ой.
   - Ты помнишь дело Платонова два года назад? - внезапно спросил Лесни-
ков.
   - Еще бы. Такое не забудешь.
   - Мне его друг сразу понравился. Как-то проникся я к нему.  Он  такой
серьезный был, доброжелательный, и  профессионал  отличный.  А  оказался
предателем. И я, как дурак, утешаю себя мыслью, что раз Гмыря мне  сразу
не понравился, то, может быть, я ошибаюсь.
   - Игорь, в таких делах советчиков не бывает. Ты или веришь  человеку,
или не веришь, вот и все. Это вопрос твоей собственной интуиции,  и  кто
бы что ни говорил - никого не слушай. Слушай только себя. Окажешься прав
- молодец, ошибешься - сам виноват. Ты собираешься поговорить с Колобком
об этом?
   - Я?
   На лице у Лесникова проступило такое изумление,  что  Настя  невольно
улыбнулась.
   - Да ты что! Я и тебе-то сказал только потому, что ты тоже занималась
Готовчицем. Думал, может, ты что-нибудь дельное подскажешь.
   - Я могу тебе сказать только одно: Готовчиц лжет. Я еще не знаю  точ-
но, в чем именно, но какую-то неправду он нам пытался  всучить.  Колобок
разрешил мне покопаться в этом, но пока успехов никаких. Если что  наду-
маю, поделюсь с тобой.
   - А как насчет взлома? Ты тоже считаешь, что он не имеет отношения  к
убийству Юлии?
   Настя поставила локти на стол и обхватила голову руками. Почему такие
простые и привычные слова вдруг стали для нее мучительно сложными?  Ска-
зать: "Да, я тоже так считаю", или: "Нет, я так не думаю"? Она ничего не
считает и ничего не думает, она ни в чем не может быть  уверена,  потому
что весь мир в последние месяцы стал каким-то ирреальным, неправдоподоб-
ным, неправильным. Она  теперь  постоянно  сомневается,  сомневается  во
всем, даже в самых простых вещах, и она совершенно утратила  способность
принимать решения. Превратилась в  безвольную  амебу,  тупо  выполняющую
приказы, производящую минимально необходимые действия, не имеющую собст-
венного мнения и мечтающую только об одном: остаться в одиночестве и ти-
шине. Наверное, она больна. Ей нужно лечиться, а не изображать  из  себя
великого сыщика. Тоже мне, мисс Марпл в молодые годы.
   - Я не знаю, Игорь, - медленно сказала она. - Я ничего точно не знаю.
Может быть, прав Гмыря, а ты ошибаешься и напрасно его подозреваешь. Мо-
жет быть, прав ты, а Гмыря - предатель. Все может быть. Ни одну  возмож-
ность исключать нельзя.
   - Да, Каменская, - разочарованно протянул Игорь, - зря я на тебя  по-
надеялся. Не годишься ты в советчики в острых ситуациях.
   - Значит, не гожусь. Ты уж извини, что не оправдала твоих надежд.
   - И ты извини, что отнял твое драгоценное время, - усмехнулся он.
   Ей почудился сарказм в его голосе, но не было ни сил, ни желания раз-
бираться в этом. Недавно Колобок заметил, что она сдала, стала хуже  ра-
ботать, а сегодня и Лесников это увидел. Но она же  старается!  Она  изо
всех сил старается делать свою работу хорошо, а у нее ничего не выходит.
Пропал азарт, притупилось чутье, ушел интерес. Единственное, что  еще  у
нее осталось, так это безусловная преданность делу. Но на одной  предан-
ности далеко не уедешь, даже самый мощный двигатель не  заведется,  если
искры нет. А искры-то как раз и нет.
   Она вышла из ворот и пошла по Петровке в сторону метро, когда услыша-
ла совсем рядом знакомый голос:
   - Тетя Настя!
   Обернувшись, Настя увидела невысокого ладного паренька в форме  рядо-
вого милиции. Короткая курточка обтягивала налитые плечи и была явно ма-
ла на целый размер.
   - Привет, - удивленно откликнулась она. - Ты здесь какими судьбами?
   - А я вас встречаю.
   - Да ну? Зачем?
   В первый момент она испугалась, не случилось ли чего-нибудь  с  отцом
паренька, генералом Заточным, но Максим весело улыбался.
   - Отец просил вас найти. Он днем не смог вам дозвониться, а сейчас он
уже в самолете летит. Прилетает поздно ночью, и ему будет  неудобно  вам
звонить.
   - И что хотел твой отец?
   - Как всегда, назначает вам свидание рано утром в Измайловском парке.
   - И больше ничего? - с подозрением спросила Настя. - Завтра  ведь  не
воскресенье, а только четверг.
   - Не знаю, тетя Настя, - пожал плечами Максим. - Он просил вам  пере-
дать - я передаю.
   - Ты мог бы домой мне позвонить, - заметила она.  -  Рискованно  было
караулить меня здесь, я могла оказаться совсем в  другом  месте.  Ты  же
знаешь нашу милицейскую жизнь.
   Максим беззаботно махнул рукой.
   - У меня выхода не было. Отец мне ваш номер продиктовал по  телефону,
а у меня ручки под рукой не оказалось, я понадеялся, что запомню, а ког-
да стал потом записывать, понял, что забыл.
   Утренние прогулки по воскресеньям в Измайловском парке были для гене-
рала Заточного обязательными, если, конечно, он не уезжал из  Москвы.  И
вот уже два года Настя периодически составляла ему компанию в этом риту-
альном променаде. Никто, в том числе и сама Настя, не смог бы дать  пра-
вильное определение ее более чем странным отношениям с  этим  человеком.
Не любовь (об этом и речь не шла), не дружба (какая же может быть дружба
между генералом, начальником главка в министерстве внутренних дел, и ря-
довым оперативником с Петровки, всего лишь майором милиции, да к тому же
женщиной), не деловое сотрудничество (хотя таковое  и  имело  место,  но
лишь эпизодически). Что же тогда? Ответа не  знал  никто.  Вероятно,  не
знал его и сам Иван Алексеевич Заточный. Мнения по этому поводу,  конеч-
но, были самые разные, но ни одно из них к истине не  приближалось.  Сын
генерала Максим, например, считал, что папа ухаживает за тетей Настей и,
вероятнее всего, женится на ней когда-нибудь. Тот факт, что  тетя  Настя
замужем, его, по-видимому, совершенно не смущал и в расчет не  принимал-
ся. Настин муж Алексей полагал, что у его жены просто  очередная  блажь,
но поскольку нетривиальных черт в ее характере было и без  того  великое
множество, то одной больше - одной меньше роли не играло. Чистяков хоро-
шо знал свою Настю и признаки влюбленности с ее стороны улавливал момен-
тально. Поскольку таковых в ситуации с Заточным не обнаруживалось, он  и
не беспокоился, полагая, что Анастасия уже большая и сама знает, что де-
лает. Если ей хочется прогуливаться по парку с генералом - пусть  прогу-
ливается, это полезно для здоровья. Доброжелатели  из  числа  работающих
как на Петровке, так и в министерстве были твердо уверены в том, что За-
точный спит с Каменской и за это делает ей карьеру, хотя  на  вопрос,  в
чем это выражается, ответить было бы крайне  затруднительно.  Майор  Ка-
менская работала там же, где и раньше, никакого повышения по  службе  не
получала и до сих пор носила майорские погоны, хотя по сроку ей уже  по-
лагалось бы быть подполковником. Но должность у нее  была  майорская,  и
присвоить очередное звание "подполковник милиции" ей могли только в виде
большого исключения. Так даже исключения этого для нее не делали!
   Однако что же такое стряслось у генерала, если он, находясь за преде-
лами Москвы, просит сына срочно  разыскать  Настю  и  пригласить  ее  на
встречу рано утром в будний день? Такого за два года  их  знакомства  не
случалось ни разу. Настя так увлеклась построением самых разных  предпо-
ложений на этот счет, что не заметила, как добралась до дому.  И  только
открывая замок своей квартиры, вдруг вспомнила, что сегодня Леща  должен
уже появиться дома.  Неделя  прошла,  конференция  закончилась.  Неужели
опять все сначала? Ежедневные вопросы "что случилось, пока я был в  Аме-
рике?" и ее ежедневные попытки собраться с силами и все ему  рассказать,
и постоянно углубляющаяся пропасть между ними...
   Она повернула ключ в замке, толкнула дверь и удивленно замерла на по-
роге. В квартире было темно и тихо. Спит? Настя  на  цыпочках  пересекла
прихожую и заглянула в комнату. Пусто. Но вещи лежат не так, как она  их
оставила утром. Значит, Алексей приезжал. Куда же он делся? Впрочем, она
напрасно беспокоится, Леша - человек ответственный, и если он  вышел  из
дома не на пять минут, то обязательно оставил записку. Сейчас она разде-
нется, найдет записку и все узнает.
   Записка действительно лежала на столе в  кухне.  Прочитав  ее,  Настя
обессиленно упала на табуретку и тихо заплакала. Вот и все. Она  доигра-
лась в свои невротические игрушки. Записка, написанная мелким  неразбор-
чивым почерком Чистякова, гласила: "Не могу видеть, как ты  мучаешься  в
моем обществе. Вероятно, тебе нужно отдохнуть от меня. Буду у родителей.
Когда захочешь, чтобы я вернулся, - позвони. Никогда не ставил тебе  ус-
ловий, поэтому просто прошу: не зови меня обратно, пока не найдешь в се-
бе силы разговаривать со мной. Если я приеду и снова не услышу  внятного
ответа на свои вопросы, мне придется думать самое плохое. Надеюсь, ты  к
этому не стремишься. Целую".
   Она обидела Лешку, и он ее бросил. Ну, не бросил, конечно,  не  нужно
преувеличивать, просто отступил, отошел в сторону до лучших  времен,  но
это она может кому угодно объяснять, а самой себе нужно говорить правду.
Он не вынес ее фокусов, ее молчания, подавленного настроения и нежелания
хоть что-нибудь вразумительное ответить на его беспокойство  и  тревогу.
Он сказал: "С такой, какой ты стала, я жить не хочу. Если ты изменишься,
я вернусь". Как это не бросил? Конечно, бросил. И поставил  условие,  не
выполнив которое она его не вернет.
   Ее начало знобить. Выйдя в прихожую, Настя быстро  нашла  на  вешалке
теплый вязаный жакет и закуталась в него, но это не помогло. Озноб  ста-
новился все сильнее, и через некоторое время ее уже трясло так, что руки
не удерживали чашку с кофе. "Надо  выпить",  -  подумала  она,  открывая
дверцы кухонного шкафа в поисках спиртного. На полке стояла едва початая
бутылка коньяку и полбутылки сливочного ирландского ликера. Ликер  поку-
пал Лешка в беспошлинном магазине в Шереметьеве, а откуда взялся кояьяк,
Настя припомнить не могла, как ни  силилась.  Кто-то  принес,  наверное,
иначе откуда бы ему взяться? Ни она, ни Чистяков коньяк не любили  и  не
покупали. Леша был ценителем хороших сухих вин, Настя же отдавала  пред-
почтение мартини "Бьянко" или джину с тоником.
   Достав из шкафа бутылку с коньяком, она налила почти полный стакан  и
сделала три больших глотка. Горло сразу перехватило, на глазах выступили
слезы. Настя терпеть не могла этот напиток, не понимала его вкуса,  даже
запах не переносила, но сейчас пила его как лекарство. Конечно,  против-
ное, но лекарство и не должно доставлять удовольствие, оно должно  помо-
гать.
   И оно помогло, правда, только частично, но всетаки...  Озноб  пропал,
руки стали теплыми и не дрожали. А вот душевная боль не  утихла,  наобо-
рот, теперь она казалась Насте еще сильнее. Что  же  она  наделала!  Как
могла допустить, чтобы Лешка дошел до такого шага! Лешка,  верный,  пре-
данный, знающий ее двадцать два года, умеющий понять ее, что бы ни  слу-
чилось, и простить, что бы она ни натворила. До  какой  же  степени  она
злоупотребила его терпением и любовью, если он не выдержал и ушел!
   "А что, собственно, происходит? - спросила она себя. - Почему, ну по-
чему я не могу набраться сил поговорить с ним? Что такого  особенного  я
сделала? Украла? Нет. Убила? Тоже нет. Обманула кого-то, предала? И  да,
и нет... Вот это и есть самое сложное. Я не могу понять, что я наделала.
И до тех пор, пока не пойму сама, я не смогу рассказать об  этом  Лешке.
Интересно, почему? Сколько раз бывало, когда я  специально  рассказывала
ему то, в чем не могла разобраться, и он всегда мне помогал. У него  со-
вершенно другой взгляд на вещи, и иногда это бывает очень полезным.  Так
почему же я не могу поделиться с ним тем, в чем сама не разобралась? От-
вета нет. Но только я точно знаю, что не могу".
   Настя еще долго сидела на  кухне,  не  в  силах  двинуться  с  места,
встать, пойти в комнату, постелить постель  и  лечь.  В  голове  стучала
только одна мысль: она обидела Алексея, и он ушел. Она во всем виновата,
ей не нужно было вообще выходить замуж, ни за Лешу, ни за кого бы то  ни
было другого, она не приспособлена к совместному существованию с  другим
человеком. Она - одиночка, ей никто не нужен.  Совеем  никто.  Наверное,
это какой-то психический дефект. Она - моральный урод. Она обидела Лешу,
и он ушел.
   Около половины третьего ночи она наконец доползла до дивана  и  упала
на него, не раздеваясь и не доставая постельное белье. Натянула на  себя
теплый клетчатый плед, уткнулась лицом в подушку и снова заплакала.
   В половине шестого утра она с трудом продрала глаза  и  вяло  полезла
под душ. Идти на встречу с Заточным не хотелось смертельно, но придется.
Отказать ему Настя не могла. Она выпила подряд две чашки кофе, но  вкуса
почти  не  почувствовала.  Налила  из  стоящего  в  холодильнике  пакета
апельсиновый сок и выпила залпом полстакана, но сок показался ей пресным
и тепловатым, хотя этого никак не могло быть: пакет стоял в холодильнике
как минимум три дня.
   Ровно в семь Настя вышла из поезда на станции "Измайловская", с недо-
умением пытаясь ответить на вопрос, что она здесь  делает  и  почему  не
сказала вчера Максиму, что не может встретиться с Заточным. Спала бы се-
бе и спала еще. Генерала она увидела издалека, он  был,  как  обычно,  в
легком спортивном костюме, стройный, сухощавый, и двигался ей  навстречу
легко и пружинисто.
   - Доброе утро, - весело поздоровался он. - Прошу извинить за то,  что
потревожил в неурочное время, но в воскресенье меня в Москве не будет, я
сегодня вечером снова улетаю.
   - Ничего, - мрачно ответила Настя, - гулять полезно. Так,  во  всяком
случае, считает мой муж.
   - А почему такой траур в голосе? Неприятности?
   Неприятности. "Как будто он не знает, - с досадой подумала  Настя.  -
Сам же подставил меня, а теперь удивляется. Господи, я должна ненавидеть
его, а я послушно бегу в парк по первому его свисту. Он же все знал,  он
не мог не понимать, каково мне, но  молчал,  предоставив  мне  самостоя-
тельно барахтаться в этом кошмаре. А потом еще пришел ко мне  и  заявил,
что молчал специально, ибо в делах такого  масштаба  можно  руководство-
ваться только целесообразностью, а уж никак не человечностью.  Целесооб-
разность требовала, чтобы я была доведена до ручки, до полного отчаяния,
А теперь я в гордом одиночестве пожинаю плоды этой операции. Но  напоми-
нать ему я не буду и жаловаться не буду. Однажды я уже попыталась  пожа-
ловаться ему и попросить помощи и получила хороший урок. Майор не должен
жаловаться генералу. Это неприлично. Но весь ужас в том, что я почему-то
не могу на него сердиться".
   И вслух сказала:
   - Не выспалась. Не обращайте внимания.
   - Хорошо, тогда перейду к делу. Вы, вероятно, знаете о том, что  наше
министерство наконец-то создает собственную  информационно-аналитическую
службу. Это не то, чем всегда занимался штаб.
   - Слышала, - кивнула Настя. - Что-то вроде стратегической разведки.
   - Вот-вот. И в этой информационно-аналитической службе  предусмотрены
даже такие специалисты, как психологи и психоаналитики.
   - И об этом я слышала. Но, честно говоря, думала, что это шутка.
   - Почему же? - вздернул брови генерал. - Вы не  разделяете  идеи  ис-
пользования в нашей работе этой отрасли знаний?
   - Разделяю. Но мне почему-то казалось, что разделяю я их сама  с  со-
бой. Что-то мне единомышленники среди наших коллег не встречались. Прав-
да, должности психологов у нас введены, и я этому искренне  рада,  но  я
точно знаю, что используют их вовсе не для анализа информации. В  основ-
ном они работают "переговорщиками" при захвате заложников, помогают сос-
тавлять психологический портрет преступника, консультируют оперативников
при разработке легенд для внедрения. А в  стратегическом  плане...  Даже
удивительно, что вы на это пошли.
   - Пошли, как видите. И сейчас у нас идет отбор психологов и психоана-
литиков для работы в информационно-аналитическом подразделении.  Я  слы-
шал, вы имеете отношение к расследованию убийства депутата Готовчиц?
   - Да, - удивленно протянула Настя. - Не очень близкое, но имею. А ка-
кая связь?
   - Видите ли, Борис Михайлович Готовчиц - один из кандидатов.
   - Серьезно?! Ну надо же!
   - Представьте себе. Конечно, предварительно мы всех кандидатов прове-
рили, но вы сами понимаете, решение это  очень  ответственное.  Человек,
принятый на работу в аналитическую службу, получает доступ к  информации
такой важности, что ошибок с кадрами у нас быть не должно. Мы просто  не
имеем на это права. И кроме того, очень важен вопрос квалификации психо-
лога, потому что, основываясь на его рекомендациях, будут  планироваться
и проводиться весьма серьезные и крупномасштабные операции, и, если пси-
холог недостаточно грамотен, все окажется под угрозой. Одним  словом,  я
хотел обратиться к вам с просьбой. Присмотритесь  к  Готовчицу  повнима-
тельнее и, если представится возможность, оцените его профессионализм.
   - А законопослушность? - пошутила Настя. - Законопослушность  и  уро-
вень правосознания оценивать не надо?
   - Анастасия, Готовчица проверяли в течение трех месяцев. Он не  заме-
шан ни в каком криминале, это установлено абсолютно точно. Знаете, у не-
го была совершенно удивительная жена, Юлия Николаевна. Вы слышали о том,
что она вела все финансовые дела семьи?
   - Нет. А это важно?
   - Для понимания характера - да, важно. Юлия Николаевна  была  дочерью
крупного расхитителя. Ее отец покончил с собой буквально накануне  арес-
та. И с тех пор она решила жить так, чтобы ничего никогда не бояться.  Я
имею в виду карающий меч правосудия, разумеется. Потому что во всем  ос-
тальном она была женщиной отважной и не боялась наживать  врагов.  Но  с
властью всегда жила в мире и согласии. Она просто не допустила бы, чтобы
ее муж впутался в какой-нибудь криминал. Конечно, если вы  что-то  такое
узнаете, вы нам немедленно сообщите, но я главным  образом  хочу  понять
сейчас, что это за человек и хороший ли он специалист.
   - Но ведь в кандидаты на работу в министерство  он,  наверное,  попал
именно как хороший специалист. Откуда же у вас сомнения?
   - Ох, Анастасия, порой вы меня приводите в восторг своей  наивностью,
- рассмеялся генерал. - Как появляются кандидаты  на  должность?  Кто-то
кого-то рекомендует, кто-то кого-то знает лично или понаслышке  от  дру-
зей. В данном случае фамилию Готовчица назвал один из начальников  глав-
ков, поскольку его племянница прошла у Бориса Михайловича курс  реабили-
тации после крайне тяжелого бракоразводного процесса.  Племянница  оста-
лась весьма удовлетворена результатами лечения и сказала об этом  дядюш-
ке, дядюшка, соответственно, передал информацию дальше. Вот и все. Так я
могу рассчитывать на вашу помощь?
   - Не знаю, - она пожала плечами. - Я не уверена, что смогу  быть  вам
полезной. Я же не специалист, чтобы оценить уровень его квалификации.
   Заточный остановился, повернувшись лицом к Насте. Его желтые тигриные
глаза были совсем близко, они излучали тепло и ласку, и от этого взгляда
ей стало как-то не по себе.
   - Не кривите душой, - сказал он негромко. - Вы до сих пор  не  можете
меня простить, да? Вы сердитесь на меня, и, должен  заметить,  сердитесь
справедливо. Ну и что мы со всем этим будем делать? Сейчас вы отказывае-
тесь мне помочь в такой завуалированной форме, завтра  вы  откажете  мне
более прямо, послезавтра начнете грубить, и мы погубим нашу  дружбу  или
как вам удобнее называть наши отношения. Вы мне  глубоко  симпатичны,  я
дорожу вашим добрым отношением ко мне, и мне будет больно,  если  мы  не
достигнем взаимопонимания. Да, я был груб с вами, даже  безжалостен,  но
это было вызвано интересами дела. Впрочем, я вам все уже объяснял,  пов-
торяться нет смысла. Проявите великодушие, поднимитесь над  ситуацией  и
подумайте о том, что у нас с вами не так уж много близких людей, которым
мы можем доверять полностью и безоговорочно. Так нужно ли терять их, идя
на поводу у амбиций?
   "Он вертит мной, как кукл