- Что он пришел не один. О чем же еще?
   - Надежда Андреевна, вы плохо стараетесь, - шутливо  покачал  головой
Доценко. - Когда я прихожу домой и вижу на вешалке  в  прихожей  дамское
пальто, я говорю себе: у моей мамы гости, потому что ЭТО пальто - не ма-
мино. Но это и не ее сестра, потому что у той пальто серое, а это -  го-
лубое. Голубое пальто у ее подруги, которая живет в  соседнем  доме,  но
оно немного другое, с меховым воротником. А ЭТО пальто мне совсем незна-
комо. Конечно, мои мысли в устном пересказе кажутся длинными,  на  самом
деле процесс распознавания происходит мгновенно. Давайте попробуем восс-
тановить, как у вас в тот момент шел этот процесс. Вам понятно,  чего  я
добиваюсь?
   - Ну, примерно... - неуверенно ответила Шитова. -  Я  вошла,  увидела
Сашину куртку, рядом - пальто, и подумала, что это не Гоша,  потому  что
Гоша ходит в короткой дубленке.
   - А почему вы подумали в первую очередь о Гоше?
   - Потому что если Саша приходил днем, то, как правило, с Гошей.  Гоша
- юрист, и Саша мне говорил, что им надо посидеть в тишине и разобраться
с договорами.
   - Гоша - это Саркисов, начальник юридического отдела банка?
   - Да.
   - Очень хорошо. О чем вы подумали потом?
   - Кажется, о... Даже не знаю. Я точно помню, что думала о  своем  дне
рождения.
   - И что же вы подумали о своем дне рождения?
   - Господи, да какое это имеет значение? Я  подумала,  что,  наверное,
Саша забыл о своем обещании провести мой день рождения вместе со мной  и
моими гостями.
   - А с чего вы это решили?
   - Потому что если он принимал участие в праздниках у  меня  дома,  то
всегда заранее распоряжался, чтобы Стасик привез продукты и спиртное.
   - Значит, глядя на это чужое пальто, вы сразу решили,  что  у  вас  в
гостях не Стасик?
   - Ну конечно, у Стасика пальто черное, а это было серое.
   - Вот видите, Надежда Андреевна, а вы меня уверяли,  что  не  помните
цвет пальто.
   - Ой, - она удивленно охнула. - Надо же, как у вас ловко  получилось.
Я и не заметила, как вспомнила. Правда - правда, оно точно было серое.
   - Пойдем дальше, - удовлетворенно кивнул Миша.  -  Этот  мужчина  был
негром?
   - Почему негром? - она даже задохнулась от изумления. - С чего вы это
взяли?
   - А что - нет? - лукаво улыбнулся Миша.
   - Нет, конечно. Он был обыкновенный, европейского типа.
   - А вот теперь я спрошу: с чего вы это взяли? Как вы определили,  что
он - европейского типа?
   - Я не понимаю, - она пожала плечами. - Европейского - и все.
   - А почему не кавказского?
   - Он был не смуглый, не брюнет... Ну я не знаю, право, как вам объяс-
нить.
   - Видите, Надежда Андреевна, вы прекрасно помните, что он не  смуглый
и не брюнет. Знаете, в чем ваша трудность? Вы заранее уверили себя,  что
не помните ничего, совсем ничего, и тем самым поставили как бы блокиров-
ку на механизм припоминания. Если человек считает, что он не  умеет  иг-
рать на скрипке, то ему и в голову не приходит взять смычок и попытаться
что-нибудь сыграть, верно? Я не умею, говорит он, и точка. Точно так  же
и вы. Вы считаете, что не помните, поэтому и вспоминать бессмысленно.  А
оказалось, что коечто вы все-таки помните.
   Доценко использовал все свое мастерство, но, к сожалению, портрет та-
инственного гостя остался расплывчатым и неопределенным. Да и  можно  ли
было ожидать, что женщина в полуобморочном состоянии хорошо  запомнит  и
сможет описать человека, которого видела несколько мгновений. Мише  уда-
лось установить, что человек этот был в возрасте между  сорока  пятью  и
примерно пятьюдесятью годами, среднего роста, с темно-русыми волосами  с
проседью, без бороды и усов, без очков, речь  без  акцента.  Практически
никаких примет, сплошные "без". Поди-ка найди его в многомиллионной Мос-
кве. А если не в Москве? Безнадега...
   "Одно из четырех, одно из четырех", - твердила про себя Настя Каменс-
кая, разложив на столе четыре справки об украденных уголовных делах. Ин-
терес для вора представляло только одно дело из этих четырех,  остальные
выполняли роль дымовой шашки. Какое же из них?
   Дело о покушении на кражу  джинсов,  совершенном  Димой  Красниковым?
Глупость. В деле не фигурирует никто, кроме самого Димы. Ничего интерес-
ного там нет и быть не может. Хотя сведения об усыновлении... Дело укра-
ли ради них? Это могло бы иметь смысл, если бы вопрос касался миллиарде-
ра, с которого можно содрать побольше. И уж конечно эти сведения не  от-
дали бы за просто так мастеру из автосервиса в ответ на просьбу одолжить
денег. И еще одно: в этом случае инициатором кражи должен быть  следова-
тель Бакланов, ибо только он один знал, что такие сведения в деле  есть.
Но тогда конструкция получается очень  громоздкой.  Зачем  красть  дело,
чтобы получить имеющиеся в нем сведения, если их можно просто  узнать  у
следователя? Ах, он не говорит? А о том, что сведения есть, сказал? Зна-
чит, так или иначе, тайну разгласил. Но тогда он должен  был  сказать  и
другое: с семьи учителей много не получишь. В общем, слабовато. Тем  бо-
лее что человек, проявивший в разговоре со следователем интерес к сведе-
ниям из дела Димы Красникова и таким образом "засветившийся",  не  может
рассчитывать на то, что не подпадет под подозрение, когда кража дел  бу-
дет обнаружена.
   Злостное хулиганство. Раскрывать там нечего, преступник задержан пря-
мо на месте происшествия, как и в случае с Красниковым. Виновный  извес-
тен, ему на работу уже ушла "телега", так что красть дело, чтобы  скрыть
факт привлечения к ответственности, бесполезно. Зачем еще нужно  дело  о
хулиганстве? Чтобы избежать тюрьмы? Тоже глупо.  В  деле  о  хулиганстве
обычно не бывает таких документов, которые существуют в единственном эк-
земпляре или которые невозможно восстановить. Есть протокол,  составлен-
ный патрульно-постовой службой при задержании, есть свидетели.
   Бытовое убийство и последующее самоубийство виновного. Ну тут уж точ-
но ловить нечего. Муж в приступе ярости зарезал  свою  молодую  красави-
цу-жену, был задержан, по ходатайству с места работы (весьма  уважаемого
учреждения) и при поддержке прокурора был выпущен под залог, на  следую-
щий день повесился у себя дома. Единственный человек, заинтересованный в
деле, покончил с собой. Правда, все может оказаться  не  столь  простым,
если допустить, что убийство совершил не он. Тогда в краже дела мог быть
заинтересован истинный убийца. Но, с  другой  стороны,  зачем  ему  это?
Несправедливо обвиненный мертв, преступление списано на него, чего ж зря
беспокоиться.
   Групповое разбойное нападение на Сбербанк. Здесь все наоборот:  прес-
тупление не раскрыто,  виновные  неизвестны,  стало  быть,  какой  смысл
красть дело, если в нем вообще ничего  нет?  Или  все-таки  есть?  Может
быть, в деле есть изобличающая преступников или опасная для них информа-
ция, а следователь этого еще не понял? Пожалуй, групповой  разбой  можно
считать наиболее перспективным с точки зрения  возможных  мотивов  кражи
уголовного дела.
   Настя вздохнула, достала два чистых листа бумаги, на одном из них на-
писала: "Разбой. Вытрясти из следователя все, что он помнит из  материа-
лов и информации", а на другом: "Убийство и самоубийство. Нет ли основа-
ний подозревать, что убийство совершил не тот, кто покончил с собой?"
   Она сняла телефонную трубку и позвонила Ольшанскому.
   - Константин Михайлович, это Каменская, здравствуйте.
   - Здравствуй, Каменская, - послышался в ответ его тенорок. - Чем  по-
радуешь?
   - Дело о халатности следователя Бакланова и о краже возбудили?
   - А как же. Крови жаждешь?
   - Нет, хочу внести предложение. Можно?
   - Валяй, - великодушно разрешил Ольшанский.
   - В первую очередь надо сконцентрироваться на групповом разбое.  Доп-
росите, пожалуйста, Бакланова обо всем, что было в украденном деле.  На-
до, чтобы он вспомнил как можно больше деталей и мелочей.
   - Мыслишь правильно, - согласился следователь. - Думаешь, этот  трус-
ливый дурак что-то мимо глаз пропустил?
   - Именно.
   - Лады. Присылай своего черноглазого, пусть вместе со мной допрашива-
ет.
   - Мишу Доценко? Зачем он вам?
   - А у него хорошо получается, пусть поработает, я  в  уголке  посижу,
поучусь.
   - Шутите? - зло спросила Настя. Она терпеть не могла ерничества,  тем
более если не понимала, чем оно вызвано. Миша действительно хорошо рабо-
тает, зачем же издеваться над молодым парнем? Если он сделал  что-то  не
так, так покажи, как надо, поправь, научи своим примером, объясни толко-
во, а не устраивай цирк-шапито на колхозном поле.
   - Ни в одном глазу, - очень серьезно ответил Константин Михайлович. -
Раньше для меня все психологические хитрости Володька Ларцев придумывал.
А теперь я без него как без рук. Приходится учиться самому в чужих  моз-
гах копаться. А ты недобрая, Каменская. И ко мне плохо относишься.
   - Неправда ваша, Константин Михайлович, я к вам  нормально  отношусь.
Грех вам жаловаться. А что недобрая - это точно, только я,  кажется,  по
отношению к вам этого не проявляю.
   - Ну да, - расхохотался в трубку следователь. - Ты бы свой  голос  со
стороны услышала, когда спросила, не шучу ли я! Думала, я мальчишку оби-
деть хотел? У тебя в голосе вся мировая ненависть звучала, только глухой
не услышит. Ладно, я не обижаюсь. Так пришлешь Михаила?
   - Пришлю, - сдержанно ответила Настя. Ей было неловко.
   Отправив Мишу Доценко в прокуратуру, она, с трудом нагнувшись, надела
сапоги и стала складывать в сумку многочисленные листочки с одной ей по-
нятными значками и закорючками. Пусть Ольшанский с  Мишей  прорабатывают
версию о групповом разбое, а она займется бытовым убийством. Может быть,
работники милиции, участвовавшие  в  работе  по  этому  делу,  расскажут
что-нибудь интересное.


   Глава четвертая

   Он любил, когда жена уезжала в командировки. Конечно, из всех  предс-
тавителей рода человеческого она раздражала его меньше всего,  наверное,
именно поэтому он на ней и женился.  Но  когда  ее  не  было  рядом,  он
чувствовал себя лучше. Один в пустой квартире - что может быть  прекрас-
нее? Только одиночество в собственном большом доме, затерянном в  глухом
лесу. Никого не видеть. Никого не слышать. Ни с кем не общаться.
   Его детство прошло в бараке, среди клопов,  тараканов,  мышей,  среди
устоявшегося отвратительного запаха немытых тел и  прогорклой  еды,  без
горячей воды и с деревянным сортиром на улице. В крошечной  девятиметро-
вой комнатке их было пятеро: старый дед - отец матери, родители и  он  с
сестренкой. В его детстве было слишком много людей вокруг и слишком мало
возможностей для уединения. Уже тогда люди стали его раздражать.
   Став взрослым, он стал делить людей на тех, кого он может вынести,  и
тех, кого он не переносил совершенно. О том, что можно кого-то еще и лю-
бить, он и не догадывался. Нет, в книжках-то читал, само собой, и в кино
смотрел про это, но относился  к  любви  как  к  феномену,  описываемому
средствами художественного творчества, не более того.  В  конце  концов,
пишут же про Бога, про чудеса, про космос и про жизнь на Марсе, и  увле-
кательно пишут, иной раз и почитаешь не без удовольствия. И  про  любовь
пишут, она относится к тому же классу объектов. Но одно дело - читать, и
совсем другое - строить свою жизнь в соответствии с этим. Нет, при реше-
нии конкретных вопросов своей жизни он о любви и не вспоминал. Да и  что
это такое? Глупость какая-то. Выдумки. Можно с человеком  сосуществовать
- и хорошо.
   Когда у него родилась дочка, он ни на минуту не  испытал  теплых  от-
цовских чувств. Нужно, чтобы у супружеских пар были дети. Это  правильно
и разумно. Но почему при этом нужно непременно умиляться и сюсюкать?  От
детей шум, бессонные ночи, хлопоты, тревоги, одним словом - все, что ме-
шает нормальной плодотворной жизни научного работника. Как Только дочери
исполнилось восемнадцать лет, он с облегчением спихнул ее замуж, лишь бы
она не жила с ним в одной квартире. И вздохнул свободнее. Дочь  была  не
особенно умна, и ее присутствие нервировало его, как нервирует некоторых
людей постоянно включенный радиоприемник. Вроде безвредный, и разговари-
вает не особенно громко, и уже за долгие  годы  привыкаешь  не  замечать
его, но когда вдруг он замолкает, понимаешь, насколько лучше жить в  ти-
шине.
   Наблюдения за знакомыми супружескими  парами  лишь  подтверждали  его
уверенность в том, что любовь - миф, сказка  для  дураков.  Нет  никакой
любви, есть просто терпимость людей друг к другу.  Выбор  осуществляется
не по принципу "кто больше нравится", а по принципу "кто меньше  раздра-
жает".
   Он не изменял своей жене ни разу, но не потому, что считал это непра-
вильным, а потому, что не нашлось женщины, которая  бы  его  устраивала.
Все они казались ему  недалекими,  примитивными,  слишком  болтливыми  и
вздорными. И только одну он оценил как достойную  себя.  Это  была  жена
Гриши Войтовича.
   Гриша пришел с ней на банкет по случаю защиты докторской  диссертации
одним из заместителей директора их Института. Красивая молодая  женщина,
молчаливая и улыбчивая, в каждом из немногих произнесенных ею  слов  был
виден незаурядный ум и сильный характер. Она ему понравилась. Очень пон-
равилась.
   Как только Войтович уехал в командировку проводить  плановые  испыта-
ния, он позвонил ей домой.
   - Я хотел бы встретиться с вами, - заявил он без особых предисловий.
   - Зачем? - коротко спросила она. Казалось, она вовсе не удивилась его
звонку, будто ждала его. И это его воодушевило.
   - Я считаю, нам нужно поговорить.
   - О чем? - так же коротко спросила Женя Войтович.
   - О нас с вами.
   - Это не имеет смысла. Постарайтесь понять.
   - Что я должен понять? - внезапно рассердился он.
   - Что я люблю своего мужа, - по-прежнему лаконично ответила ему  Женя
и положила трубку.
   Он оторопел. Она что, слепая? Маленький несуразный Гриша Войтович  ни
в какое сравнение не шел с ним, уверенным в себе, перспективным  ученым.
Как можно терпеть Гришу рядом больше двадцати минут, он  не  понимал.  И
решил, что Женя просто валяет дурака и набивает себе цену.
   На следующий день он позвонил снова.
   - Перестаньте притворяться, - заявил он. - Назначайте время и  место,
где мы встретимся.
   На этот раз в ее голосе слышалась усталость.
   - Перестаньте мне звонить, я не хочу, чтобы вы меня ненавидели.
   - Почему я должен вас ненавидеть? - удивился он.
   - Потому что я все равно вам откажу. Чем больше вы будете меня угова-
ривать, тем более униженным будете потом себя чувствовать. Избавьте себя
от унижения, а меня - от вас.
   - Глупость не может унизить, потому что она  -  глупость,  -  холодно
произнес он. - Унизить может только  оскорбление,  нанесенное  достойным
противником. А ваш отказ - это самая элементарная глупость. Чего вы  до-
биваетесь? Ведь вы не удивились, когда я вам  позвонил,  значит,  ждали,
значит, еще тогда, в ресторане на банкете, поняли, что  мы  должны  быть
вместе.
   - Нет. Тогда, в ресторане, я поняла, что вы решили, будто  мы  должны
быть вместе. Вы решили. А вовсе не я. Всего доброго.
   Больше он ей не звонил.
   В субботу с утра Насте позвонил  отчим  и  окончательно  испортил  ей
настроение.
   - Ребенок, звонила мама, у нее к тебе просьба.
   Настина мать, профессор Каменская, была известным ученым,  разрабаты-
вавшим компьютерные  программы  для  обучения  иностранным  языкам.  Уже
больше трех лет она жила за границей, работая по контракту  в  одном  из
крупных университетов Швеции, домой наезжала два раза в год во время от-
пуска и, судя по всему, по мужу и дочери не очень-то скучала. Одно время
Настя страшно переживала из-за этого, подозревала, что и отчим,  и  мама
нашли себе других близких людей, и ей казалось, что семья разваливается.
Потом Леонид Петрович, который с раннего детства заменил ей отца и кото-
рого она называла папой,  популярно  объяснил  дочери,  что  многолетняя
дружба держит семью намного крепче, чем влюбленность и секс, а поскольку
они с мамой прожили почти тридцать лет в дружбе и согласии, то ни ее, ни
его роман уже ничего изменить не смогут. Даже в том  случае,  если  мама
захочет развестись с ним и выйти замуж за своего шведского  возлюбленно-
го, все они - Настя, мама и он сам - все равно останутся  близкими  друг
другу людьми, которых многое связывает и которые относятся друг к  другу
с нежностью, доверием и теплотой.
   Аргументы отчима показались Насте убедительными, особенно после того,
как она познакомилась сначала с пассией Леонида Петровича, а потом  и  с
поклонником матери. Год назад ей выпала удача побывать в командировке  в
Риме, и мать примчалась туда повидаться с ней,  прихватив  с  собой  для
компании своего друга. В самом деле, пусть люди будут вместе, если им от
этого хорошо, а никому другому от этого не больно.
   - Завтра утром в Москву прилетает мамин коллега, -  продолжал  Леонид
Петрович, - и мама просит, чтобы ты его встретила в Шереметьеве, отвезла
в гостиницу и сориентировала на местности. Показала, где  можно  поесть,
где купить самое необходимое, как разобраться в наших  изумительных  по-
рядках, как расплачиваться и так далее.
   - Разве его в Москве никто не принимает? - удивилась Настя. - Или  он
турист-одиночка?
   - Нет, его пригласили на симпозиум, но участники приезжают в среду, и
со среды ими, конечно, будут заниматься. А этот господин специально  хо-
чет приехать пораньше и за свой счет  удовлетворить  естественное  любо-
пытство. Твоя помощь нужна будет только завтра, а дальше  он  будет  сам
ходить по городу и смотреть, как мы живем.
   - И как я должна его встречать? - недовольно спросила Настя.  -  Мама
прислала его цветной портрет в полный рост? Или я должна  повесить  себе
на грудь объявление аршинными буквами?
   - Не злись, ребенок, мама не так часто обращается к нам с  просьбами,
- укоризненно сказал
   Леонид Петрович. - Она дала твой телефон своему коллеге, сегодня  ве-
чером он тебе позвонит, и вы обо всем договоритесь. Завтра утром заедешь
ко мне, возьмешь машину.
   - Может, лучше ты его встретишь, а? - робко спросила она. - И за  ма-
шину будешь спокоен, а то вдруг я ее разобью.
   - А как мне с ним объясняться прикажешь?
   На пальцах? Мама из тебя полиглота вырастила, и вот благодарность  за
все ее труды.
   - Ладно, - обречено вздохнула она. - Что ж теперь делать, раз она за-
ранее все решила. Пап, у меня для тебя новость, только ты  со  стула  не
падай.
   - Подожди, я сяду поудобнее. Так, выкладывай.
   - Я решила выйти замуж за Чистякова.
   - Слава тебе, Господи! - радостно выдохнул Леонид Петрович.  -  Нако-
нец-то ты начинаешь умнеть. Мои поздравления.
   - Кому, мне?
   - Чистякову. Сколько лет он ждал? Двенадцать?
   - Четырнадцать. Пап, если ты начнешь читать мне мораль, я передумаю.
   - Шантажистка. Мелкая отвратительная шантажистка, - рассмеялся Леонид
Петрович. - Когда свадьба?
   - Еще не знаю. Главное - решить вопрос в принципе, а остальное -  это
уже детали.
   - Ничего себе детали! - возмутился отчим. - А мама?  Она  же  захочет
приехать, и ей нужно сказать заранее, это тебе не из Петербурга в Москву
проехаться.
   - Ну... Где-то весной, в мае, может быть.
   - Ладно, ребенок, планируй сама и поставь маму в известность. Ты  мо-
лодец, что наконец решилась.
   Вечером раздался междугородний звонок.
   - Я могу  попросить  мадемуазель  Анастасию?  -  раздалось  в  трубке
по-французски.
   - Это я, - ответила Настя. - Я жду вашего звонка.
   - Вам удобнее говорить по-французски или по-испански? - вежливо осве-
домился коллега профессора Каменской.
   - Лучше по-французски, если вас не затруднит. Когда прилетает ваш са-
молет?
   - Завтра в 9.50 утра. Рейс из Мадрида. Как я вас узнаю?
   - Я... Как вам сказать... - смутилась Настя, - блондинка, высокая...
   Она уже хотела было описать собеседнику себя в  джинсах  и  куртке  и
вдруг подумала, что по приметам ее найти