хва-
тив восторженный взгляд, который Селуянов исподтишка кинул на Татьяну. -
Сделай, пожалуйста, как можно быстрее.
   - В какое время ехала твоя потерпевшая?
   - Около половины седьмого вечера.
   - Самое время! - присвистнул он. - Час пик, практически все  маршруты
битком забиты. Но я посмотрю повнимательнее, может, там и пустые маршру-
ты есть. Час-полтора тебя устроит?
   - Вполне.
   - Тогда я исчезаю. Татьяна Григорьевна, надеюсь, что когда я явлюсь с
выполненным заданием в зубах, вы все еще будете здесь  и  я  буду  иметь
счастье вас видеть.
   - Я тоже на это надеюсь, Николай, -  все  так  же  мелодично  пропела
Татьяна.
   Когда за Колей закрылась дверь, Настя недоуменно повернулась к ней.
   - Что у вас тут происходит? Спонтанно развивающаяся  взаимная  симпа-
тия? Я немедленно вызову сюда Стасова, если  ты  не  прекратишь  строить
глазки нашему Кольке.
   Татьяна расхохоталась. Она смеялась самозабвенно, всхлипывая и  выти-
рая слезы.
   - Прости, Настюша, мы поспорили... Короче, я проиграла.
   Фу-ты! Настя с облегчением перевела дух. И хотя она попрежнему ничего
не понимала, но главное было очевидно: Селуянов не пытался заигрывать  с
женой своего приятеля, а жена Стасова не строила глазки приятелю  своего
мужа. Остальное принципиального значения не имело, хотя,  конечно,  было
любопытным.
   - Много проиграла-то? - сочувственно спросила Настя.
   - Ага. Праздничный обед на десять человек.
   - А если бы выиграла?
   - То же самое. Только готовил бы Коротков. А так мне придется.
   - И кто входит в десятку счастливчиков?
   - Ты с мужем, Коротков с Люсей, Селуянов с Валентиной, Миша Доценко и
мы со Стасовым и Лилей.
   - Ого! - Настя покачала головой и вытащила из пачки  сигарету.  -  На
такую ораву приготовить - не обрадуешься. И как же  ты  ухитрилась  про-
дуться? На чем погорела-то?
   - Да на тебе, - Татьяна весело махнула рукой. - Вчера Коля  вместе  с
Юрой Коротковым к нам в гости заезжал, так что я с ним еще вчера  позна-
комилась. Зашел разговор о супружеских изменах, то се, потом и  до  тебя
дело дошло. Сцепились мы на вопросе о мужской и женской солидарности.  Я
утверждала, что если у тебя на глазах я начну флиртовать с кем-то, то ты
меня поймешь и даже поощришь, несмотря на то, что Стасова ты знаешь нам-
ного дольше и лучше, чем меня. Стасов - твой друг, а я - так, жена  дру-
га. Согласись, Настюша, мы с тобой хорошие приятельницы, но  не  близкие
подруги. Верно?
   - А что утверждали твои оппоненты?
   - Юра и Коля подняли меня на смех и сказали, что понятие женской  со-
лидарности тебе чуждо и что ты мне глаза выцарапаешь, если я только  по-
пытаюсь посмотреть в чью-то сторону. Правда, они не сошлись в вопросе  о
форме выцарапывания глаз. Коля утверждал, что ты сразу все заметишь,  но
затаишься и постараешься смоделировать ситуацию таким образом,  чтобы  я
разочаровалась в поклоннике и у меня отшибло бы желание  с  ним  флирто-
вать. А Юра считал, что это не в твоем стиле. Он сказал, что твое  глав-
ное оружие - это убойная прямота, против которой нет защиты. Как  против
лома. Коротков спрогнозировал, что ты скорее  всего  немедленно  попыта-
ешься объясниться со мной и раскроешь перед моим изумленным  взором  всю
глупость и неосмотрительность моего поведения. Так оно и вышло. Я с  по-
зором проиграла обед на десять персон. Но зато сделала для тебя полезное
дело.
   - Какое?
   - Выяснила, кто из твоих друзей-коллег знает тебя лучше других.  Нас-
тя...
   - Да?
   - Мне надо поговорить с тобой. Только я  прошу  тебя,  не  надо  меня
стесняться. Если ты захочешь мне отказать, сделай это, не раздумывая.  Я
понимаю, моя просьба будет выглядеть по-дурацки, и твой отказ будет  для
меня совершенно естественным. Я к нему готова.
   - Да в чем дело-то? К чему такие длинные подходы?
   - Понимаешь, Стасов настаивает на том, чтобы я переехала в Москву.  В
общем, он меня почти уломал. Я готова уехать из Питера. Но я должна  по-
нимать, что мне делать, переводиться на ту же  следственную  работу  или
плюнуть на погоны и уволиться совсем.
   - Совсем уволиться? - недоверчиво переспросила Настя. - А не страшно?
Ты же без пенсии...
   - О том и речь. Стасов считает, что я должна  сидеть  дома  и  писать
книги. Конечно, это было бы идеальным вариантом, но я все  время  боюсь,
что каждая законченная вещь - последняя, что у меня больше не  будет  ни
сил, ни вдохновения, ни таланта, и я больше ничего нового не смогу напи-
сать. Тогда на что я буду жить? Сидеть на шее у Стасова? Меня это  кате-
горически не устраивает. Я всю жизнь жила на собственные деньги, мне уже
тридцать пять и менять привычки поздновато. Стасов считает, что я  могла
бы работать вместе с ним или в "Сириусе", в управлении безопасности, или
взять лицензию и помогать ему выполнять частные заказы. Но мне  хотелось
бы проверить, в состоянии ли я вообще заниматься такой работой.
   - Таня, ты же следователь с огромным стажем, - удивилась Настя. - Ка-
кие еще доказательства тебе нужны? Ты такие дела раскручивала!
   - Это не совсем то. Быть следователем, процессуальным  лицом,  офици-
альным представителем системы правосудия, иметь право задавать вопросы и
требовать на них ответы - это далеко не то же самое, что  быть  детекти-
вом, сыщиком. Вы, оперативники, - существа бесправные. Прости,  Настюша,
если я говорю обидные для тебя вещи, но по сути я права, и ты  это  зна-
ешь. Вы же ни на что права не имеете. Только просить да уговаривать. Все
на доброй воле, по согласию, а если нет - то хитростью, обманом, уловка-
ми. Ну, а когда придется, то и силой. Потому вам преступники много тако-
го рассказывают, чего потом перед следователем ни за что не повторят. Уж
преступники-то лучше всех знают, что сказать следователю "под  протокол"
означает дать показания, которые имеют силу, а честно признаться во всем
оперу - ничего не означает. Признанием  этим  потом  только  подтереться
можно. И опер будет до седых волос доказывать, что этот преступник  ска-
зал то-то и то-то и признался в совершении убийства, а преступник  будет
хихикать и говорить, что ничего этого не было, что опер все врет, а если
и было, то он, преступник, просто пошутил. Это у него шутка юмора такая.
Короче, я к тому веду, что психология деятельности у следователей и опе-
ративников совершенно разная, и профессиональные требования тоже разные.
Может быть, я и неплохой следователь, но в качестве детектива никуда  не
гожусь. А может быть, и гожусь. Вот я и хочу это проверить.
   - Ты хочешь поработать по убийству Широковой?
   - Неофициально. Чтобы никому из вас не помешать и ничем не навредить.
В идеале я бы хотела выполнять ваши поручения, а не действовать самосто-
ятельно. Но я понимаю, что твой начальник этого не разрешит.
   - А ты настаиваешь на том, чтобы я непременно поставила его в извест-
ность?
   - Это тебе решать. Но скрывать бессмысленно, все равно ведь выплывет.
Только лишние неприятности будут.
   - Верно, - вздохнула Настя. - Думаю, что  Гордеев  запретит.  Хотя  в
этом же ничего плохого нет. Но можно давать тебе такие поручения,  чтобы
твое участие никак не обозначилось. Например, под любым предлогом разго-
вориться с жильцами какого-нибудь дома, выяснить, кто из них  видел  или
знает то, что нас интересует, а потом уже конкретно к  этим  людям  идет
Коля или Юра Коротков, или даже я. И если дело паче  чаяния  доходит  до
Гордеева, свидетель честно говорит, что беседовал именно с этими  опера-
тивниками. А про тебя он и не вспомнит.
   - Собираешься хитрить?
   - Собираюсь. Гордеев - очень хороший начальник и очень хороший  чело-
век, но использовать твою помощь он не разрешит. Он инструкции  знает  и
соблюдает их по мере возможности. Во всяком случае, он  их  без  крайней
нужды старается не нарушать, а труп Широковой - это  отнюдь  не  крайняя
нужда. Вот если выяснится, что ее убили, потому что хотели оказать  дав-
ление на самого Стрельникова в связи с какими-то денежными делами, тогда
другое дело. Это уже попахивает организованной  преступностью,  злоупот-
реблениями, взятками и растратами, тогда убийство Широковой попадает  на
контроль к начальнику ГУВД, а то и, не дай Бог, к  министру,  и  в  этом
случае ценятся каждые лишние руки и каждый помощник. Тут Гордеев на  все
глаза закроет и все разрешит. А пока убийство Широковой - не  более  чем
труп красивой потаскухи на грязной помойке. Таня, ты считаешь себя  кра-
сивой женщиной?
   От такого неожиданного поворота Татьяна слегка растерялась и даже  не
нашла что ответить.
   - Н-не знаю... Вряд ли.
   - Плохо. Но ты по крайней мере вышла замуж в третий раз, стало  быть,
ощущения собственной непривлекательности у тебя быть не должно.
   - А его и нет. Я знаю, что я толстая и у меня много лишних  килограм-
мов, но в то же время я знаю совершенно точно, что это еще  ни  разу  не
помешало мне завоевать мужчину, которого я бы хотела завоевать. Это  все
чушь про стройные талии и длинные ноги, можешь мне поверить. Это  приду-
мали сами мужики и наивно в это верят, а потом страшно удивляются, поче-
му не могут бросить толстую некрасивую бабу, почему от стройных и  длин-
ноногих все равно возвращаются к ней и только рядом с ней чувствуют себя
по-настоящему счастливыми. Ты когда-нибудь первую жену Стасова видела?
   - Только по телевизору.
   - И как она тебе?
   - Да что мне-то? - удивилась Настя. - Я же не мужик. Но красивая, ко-
нечно, спору нет. Очень красивая.
   - Она намного красивее меня, Настюша. И весит раза в  два  меньше,  и
ноги у нее раза в два длиннее, но женат Стасов все-таки на мне. Так  что
никаких комплексов у меня нет, потому что я знаю тайну.
   - Тайну? О чем?
   - О любви. О том, что удерживает мужчину возле  женщины.  Я  уверена,
что и ты эту тайну знаешь. Поэтому, несмотря на все мои килограммы и бо-
лее чем серьезную профессию, я могу получить любого мужчину, какого  за-
хочу. Или какого надо.
   При этих последних словах Татьяна подняла глаза и пристально  посмот-
рела на Настю.
   - Ты хочешь поручить мне Стрельникова?
   - Да. Я хочу выяснить, знал ли он о распущенности своей венчанной же-
ны. На допросе у следователя он очень натурально удивлялся и делал  вид,
что впервые слышит об этом. Но мы-то с тобой, Танюша, знаем цену и этому
виду, и этому удивлению. Я не верю Стрельникову.
   - Почему? Тебя настораживает что-то конкретное? Или просто общие ощу-
щения?
   - Ничего конкретного. Он дьявольски красивый мужик,  и  этого  вполне
достаточно, чтобы я ему не верила.
   - Настя, - изумленно протянула Татьяна, - ты ли это? Где  твоя  прос-
лавленная легендарная объективность? С каких это пор ты судишь  о  людях
по внешности?
   - С тех пор, как внешность стала определять характер человека. Мы все
глупы и примитивны, даже самые умные и неординарные из нас. Мы все любим
то, что радует глаз. И красивые дети сызмальства привыкают к  тому,  что
им ни в чем нет отказа. А это трансформируется в  представление  о  том,
что у них все получается так, как они задумывают. Они хотят новую игруш-
ку - они ее получают. Они хотят быть в центре внимания взрослых  и  слы-
шать похвалы и ласковые слова - они это получают. Они слишком малы, что-
бы понять, что это не их заслуга. И они  вырастают  уверенными  в  себе,
легкими, напористыми, улыбчивыми и энергичными,  потому  что  не  боятся
жизни. Чего им бояться, если у них все получается? А уж если им  удается
из красивого ребенка превратиться в красивого взрослого, то вообще  туши
свет. Этим людям нигде и ни в чем нет препятствий, у них все получается,
им все удается, и их все любят. Ну и представь теперь,  какой  у  такого
человека может быть характер. Представила? Неужели честный и  правдивый,
искренний и прямой? Да никогда в жизни. Эти люди готовы идти по  трупам,
по чужим несчастьям, они с легкостью ломают чужие судьбы, потому что  на
самом деле для них не существует ничего, кроме них  самих.  У  них  есть
собственные цели и собственные задачи, собственные стремления и  приори-
теты, и все должно быть положено на этот алтарь. А то, что у других  лю-
дей точно так же есть цели, задачи, стремления  и  приоритеты,  никакого
значения не имеет. Владимир Алексеевич Стрельников убийственно хорош со-
бой. И поэтому я не верю ни одному его слову. Но  это,  Танечка,  слова,
сказанные следователю Косте Ольшанскому. Я хочу знать,  какие  слова  он
скажет тебе.
   - А почему не тебе? Ты считаешь, что я принципиально отличаюсь  и  от
тебя, и от следователя Ольшанского?
   - Да. Ты умеешь заставить людей видеть в себе  красавицу.  Во  всяком
случае, привлекательную женщину. Это  всегда  обезоруживает  таких,  как
Стрельников. Стрельниковы полагают, что мир вообще существует только для
красивых людей, а некрасивые - они так, недоразумение природы, недорабо-
точка господа Бога. Таким, как я или Костя Ольшанский, они лгут легко  и
не задумываясь, потому что мы, некрасивые, вообще не достойны того, что-
бы выслушивать из их уст правду. С такими, как ты, им сложнее.  Я  хочу,
чтобы ты, грубо говоря, "поставила Стрельникова раком". Войди  с  ним  в
контакт, придумай легенду, разработай его, заставь сказать, а лучше сде-
лать такие вещи,  которые  впоследствии  сильно  затруднят  ему  процесс
вранья при общении со следователем. Свяжи ему руки.
   - Значит, ты уверена, что он знал правду о Широковой?
   - Ни в чем я не уверена. Но я хочу знать, как все было на самом деле.
Знать точно, а не полагаться на слова Стрельникова...
   - ...которому ты не веришь, - добавила Татьяна.
   - Да, которому я не верю. Который слишком красив для  того,  чтобы  я
ему верила, и слишком уверен в себе, чтобы я ему симпатизировала. И  во-
обще, Танюша, в моей жизни когда-то была одна  душераздирающая  история,
после которой красивые мужчины перестали для меня существовать. Я их  не
вижу, я их не замечаю. И уж, конечно, я им не верю, это даже не обсужда-
ется.
   - Да ладно тебе, - махнула пухлой рукой Татьяна, - Стасов мне расска-
зывал, какой у тебя муж. Не станешь же ты утверждать, что он урод.
   - Не стану, - согласилась Настя, включая кипятильник  и  доставая  из
стола чашки, сахар и новенькую, только сегодня наконец  купленную  банку
кофе "Капитан Колумб", - Чистяков не урод. Он во всех отношениях привле-
кательный мужчина. Но я знаю его с пятнадцати лет, иными словами - двад-
цать один год. Когда мы познакомились, он был рыжим,  долговязым,  неск-
ладным кузнечиком. И абсолютно гениальным. Из гениального рыжего  кузне-
чика он мог впоследствии превратиться в кого угодно, например, в жуткого
конопатого урода, или в роскошного мускулистого двухметрового безмозгло-
го аполлона, или в сутулого сварливого несостоявшегося  гения.  Значение
имело бы только качество мозгов, а никак не внешние данные.  Просто  мне
повезло, потому что гениальные мозги он сохранил, а  внешность  его  су-
щественно улучшилась по сравнению с тем, что мы имели двадцать  лет  на-
зад. Но если бы он стал конопатым уродом, я бы любила его так же сильно.
Тебе чай или кофе?
   - Чай. Может, мне пойти погулять? Я, наверное, тебе мешаю.
   - Ничего ты не мешаешь, мы с тобой работаем. И кроме того, ждем, ког-
да нам Селуянов что-нибудь умное скажет.
   Но до истечения обещанных Селуяновым полутора  часов  оставалось  еще
довольно долго. Настя молча пила крепкий горячий кофе и пыталась расста-
вить по местам те обрывки мыслей, которые сумбурно копошились в ее голо-
ве. Плохо, когда в деле об убийстве не прорисовывается ни  одна  версия,
объясняющая причину или мотив преступления. Но точно так же плохо, когда
этих версий слишком много. Чем больше версий, тем больше приходится  по-
лагаться на интуицию, решая, чему отдать предпочтение, что  отрабатывать
в первую очередь, а что оставить на потом. И, соответственно, тем больше
вероятность ошибки. Потому что выбирать первоочередное и определять вто-
ростепенное приходится всегда, когда не хватает людей и времени. А когда
такое было, чтобы их хватало?
   Стрельников Владимир  Алексеевич.  На  вечер,  когда  было  совершено
убийство Широковой, имеет алиби, но дохленькое.  Коротков  сейчас  занят
проверкой этого алиби, но попутно нужно ведь еще и мотив доказать. Мотив
у Стрельникова мог быть только один - безудержная и неразборчивая сексу-
альность Людмилы. Но знал ли он о ней? Этим должна заняться Татьяна.
   Любовь Сергиенко. Мотив налицо. Алиби нет. За ней постоянно  наблюда-
ют, и результаты этого наблюдения говорят о том, что ведет она  себя  не
так, как ведет себя человек пусть и обиженный, обманутый,  но  с  чистой
совестью. У нее налицо тяжелейшая депрессия, причем поведение резко  из-
менилось с момента гибели Широковой. Сергиенко, конечно же, кандидат но-
мер один. Настя припомнила протокол ее допроса, который она прочитала  у
следователя Ольшанского:
   "ВОПРОС: С какого момента ваши отношения с Широковой  стали  неприяз-
ненными?
   ОТВЕТ: Они только могли бы стать неприязненными. Я  всегда  прекрасно
относилась к Миле, мне не в чем было ее упрекнуть. Вернувшись из Турции,
я узнала, что она вступила в близкие отношения с Владимиром  Стрельнико-
вым, но восприняла это без истерики. После возвращения из-за границы я с
Милой ни разу не виделась.
   ВОПРОС: И по телефону не разговаривали?
   ОТВЕТ: Нет.
   ВОПРОС: Вас не удивила и не оскорбила ситуация,  когда  двое  близких
вам людей фактически обманули вас, предали?
   ОТВЕТ: Я была к этому готова. Миле давно  нравился  Стрельников,  она
даже не скрывала этого от меня. А мои отношения с Владимиром  Алексееви-
чем в последнее время стали охладевать, я поняла, что перспективы у  нас
нет, иначе он давно уже оформил бы развод. Собственно, именно это и под-
толкнуло меня к тому, чтобы уехать на несколько месяцев за границу пора-
ботать. Я хотела привести свои чувства в  порядок  и  дать  Стрельникову
возможность сделать то же самое. Так сказать, бархатный разрыв. Я ни ми-
нуты не сомневалась, что после возвращения из Турции вернусь к себе  до-
мой, а не к нему. Так было бы проще и естественней. Мила перед возвраще-
нием в Россию навестила меня, это было в июне, и я сказала ей,  что  все
поняла про себя и Стрельникова и приняла решение больше с ним  не  жить.
Она в шутку спросила, можно ли считать его свободным?  Я  ответила,  что
пожалуйста, он в полном ее распоряжении. Мне он больше не интересен.
   ВОПРОС: Но если все было так, как вы рассказываете, то почему  вы  не
общались с Широковой после возвращения? Ведь она ваша подруга, а вы, ес-
ли верить вашим же словам, вовсе не были на нее в обиде.
   ОТВЕТ: Это не совсем так. То, что случилось, нельзя  считать  изменой
со стороны Стрельникова и предательством со стороны близкой подруги.  Но
это меня, конечно, задело. Знаете, когда расстаешься с человеком, потому
что не можешь больше быть с ним вместе, - это одно, а когда узнаешь, что
он быстро утешился и нашел себе другую, - это совсем, совсем  иное,  по-
верьте мне; Разумеется, никакой трагедии, но задевает, обижает.  Правда,
это быстро проходит, буквально месяц-другой - и все. По опыту знаю.
   ВОПРОС: Почему вы не поехали домой, прибыв из Турции, а жили у Томча-
ков?
   ОТВЕТ: Ну я же вам объяснила: меня все это задело. Я не хотела  пока-
зываться на глаза родителям расстроенная. И потом, я была...  Не  совсем
здорова. А мои родители такие, что если бы  я  вернулась  из-за  границы
больная, разговоров было бы на целый год. Мне проще  было  отлежаться  у
Ларисы Томчак, зализать раны и явиться домой бодрой и веселой, чтобы  не
нервировать мать с отцом. Они и без того были изначально настроены  про-
тив моей поездки.
   ВОПРОС: Чем вы были больны?
   ОТВЕТ: Я не готова это обсуждать.
   ВОПРОС: Что вы делали в понедельник, 28 октября?
   ОТВЕТ: Сидела дома. Дважды выходила погулять.
   ВОПРОС: В котором часу?
   ОТВЕТ: Днем, часов в двенадцать и примерно  до  двух,  и  вечером,  с
восьми до полуночи.
   ВОПРОС: И где вы гуляли с восьми