Ташков. - И, как ты сам  по-
нимаешь, не от меня.
   - От того мужика, который морочит ей голову?
   - Да.
   - И что? Ты собираешься это так оставить? Я не узнаю  тебя,  сын.  Ты
перестал быть бойцом? Зоя - это та женщина, которая тебе нужна. Я  много
видел девиц и дамочек, с которыми ты крутил. Ни одна из них ей в подмет-
ки не годится. И вот нашлась  женщина,  самой  природой  предназначенная
только для тебя. Не зря же ты был влюблен в нее еще мальчишкой,  ты  уже
тогда чувствовал, что она - твоя, она - только для тебя. А сейчас ты го-
тов отступить?
   - Не знаю, папа, - еще тише ответил Александр. - Я  ничего  не  знаю.
Поверь мне, у меня нет готового решения. Мне кажется, я ей просто не ну-
жен. Она очень любит этого человека.
   - Ну, как знаешь, - сердито ответил Николай Васильевич и ушел к себе.
   Александр долго крутился в постели, вспоминал Зою, ее голос, ее  гла-
за, волосы, губы, раздвигающиеся в робкой улыбке. Господи, каким  подон-
ком надо быть, чтобы морочить голову такому доверчивому  и  нежному  су-
ществу! Водит ее к себе домой, в собственную холостяцкую квартиру, и при
этом нагло врет, что квартира эта принадлежит его другу, уехавшему в за-
гранкомандировку, и что дома у него жена-инвалид. А она всему верит  бе-
зоглядно. И любит его. Не просто любит - обожает.
   В этот момент Саша Ташков отчетливо осознал, что должен  жениться  на
Зое Смирнягиной чего бы ему это ни стоило.
   Настя уже почти заснула, когда прямо над ее головой истошно заверещал
телефон, стоящий рядом с диваном. Она решила подождать, пока Леша снимет
трубку, но внезапно очнулась от дремоты и вспомнила, что его нет. И бли-
жайшие два дня не будет. Он уехал в Жуковский, к родителям,  потому  что
там находился институт, в котором он работал и в  котором  должен  защи-
щаться его политически активный аспирант.
   - Аська, сколько можно висеть на телефоне! - раздался в трубке возму-
щенный голос Юры Короткова. - Два часа не могу до тебя дозвониться.
   - Я ни с кем не разговаривала. Наверное, на линии что-то замкнуло.  А
что за пожар?
   - Пожар? - громко фыркнул Коротков. - Не то  словечко.  Наводнение  и
землетрясение одновременно. Из больницы пропала карта Наташи Терехиной.
   - Как пропала? - глупо спросила Настя, стряхивая с себя остатки  дре-
моты.
   - А я знаю? - ответил он вопросом на вопрос. - Как все в  нашем  мире
пропадает. Путем кражи, надо полагать. Но тут еще покопаться  надо.  Мо-
жет, и отдал кто-нибудь за соответствующее вознаграждение. Короче,  под-
руга, я с ног падаю. Утром поговорим, а ты пока подумай.
   Так повелось издавна. Получив любую новую информацию по  делу,  узнав
какой-то факт, даже совершенно незначительный, сотрудники отдела Гордее-
ва в первую очередь "вываливали" его перед Настей, настоятельно, хотя  и
вежливо, предлагая ей подумать и затем поделиться с ними готовыми  выво-
дами. Она с такой постановкой не спорила, ибо понимала,  что  в  этом  и
состоит основная ее работа в отделе. Аналитика,  работа  с  информацией,
обработка данных, начиная от огромных статистических массивов  и  кончая
конкретными малюсенькими фактиками.
   "Хватит дурака валять, - сказала себе Настя,  закутываясь  в  длинный
махровый халат и перебираясь на кухню, где ей почему-то думалось легче и
вообще было уютнее и комфортнее, - надо наконец взяться за доктора Воло-
хова. Пусть объяснит, какое отношение он имеет к семье Терехиных, а  за-
одно и расскажет, зачем похитителям могла понадобиться медицинская карта
Наташи. Может, это прольет хоть какой-то след на личность самих  похити-
телей. Черт возьми, какая досада, что так вышло! Если бы мы могли  знать
заранее, хотя бы предполагать, что им может понадобиться  карта,  мы  бы
глаз с нее не спускали, оставили бы засаду, даже если бы  пришлось  бить
кулаком об стену и топать ногами, но людей для этого нашли бы.  И  взяли
бы охотников за картой теплыми и готовыми к  употреблению".  Она  знала,
что утром ей предстоит крайне неприятное объяснение с начальником.  Ведь
"это она настаивала на том, чтобы не делать резких движений в  отношении
Валерия Васильевича Волохова, присмотреться к нему повнимательнее в  на-
дежде, что он вступит в контакт с кем-нибудь, кто помогал ему в соверше-
нии четырех (а то и пяти) убийств. Если бы она не упиралась и не настаи-
вала на своем, его бы уже взяли в оборот, и вполне возможно, оперативни-
ки заранее были бы готовы к попытке выкрасть карту. Ведь он врач и  обя-
зательно должен знать, что же в этой карте написано такого,  что  предс-
тавляет интерес для похитителей.
   Она, Анастасия Каменская, совершила очередную ошибку, и дай Бог, что-
бы за эту ошибку не пришлось расплачиваться никому, кроме нее самой.
   Приглашая к  себе  доктора  медицинских  наук  Волохова,  следователь
Ольшанский был предельно вежлив и с удовлетворением отметил, что вызван-
ный для допроса в качестве свидетеля Валерий Васильевич не выказывал  ни
малейших признаков неудовольствия или раздражения.
   - Это по поводу гибели мужа моей пациентки? - прямо с порога  осведо-
мился он.
   - И по этому поводу тоже, - уклончиво отозвался Константин Михайлович
Ольшанский. - В первую очередь я хотел бы уточнить, где вы были в ночь с
четырнадцатого на пятнадцатое июня.
   - Ваши коллеги уже спрашивали меня об этом, - недоуменно пожал плеча-
ми Волохов, - я отдал в их распоряжение свой блокнот, где  записано  все
по дням и часам. Без блокнота я и сам не вспомню, у меня дни очень насы-
щенные.
   - Разве вам не вернули блокнот?
   - Пока нет.
   - Хорошо, к этому мы вернемся позже. Сейчас меня гораздо больше инте-
ресует ваше знакомство с Екатериной Бенедиктовной  Анисковец,  убитой  в
конце мая. Когда вы познакомились?
   - Много лет назад.
   - Конкретнее, пожалуйста.
   - Очень давно... Лет двадцать тому назад примерно.
   - Еще точнее, будьте любезны.  При  каких  обстоятельствах  произошло
знакомство?
   - У меня была пациентка, популярная певица. Я не хотел бы называть ее
имя, она очень известна. Во всяком случае, была очень известной.  Она  и
познакомила меня с Екатериной Бенедиктовной.
   - На какой предмет?
   - Как, простите?
   - Зачем она вас познакомила? С какой целью? Она, может  быть,  хотела
составить протекцию Екатерине Бенедиктовне с тем, чтобы вы ее лечили или
консультировали?
   - О, нет, что вы! У Екатерины было отменное здоровье, она в моих кон-
сультациях не нуждалась.
   - Тогда зачем она вас познакомила?
   - Видите ли... В то время у меня были  проблемы,  связанные  с  одной
женщиной. Нам негде было встречаться. И денег на то, чтобы снимать квар-
тиру, у меня не было, я ведь был тогда еще совсем молодым врачом,  зара-
батывал немного, а частная практика была запрещена. Моя пациентка, узнав
о моей ситуации, переговорила с Екатериной, и та согласилась  предостав-
лять мне свою квартиру для тех нечастых встреч, которые  мы  могли  себе
позволить. Вот и все.
   - Забавно, - улыбнулся следователь. - А зачем вам нужна была квартира
Анисковец, когда у вас была своя собственная? Вы были женаты?
   Волохов кинул на Ольшанского уничтожающий взгляд, но  ответил  вполне
мирно.
   - Нет, я не был женат. Но и свободен не был.  В  моей  квартире  жила
женщина, которая считалась как бы моей гражданской женой. По ряду причин
я не мог с ней расстаться.
   - Хорошо. Назовите, пожалуйста, имя и фамилию женщины, с  которой  вы
встречались на квартире у Анисковец.
   - Я не хотел бы этого делать.
   - Почему?
   - Послушайте, Константин Михайлович, есть же в конце концов такое по-
нятие, как мужская честь, - возмутился Волохов.
   - Эта дама замужем?
   Волохов замялся.
   - Д-да. Была.
   - А сейчас она свободна? Тогда почему вы скрываете ее имя?
   - Поймите же, ее имя называть бессмысленно. С ней  произошло  ужасное
несчастье, она стала глубоким инвалидом и потеряла память. Она все равно
не помнит того, о чем вы меня спрашиваете, вы даже не сможете перепрове-
рить мои слова.
   - А вы не находите, Валерий Васильевич, что это очень  удобная  пози-
ция? Вы называете мне человека, который заведомо не может по объективным
причинам подтвердить ваши показания. И я начинаю подозревать, что вы кое
в чем говорите мне неправду.
   - Какие у вас основания меня подозревать? - вспыхнул Волохов. - И во-
обще, что мы тут с вами обсуждаем? Разве любить замужнюю женщину - прес-
тупление? С каких это пор? Разговор ушел в сторону от главной  проблемы,
и Ольшанского это вполне устраивало. Еще минут пятнадцать он умело  под-
держивал бессмысленные пререкания по поводу давнего  романа  Волохова  с
женщиной, с которой он встречался на квартире у  Екатерины  Бенедиктовны
Анисковец. Потом, когда решил, что доктор уже достаточно отвлекся и  ра-
зозлился, произнес:
   - Валерий Васильевич, ваша дочь похищена.
   Глаза Волохова заметались по кабинету, словно ища ответ на некий воп-
рос, который он сам не может задать  следователю.  Ольшанский  молчал  и
терпеливо ждал, когда его собеседник отреагирует на сообщение. Но  Воло-
хов ничего не говорил, хотя по его лицу было видно, что слова следовате-
ля не оставили его равнодушным.
   - Вы поняли, что я сказал? - наконец спросил Константин Михайлович. -
Ваша дочь похищена.
   - Какая дочь? - выдавил Волохов.
   - То есть как "какая"? - с хорошо  разыгранным  недоумением  вздернул
брови Ольшанский. - У вас их сколько? Десять? Двадцать? Ваша дочь  Ната-
ша.
   И снова на лице Волохова промелькнул ужас от непонимания и  невозмож-
ности задать вопрос. Что же это за вопрос такой, который так мучает док-
тора и который он не смеет задать следователю?
   - Я не понимаю, о ком вы говорите.
   - Простите, Валерий Васильевич, у вас сколько дочерей с таким именем?
Или вы хотите сказать, что у вас детей нет вообще?
   - Послушайте... Вы застали меня врасплох... Мне очень трудно говорить
об этом, но вы как мужчина, я надеюсь, меня поймете. Я  никогда  не  был
женат. Но у меня были женщины, которых я любил и  которые  любили  меня.
Некоторые рожали от меня детей. Ни одного своего ребенка я не бросил  на
произвол судьбы, я помогал, как мог и чем мог, даже если отношения с ма-
терью прекращались. И я не мог повлиять на выбор имен для моих детей. Вы
понимаете?
   - Вы хотите сказать, что у вас оказались две дочери по имени Наташа?
   - Три. Я хочу знать, какая из них похищена.
   - Наташа Терехина.
   - О Господи, нет!
   Теперь на лице Волохова проступил явственный ужас и отчаяние.
   - Эта девочка вам особенно дорога? - невинно осведомился Ольшанский.
   - Я одинаково отношусь ко всем, - ответил Волохов уже  спокойнее,  но
Ольшанский видел, что он отнюдь не успокоился. Он был в панике.
   - Кто ее похитил? Зачем?
   - Валерий Васильевич, если бы я знал ответы на эти вопросы, я  бы  не
приглашал вас к себе. Похититель не требует выкуп и вообще на  связь  не
выходит. И я хочу спросить у вас, как у отца Наташи: кто и зачем мог  бы
ее похитить? Только вы можете дать мне ответ. И вы мне его дадите.
   - Я не знаю.
   - Я вам не верю.
   - Но я действительно не знаю. Наташа Терехина  -  самая  обыкновенная
девочка, при этом тяжело больная, пожизненно прикованная  к  инвалидному
креслу.
   - Это с ее матерью вы встречались у Анисковец?
   - Д-да. Как вы узнали, что Наташа - моя дочь?
   - Вы навещали ее в больнице. Разве нет?
   - Навещал. Как вы узнали об этом?
   - Ну, это уже наши трудности. Вы выдавали себя за друга семьи, но ин-
терес проявляли только к Наташе, и это заставило  нас  думать,  что  она
чем-то отличается от других детей Терехиных, причем отличается не объек-
тивно, а именно для вас лично. Если бы вы хотели помочь  семье  умершего
друга Леонида Терехина, вы бы помогали в первую очередь старшей их доче-
ри Ирине, которая тащит на себе весь этот воз и содержит четырех инвали-
дов. Но Ирина никакой помощи от вас не видела и вообще знать вас не зна-
ет. И к младшим детям вы почти никогда не заглядывали. Более того,  наз-
вались вымышленным именем, и это еще раз показало нам, что другом  семьи
Терехиных вы не были. Так что все просто, как видите.
   - Да, все просто... - рассеянно повторил Волохов. - Но Наташа...  Как
же с ней? Вы ее ищете?
   - Да, мы делаем все для того, чтобы ее найти. Но пока,  к  сожалению,
безуспешно. На днях кто-то выкрал из больницы медицинскую карту  Наташи.
Вы можете дать этому какое-то объяснение?
   - У нее сильная аллергия на лекарства, и в карте должны быть  подроб-
ные записи о том, что можно ей давать и чего  нельзя.  Вероятно,  именно
это их и интересует. Но это же свидетельствует о том, что они хотят сох-
ранить ей жизнь! Они о ней заботятся. Разве нет?
   Он умоляюще посмотрел на следователя, словно ждал от него поддержки и
утешения. И на какое-то мгновение Ольшанскому даже стало  по-человечески
жаль этого многодетного отца.
   На протяжении нескольких следующих  дней  они  занимались  только  по
полдня, после обеда. До обеда Наташей  всецело  владел  врач-иностранец.
Мирону ни разу не удалось его увидеть. Бдительные охранники строго  сле-
дили за тем, чтобы пути Мирона не пересекались с путями, по которым  хо-
дили другие обитатели трехэтажного особняка. Гулять, когда стемнеет, ему
тоже не разрешали, и Мирон понял, с чем это связано. Вечером в  комнатах
зажигают свет, и по количеству горящих окон можно сделать вывод  о  при-
мерном количестве находящихся здесь людей. Значит, кроме охранников, Ва-
силия, врача-иностранца и медсестры Нади, здесь есть кто-то еще. Все-та-
ки любопытно, кто находится в той части дома, которая отгорожена  глухой
стеной? И почему стена глухая? Кого там прячут? Но он  решил  не  распы-
ляться и не забивать себе голову тем, что не имеет непосредственного от-
ношения к его главной задаче: вырваться отсюда. Думать  надо  только  об
этом, потому что важнее собственной жизни ничего нет и  быть  не  может.
Каждая минута на протяжении этих дней казалась Мирону вечностью. Он сде-
лал все, от него зависящее, чтобы навести Василия на мысль  о  необходи-
мости раздобыть медицинскую карту Наташи Терехиной. Если  Наташа  ничего
не напутала, если правда, что в отделении, где она лежала, недавно убили
медсестру, то милиция там постоянно бывает. То одного опросить надо,  то
другого, то следы какие-нибудь поискать. Как Василий будет добывать  На-
ташину карту? Попытается или купить, или украсть. И  очень  велик  шанс,
что посланный для этого человек нарвется при этом на милицию. На  это  и
был расчет. На это была вся надежда.
   Чем дольше не привозили карту, тем больше крепла надежда, что все по-
лучилось. Человека, посланного за ней, задержали, допросили, вытрясли из
него всю правду, и с минуты на минуту здесь  появятся  спасители.  Может
быть, приедут на машинах, или прилетят на вертолетах, или пошлют спецназ
добираться пешком через горы и леса, чтобы подобраться к логову неслышно
и застать обитателей врасплох. Мирон постоянно ловил себя  на  том,  что
непроизвольно отвлекается от того, что делает, и  чутко  прислушивается,
не едут ли машины, не гудит ли вертолет, не трещат ли ветки под сапогами
спецназовцев. Но нигде ничего не шумело, не гудело и не трещало.  Стояла
полная тишина, только листва шелестит.
   Надежда крепла с каждой минутой, и когда он увидел  Василия  с  меди-
цинской картой Наташи в руках, он чуть не завыл от нахлынувшего отчаяния
и досады.
   - Ну вот, все в порядке, - весело сказал Василий. -  Можешь  передать
девочке, что ее карту мы раздобыли, там действительно все написано,  что
можно, чего нельзя, так что пусть теперь не волнуется. Ей не дадут ниче-
го опасного для здоровья.
   "Спокойно, - говорил себе Мирон, - погоди паниковать, может быть, то-
го, кто взял в больнице карту, засекли и довели прямо до места. А он ни-
чего и не заметил. Конечно, именно так все и случилось.  Ему  специально
дали уйти, чтобы своими глазами увидеть, куда он повезет эту карту.  Те-
перь еще некоторое время будет тихо, пока они разработают план. Сразу  и
с наскока ничего не делается. Терпение и еще раз  терпение.  Терпение  и
выдержка. Все должно получиться".
   Но прошло еще два дня, и ничего не произошло. Мирон понял, что  наде-
яться больше не на что. У него ничего не получилось.
   И все-таки он не терял надежды. Первое отчаяние, оглушившее его, ког-
да в руках Василия оказалась медицинская карта Наташи, быстро отступило,
и Мирон начал искать другой путь. Поразмыслив, он понял, в чем была  его
ошибка. Глупо было рассчитывать на то, что милиция окажется в то же  са-
мое время в том же самом месте, где и человек, посланный за картой.  Ко-
нечно, они разминулись. Не исключено, что милиция до сих пор не знает  о
пропаже карты. Разве можно было действовать так примитивно, наобум  свя-
тых? Милицию надо было предупредить, что такой человек придет за картой,
тогда все получилось бы.
   У него созрел новый план. Более долгий и сложный,  но,  как  казалось
Мирону, более надежный. Только бы все не  закончилось  раньше,  чем  ему
удастся привести свой план в исполнение.
   Сегодня, придя к Наташе, он снова затеял какую-то  совершенно  ненуж-
ную, но имеющую вполне благопристойный предлог работу на компьютере.
   "Откуда у тебя книга Гольдмана? Она же очень давно издавалась, ее те-
перь днем с огнем не сыщешь".
   "Мне принесла женщина из милиции. Она занималась убийством  медсестры
в нашем отделении".
   "Эта женщина тебя помнит?"
   "Не знаю".
   "Когда у твоих родных дни рождения?"
   "Ира - сентябрь, Оля - май, Павлик - январь, мама - ноябрь".
   "Ты никогда не путаешь их дни рождения и не забываешь поздравить?"
   "Нет! Нет!"
   Это дважды повторенное "Нет!" было таким выразительным, что Мирон не-
вольно улыбнулся.
   "Если ты кого-то из них поздравишь не вовремя, они очень удивятся?"
   "Да! Да! Да!"
   "Ты поняла, что нужно делать?"
   "Да".
   "Какой иностранный язык ты учила?"
   "Французский и английский".
   "Не забудь про Золотого человека. Ты меня поняла?" "Да". Спустя  при-
мерно полчаса он громко сказал, добавив в голос досады и раздражения:
   - Что с тобой сегодня, Наталья? Ты на себя не похожа, не  можешь  вы-
полнить элементарного задания. Карту твою привезли, бояться тебе  совер-
шенно нечего, ты должна такие задачки как орешки щелкать.  Если  у  тебя
что-то болит, вызови Надю.
   - Душа у меня болит, - грустно ответила девушка. -  Скоро  у  Павлика
день рождения, а я не могу его поздравить.
   - Глупости, - резко произнес Мирон. - Детские  сопли.  Не  поздравишь
один раз, ничего страшного не случится. Перебьется твой Павлик.
   - Нет, не перебьется! - Ее голос зазвенел, в нем послышались  близкие
слезы. - Как ты можешь так говорить? У тебя, наверное, нет младшего бра-
тика, поэтому ты не понимаешь. И я, и Олечка хоть какое-то время  пожили
дома, в семье, в нормальной жизни. А Павлик попал в больницу, когда  ему
было полгодика, он же ничего в этой жизни, кроме больничной  палаты,  не
видел. Какие у него радости? Ирка придет навестить два  раза  в  неделю,
вкусненького принесет, вот и все радости. А один раз в год у него бывает
день рождения. Всего один раз в год, ты можешь это понять? И  мы  всегда
так стараемся устроить ему сюрприз, Ирка последние копейки выскребает из
кармана, чтобы купить ему подарок и угощенье для всей  палаты,  я  стихи
какие-нибудь смешные сочиняю, Олечка их заучивает, красивую открытку ему
рисует. Мы собираемся все вместе, вручаем подарок, Оля стихи  читает.  И
вся его палата вместе с ним радуется и веселится. Как можно  лишить  ре-
бенка такого праздника?
   - Чего ты на меня орешь? - неожиданно грубо оборвал ее  Мирон.  -  Я,
что ли, его этой радости лишил? Мне-то что, поздравляй, если тебе  прис-
пичило, только я здесь не хозяин, сама знаешь.
   - Знаю, - сказала она уже тише, - ты  прости,  что  я  сорвалась.  Ты
действительно не виноват. Просто я ужасно расстроена. Как подумаю, что в
день рождения Павлушенька ничего от меня не получит, так сердце разрыва-