ы - мой  начальник,  а  я  -  ваша  подчиненная,  -  тоже  чистое
совпадение.
   - Глупости! Меня предупреждали, что у тебя абсолютно отсутствует сыщицкое
чутье и ты работаешь исключительно при помощи математики и логики.  Так  вот
запомни, Каменская, сыщик без чутья - это не сыщик, а так, название одно.  Я
своему чутью привык доверять, оно меня еще ни разу не  подвело.  И  оно  мне
говорит, что рассматривать убийство и исчезновение по отдельности  -  полный
бред. Выбрось это в помойку и  не  трать  мое  время  на  выслушивание  этой
ерунды. Давай дальше. Что там у тебя еще осталось?
   - Осталось то, что вам больше всего нравится, - нахально  заявила  Настя,
по-прежнему не глядя на начальника. -Преступление совершено  с  целью  срыва
съемок.
   - Вот об этом поподробнее.
   - Пожалуйста. Это самое слабое направление, - злорадно  начала  Настя,  -
оно пока ничем не подкрепляется. Опрос членов съемочной  группы  показывает,
что ни убийство водителя, ни исчезновение жены сценариста не могут  повлиять
на съемки сериала. С водителем все понятно, а что  касается  сценариста,  то
если исчезновение жены сделает невозможным его дальнейшее участие в  работе,
то пригласят другого кинодраматурга, но картина все равно  будет  сниматься.
Была выдвинута версия о том, что Инджия  убили  по  ошибке,  приняв  его  за
одного из ведущих актеров, но и эта версия не выдерживает  никакой  критики.
Во-первых, ни один из  актеров,  занятых  в  сериале,  внешне  не  похож  на
водителя, и их нельзя было перепутать. Во-вторых, убийство актера после трех
недель съемок ничего не изменило бы, приглашают другого актера и переснимают
несколько  сцен  с  его  участием,  только  и   всего.   Следующая   версия:
преступление в Сокольниках организовано мужем режиссера  Натальи  Вороновой,
который  хочет  воспользоваться  несчастьем,  чтобы   отговорить   жену   от
продолжения съемок. В этом случае действительно целесообразно было совершить
убийство в самом начале съемочного  периода,  пока  дело  не  зашло  слишком
далеко и начатую, но недоделанную работу не так жалко бросить, как было  бы,
если бы сериал был почти целиком снят. Муж Вороновой - бизнесмен, ранее  уже
дававший ей деньги на съемки. Вполне вероятно, что у него возникли серьезные
финансовые проблемы, о которых он не может сказать жене, но и  финансировать
ее творчество он тоже больше  не  может.  Версия  рыхлая,  мне  она  кажется
надуманной, но следователь настаивает на ее отработке в полном объеме.  План
работы вами утвержден еще вчера, следователь с ним ознакомлен. У меня все.
   - Плохо, Каменская.
   - Сама знаю, - с улыбкой огрызнулась Настя.
   - Что значит "сама знаю"? Если знаешь - так почему не делаешь, как надо?
   - Не успеваю, Вячеслав Михайлович. Версий  много,  ребята  на  территории
отрабатывают только часть из них, да у них и у  самих  работы  по  горло.  Я
готова вплотную заняться мужем режиссера Вороновой  и  публикациями  Руслана
Нильского, но жену сценариста пусть ищет кто-нибудь еще. Вот, кстати, завтра
приходит новый сотрудник...
   - Ты меня не учи. Я сам буду решать, кто из вас чем должен заниматься,  -
оборвал ее полковник. - И что у вас за порядки в отделе?  С  каких  это  пор
рядовые сотрудники вмешиваются в распределение заданий? Развел ваш  Гордеев,
понимаешь, демократию, а у нас тут не парламент, мы все тут офицеры,  погоны
носим, у нас должна  быть  строгая  иерархия  и  беспрекословное  подчинение
приказу вышестоящего начальника. Усвоила?
   - Так точно, товарищ полковник, усвоила. Вопрос можно задать?
   - Ну, задавай, - смилостивился Вячеслав Михайлович.
   - Наш новый сотрудник - он кто? И откуда?
   Начальник порылся в бумажках, разбросанных по столу.
   - Какой-то Зарубин Сергей Кузьмич, из Центрального  округа.  Еще  вопросы
есть?
   - Никак нет, - радостно ответила Настя, собирая свои записи  и  складывая
их в папку. - Разрешите идти?
   - Не забудь про план работы по версии о публикациях журналиста. Я жду. Не
вздумай уйти домой, пока я не увижу план.
   - Ни за что не уйду, - пообещала она. - Я спать не смогу, если не увижусь
с вами сегодня еще раз.
   - Ты что себе позволяешь, Каменская?! - заревел  Афанасьев.  -  Это  тебя
Гордеев научил так с начальником разговаривать?
   - Никак нет, Вячеслав Михайлович, это не Гордеев, это жизнь меня научила.
Жизнь, Афоня, - она ужасно  длинная,  не  каждой  памяти  под  силу  ее  всю
охватить. Моей - как раз под силу. Ты уже забыл, как достал мне по  большому
блату три банки бразильского кофе за то, чтобы я тебе написала шпаргалки  по
уголовному процессу? А я хорошо это помню. И много чего другого тоже.  Пока,
Афоня, сиди и жди, скоро план принесу.
   У самого выхода из кабинета она не удержалась и  посмотрела  все-таки  на
начальника. Выражение его лица было  трудно  описать.  Тихонько  прикрыв  за
собой дверь, Настя вприпрыжку  помчалась  по  коридору.  Сережка  Зарубин  с
завтрашнего дня будет работать в их отделе! О большей удаче и мечтать нельзя
было. Сережка - классный опер и вообще отличный парень.  Какой  же  Коротков
молодец, что уговорил его перейти к ним на работу! И какая  же  молодец  она
сама, что перестала бояться Афоню! Дело есть дело, и если  начальник  отдает
приказ,  она  обязана  его  выполнить.  Но  кто  сказал,  что  она   обязана
прогибаться перед своим бывшим сокурсником,  которому  все  пять  лет  учебы
писала шпаргалки и который в благодарность за  это  продавал  ей  дефицитные
кофе и сигареты по спекулятивным ценам? Вот это уж она точно не  обязана.  И
не будет.
   - Юрик, с меня коньяк! - радостно  заявила  она,  врываясь  в  кабинет  к
Короткову.
   - Не надо, - буркнул Юра, не отрываясь от бумаг, - это  тебе  подарок  от
меня ко дню рождения, который ты, между прочим, нахально зажала от товарищей
по оружию. Я так понимаю, Афоня тебе сказал про Зарубина?
   - Сказал, - кивнула Настя, - а как же. Юр, мне  очень  стыдно...  я  хочу
сказать, насчет  дня  рождения...  Я  думала,  ты  забыл,  вот  и  не  стала
напоминать, а то ты с подарком начал бы суетиться, а у тебя  ни  времени  на
это нет, ни денег. Ты обиделся, да?
   Коротков  поднял  голову,  спрятал  папку  с  бумагами  в  сейф  и  хитро
улыбнулся.
   - Я? Да, обиделся. Страшно и жестоко. Чуть-чуть не  успел,  хотел,  чтобы
Серегу назначили в аккурат к твоему дню рождения,  но  просчитался  с  этими
праздниками бесконечными. Но у тебя есть возможность реабилитироваться.
   - Я готова, - быстро ответила Настя. - Говори свои условия.
   - Мы сейчас звоним Зарубину и приглашаем его к тебе. В  теплой  дружеской
обстановке отмечаем твой день  рождения  и  его  назначение,  вводим  нашего
малыша в курс дела, чтобы завтра прямо с утра он включался в работу. Идет?
   - Идет. А мне можно встречное условие выставить?
   - Валяй. Только не зарывайся, - на всякий случай предупредил Юра.
   - По дороге домой мы заедем за китайской едой.
   - Что, так понравилось?
   - До жути. Кажется, в жизни ничего вкуснее не ела. Только,  Юр,  мне  еще
надо план написать, Афоня там копытами бьет. Но  я  быстро,  мне  пятнадцати
минут хватит.
   - Кстати, - Коротков с подозрением уставился на Настю, - что-то ты больно
веселая от начальника прискакала. Вы что, общий язык нашли?
   - Ну прямо-таки! - Настя с размаху плюхнулась на стул, вытащила из Юриной
пачки сигарету и с наслаждением закурила. - С точностью до наоборот.  Я  ему
нахамила.
   -  Ты?!  Никогда  не  поверю,  -  в  голосе  Короткова  прозвучала  такая
убежденность,  словно  он  отстаивал  справедливость  совершенно  очевидного
факта, который не может быть оспорен никогда и ни при каких обстоятельствах.
   - Честное пионерское. Ты знаешь, я пока у Афони сидела, вдруг  вспомнила,
что у меня вчера был день  рождения.  Мне  исполнился  сорок  один  год.  Ты
понимаешь, Юрик? Сорок один! Я же пятый десяток разменяла! И что же  я,  как
девчонка-малолетка, всех боюсь? Начальников  боюсь,  родителей  боюсь,  даже
просто людей на улице боюсь, а.  вдруг  меня  кто-нибудь  обидит,  оскорбит,
нахамит мне? Ну сколько же можно всех и всего бояться, а? Что я,  рассыплюсь
оттого, что на меня кто-то наорет? Да пусть орут,  пусть  ругаются,  с  меня
даже волосок не упадет. И так мне легко стало в эту секунду - ты представить
себе не можешь! Словно груз с плеч упал. Вот я на радостях  и  брякнула  ему
то, что думала. Конечно, не надо было, зря я это сделала.  Но  зато  сколько
удовольствия получила!
   - И что же ты ему сказала? - поинтересовался Юра.
   - Не скажу. Напомнила кое-что из нашего общего университетского прошлого.
   - А-а-а, понятно. Ну и он что?
   - Ничего. Рожа вытянулась, как стираный чулок. И речь отнялась. Пока он в
себя приходил, я успела слинять. У тебя еще много дел?
   - Аська, нашу работу никогда до конца не переделаешь. Поэтому  главное  в
нашей работе что?
   - Что? - послушно переспросила она.
   - Умение вовремя поставить точку и уйти домой. Катись, пиши свой план,  я
пока Зарубина найду.
   Через двадцать минут Настя принесла Афанасьеву отпечатанный  на  лазерном
принтере план работы по версии.
   - Разрешите, Вячеслав Михайлович?  -  Она  вошла  в  кабинет  начальника,
стараясь не  поднимать  глаза  выше  отполированной  поверхности  стола  для
совещаний. - Вот план, как вы велели.
   Афанасьев молча взял бумагу, пробежал ее глазами, положил на стол.  Настя
уже  горько  раскаивалась  в  своей  несдержанности,  потому  что  понимала:
начальник не знает, как себя  вести  с  ней.  То  ли  по-прежнему  хамить  и
разговаривать,  как  с  нерадивой  подчиненной,  то  ли   признать   в   ней
однокурсницу и взять более дружеский тон, то ли избрать  что-нибудь  третье,
вроде нейтральной холодной вежливости, дескать, так уж и быть, орать на тебя
я не буду, но и дистанцию сокращать не собираюсь, все-таки хозяин,  то  бишь
начальник, здесь я.
   - Я  могу  идти?  -  спросила  Настя,  не  дождавшись  словесной  реакции
полковника на свое появление.
   Тот по-прежнему молча кивнул и с деловым видом принялся рыться  в  сейфе.
Осторожно попятившись, Настя нащупала дверную ручку и тихонько  выскользнула
в коридор.

***

   - У тебя есть детские фотографии?
   Вопрос был неопасным, но все равно  неприятно  резанул  Виктора.  Детские
фотографии! Они остались дома, у родителей, в Камышове. Но если бы они  были
здесь, все равно их нельзя было бы показывать Юле. Слишком  заметна  разница
между тем лицом, которое у него было  когда-то,  и  тем,  которое  он  носит
сейчас. Между десятилетним мальчиком и тридцатитрехлетним  мужчиной  общего,
конечно, не так уж много, но ни при каком раскладе  курносый  нос  не  может
превратиться в горбатый, а округлый подбородок - в раздвоенный с ямочкой.
   - Есть, наверное, где-то у родителей, - ответил он как можно небрежнее.
   - А  студенческие?  -  не  отставала  девушка.  Ха,  студенческие!  Можно
подумать, он студентом был! Техникум закончил и на этом с учебой завязал. Но
легенда есть легенда,  и  согласно  ей  Виктор  Слуцевич  закончил  какой-то
коммерческий институт по какой-то невнятной специальности, которую  давно  и
прочно забыл, ибо к его нынешней работе эта специальность никакого отношения
не имела. Диплом у него, естественно, был, корочки он  получил  в  комплекте
вместе с новым паспортом, водительскими правами и еще целой кучей бумажек.
   - Да нет же, детка, я свои изображения не коллекционирую. Зачем тебе  мои
.фотографии?
   - Хочу посмотреть, каким ты был раньше.
   - Зачем?
   - Просто интересно.
   - Не понимаю, - Виктор пожал плечами, - какой интерес копаться в  прошлом
человека? Ты же сегодня общаешься со мной сегодняшним, а не с тем,  каким  я
был когда-то. Так какая тебе разница, каким я был?
   - Никакой, - легко согласилась Юля, и Виктор с  удивлением  заметил,  что
произнесла она это с явным облегчением. Ну и девчонка! И что у нее в  голове
делается, хотел бы он знать. Смотреть детские и юношеские фотографии ей явно
неинтересно, тогда зачем спрашивала?
   Сегодня после ужина в ресторане он пригласил Юлю к  себе  домой.  Девушка
спокойно согласилась, но в ней  было  столько  прохладного  равнодушия,  что
Виктор засомневался, а понимает ли она вообще, что  означает  ее  готовность
пойти в гости к малознакомому, в сущности,  мужчине,  который  оказывает  ей
столь явные знаки сексуального внимания, что их невозможно  даже  при  самой
буйной фантазии принять за желание вместе почитать Шекспира или послушать за
чашечкой кофе концерт для  фортепиано  с  оркестром.  Вот  уже  полчаса  они
находятся в его квартире. Юля сидит на диване, забравшись на него с ногами и
свернувшись гибким клубочком, не отстраняется, когда Виктор прикасается то к
ее плечу, то к руке, то к бедру, не вздрагивает, но и не  дает  понять,  что
ждет продолжения. Словно ей абсолютно безразлично, потащит он ее  в  постель
или нет. Охотно поддерживает  разговор,  но  не  предпринимает  ни  малейших
попыток оживить его, когда тема внезапно иссякает и повисает  глухая  пауза.
Не задает никаких  вопросов.  Только  вот  про  фотографии  спросила,  и  то
непонятно зачем, ведь очевидно же, что смотреть снимки ей не хочется.
   - Ну, как тебе мое жилье? - поинтересовался Виктор. Юля лениво  повернула
голову, обвела глазами комнату.
   - Уютно, - с легкой улыбкой сказала она. - Но несовременно как-то. Сейчас
мало  у  кого  встречается  такой  вкус,  как  у  тебя.   Ты   принципиально
придерживаешься классики или это эпатаж? Не хочешь быть как все?
   Ох ты елки-палки! Знала бы она... Виктору нравились чистые  четкие  линии
стиля "модерн", он мечтал о том, чтобы у него был свой  дом,  оформленный  в
вызывающе ярких тонах, весь в металле, стекле и пластике. Если столик  -  то
непременно на одной тонкой ножке и со  стеклянной  столешницей,  ни  в  коем
случае не округлой формы. Кресла и диваны с прямоугольными спинками,  обитые
черной и белой кожей. В ванной комнате - черная  с  белым  плитка.  Стены  -
синие или фиолетовые. Черный потолок.  Ядовито-красная  кухня.  Оригинальные
напольные светильники. И все по дизайну и  материалам  должно  быть  легким,
воздушным и обязательно с острыми углами. Таким видел свой дом Юрка Симонов,
и   именно   поэтому   квартира   Виктора   Слуцевича    оказалась    прямой
противоположностью. Темные приглушенные тона, тяжелая классическая мебель из
натурального дерева, тяжелые мягкие кресла и диван/плотные шторы,  почти  не
пропускающие дневной свет.  Он  ненавидел  свое  жилище  и  в  то  же  время
чувствовал, что привыкает к нему, и даже что-то внутри его  самого  начинает
меняться, становится более приглушенным, менее  вызывающим.  Одновременно  с
раздражением обстановка в квартире странным образом вызывала в  нем  чувство
покоя и надежности. Сюда не хотелось приглашать  гостей,  устраивать  шумные
сборища с выпивкой и девочками. Здесь ему хотелось часами сидеть неподвижно,
уставившись в телевизор или в книгу. И это тоже  было  новым  в  его  жизни.
Энергичный, мобильный, ни секунды не сидящий на месте Юрка Симонов  медленно
умирал в нем. А  кто  рождался  вместо  него?  Неизвестно.  Он  инстинктивно
противился рождению  и  формированию  этого  нового  существа  внутри  себя,
поэтому за полгода так  и  не  сделал  того,  что  велел  ему  тот  умник  -
специалист-психолог.  Не  завел  новых  друзей,  не   обзавелся   постоянной
женщиной.  "Новую  жизнь  нужно  создавать,  конструировать  сознательно   и
целенаправленно, - поучал  тот.  -  Жизнь  -  это  не  только  биологический
процесс,  состоящий  из  сна,  принятия   пищи,   отправления   естественных
потребностей и секса. Жизнь - это твой круг общения,  совместные  посиделки,
участие в делах твоих друзей, отношения с женщиной. Это все то, что  рождает
общие интересы, общие разговоры и  впоследствии  -  общие  воспоминания.  Ты
должен жить так, чтобы самое позднее через год иметь возможность  по  любому
поводу рассказать случай из своей жизни. Из новой, заметь себе, жизни, а  не
из той, прежней. Ты  должен  за  год  набить  свою  записную  книжку  новыми
телефонами, а свою жизнь  -  переживаниями,  событиями  и  фактами,  которые
полноценно заменят переживания, события и факты предыдущих тридцати лет".
   В первый раз, когда Виктор это услышал, слова психолога показались ему уж
больно мудреными. Он в них почти ничего не понял. И только спустя  несколько
месяцев  начал  понемногу  постигать  их  смысл.  Вот  Юлька  спросила   про
фотографии, а ему и показать-то нечего, хотя было бы вполне уместно  достать
альбом или пачку снимков и пуститься в объяснения:  это  мы  с  друзьями  на
рыбалке, а это мы на даче, шашлыки делаем, а  вот  это  мы  ездили  на  море
отдыхать, а это... ну, это так, одна знакомая, бывшая, можно сказать, ничего
серьезного. У него, как у любого нормального человека должно быть прошлое, а
он за полгода прошлым так и не обзавелся. Полгода псу под хвост, полгода  он
цепляется за свою личность, всячески сопротивляясь ее разрушению  и  пытаясь
сохранить все, что можно. А нужно ли? Вот взять да и  закрутить  романчик  с
этой чистенькой молоденькой студенточкой, ребенка ей заделать,  жениться.  А
что, чем плохо? Еще и фамилию сменить, некоторые мужики так делают.  Никогда
у него не было таких девочек - Виктор про себя называл их "приличными", -  с
ними ему было скучно и тягостно, он не знал, о чем с  ними  разговаривать  и
чем их развлекать, потому что, кроме выпивки и постели,  ничего  не  мог  им
предложить. Не в консерваторию же с ними ходить, в самом-то деле!
   Хотя Юля не  очень-то  похожа  на  них,  во  всяком  случае,  в  излишней
разговорчивости ее заподозрить трудно.  Он  молчит  -  и  она  тоже  молчит,
смотрит  то  на  него,  то  по  сторонам  своими  темными  глазищами,  сидит
неподвижно, как статуэтка. Странная она все-таки...
   - Ты останешься до утра? - без обиняков спросил Виктор.
   - Не знаю, мне нужно позвонить.
   - Кому?
   - Домой, родителям.
   - И что, они могут не разрешить?
   - Могут.
   Да уж, многословием эта девочка не страдает, это точно.
   - А от чего зависит  их  разрешение?  -  поинтересовался  он.  -  Если  у
подружки - то можно, а если у друга - то нельзя?
   - Нет, все зависит от здоровья маминой тетушки.  Она  уже  старенькая,  и
если она плохо себя чувствует, я приезжаю к ней  ночевать,  чтобы  в  случае
чего сделать укол или вызвать "неотложку".
   - Значит, в отношениях с  мужчинами  родители  тебя  не  ограничивают?  -
удивился Виктор. - Они у тебя такие передовые, продвинутые?
   - Они нормальные. И прекрасно  понимают,  что  если  я  захочу  с  кем-то
переспать, то легко сделаю это и днем,  так  что  требование  ночевать  дома
ничего не решает и не меняет. Ты хочешь, чтобы я позвонила?
   - А ты сама? Ты сама хочешь остаться?
   На лице Юли проступило такое выражение, словно  она  собирается  сказать:
"Мне все равно". Виктор на сто процентов уверен был, что услышит именно  эти
слова, и несказанно удивился, когда она произнесла:
   - Пока хочу. Но если потом передумаю, я полагаю, ничто  не  помешает  мне
встать и уйти. Правда?
   - Да, конечно, - растерянно  пробормотал  он.  Черт  возьми,  они  совсем
другие, эти девочки поколения девяностых. Когда  ему  самому  было  столько,
сколько сейчас Юле, его ровесницы так себя не вели. Вернее, вели-то они себя
точно так же, оставались на ночь даже не во  второй,  а  в  первый  же  день
знакомства, шли в гости к незнакомым мужикам и ничего  не  боялись,  или  же
наоборот, отчаянно боялись и ни за что не соглашались идти в чужой  дом.  Но
чтобы вот так хладнокровно пойти к мужчине, о котором ничего  не  знаешь,  и
при этом допускать, что он может оказаться насильником или полным придурком,
садистом или еще каким-нибудь уродом, и при этом еще рассчитывать на то, что
она сможет уйти, если ей что-то не понравится...  Девочка  двадцать  первого
века.  А  может,  просто  московская  девочка?  Говорят,  столичные   девицы