ь? Ты же ни одному моему слову не веришь, хотя я дело говорю  и
тебе было бы полезно у меня поучиться. Сколько раз я  тебе  указывал  на
твои ошибки? Сколько раз объяснял, как и что нужно делать? Ты  хоть  раз
меня послушался? У тебя один свет в окошке -  Градов  твой  ненаглядный,
только его слово для тебя что-то значит. Ты, как поганый пес,  понимаешь
команду только тогда, когда получаешь тапком по морде. А Градов твой та-
кой же недоумок, как и ты, и никогда он ничего умного  тебе  не  скажет.
Так и сдохнешь, ума не набравшись, потому что у знающих людей учиться не
хочешь.
   Дядя Коля терпеливо все сносил, потому что теперь у него  была  цель.
Теперь он понял, что должен помочь хозяину. Для  этого  нужно  заставить
Арсена вернуться к выполнению контракта. Видно, Сергей Александрович  не
смог его уговорить. Ну что ж, он, Фистин, уговаривать не будет.  Он  его
заставит. Но прежде нужно хоть что-то о нем узнать. Поэтому он и  вызвал
Арсена на встречу, готовясь принять на себя ушат грязи.
   После встречи за стариком пойдут мальчики, чтобы для начала  выяснить
его адрес. А там видно будет. Ушат, правда, оказался, побольше, чем дядя
Коля ожидал, и грязь была в этот раз уж очень грязной. "Ничего, -  твер-
дил себе Фистин, возвращаясь со встречи, - сам  ты  тапком  получишь  по
своей поганой сморщенной морде".
   Дядя Коля скудным своим умишком даже представить себе не мог, что та-
кое Арсен и его контора.
   Полковник Гордеев смотрел в окно. Почему-то в грязную зимнюю непогоду
все улицы становятся одинаковыми, и в самом центре Москвы взгляду предс-
тавала такая же картина, как и на окраине, на Щелковском шоссе, где жила
Настя.
   Виктор Алексеевич видел те же слякотные тротуары,  коричневую  грязь,
выплевываемую колесами машин, те же потемневшие от мокрого снега с  дож-
дем пальто и куртки. Или это происходило не  всегда,  а  только  в  этот
день? В день, когда и он, и Настя вынуждены были невероятным усилием во-
ли перестать быть самими собой и превратиться в отвратительных, циничных
и злобных существ...
   Гордеев смотрел на улицу через давно не мытое мутное  стекло  окна  и
думал о том, что сейчас он будет загонять в угол  одного  из  тех,  кого
долгие годы любил, уважал, считал "своим", к кому относился как к  сыну.
Сейчас он должен будет смертельно испугать человека, перенесшего тяжелую
драму и без того ведущего далеко не сладкую жизнь. Он должен будет  сде-
лать ему больно, очень больно, он будет испытывать его честность и стой-
кость, его ум и выдержку, и все для того, чтобы вынудить его сделать то,
чего нельзя добиться ни логическими доводами, ни уговорами. Он, Гордеев,
опять будет врать. В который уже раз за сегодняшний день? Он  почувство-
вал, что увязает во лжи, как в болоте,  с  каждым  следующим  шагом  все
глубже и необратимее, и кажется, что пути назад уже не будет, ему так  и
придется всю оставшуюся жизнь лгать, лгать, лгать, жене,  коллегам,  на-
чальникам, друзьям. Он никогда уже не вернется к себе самому, он  станет
другим, придуманным, искусственным, фальшивым...
   Гордеев услышал, как тихо открылась дверь, но не обернулся.
   - Вызывали, Виктор Алексеевич?
   - Вызывал.
   Он медленно отвернулся от окна, тяжело опустился в кресло и вяло мах-
нул рукой, приглашая Ларцева сесть.
   - Извини, что пришлось сорвать тебя с допроса.
   - Да ничего, я в принципе успел все закончить.
   - Ну да, ну да, - покивал Гордеев. - Я вот хотел  с  тобой  посовето-
ваться, ты же у нас лучший психолог в отделе. Беда у нас, сынок.
   - Что такое? - напряженно спросил Ларцев. На лице его не  дрогнул  ни
один мускул, оно было окаменело-спокойным. И за этой окаменелостью  пол-
ковник видел огромное внутреннее напряжение  человека,  у  которого  все
складывается так плохо, что уже нет сил на проявление эмоций.
   - Боюсь, что наша Анастасия сломалась.
   "Господи, прости меня, как у меня язык поворачивается такое говорить?
Стасенька, деточка моя, как же я, дурак старый,  смог  допустить,  чтобы
дело зашло так далеко? Все высчитывал, выгадывал, сомневался, тянул, на-
деялся, что обойдется. АН нет, не обошлось. Это ведь ты мне всегда  пов-
торяла, что в нашей жизни ничего не обходится и не рассасывается само по
себе".
   Ларцев молчал, и в глазах его полковник ясно увидел застывший ужас.
   - Еще вчера у нее были интересные идеи по делу  Ереминой,  а  сегодня
утром она мне заявила, что перспектив раскрытия не видит, все ее  версии
лопнули и ничего нового она придумать не может. И вообще она плохо  себя
чувствует и взяла больничный. Что из этого следует?
   Ларцев по-прежнему молчал, только ужас в его глазах  стал  постепенно
сменяться безысходностью.
   - Из этого следует, - монотонно продолжал  Виктор  Алексеевич,  глядя
куда-то мимо Ларцева, - что либо она взяла деньги у  преступников,  либо
ее запугали и она струсила, сдалась сразу же и без борьбы. И то, и  дру-
гое одинаково мерзко.
   - Да что вы, Виктор Алексеевич, быть этого не может, - наконец произ-
нес Ларцев каким-то не своим, чересчур звонким голосом и полез в  карман
за сигаретами.
   "Конечно, не может, - подумал полковник. - Это ты  правильно  сказал.
Только фокус-то весь в том, что ты так не думаешь. Ты прекрасно  знаешь,
что ее запугали. Ты говоришь про Анастасию чистую правду, и в то же вре-
мя врешь. Вот ведь какие штуки  жизнь  выкидывает!  Ладно,  стало  быть,
признаваться ты не хочешь. Я дал тебе шанс, но  ты  им  пренебрег.  Твой
страх перед ними сильнее, чем доверие ко мне. Давай, доставай свою сига-
рету, сейчас будешь зажигалку полчаса искать, потом она у тебя сработает
на двадцать пятый раз. Тяни время, думай, как меня  убедить,  что  Настя
честная, но слабая. Валяй, сынок, убеждай, я сопротивляться не буду. По-
ломаюсь для виду и, может быть, соглашусь. Я уже так сам себе  противен,
что готов согласиться с чем угодно".
   Ларцев наконец прикурил, глубоко затянулся, еще несколько секунд  ис-
кал пепельницу.
   - Мне кажется, вы преувеличиваете, Виктор Алексеевич.
   Это ее первое живое дело, она с ним ковыряется  полтора  месяца,  ре-
зультата нет, ну и естественно, что она устала. Ведь до сих пор она  чем
занималась? Сидела в кабинете и анализировала информацию, цифирки  скла-
дывала, проценты считала. Да она преступника-то живьем никогда толком  и
не видела. А как стала работать наравне со всеми, сразу поняла,  что  ее
теоретические изыски никуда не годятся, с  ними  убийство  не  больно-то
раскроешь. Вот и распсиховалась. Да и кто бы стал на  нее  давить?  Чего
такого особенного она могла нарыть в этом  убийстве?  Дело  примитивное,
потерпевшая - пьянчужка, кому она нужна-то? Какой такой мафии это  может
быть интересно? Нет, это совершенно неправдоподобно. А  Настасья  у  нас
девушка нервная, впечатлительная, здоровьем не  блещет,  так  что  итог,
по-моему, вполне закономерный. Не надо думать о ней плохо.
   "Нехорошо, сынок, нехорошо. Или ты забыл, как она целую ночь  провела
один на один с наемным убийцей Галлом, который пришел, чтобы ее убить? А
может быть, ты не знаешь, как два месяца назад она  раскрыла  опаснейшую
группу преступников, с которыми общалась ежедневно и за которыми  числи-
лось полтора десятка трупов? Ничего ты не забыл, сукин сын, но ты  гнешь
свою линию, и я тебя понимаю. Иначе ты и не можешь. Ты должен меня  убе-
дить в том, что Настасью никто не запугивал, что ее отказ от  работы  по
делу - решение совершенно добровольное. Ну что ж, валяй, старайся.  Свой
интерес ты всетаки блюдешь и пытаешься заодно из меня  информацию  выта-
щить. Ждешь, что я кинусь рассказывать тебе, чего такого особенного  она
нарыла в убийстве Ереминой? Жди, жди".
   - Дело-то, Виктор Алексеевич, тухлое, это же было ясно с самого нача-
ла. Пьющая неуравновешенная девица, у которой крыша поехала, могла  уйти
из дома с кем угодно и куда угодно, и концов тут не найдешь. А Настя се-
бя переоценила, вцепилась в свои заумные версии, потратила столько  сил,
а в результате получила нервный срыв и дырку от бублика. Я  ее  понимаю,
первое самостоятельное дело, конечно, хочется, чтобы оно  оказалось  ка-
ким-нибудь заковыристым, с мафиозной подоплекой. Но давайте не забывать,
что, несмотря на рост организованной преступности, половина убийств, ес-
ли не больше, все равно остается "бытовухой". Ревность,  месть,  деньги,
зависть, семейные скандалы - одним словом, простые человеческие чувства.
И никакой мафии там даже близко не лежит. Настя не хотела  с  этим  сми-
риться, ей нужно было громкое убийство, она принялась придумывать версии
одна заумнее другой и на их проверку израсходовала все силы и время.
   - Нет, Володя, не верю, что все так просто, - покачал головой  Горде-
ев. - Мы с тобой знаем ее не один год, хватка у  нее  мертвая,  Настасья
никогда рук не опускает. Да, она может разнервничаться  и  заболеть,  но
она не отступит. Умирать будет - сцепит зубы, но дело сделает.  Нет,  не
верю. Нечисто здесь, сынок, я чувствую. Надо с ней  что-то  делать.  Вот
выздоровеет она, выйдет на работу, и я доложу по команде, пусть назнача-
ют служебное расследование. Буду настаивать, чтобы ее уволили  из  орга-
нов. Хоть я ее люблю, как и каждого из вас, но предательства и  трусости
терпеть не стану.
   "Все, Стасенька, сдал я тебя с потрохами. Поглядим  теперь,  какой  у
нас Ларцев, кровожадный или добрый. Увольнять тебя он, конечно, не  поз-
волит, ему это служебное расследование ни к чему. Сейчас  он  должен  из
себя корчить благородного и будет мне советовать перевести тебя с опера-
тивной работы куда-нибудь в тихое место. Интересно, какую  должность  он
для тебя присмотрел? Вроде ему полегче стало, он понял, какой линии  ему
надо придерживаться. Сейчас я его совсем успокою,  пусть  дух  переведет
перед последним ударом, а уж потом... Или  пан,  или  пропал.  Ох,  Ста-
сенька, деточка, знала бы ты, как мне сейчас больно, сердце разрывается.
Жалко Володьку, дороже дочери у него никого нет на свете. Ведь по свято-
му бью, будь я проклят!"
   - Ну зачем вы так, Виктор Алексеевич, сразу уж и увольнять.  Не  надо
девчонке жизнь ломать. Вы правы, для оперативной работы она не  годится,
слабовата в коленках. Но она не может быть нечестной, я вам ручаюсь, го-
лову готов прозакладывать. Самое милое дело - перевести ее в Штаб, в ин-
формационно-аналитическое управление, пусть там свои любимые цифры скла-
дывает. Там от нее пользы больше будет, да и работа спокойная, без нерв-
ных перегрузок.
   - Не знаю, не знаю.
   Гордеев поднялся с кресла и принялся медленно ходить по кабинету. Для
его подчиненных это было верным признаком,  что  начальник  находится  в
процессе принятия сложного решения. Он остановится только  тогда,  когда
решение будет принято.
   - С этим надо как следует  разобраться.  До  истечения  двухмесячного
срока еще есть время, так что закрывать вопрос рано. Я сам этим займусь.
Или поручу кому-нибудь. Да вот хоть тебе, ты это дело  начинал,  тебе  и
карты в руки.
   - Конечно, Виктор Алексеевич. Если в деле Ереминой чтото есть, я  до-
копаюсь, а нет - так нет. Хотя я уверен, что убийство банальное.
   Гордеев посмотрел на часы. С момента появления Ларцева прошло  полча-
са. Полковнику удалось уложиться в срок, 6 котором он договорился с  Же-
реховым. Он начал произносить какие-то общие необязательные фразы, когда
резко распахнулась дверь.
   - Виктор Алексеевич, у нас ЧП. В кабинете Павла Васильевича убит  ка-
питан Морозов!
   Когда от толпы людей, сгрудившихся возле кабинета Жерехова, отделился
майор Ларцев и направился к выходу, два человека, сидящих  в  машине  во
внутреннем дворе здания ГУВД, получили сигнал  "приготовиться".  Держась
на почтительном расстоянии, они проследовали за объектом до станции мет-
ро, сократили дистанцию на эскалаторе, сели вместе с ним в поезд. Ларцев
вышел из метро неподалеку от своего дома, купил в киоске пачку  сигарет,
прошел немного вперед до сквера, сел на лавку и закурил.
   Наблюдающие получили задание проследить, не попытается  ли  Ларцев  с
кем-нибудь связаться. В пути следования он несколько раз задевал  прохо-
жих и пассажиров и коротко извинялся, и было нелегко понять, не являлось
ли это условным контактом. По телефону он не звонил, никуда не заходил и
ни с кем не разговаривал. Просто сидел на лавочке и курил.
   Наблюдающие купили по паре горячих чебуреков и задумчиво  жевали  их,
не сводя глаз с неподвижной фигуры в сквере.
   Майор Ларцев купил в четвертом по счету от метро киоске пачку сигарет
"Давыдофф", подав тем самым условный сигнал о необходимости срочной свя-
зи, и стал наблюдать за киоском.
   Он вовсе не имел намерения вступать в контакт с теми, кто его  шанта-
жировал. Убийство Морозова ошеломило его. Ведь  Анастасия  сделала  все,
как они хотели, почему же они нарушили обещание? Почему убили  Морозова?
Выходит, верить им нельзя и все их слова о том, что Надя будет возвраще-
на немедленно, как только уляжется волна и опасность минует, могут  ока-
заться ложью. Может быть, девочки уже нет в живых?  Он  не  имеет  права
ждать, он должен найти их и сам спасти своего  ребенка.  Больше  никаких
переговоров и обещаний, на них полагаться, как выяснилось, нельзя.  Надо
проследить, кто снимет сигнал, и взять его за горло.  Так,  по  цепочке,
можно дойти до Главного, а уж у него он вырвет свою дочь, даже если при-
дется его убить.
   Ларцев внимательно смотрел в сторону киосков, но  ничего  интересного
пока не происходило. Сам продавец никуда не выходил, продавцы из  сосед-
них киосков - тоже. Надежда была на то, что сигнал должен  снять  кто-то
из постоянно находящихся в торговой зоне, то есть  продавец,  который  и
должен выйти, чтобы позвонить и сообщить о подаче сигнала. В случае, ес-
ли этим человеком оказывался не продавец, а покупатель, которому  прода-
вец просто сообщает, что Ларцев купил пачку сигарет "Давыдофф", вся  за-
тея теряет смысл. Отследить покупателей он не сможет. Но все-таки надеж-
да была... Он мерз на мокрой холодной лавке, наблюдал за киосками и  ду-
мал о Наде. Как она там? Кормят ли ее? Не заболела ли?
   Мысли его плавно перетекли на то, что шантажировавшие его люди  обла-
дали практически всей мыслимой информацией о девочке: куда и  когда  она
ходит, когда и чем болеет, какие отметки получает, с кем дружит. За  На-
дей следили постоянно, но информация была такая, которую не всегда можно
получить обыкновенным наружным наблюдением. Казалось, этих людей  инфор-
мируют и учителя, и врачи из поликлиники, и родители ее  подружек.  Хотя
Ларцев понимал, что этого просто не может быть. Как же это у них получа-
ется?
   Внезапно он напрягся. Эта женщина. Лет за 40, крепкая, полноватая,  с
простым лицом, незамысловатая и слегка небрежная одежда,  гладкие  русые
волосы, в которых заметна седина, стянуты на затылке  простой  резинкой.
Он в последние полтора года видел ее на каждом родительском собрании.
   Когда умерла жена, Ларцев перевел дочь в самую ближнюю к дому  школу,
чтобы ей не приходилось много раз переходить дорогу. Раньше ее  отводила
и приводила Наташа, поэтому они могли позволить себе роскошь  учить  ре-
бенка во французской спецшколе. Теперь для Ларцева главным стало  другое
- близость дома к школе, и девочка уже полтора года училась в обыкновен-
ной школе, от которой до дома было десять минут ходьбы и только один пе-
рекресток.
   На родительские собрания он ходил исправно, но ни с кем не  знакомил-
ся, кроме родителей Надиных подружек.
   Запоминать лица на таких собраниях ему казалось бессмысленным, потому
что, во-первых, не все родители считают нужным посещать  школу,  во-вто-
рых, ходят то мамы, то папы, то  бабушки.  Собрания  проводились  каждую
четверть, и каждый раз Володя видел новые лица.  Только  эта  женщина...
Она была на собраниях всегда. И всегда - что-то записывала. Это было со-
вершенно непохоже на остальных, которые откровенно умирали от скуки, по-
тому что про своего ребенка и так все знают, перешептывались,  комменти-
руя слова классного  руководителя,  некоторые  женщины  вязали,  засунув
клубки шерсти поглубже в парту, отцы, как правило, читали спрятанную  на
коленях газету или детектив. И только эта женщина  внимательно  слушала.
Ларцев наконец поймал и сформулировал смутное впечатление: все  родители
отбывали повинность, а она - работала.
   Чем больше он думал о ней, тем больше странных деталей  выплывало  из
памяти.
   ...Он опоздал на собрание и, войдя в класс,  не  стал  пробираться  к
задней свободной парте, а сел сразу же у двери, рядом с  ней.  Она,  как
всегда, что-то писала, но с появлением Ларцева мгновенно убрала блокнот.
Он тогда еще в душе улыбнулся, подумав, что ей, должно быть,  точно  так
же скучно, как и всем остальным, но она придумала себе занятие и сочиня-
ет что-то, письмо или, может быть, стихи.  Потому  и  спрятала  написан-
ное...
   ...Классный руководитель  объявляет  родителям  результаты  городской
контрольной по русскому языку.
   - Хотите посмотреть, насколько грамотно пишут ваши дети? - спрашивает
она, собираясь раздавать тетради родителям.
   Женщина закашлялась, прижала к губам платок и вышла из класса.
   ...После собрания все родители толпой  подходят  к  столу  "классной"
сдавать деньги на завтраки. Все, кроме этой женщины,  которая  сразу  же
направляется к двери...
   ...Он выходит из школы после собрания и на соседней улице, за  углом,
видит, как эта женщина садится в машину, на водительское место.  ВАЗ-99,
цвета "мокрый асфальт", с мощными противотуманными галогеновыми  фарами,
мишленовской резиной на колесах, дорогие чехлы из  натуральной  цигейки.
"Надо же, - отметил про себя Ларцев еще тогда, - такая невзрачная с виду
женщина, а ездит на такой машине".
   Присмотревшись, он заметил на заднем сиденье большой рюкзак, болотные
сапоги и охотничью куртку с патронташем...
   Ларцев выругал себя за то, что не обратил на нее внимания раньше. Ко-
нечно, почти вся информация о Наде, пришла с этих чертовых собраний. На-
дю, которой стало плохо на втором уроке, приводили в пример, когда напо-
минали родителям, что детей надо обязательно плотно  кормить  по  утрам.
Про Надю говорили, когда просили родителей не давать детям в  школу  иг-
рушки, потому что игрушки эти порой бывают очень дорогими, они  доступны
далеко не всем, и из-за этого случаются  конфликты.  "Вот  недавно  Надя
Ларцева чуть не подралась на уроке с Ритой Бирюковой,  потому  что  Рита
принесла в школу куклу Барби, дала Наде поиграть, а когда  хотела  взять
ее обратно, Надя не смогла расстаться с красивой игрушкой". Надю  упоми-
нали, когда строго внушали родителям, что нельзя отправлять в школу  де-
тей, которым нездоровится, потому что они могут быть  носителями  инфек-
ции. Ах, если бы он раньше обратил внимание на все это!
   Он сорвался со скамейки и быстро пошел к метро. Проехав две  останов-
ки, пересел на другую линию и доехал до станции "Университет", где нахо-
дилось Московское общество охотников и рыболовов.
   Когда по его просьбе перед ним выложили около тридцати учетных карто-
чек на женщин-охотниц, с фотографиями и адресами, он сразу увидел знако-
мое лицо, мгновенно запомнил адрес и имя и, собрав  карточки  в  стопку,
вернул их сотруднице МООиРа, не делая никаких записей.
   - Нашли, что искали? - спросила она, запирая карточки в сейф.
   - Нашел, спасибо.
   Итак, Дахно Наталья Евгеньевна, Ленинский проспект, 19, квартира 84.


   Глава пятнадцатая

   - На место, Цезарь! - услышал Ларцев из-за двери властный голос. Пос-
лышались шаги, дверь распахнулась. На пороге стояла та самая женщина.
   - Здравствуйте, вы меня не узнаете? Мы с вами  встречались  на  роди-
тельских собраниях в шестьдесят четвертой школе. Помните?  Я  отец  Нади
Ларцевой.
   Женщина охнула и привалилась к двери.
   - Вы хотите сказать, отчим? - уточнила она.
   - Да нет, именно отец. А почему, собственно, отчим?
   - Но как же так... - она растерянно  заморгала.  -  Я