  на
Рубцова жара никоим образом не действовала.
   - Я постараюсь не занимать у вас много времени, Сергей
   Кузьмин, - заявил Рубцов, усаживаясь за стол напротив Сергея,  -  поэтому
попрошу вас сначала выслушать меня, а потом задать вопросы, если они  у  вас
возникнут.
   Зарубин молча кивнул, с любопытством наблюдая за посетителем. Похоже,  он
чувствует себя в чужом служебном кабинете как  в  своем  собственном  и  уже
готов отдавать распоряжения и требовать отчета об  их  выполнении.  Забавный
экземпляр! С такими Сергею приходилось встречаться часто, и  у  оперативника
выработался стойкий иммунитет к подобной бесцеремонности. Он не  раздражался
ив то же время не поддавался синдрому подчиненного.
   - Я слушаю вас чрезвычайно внимательно, - только и  сказал  он  в  ответ,
складывая ладони в замочек на девственночистом столе.
   - Некоторое время назад моя дочь заметила  на  улице  молодого  человека,
который ее преследовал до самого дома. Он шел  за  ней  до  подъезда,  потом
каким-то образом выяснил номер нашей квартиры, а спустя еще  какое-то  время
начал писать ей письма. Содержание писем явно свидетельствует о том,  что  у
этого  молодого  человека  серьезные  нарушения  психики.  Он  -  маньяк,  и
поскольку он знает, где  живет  моя  дочь,  у  меня  есть  веские  основания
беспокоиться за ее безопасность. Это первое. Теперь второе. В  этих  письмах
есть настораживающая меня фраза:  "Я  никому  не  позволю  говорить  о  тебе
плохо". Кто может говорить этому сумасшедшему что  бы  то  ни  было  о  моей
дочери, если они незнакомы и у них  нет  общей  компании?  Никто.  Либо  это
следствие его галлюцинаций, что подтверждает его болезнь, либо моя дочь меня
обманывает, и они все-таки знакомы. Для  каждого  обмана  должны  быть  свои
причины, вы это понимаете не хуже меня.  Почему  девушка  скрывает  от  отца
знакомство с молодым человеком? Потому что знает, что отец это знакомство не
одобрит. Она поддерживает отношения не только с ним, но  с  целой  компанией
таких же, как он, и скрывает это от меня. Почему? Что там происходит, в этой
компании? Наркотики? Криминал? Групповой  секс?  Я  хочу  это  знать,  чтобы
вовремя принять меры и уберечь свою дочь от скатывания в пропасть, пока  еще
не поздно. И третье. Любой труд должен быть оплачен, и наш с вами  случай  -
не исключение. Либо вы сами назовете сумму своего гонорара, либо,  если  это
вам неудобно, ее назову я, а вы с ней согласитесь или не согласитесь.  Будем
договариваться. Теперь я готов ответить на ваши вопросы.
   Зарубин по достоинству оценил краткость и  внятность  изложения.  Никаких
эмоций, никаких экскурсов ни в собственную историю, ни в  истории  родных  и
близких. (Вы знаете, я почему так беспокоюсь... Вот у меня  на  работе  есть
женщина, у нее сын тоже... и вот однажды... а она...  а  он...  а  они...  Я
рассказывал своему дяде, и он мне посоветовал... а  я  говорю...  а  он  мне
сказал... у него тоже была знакомая...) Самое приятное,  что  этому  мужику,
Рубцову, не нужно ничего  противозаконного.  Другое  дело,  что  с  подобной
проблемой  в  милицию  никто  никогда  не  ходит,  во  всяком   случае,   до
сегодняшнего дня никто не приходил, и правильно делал. У милиции своих забот
по горло, и с этими письмами Рубцова просто отфутболили  бы  куда  подальше.
Он, вероятно, это хорошо понимает, потому и предлагает деньги, а не требует,
чтобы немедленно подняли на  ноги  лучших  сыщиков  страны  для  обеспечения
безопасности его ненаглядной дочери. Разумный мужик, мыслит трезво.
   - Почему вы не обратились в частное сыскное агентство? - спросил  Зарубин
для начала. - Ведь то, что вы мне предлагаете,  есть,  по  существу,  работа
частного детектива.
   - У частных детективов нет доступа к источникам  информации,  необходимой
для  такой  работы.  В  нашей  стране  хорошо   развита   частная   охранная
деятельность, а частная сыскная  пока  еще  в  зародыше.  Я  не  доверяю  их
профессионализму. Однако странно, что вы задали этот вопрос. Разве  вы  сами
этого не знаете?
   - Почему же, знаю, - улыбнулся Зарубин. - Просто мне важно было услышать,
какими  соображениями  вы  руководствуетесь.  Следующий  вопрос:  почему  вы
обратились именно ко мне? Вам кто-то меня рекомендовал?
   -  Никто.  Я  живу  в  Центральном  округе,  поэтому  вполне  естественно
обратился в свое окружное управление, а не в  какое-то  другое.  Позвонил  в
дежурную  часть,  сказал,  что  мне  нужно  встретиться  с   кем-нибудь   из
оперативников, мне ответили, что все на задании,  на  месте  только  старший
лейтенант Зарубин, который сейчас сдает суточное  дежурство  и  минут  через
десять освободится. И дали ваш телефон. Еще вопросы?
   - Сколько лет вашей дочери?
   - Девятнадцать.
   - Чем она занимается? Учится, работает?
   - Работает. Она работает у меня  секретарем.  Если  вас  интересует,  г