и себя в руки. Шутки шутками, но ты ведешь  себя  просто
неприлично. Любарские наши друзья, и мы сегодня к пяти  часам  пойдем  к
ним.
   - Ты пойдешь. А я останусь дома. Все, Вика, хватит это обсуждать.  Ты
разговариваешь со мной, как с неразумным ребенком. Если в тебе так силен
материнский инстинкт, возьми младенца из детского дома и  воспитывай,  а
меня оставь в покое.
   Это было жестоко с моей стороны. Вика не виновата, что у нас  до  сих
пор не было детей, это же я всегда говорил, что нужно подождать,  что  у
нас нет условий. Условий действительно не было, жить с малышом  рядом  с
сумасшедшей матерью небезопасно. Потом, когда мы  переехали,  нам  каза-
лось, что еще год-два можно передохнуть от постоянной гонки за  заработ-
ками и вечного безденежья. Пожить для себя. И первую скрипку в этих раз-
говорах играл, конечно, я. Вот и доигрался. С другой  стороны,  если  бы
Вика забеременела, об аборте речь не шла бы. Но мы всегда так  тщательно
предохранялись... Что ж, зато сейчас она свободна и бездетна и может  со
всем пылом предаваться любви со своим провинциальным Ромео, не  заботясь
о том, что дома ребенок один или его нужно забирать из детского  садика.
Так что все к лучшему.
   В уголках ее глаз закипели слезы, но  Вика  сдержалась,  только  губы
сжала плотнее.
   - Я не понимаю, что с тобой происходит, Саша, - сказала  она  немного
погодя. - Иногда мне кажется, что ты сошел с  ума.  Ты  стал  совершенно
другим человеком.
   - Не говори глупости, - отмахнулся я.
   Ссориться с Викой с утра пораньше не хотелось, поэтому я перевел раз-
говор на что-то совершенно безобидное, а  потом  заявил,  что  собираюсь
весь день пробыть дома и заняться домашними делами.
   - Ты можешь сходить в магазин, - милостиво разрешил я, - а  я  заряжу
стиральную машину и параллельно буду пылесосить. Мы, по-моему, уже месяц
в квартире не убирались. Грязью заросли по самые уши. Кафель давно  пора
чистить, и ванну с унитазом тоже. Кстати, если ты собираешься на  пьянку
к Любарским, рекомендую тебе посетить парикмахерскую, у тебя седина вид-
на, пора краситься. И маникюр сделай заодно.
   Я, конечно, кривил душой. Мне просто не хотелось выходить из дому. Но
не говорить же об этом Вике...
   Она ушла в магазин, хлопнув дверью.  Впрочем,  мое  утреннее  хамство
вполне этого заслуживало. Домашней работы хватило на полдня, и занимался
я ею с неожиданным для себя энтузиазмом. Вика явилась в четвертом  часу,
и я сразу заметил, что в парикмахерской она все-таки побывала. Ногти  на
руках сверкали свежим лаком, а волосы стали чуть-чуть темнее,  чем  были
утром. Она не сказала ни слова, не задала ни единого вопроса, молча  вы-
ложила продукты в холодильник и ушла в комнату переодеваться.  Я  в  это
время на кухне драил раковину и плиту каким-то импортным широко реклами-
руемым порошком.
   Через некоторое время Вика заглянула на  кухню.  Она  была  полностью
одета, лицо накрашено, волосы уложены.
   - Я ухожу, - сообщила она спокойно. - Ты будешь дома или  собираешься
куда-нибудь?
   - Никуда, - ответил я, не отрывая глаз от блестящей поверхности рако-
вины, словно намеревался увидеть на ней огненные буквы, складывающиеся в
слова вечной и непреходящей мудрости. - Буду дома.
   Ее каблучки простучали до входной двери, щелкнул замок, звонкие  шаги
по кафельному полу лестничной площадки до лифта. Все.  Она  ушла.  Можно
свободно вздохнуть и заняться чем-нибудь приятным.
   Однако как легко она уступила! Несколько фраз утром - и больше  ниче-
го. Я, честно признаться, ждал истерики, криков, слез, просьб,  угроз  -
чего угодно, только не такого легкого и  молчаливого  отступления.  Нет,
что ни говори, а моя жена умна. И меня знает как  облупленного.  Вернее,
не знает, а чувствует. Знать, что у меня сейчас в голове, она не  может,
потому что не может даже предполагать, что мне известно о ее заказе  на-
емному убийце. Но чувствует, мерзавка, чувствует безошибочно, где  можно
поднажать, а где не имеет смысла упираться. Тонкая натура, будь она  не-
ладна со своим деревенским донжуаном. Господи, как я ее любил!
   Стоило Вике уйти, как я тут же быстренько свернул уборку и улегся  на
диван с книжкой. И не заметил, как задремал. Проснулся, глянул на часы и
увидел, что уже восемь вечера. Голова была тяжелой и дурной, и я  вспом-
нил, что мама, когда я был еще пацаном, часто повторяла: на закате спать
нельзя, это вредно. Похоже, она была права. С  трудом  стряхнув  с  себя
одурь, я поплелся в стерильную кухню, чтобы сделать себе  кофе.  Проходя
мимо телевизора, лениво ткнул пальцем кнопку в надежде, что громкие зву-
ки помогут побыстрее проснуться.
   - ...убийство депутата Госдумы Юлии Готовчиц, - заверещал из динамика
голос диктора информационной программы. - Руководство столичной  милиции
в очередной раз дает обещания раскрыть преступление в кратчайшие  сроки.
Репортаж нашего специального корреспондента из Главного управления внут-
ренних дел Москвы.
   Держа в одной руке пакет с кофейными зернами, в другой - кофемолку, я
выглянул в комнату. На экране сверкал  генеральскими  погонами  какой-то
милицейский чин.
   - Сразу же после обнаружения преступления нами была создана  бригада,
в которую вошли сотрудники и нашего управления, и территориальных  орга-
нов внутренних дел, - сообщил генерал. - У нас есть несколько версий,  и
все они отрабатываются одновременно. Депутат Готовчиц много лет  занима-
лась журналистикой, писала острые разоблачительные материалы, и одна  из
выдвинутых версий как раз состоит в том, что убийство  связано  каким-то
образом с ее журналистской деятельностью.
   - Отрабатываете ли вы версию о том, что Готовчиц убили из-за ее  дея-
тельности как депутата? - задал вопрос корреспондент.
   - Разумеется. Мы работаем во всех направлениях.
   - После убийства прошла неделя, за это время, наверное, ваши  сотруд-
ники успели многое сделать. Скажите, есть ли какая-нибудь версия,  кото-
рая полностью опровергнута? Вы можете сегодня точно сказать, какие  обс-
тоятельства наверняка не были причиной убийства?
   - Сказать точно может только Господь Бог, - зло  ответил  милицейский
чин, - а я всего лишь генерал. Когда поймаем преступника,  тогда  скажем
точно.
   На экране снова появился диктор, и я вернулся на кухню. А  что,  если
пригласить в программу кого-нибудь из милиции и поспрашивать об убийстве
депутата? Материал горячий, если сегодня найти такого человека и  созво-
ниться с ним, оговорить заранее день эфира, а накануне или денька за два
дать анонс, то можно оттянуть на себя большой рекламный блок. Ах, был бы
жив Витя Андреев, он такие проблемы решал в два счета, а я даже не знаю,
куда кидаться и кому звонить. Этой женщине, что ли? Как ее, Каменской. У
меня, кажется, и телефона-то ее нет. Ладно, что-нибудь придумаю. В конце
концов, и без этого материала можно обойтись, все равно программа  -  не
жилец, да и я тоже. Пусть идет как идет.
   Кофе уже готовился убежать из турки, когда раздался  звонок.  Вот  уж
кого я не ожидал услышать, так это Дороганя. Был уверен, что после  того
позорного эфира он будет шарахаться от меня как от чумы.
   - Александр Юрьевич, у меня к вам деловое предложение,  -  сказал  он
зычным басом. - Я собираюсь снимать цикл фильмов по книгам известной пи-
сательницы Татьяны Томилиной. Вы знаете ее?
   - Слышал, - коротко ответил я.
   - Но сами не читали?
   - Нет, не приходилось. Я не любитель подобной литературы.
   - Очень хорошие книги, смею вас уверить. Так  вот,  я  собираюсь  за-
няться экранизацией ряда ее произведений, и хочу вам предложить  пригла-
сить ее на передачу.
   - Зачем? - спросил я, строя из себя полного идиота.
   - Как это зачем? Мне нужна реклама. Я нормальный  человек,  Александр
Юрьевич, и готов расценить приглашение Томилиной в эфир именно как  рек-
ламу. Вы меня понимаете?
   Естественно, я его понимал. Чего ж тут непонятного?  Ясно  как  Божий
день. Дорогань платит наличными, и  не  каналу,  который  покупает  нашу
программу, а сотрудникам "Лица без грима". В наш собственный,  индивиду-
альный, горячо любимый и близкий к телу карман. И ведь  в  чем  прелесть
моего нынешнего положения? В том, что я могу со спокойной  совестью  да-
вать любые обещания и строить любые планы, потому что мне все это  абсо-
лютно ничем не грозит. Я, может, и до завтра-то не  доживу.  Раньше  мне
было трудно отказывать людям, я боялся испортить с ними  отношения,  все
думал: вот сегодня я скажу "нет", а завтра как мне с человеком  разгова-
ривать? Он же на меня обидится. А когда "завтра" как такового  для  меня
не существует, то и отказать легко и просто. Но с другой стороны,  жела-
ние отказывать как-то пропало. Ну пообещаю, ну соглашусь, все равно  де-
лать не прядется, так что можно не обострять отношения. К Любарским я не
пошел, потому что не хотел. Нахально послах в довольно грубой форме  еще
некоторых знакомых, отношения с которыми поддерживал раньше по  инерции,
из того самого пресловутого страха перед "завтра". Эти ребята мне  давно
не нравились, ну не то чтобы совсем не нравились, но раздражали, и я  бы
удовольствием с ними не общался, но приходилось терпеть.  Теперь,  слава
Богу, терпеть больше не надо.
   Короче, с предложением Дороганя я согласился. Томилина - так  Томили-
на, какая разница. Подбором гостей занимались Оксана и  Витя,  мое  дела
было провести с ними беседу на должном уровне. Искать людей для програм-
мы я КБ умею, кого помощники режиссера найдут - того и тащу  в  эфир,  и
если человек сам предлагает, то почему бы и нет?  Дорогань  сказал,  что
проработает вопрос с Томилиной и позвонит мне еще раз на днях. С  тем  и
распрощались.
   Выпив кофе, я посмотрел по видаку очередной  фильм  про  американскую
наемницу Никиту и собрался было уже поставить другую кассету,  поспокой-
нее, когда позвонила Вика.
   - Ты не заедешь за мной? - спросила она как ни в чем не бывало. - Уже
поздно, я боюсь идти одна. Ты же знаешь, какие здесь дворы.
   Это правда, Любарские жили в доме, стоящем в глубине большого  жилого
комплекса. Там было темно и противно, и все время что-нибудь  случалось.
А до метро шлепать минут двадцать пешком. Вика не была особенно  боязли-
вой, поэтому я решил, что она хочет таким нехитрым способом затащить ме-
ня к Любарским. Якобы я действительно жутко занят, но как только освобо-
дился - тут же примчался к друзьям на праздник. Фигушки.
   - Хорошо, я приеду за тобой. Но подниматься не буду.  Через  час  жди
меня у подъезда.
   - Ладно, - неожиданно покладисто согласилась она. - Через час внизу.
   Ехать мне не хотелось, но как бы я сегодня ни  относился  к  Вике,  я
все-таки мужчина. И не могу отказать, если женщина просит поздно вечером
отвезти ее на машине. Неторопливо переодевшись, я спустился вниз,  вывел
машину из имитирующей гараж металлической коробочки и поехал  к  Любарс-
ким.
   Где-то на середине пути я заметил его. Вернее, сначала я заметил  ма-
шину - темно-зеленый "Форд-Эскорт", аккуратненький, небольшой, маневрен-
ный. Он будто прилип ко мне, даже не обгонял, хотя ехал я не спеша.  "Ну
вот, сейчас начнется", - как-то отстраненно и даже равнодушно подумал я.
Однако примерно за километр до жилого массива, куда мне нужно  было  по-
пасть, "Форд" исчез. И я решил, что на этот раз ошибся, он не  преследо-
вал меня, просто ему было по пути. Я даже ощутил что-то вроде сожаления:
отмучился бы уже - и все, а так опять буду пребывать в подвешенном  сос-
тоянии, каждую секунду ожидая смерти.
   Когда до цели оставалось совсем немного,  возникло  неожиданное  пре-
пятствие. Дорога, по которой можно было подъехать прямо к  дому,  оказа-
лась перекрыта, шли ремонтные работы. Запарковав машину, я стал  вгляды-
ваться в темноту в поисках тропинки, по которой можно было обойти  нава-
ленные кучи земли, не увязнув в грязи по колено и не упав в яму.  Света,
как водится, тоже не было, впрочем, окраинные районы всегда этим  слави-
лись.
   Чтобы обойти опасное место, мне пришлось сделать изрядный крюк,  оги-
бая стоящий передо мной дом. И почему Вика  меня  не  предупредила,  что
проезд закрыт? Хотя, впрочем, это ничего не изменило бы, все равно  надо
ее встречать. И все равно машину пришлось бы оставлять перед этой огром-
ной ямой и дальше пробираться на своих двоих.
   Я бодро шагал между домами и вдруг услышал шаги за спиной. Шаги  лег-
кие и быстрые, почти бесшумные. Но я все равно услышал. Обернулся.  Шаги
стихли. Померещилось, что ли? Но как только я тронулся с места, шаги во-
зобновились. Темп был высоким, человек явно меня догонял  -  Я  отчаянно
закрутил головой во все стороны, надеясь увидеть людей, все равно каких,
пусть даже источающую опасность компанию пьяных молодчиков, к которым  я
мог бы прибиться. Но вокруг не было ни души. Черт знает  что!  По  такой
грязи и в темноте даже хулиганы гулять не хотят.
   Я прибавил шаг, свернул за угол ближайшего дома и вжался в стену. Да-
же если это не убийца, а случайный прохожий, пусть лучше  пройдет  мимо.
Но он не прошел. Он тоже остановился и стал ждать, когда я выйду из  ук-
рытия. Я стоял неподвижно, как окаменел, и в этот  момент  вдруг  понял,
что не хочу умирать. Еще несколько минут назад я относился к своей  ско-
рой и неминуемой смерти вполне, как мне казалось, равнодушно, решив  раз
и навсегда, что, если Вика так хочет - так тому и быть. Я  не  борец,  я
никогда никому ничего не доказывал, никогда не добивался чего бы  то  ни
было в обход других, не отстаивал свое  мнение.  И  известие  о  наемном
убийце, которому моя жена заказала меня убить, принял с горечью  и  оби-
дой, но ни на секунду мне и в голову не приходила мысль попытаться изме-
нить ход событий. От наемника все равно не убежишь, он хитрее, сильнее и
опытнее. Так было несколько минут назад... А сейчас я стоял, стараясь не
дышать, и думал только о том, что не хочу умирать. Не хочу, не хочу! Мне
страшно. Я хочу жить. Все равно как, все равно где и с кем, пусть в  ни-
щете и болезнях, но жить!
   Я почувствовал его приближение. Не услышал, а именно почувствовал. Он
двигался очень осторожно, по миллиметру сокращая расстояние между  нами,
не производя ни единого шороха, будто шел не по грязной весенней  земле,
а по воздуху. Но я все равно почувствовал. И точно знал, что убийца  на-
ходится в полуметре от меня. Именно полметра было от того места,  где  я
стоял, до утла дома, и именно эти полметра нас и  разделяли.  Мне  каза-
лось, что я даже вижу край его одежды.
   И я сорвался. Нервы не выдержали, отчаянное желание жить  захлестнуло
меня, и, мощным усилием оторвав себя от стены, к которой  прижимался,  я
побежал. Вслед мне раздались мягкие "чмокающие" звуки, три подряд. Убий-
ца стрелял из пистолета с глушителем. Два выстрела были  совсем  тихими,
третий чуть а погромче, видно, глушитель был самопальный и быстро прихо-
дил в негодность после первого же употребления. Но было темно, а бежал я
быстро. Он промахнулся.
   Ноги несли меня сами, я не соображал, в каком направлении двигаюсь. И
только оказавшись на мощеном тротуаре, я сообразил, что  проскочил  весь
жилой и квартал насквозь и выбежал с противоположной стороны. Сердце ко-
лотилось где-то в горле, было трудно дышать,  ноги  подгибались,  и  мне
пришлось прислониться к дереву, чтобы не упасть.  И  почти  одновременно
слева от меня раздался шум двигателя. Зеленый "Форд-Эскорт" пулей проле-
тел мимо и скрылся. Теперь понятно,  что  произошло.  Убийца  знал,  что
въезд в жилой массив перекрыт, поэтому, убедившись, что я  действительно
еду сюда, оторвался и поставил машину с другой стороны, чтобы я не  уви-
дел ее, когда буду парковаться. Вика выманила меня и  позвонила  ему.  И
совершенно ясно, почему она не сказала мне о том, что въехать  в  массив
невозможно. Потому что я обязательно предложил бы ей встретиться  именно
у въезда. Пусть кто-нибудь ее проводит, чтобы мне не оставлять машину  в
этом неприятном криминогенном местечке, а то еще угонят чего доброго. Ей
и возразить-то было бы нечего. А ей нужно было, чтобы я непременно пошел
по темным безлюдным проходам между домами.
   Интересно, ждет она меня у подъезда или нет?
   Скорее всего, нет. Она же уверена, что меня здесь наконец уже прикон-
чат, и сидит себе в теплой компании с Любарскими и их друзьями, пьет ви-
но, чтобы расслабиться, может быть, даже танцует. Небось  сказала  всем,
что я только-только освободился и сейчас приеду, и ждет меня на глазах у
честного народа как верная жена. И это правильно. Пусть ее видят.  А  то
если она будет стоять одна возле подъезда, потом нечем будет алиби дока-
зывать. Посидит еще какое-то время, попьет шампанского, поест салатиков,
а часов в двенадцать скажет, что, наверное, я уже не приеду  и  ей  пора
домой. Все вместе уйдут, и, дойдя до разрытой ямы. Вика увидит нашу  ма-
шину. Все тут же кинутся меня искать и, по замыслу автора пьесы,  найдут
мой остывающий труп. Занавес. Аплодисменты. Выход на "бис". Конец  спек-
такля. Можно взять в гардеробе пальто и идти домой. В данном  конкретном
случае - изобразить неутешную вдову и упасть в объятия сельского любите-
ля пива.
   Дыхание понемногу восстановилось, ноги уже уверенно держали  меня.  Я
расправил плечи и посмотрел на часы. Надо же, я почти не опоздал! С того
момента, как Вика позвонила домой, прошло всего час десять. Ну и что те-
перь? Она ведь наверняка не ждет меня у подъезда, это я уже просчитал. А
подниматься к Любарским я не буду. Ладно, подойду  к  дому,  подожду  ее
полчаса, а там посмотрим.
   И снова я ошибся. Вика стояла в условленном месте. Надо же,  она  все
время оказывается хитрее, чем я предполагаю.  Почему  она  здесь?  Хотя,
возможно, у нее с киллером есть договоренность о  каком-нибудь  условном
знаке, при помощи которого он дает ей знать, как обстоят  дела.  Пока  я
стоял в обнимку с деревом и приходил в себя от пережитого страха, он ус-
пел сообщить Вике, что опять ничего не вышло, и она  быстренько  спусти-
лась.
   - Извини, я забыла тебя предупредить, что проезд  закрыт,  -  сказала
она с олимпийским спокойствием.
   Черт возьми, я даже начал ее уважать за силу духа. Ни следа волнения,
ни капли нервозности, ни малейшего неудовольствия по поводу того, что  я
все еще жив.
   Я молча взял жену под руку и повел через весь квартал обратно к маши-
не. Я хочу жить. Я не хочу умирать. И я знаю, что надо делать.
   Я принял решение.
   Татьяна Образцова, она же Татьяна Томилина встретила предложение Нас-
ти в штыки. Просмотрев записанные на видеокассеты  программы  "Лицо  без
грима", она ужаснулась:
   - Ты что, хочешь, чтобы он и со мной сделал то же самое? Ни за что! И
не проси. Первые программы хорошие" а две последние, которые ты мне  по-
казала, - это мгновенная смерть.
   - Танечка, миленькая, в этом же весь смысл, - взмолилась Настя - Леш-
ка популярно объяснил мне, что изменение  имиджа  программы  может  быть
связано с изменением коммерческой политики. Теперь они делают  программу
скандальной и яркой и живут за счет размещенной вокруг  нее  рекламы.  А
раньше они на что жили, когда никого не кусали, а только по головке гла-
дили? Я вот это хочу узнать.
   - И ты полагаешь, что за одну-единственную встречу с ведущим  я  тебе
все узнаю? - усмехнулась Татьяна. - Дорогая моя, ты меня сильно переоце-
ниваешь. И потом, на работе меня не поймут, если я появлюсь на экране  в
качестве литературной звезды. На меня и так уже косо смотрят. После  лю-
бого, даже самого мелкого упоминания моего имени в прессе разговоров бы-
вает на неделю.
   - Таня, ну что тебе работа эта? Ты все равно вотвот уйдешь в  декрет,
потом будешь сидеть с ребенком до трех лет...
   - С чего это ты взяла? - прервала ее Татьяна. - И не подумаю.  С  ре-
бенком будет сидеть Ира.
   - Ну все равно, к тому времени, когда ты снова начнешь работать,  все
уже забудут про передачу. Кстати, меня настоятельно просили поговорить с
тобой насчет сценария.
   - Кто просил?
   - Дорогань В