ебе  простить.
И поскольку ты у меня мастер по построению версий, ну-ка расскажи, зачем
в нашей с тобой жизни нужен этот литературный недотепа.
   - Не знаю, - призналась она. - Может  быть,  во  время  разговора  он
скажет что-нибудь, одну фразу или хотя бы слово, и  это  натолкнет  меня
или тебя на интересную мысль.
   А если бы мы от него этого не услышали, то сами не додумались бы. Или
вдруг окажется, что у него жена или близкий друг -  самый-самый-пресамый
крупный специалист по больным ногам и как  раз  мой  случай  -  это  его
специальность, он именно по  таким  болезням  диссертацию  защищал.  Или
выяснится, что его родной брат - владелец или директор огромного  банка,
и им для каких-нибудь компьютерных дел нужен  именно  такой  специалист,
как ты, и они завтра же готовы взять тебя на работу,  предоставить  тебе
немыслимый оклад и трехкомнатную квартиру в центре Москвы.
   -  Слушай,  как  ты  с  такой  фантазией   ухитряешься   преступления
раскрывать, а? Я-то думал, у меня жена - железный логик, а она оказалась
кремлевским мечтателем.
   Вернее, болотниковским. А еще вернее  -  болотным.  Ты  много  видела
докторов физико-математических наук,  которые  сидели  бы  в  банках  на
компьютерах? Там в основном мальчики-яппи подвизаются.
   А кстати.., была же у нее мысль спросить у Лешки, а она все забывала.
Вот и вспомнилось к слову.
   - Леш, - Настя оживилась, - ты ничего  не  слышал  про  доктора  наук
Волкову Аниту Станиславовну? Она должна быть по твоей специальности.
   - Волкова А.С.? Была  такая,  но  как-то  незаметно.  По-моему,  даже
красивая.
   - Что значит "была, но незаметно"?
   - А то и значит, что  в  сборниках  периодически  попадались  статьи,
подписанные этим именем. И даже, кажется, в каких-то  монографиях  я  ее
встречал в списке авторского  коллектива.  Пару  раз  она  выступала  на
конференциях, очень давно. Но ничего выдающегося. Ни открытий, ни  новых
направлений, ни собственной школы. Она небось даже не профессор.
   - Не знаю. А что это значит, если она не профессор?
   - Это значит,  что  у  нее  нет  учеников.  Под  ее  руководством  не
защищались  диссертации.  Если  бы  у  нее  была  хоть   одна   толковая
монография, написанная не в соавторстве, а ею лично, с  ее  собственными
оригинальными идеями и подходами, я бы тебе с ходу рассказал, что  такое
Волкова А. С.
   - А разве так бывает, что ты доктор наук, а тебя никто в твоей  науке
не знает, кроме ближайшего окружения?
   - Еще как бывает. Сплошь и рядом. Докторов уйма, а имен среди  них  -
единицы. Твоя  Волкова  -  доктор,  но  не  имя.  Она  давно  докторскую
защищала?
   - Давно, лет семнадцать назад примерно.
   - Ну вот видишь! Она уже семнадцать лет доктор наук, а в науке за эти
семнадцать лет от нее что осталось? След какой-нибудь заметный?  Научная
школа? Толпы учеников? Она не ученый, Асенька, а пшик, дутая величина.
   Уровень добросовестного старшего научного сотрудника, не более.
   - Но она же  докторскую  все-таки  написала,  -  возразила  Настя.  -
Значит, не такой уж она пшик.
   - Асечка, солнышко мое, одно дело - один  раз  напрячься  и  года  за
два-три написать докторскую диссертацию, и совсем  другое  -  потом  всю
оставшуюся  жизнь  подтверждать,  что  ты  действительно  доктор   наук.
Руководить  аспирантами,  помогать  им  доводить  их  работы   до   ума,
генерировать новые идеи, отстаивать их в трудах и публичных  дискуссиях,
создавать научную школу. Первое куда проще, нежели второе,  поверь  мне.
Именно поэтому остепененных много,  а  настоящих  ученых  -  по  пальцам
перечесть. А что тебе далась эта Волкова А. С.?
   -  А  она  как  раз,  будучи  доктором   наук,   работает   системным
администратором. Мы про это заговорили, я и вспомнила. Как  ты  думаешь,
наш литературный дружок свои портки не сожжет?
   - Пойди проверь, - предложил  ей  Чистяков,  помешивая  на  сковороде
жарящийся лук.
   - Я хромая! - возмутилась Настя. - Совесть имей.
   - Имею. Я не могу доверить тебе лук, ты его проморгаешь. Значит, идти
должна ты. Другого варианта нет.
   - Но на второй этаж! Я уже сегодня один раз поднималась.
   - А тебе нужно два, - невозмутимо ответствовал Алексей. -  И  вообще,
пора уже подключать третий подъем. Ты мало тренируешь ногу.  Давай  иди,
нечего рассиживаться.
   - Ты не оставляешь мне выбора, - с горечью констатировала  она.  -  А
как же моя свобода?
   - Напротив, Асенька, я предоставляю тебе полную свободу  выбора.  Вот
смотри. Ты можешь пойти наверх, потому что  я  тебе  велю.  В  смысле  -
приказываю, а ты не смеешь ослушаться. Ты можешь пойти,  потому  что  не
хочешь со мной пререкаться и нарываться на  скандал.  Ты  можешь  пойти,
потому что признаешь, что я всегда даю тебе правильные советы, и если  я
говорю, что надо идти, то идти действительно надо. Просто потому, что  я
умнее и опытнее. И наконец, ты можешь идти потому, что знаешь, что  нога
нуждается в постоянном тренинге, и чем больше ты  будешь  ее  нагружать,
тем быстрее поправишься.  У  тебя  выбор  из  четырех  вариантов,  а  ты
говоришь - свободы нет! Вот она, свобода, выбирай - не хочу.
   - Ты хочешь сказать, что если не можешь выбрать действие,  то  всегда
можешь выбрать мотивацию?
   - Умна не по годам, - восхитился Чистяков. - Не зря  я  тебя  столько
лет пестовал. Вот я, между прочим, настоящий  профессор,  потому  что  у
меня есть такая ученица, как ты. Это дорогого стоит.
   Настя послушно поплелась к лестнице, повторяя  про  себя  только  что
услышанное. Да, бывает, что ты не  можешь  выбирать,  что  тебе  делать,
потому что есть только один вариант. Он  тебе  неприятен,  ты  этого  не
хочешь, но у тебя нет выбора. Тогда что остается? Выбрать мотивацию,  по
которой ты это делаешь. Ты никогда не окажешься загнанным в угол, потому
что у тебя всегда остается возможность выбора если не  самого  действия,
то мотивов, по которым ты это действие все-таки совершаешь. И ты  всегда
свободен выбрать именно тот мотив, который сделает  такое  неприятное  и
трудное действие если не легким, то по крайней мере приемлемым.  А  если
довести ситуацию до абсурда?
   Например, человек приговорен к смертной казни. Он не может уже ничего
выбирать в своей жизни, потому что за него приняли  решение:  он  должен
умереть. И сбежать  он  не  может,  в  тюрьме  стены  толстые  и  хорошо
охраняются.
   И выжить он не может. Тогда что?
   У него остается свобода выбора  решить,  почему  он  должен  умереть.
Потому, что так решило сволочное государство в лице сволочей-судей.  Или
потому, что так  распорядилась  судьба.  Или  потому,  что  он  совершил
отвратительное  и  жестокое  преступление  и  теперь   должен   за   это
расплатиться, это справедливо. Или потому, что он сделал на  этом  свете
все, что хотел, и больше ему все равно жить не для чего. Или потому, что
все, что было на земле интересного, он уже увидел и узнал, и теперь  ему
хочется увидеть и узнать, а как "там"?
   Большой выбор. И человек может выбрать ту мотивацию,  с  которой  ему
легче будет уходить.
   Не существует угла, в который можно загнать. Потому что  всегда  есть
выбор.
   Последняя ступенька. Надо побольше думать, когда так  углубляешься  в
размышления, то боли не замечаешь. Где там наш школьный автомобилист  со
своими мокрыми штанами? Если бы не  он,  Насте  не  пришлось  бы  сейчас
подниматься на второй этаж. И не было бы препирательств с Чистяковым.  И
не  сказал  бы  он  эту  замечательную  фразу  про  возможность   выбора
мотивации, если не можешь выбрать действие.
   Может  быть,  именно  для  этого  судьба   послала   им   начинающего
автолюбителя? Ничего не происходит просто  так,  во  всем  есть  скрытый
глубинный смысл, который может проявиться далеко не сразу...
 
*** 
 
   - Понимаете ли, на самом деле я графоман, - с открытой улыбкой заявил
Валентин Николаевич за обедом.
   Он  добросовестно  высушил  брюки  при  помощи  утюга,   после   чего
выяснилось, что на  них  остались  ужасающего  вида  грязные  разводы  и
потеки. И поскольку обед был уже почти готов, было высказано предложение
сесть  за  стол,  а  многострадальные  светло-серые  брюки   бросить   в
стиральную машину. Хуже  в  любом  случае  не  будет.  Филолог  Валентин
Николаевич опять начал ужасно стесняться, но  при  этом  признался,  что
торопиться ему совершенно некуда.
   Машину он купил действительно полгода назад, но права получил  только
в начале  осени.  Колледж  закрыли  на  год  в  связи  с  необходимостью
капитального   ремонта   помещения,   всех   педагогов    отправили    в
неоплачиваемый  отпуск,  и   теперь   Валентин   Николаевич   использует
неожиданно образовавшееся свободное время для того, чтобы научиться  как
следует водить машину и написать наконец давно задуманную книгу.
   С машиной все было понятно, он выезжал рано поутру, пока центр города
еще относительно свободен, рулил направо и  налево,  изучая  повороты  и
проезды, а к разгару рабочего дня выбирался  за  Кольцевую  и  наматывал
километраж вместе с опытом. Потом останавливался где-нибудь в  приличном
месте, отдыхал, обедал, долго пил кофе и делал наброски к будущей книге.
Под вечер, когда  основная  масса  автомобилей  двигалась  из  центра  в
спальные районы и за город, ехал в обратном направлении.
   И так каждый день. Его упорству можно было позавидовать.
   -  А  о  чем  будет   ваша   книга?   Литературоведческое   эссе?   -
поинтересовалась Настя.
   Вот в этом самом  месте  Валентин  Николаевич  и  признался,  что  он
графоман.
   - Я хочу написать детектив. И не один, а много.
   - Хотите прославиться? - с едва скрытым ехидством спросил Алексей.
   - Да ну что вы!  -  рассмеялся  филолог,  блеснув  отличными  зубами,
совершенно  точно  не  искусственными.  -  Денег  хочу  заработать.   На
сегодняшний день детектив - самый денежный жанр. У меня  есть  свободный
год, просто грех не воспользоваться  им,  чтобы  создать  хоть  какой-то
материальный фундамент для семьи.
   - В общем разумно, - не могла не согласиться Настя. -  Но  почему  вы
уверены, что у вас получится?
   - А я и не уверен. Но хочу попробовать: а вдруг да получится?  Стилем
и слогом я вполне владею,  сюжеты  можно  брать  из  газет  и  всяческой
криминальной хроники, этого сейчас много. Правда,  я  совсем  ничего  не
понимаю в  этих  следственных  делах,  кто  кому  подчиняется,  кто  чем
занимается, кто за что отчитывается. Но это не беда, можно  ведь  писать
про частных сыщиков, или про журналистские расследования, или вообще про
мстителей-одиночек. Именно так сегодня почти все и пишут, в  милицейской
работе ведь мало кто понимает. Вот вы сами любите детективы?
   - Обожаю, - признался Чистяков, - особенно детективов. Некоторых.
   Настя фыркнула и расхохоталась.
   Валентин Николаевич перевел  глаза  с  него  на  Настю,  потом  снова
посмотрел на Алексея и слегка нахмурился:
   - Я не понял вашей шутки,  Алексей  Михайлович.  Я  задал  неуместный
вопрос? Тогда прошу меня извинить.
   - Нет, это вы меня извините, - Чистяков покаянно  склонил  голову.  -
Дело в том, что Анастасия  самый  настоящий  детектив,  она  работает  в
уголовном розыске. И я ее очень люблю. Просто обожаю.
   - Что вы говорите?!
   Его глаза стали  огромными,  как  плошки.  И  вообще,  в  своем  явно
недешевом джемпере и в старых дюжинских спортивных штанах с лампасами он
выглядел достаточно нелепо, а тут еще это выражение крайнего  изумления,
смешанного с недоверием... И не донесенная до рта рука с зажатым  в  ней
огурцом. Короче, картинка та еще.
   - Вы работаете в уголовном розыске?
   - Работаю, - подтвердила Настя, стараясь не смотреть на гостя,  чтобы
не подавиться от смеха.
   - Честное слово?
   - Честное. Хотите, удостоверение покажу?
   - Нет, что вы, это я так... От смущения веду себя как ребенок. А ваша
нога - это.., да? Ранение во время выполнения задания?
   У него на лице  огромными  буквами  было  написано  желание  услышать
подтверждение своей догадке и страшную историю о том, как брали маньяка,
который отстреливался и ранил  женщину-оперативника.  Господи,  подумала
Настя, все мужики как дети, даже если они кандидаты филологических  наук
и учат  детей  в  колледже  разумному,  доброму  и  вечному.  Помани  их
стрелялкой,  и  они  тут  же  теряют  всю  свою  строгую   научность   и
превращаются в мальчишек.
   - Нет, Валентин Николаевич, мне придется вас разочаровать.  Это  было
не задержание, а самая обычная автоавария. Так что учитесь водить машину
как следует.
   К тому времени, когда стоящая в ванной на  первом  эта(же  стиральная
машина зазвенела, раздраженно сообщая, что она сделала все, что могла, а
кто может лучше, тот пусть и делает,  они  успели  не  только  закончить
обедать, но и дважды варили кофе и  выпили  по  чашке  чаю  с  пушистыми
булочками, которые теперь пришлись  как  нельзя  кстати.  Выстиранные  и
подсушенные "под утюг" брюки были подвергнуты  придирчивому  осмотру.  В
целом ничего, на прием к французскому послу, конечно,  в  них  идти  уже
нельзя, но ездить на машине и  заходить  в  придорожные  ресторанчики  -
вполне можно.  Многострадальный  филолог  снова  полез  на  второй  этаж
работать утюгом. И Настя с удовольствием подумала о том, что  он  сейчас
уедет и она сядет рядом с Лешкой на диванчик перед камином и попросит  у
него прощения.  За  все,  за  все.  За  двадцать  семь  лет  знакомства,
наверное, много обид у него накопилось. Вот обо всех и поговорим.
   - Ася, я побуду  с  тобой  до  завтрашнего  утра,  а  дальше  что?  -
неожиданно спросил Алексей.
   - А дальше ты уедешь и вернешься  только  к  выходным,  -  беззаботно
ответила она.
   - Но ты ведь будешь бояться.
   - Не буду. Леш, утром я поддалась дурацкой панике, я ведь  не  знала,
что дом можно сдавать на охрану. Я и  буду  его  сдавать,  и  не  только
ночью, но и днем. Видишь, как все просто.  Я  с  тобой  поговорила,  все
обсудила,   и   теперь   мне   совсем   не    страшно.    Правда-правда,
честное-пречестное.
   - Я вот о чем подумал... Только ты сразу не рычи на меня, ладно?
   - Не буду. Я буду пищать, как полураздавленная мышь.
   Так о чем ты подумал?
   - Мы могли бы заключить с этим графоманом взаимовыгодный контракт. Он
будет приезжать сюда каждый день, ему ведь все равно,  в  какую  сторону
кататься, лишь бы километры мотать. Если нужно, наколет  тебе  дров  или
сделает что-нибудь полезное, такое, что  тебе  самой  не  под  силу.  Ты
напоишь его чаем, дашь пару бутербродов,  пусть  отдыхает  и  развлекает
тебя разговорами.
   - Меня не нужно развлекать, - сердито возразила Настя.  -  Мне  здесь
совсем не скучно. И меня не нужно охранять, здесь есть  профессиональная
охрана, а из него защитник, прости за выражение, как из пластилина пуля.
Что ты выдумал, Чистяков?
   - Ася, я хорошо тебя знаю.  Это  пока  за  окнами  светло,  ты  такая
самостоятельная и никто тебе не нужен. А как стемнеет, всю эту дурь  как
рукой снимет, и ты снова начнешь бояться,  и  прислушиваться  к  каждому
шороху, и сидеть в трех сантиметрах от спасительной кнопки, боясь отойти
в туалет. Что я, не знаю,  что  ли?  Ты  все  утро  на  стуле  у  окошка
просидела,  забыла?  И  хочешь  так  целыми  днями  сидеть?  И  особенно
вечерами, когда за окном уже ничего не видно, и от этого еще страшнее?
   В каждом его слове была правда, Настя не могла этого не признать.  Он
действительно хорошо ее знал, гораздо лучше, чем она знала себя сама.
   - И что ты предлагаешь? - дрогнувшим голосом спросила она.
   - Я предлагаю попросить Валентина Николаевича, чтобы он в будние  дни
приезжал сюда во второй  половине  дня,  часам  к  шести,  когда  начнет
темнеть, и находился здесь до десяти вечера. Или до одиннадцати, это  уж
как он сможет. Потом ты сдаешь дом под охрану и ложишься спать.
   - И как  ты  собираешься  его  уговорить?  Ему-то  это  зачем  нужно?
Предложишь ему денег?
   - Ну зачем же, я предложу ему тебя.
   - Думаешь, польстится? - Настя с сомнением оглядела  себя,  остановив
взгляд на больной ноге.
   - На то, о чем ты подумала, - точно не польстится, - усмехнулся Леша.
- Ты будешь  рассказывать  ему  то,  что  он  так  хочет  узнать,  чтобы
создавать свои бессмертные детективы. Как устроены ваши службы, кто кому
подчиняется, кто за что отвечает и  так  далее.  Расскажешь  ему  всякие
страшные истории, и смешные тоже. Мне кажется, обмен равноценный.
   - Это тебе так кажется. У него может быть принципиально  иное  мнение
на этот счет.
   - Может быть, - не стал возражать Алексей. - Но сначала мне  хотелось
бы узнать твое мнение.
   Ей очень хотелось отказаться. Ей не нужен был этот  совершенно  чужой
человек, хотя и очень  милый,  обаятельный,  и  приятный  собеседник,  и
вообще он симпатичный, образованный... Но он ей не нужен. Она  прекрасно
справится сама, без всяких там филологов-графоманов.
   Но тут же она вспомнила вчерашний вечер.  И  ей  стало  жутко.  Лешка
прав, она храбрая, только пока светло.  Есть  у  нее,  Насти  Каменской,
такая особенность. И вроде бы темноты она особо не боится, но  именно  в
темноте легко впадает в панику, начинает видеть то, чего нет, и  слышать
звуки, которых не было. Именно в темноте в голову ей  лезут  чудовищные,
нагоняющие ужас мысли. Именно в темноте она теряет  способность  мыслить
хладнокровно и последовательно. Это появилось только в  последние  годы,
раньше такого не было.
   Но что будет, если она все-таки откажется  от  Лешкиной  идеи?  Тогда
Лешка, ломая весь свой рабочий график,  будет  приезжать  к  ней  каждый
вечер. И она постоянно будет чувствовать себя виноватой перед ним.
   - Хорошо, - вздохнула она. - Попробуй поговорить с ним. Я не против.
   К ее удивлению, филолог тоже оказался не  против.  Он  догладил  свои
брюки, переоделся,  натянул  высохшую  куртку,  горячо  поблагодарил  за
помощь и пообещал приехать завтра к шести вечера.
 
*** 
 
   - Ну что, дружище Олег? Можно  считать,  что  мы  победили?  -  Игорь
Васильевич Чуйков радостно потер руки и  разлил  дорогой  коньяк  в  два
пузатых бокала на низких ножках.
   Олег Ахалая, заместитель Чуйкова, не был в этом так уж уверен.  Денег
они пока не  получили,  но  редакция  газетенки,  нагло  оболгавшей  их,
сегодня выразила готовность пойти  на  мировое  соглашение  и  выплатить
требуемую сумму в размере семисот тысяч долларов. В рублях, конечно,  но
это сути не меняло. Другой вопрос, что устно  можно  согласиться  с  чем
угодно, а вот  ждать  обещанного  обычно  приходится  долго.  Но  Чуйков
подстраховался, для разговора с  владельцем  газетки  взял  с  собой  не
только своего зама Ахалая, но и Руслана Багаева. Багаев  не  был  прямой
"крышей" Чуйкова, но он связан с Дроновым, а Дронов-то как  раз  и  есть
покровитель фирмы "Практис-Плюс". Владелец газеты тоже  привел  "своего"
авторитета, некоего Гамзата.
   Встречались в ресторане. Пока  Чуйков,  Ахалая  и  газетчик  попивали
минералку и кофеек, Руслан с  Гамзатом  о  чем-то  базарили  вполголоса,
отойдя в другой конец зала и заняв отдельный столик.
   Потом дислокация  поменялась.  Гамзат  присел  за  стол  к  владельцу
газеты, а Чуйков с Олегом отошли и сели вместе с Русланом.
   - Он заплатит, - процедил медленно Руслан. - Никуда не денется. Сроку
просит десять дней. Соглашаешься?
   Игорь Васильевич вопросительно посмотрел на Олега.
   Слишком покладистым быть тоже нехорошо.
   - Десять дней - много, -  так  же  медленно  ответил  Олег,  нарочито
утрируя кавказский акцент, которого у него, коренного москвича, отродясь
не было. - Восемь дней.
   Еще полчаса  переговоров,  и  стороны  наконец  приступили  к  обеду,
сойдясь за одним столом. Если деньги не будут вовремя выплачены, в  дело
вступят Багаев и Гамзат.
   Гамзат выступает гарантом того, что деньги будут заплачены, Багаев же
гарантирует, что, если этого не произойдет на добровольных  началах,  он
применит аргументы своеобразного порядк