Но жалости и сочувствия в себе не находила. Подслушанная случайно  фраза
насчет Газели,  сказанная  кем-то  из  руководителей  "Шерхана",  свиде-
тельствовала о том, что с издателями не все чисто. Настя всегда с трудом
верила в рассказы о невинных жертвах, поэтому сделала для себя  вывод  о
том, что Соловьев не может не быть в курсе проблемы. Он связан с издате-
лями, и не один год, и если именно они направляют к нему на работу в ка-
честве помощника Андрея Коренева, а потом подсылают профессиональную во-
ровку Марину Собликову по кличке Газель, то не может быть, чтобы сам Со-
ловьев никаким образом не был в этом замаран и ни о чем не догадывался.
   Соловьев молчит. Он даже не упоминает про "Шерхан". И упорно  уклоня-
ется от обсуждения вопроса о том, при каких обстоятельствах он стал  ин-
валидом. А коль так, то и она, Настя, не будет с ним излишне откровенни-
чать.
   Сидя на полу, она страницу за страницей листала перевод. Это был  ро-
ман, которого она еще не читала, вероятно, из тех, которые  уже  исчезли
из продажи. Зацепившись глазами за одну фразу, она сама не заметила, как
увлеклась и начала читать все подряд. Немудрено, подумала она, что книги
этой серии так хорошо продаются. Написано действительно здорово. И  язык
просто изумительный, фразы легкие, изящные, никакой  тяжеловесности,  ни
малейшей корявости.
   Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы оторваться  от  текста  и
снова вернуться к мерному перелистыванию страниц. Из гостиной  доносился
голос Соловьева, он разговаривал по телефону с соседом. Через  некоторое
время раздался звонок в дверь - Якимов принес сахар. Настя замерла,  бо-
ясь произвести хоть малейший шум. У нее совсем не  было  настроения  об-
щаться с Якимовым, хотя он ей, в общем-то, нравился. Может быть, у  Вла-
димира хватит сообразительности не говорить Жене, что  она  здесь.  Хотя
перед домом стоит ее машина...
   К счастью, Якимов быстро ушел, не заглянув в кабинет. Машину  он  на-
верняка заметил, но, видимо, природная застенчивость  не  позволила  ему
задавать вопросы Соловьеву. Через некоторое время Владимир  вкатился  на
своем кресле в кабинет, держа на коленях поднос с кофейником, сахарницей
и чашками.
   - Спасибо, - благодарно сказала Настя, уже  жалея  о  своей  недавней
резкости.
   Она налила себе кофе, отпила немного и поставила чашку рядом с  собой
на пол. Аккуратно сложив просмотренную рукопись  обратно  в  папку,  она
протянула руку и вытащила из сейфа следующую - тоненькую голубую пласти-
ковую папочку.
   - Здесь нет, можешь не смотреть, - быстро и,  как  показалось  Насте,
несколько нервно сказал Соловьев.
   - Володя, мы же договорились, - поморщилась она. - Или ты делаешь де-
ло, или не мешаешь.
   - Отдай мне папку, - резко произнес Владимир Александрович,  протяги-
вая руку. - Я сам ее просмотрю.
   Настя отвела руку с голубой папочкой в сторону и внимательно  посмот-
рела на Соловьева.
   - Там твои личные бумаги? Ты не хочешь, чтобы я их видела?
   - Совершенно верно. - Голос его стал холодным и отчужденным. - Дай их
мне.
   - Я должна в этом убедиться, - спокойно ответила Настя.
   Она отогнула гибкий край папки и бросила взгляд на  первую  страницу.
Щеки ее запылали, неловкость, смешанная с гневом, мгновенно разлилась по
всему телу.
   - Зачем ты это хранишь? Тебе приятно вспоминать о моем унижении?
   - Ты не права.
   Соловьев, казалось, был смущен не меньше ее.
   - Неужели то, что между нами тогда было, ты расцениваешь  как  унизи-
тельную для себя ситуацию? Ты не должна так думать.
   - Володя, мы, кажется, уже обо всем с тобой договорились. Я не нужда-
юсь в утешении по этому поводу и тем более не нуждаюсь во лжи. Ситуация,
какой она тогда была, предельно ясна для меня уже много лет, и тот факт,
что за двенадцать лет ты ни разу не поинтересовался мной и не  попытался
меня разыскать, говорит только о том, что моя оценка той ситуации совер-
шенно правильна. И мне было бы приятнее, если бы у тебя не было моих за-
писок и стихов.
   Она вытащила из папки листы. Вид стихотворных строчек, написанных  ее
почерком, был ей неожиданно неприятен. Снова  нахлынуло  воспоминание  о
том отчаянии и стыде, которые охватили ее, когда  Настя  двенадцать  лет
назад поняла правду про Соловьева и себя. Но  тут  же  появилась  другая
мысль, которая заставила ее улыбнуться. Она сидит в доме у Соловьева,  в
его кабинете и разбирает его бумаги, а он находится рядом, варит для нее
кофе, ловит каждый ее взгляд и, когда она уезжает, с нетерпением ждет ее
возвращения. Случись это двенадцать лет назад, она бы умерла от  счастья
и восторга. Они вдвоем в пустом доме, они заняты общим делом,  и  он  не
хочет, чтобы она уходила... А сегодня все это вызывает у Насти Каменской
только насмешливое раздражение. И с каждой минутой ей все более неприят-
но думать о том, что у этого самовлюбленного самца остались ее  стихи  -
свидетельство ее давнего позора.
   Она быстро просмотрела страницы, но не стала вкладывать их обратно  в
голубые пластиковые корочки, а сложила пополам и сунула в стоящую  рядом
сумку.
   - Я это заберу, - заявила она тоном, не допускающим  какого-либо  об-
суждения.
   - Но почему? Они принадлежат мне, -  попытался  посопротивляться  Со-
ловьев.
   - Они принадлежат мне и больше никому, - поправила его Настя. -  И  я
не хочу, чтобы у тебя были эти бумаги. Мне это неприятно.
   - Я понимаю, - вздохнул он. - Мне жаль, что так вышло. Прости.
   Она достала из сейфа следующую папку.
   - Ты не устала? - заботливо спросил Соловьев. - Может быть,  пообеда-
ем?
   - Угу, - промычала она. - Иди разогревай, я как  раз  пока  еще  одну
папку просмотрю.
   В общем-то, она понимала, что просматривать  материалы  лучше  именно
ей. У нее глаз свежий, и постороннюю бумажку она заметит быстрее.  Чело-
век, имевший дело с содержимым папок десятки раз,  не  сможет  заставить
себя забыть о том, что он наизусть знает их содержимое, и будет смотреть
невнимательно.
   В этой папке был не перевод сплошного текста, а черновики,  наброски,
сделанные для того, чтобы не путаться в книгах, имеющих сквозных героев.
Переводчик должен точно помнить, как он переводил все, что касается  та-
кого героя, в предыдущих книгах, особенно если сам автор использует  для
описания термины, не имеющие строго однозначного перевода. Например, ес-
ли уж переводчик написал в одной книге, что у героя глаза  сине-зеленые,
то в следующей книге он не должен говорить "зелено-голубые"  или  "цвета
морской волны". Но все разве упомнишь... Эти черновики, как поняла  Нас-
тя, как раз и были сделаны для того, чтобы не забыть, что про кого и ка-
кими словами описывалось.
   Она перебрала уже почти все страницы, когда наткнулась  на  нечто  не
имеющее отношения к сквозным героям восточных детективов и боевиков. Две
сколотые скрепкой странички размером в половину обычного листа были  ис-
писаны совсем другим почерком, мелким и очень убористым.
   Хар. пр-ти: Личн. преет.: Стадии проф.: состояние  пол  возраст  пре-
дупр.  структура  соц.  полож.  предотвр.  динамика  город-село  пресеч.
карьера
   На второй страничке текст был таким же сокращенным.
   Мода - наиболее часто встречающееся значение.
   Медиана - значение, которое делит совокупность значений пополам.
   Темп роста - 100 + Х
   Темп прироста - (100 +Х) - 100
   Норм. распред. - около  65-70%  значений  попадают  в  поле  "средняя
плюс-минус две сигмы".
   - Ну-ка взгляни. - Настя протянула листочки Соловьеву. - Откуда это у
тебя?
   Владимир Александрович с недоумением пробежал глазами записи.
   - В первый раз вижу. Что это?
   - А это я у тебя хотела спросить. Типичная шпаргалка по курсу  крими-
нологии. Среди твоих знакомых есть студенты-юристы?
   - Ни одного. Представить не могу, как это ко мне попало.
   - А если напрячься? - насмешливо предложила Настя. - Вспомни,  напри-
мер, тот период, когда ты делал свои записи по сквозным персонажам.
   - Ну, это было давно, - отмахнулся Соловьев.
   - Насколько давно?
   - Несколько лет назад. Разве я могу сейчас вспомнить в  деталях,  где
был и что делал? И потом, неужели ты всерьез полагаешь, что в моем  доме
искали именно эти шпаргалки? Это же смешно.
   - Да? Тебе смешно? А мне - нет. Если ты такой смешливый,  дружок,  то
иди заниматься обедом, я без тебя справлюсь.
   "Несколько лет назад" ее совсем не устраивало. Понятно, что произошло
это давно, но хотелось бы знать конкретнее. Все-таки странно:  откуда  в
бумагах Соловьева могла появиться эта "шпора", если он  утверждает,  что
студентов-юристов среди его знакомых нет.
   Настя примерно представляла себе, где и как искать ответ на свой воп-
рос, но при этом понимала, что времени понадобится  уйма.  Что  ж,  если
дражайший Владимир Александрович не желает проникнуться серьезностью си-
туации, придется действовать самостоятельно.
   Она разложила перед собой на полу заметки Соловьева по сквозным  пер-
сонажам и внимательно их прочла. Хорошо, что Владимир - человек  пункту-
альный и аккуратный, рядом с каждым описанием стояло указание на  роман,
в котором оно использовано. Настя включила компьютер и посмотрела на да-
ты, когда делались переводы. Те романы, о которых шла речь  в  записках,
были переведены Соловьевым в период с марта 1990-го по ноябрь 1993 года.
В мае 1994 года он взялся за перевод "Детей тьмы", но это произведение в
записках уже не упоминалось. Стало быть, сами записи были сделаны в  ин-
тервале между ноябрем 1993-го и маем 1994-го. Не такой уж большой проме-
жуток времени...
   - Володя! - крикнула она погромче, чтобы  находящийся  на  кухне  Со-
ловьев ее услышал. - Ты в этом году как Новый год встречал?
   - А что? - раздался с кухни его голос.
   - Ничего, просто интересно.
   - Здесь был.
   - Один?
   - Один, конечно.
   - Даже сын не приезжал?
   - Нет. У него своя компания.
   - А в прошлом году?
   - То же самое. Я ведь бирюком стал. Мне никто не нужен.
   - А в позапрошлом? Ты ведь тогда еще жил в городской квартире,  разве
нет? Тоже один сидел или с гостями?
   - В позапрошлом году я в это время лежал в  больнице.  Почему  ты  об
этом спрашиваешь?
   - Просто так. Перерыв сделала. Задаю вопросы, чтобы отвлечься.  Скоро
обедать будем? А то есть хочется.
   - Минут через пятнадцать.
   Очень интересно. Выходит, в декабре 1993-го - январе  1994  года  Со-
ловьев лежал в больнице. Уж не потому ли, что его  избили?  И  где-то  в
этот промежуток времени к нему попала неопознанная шпаргалка. Или, может
быть, чуть позже. Но не раньше. Ну конечно, соседи по палате!
   - Эй! - снова крикнула она. - А ты не помнишь, случайно  среди  твоих
соседей по палате в больнице не было студентов или аспирантов?
   - У меня не было соседей, - донесся его голос. - Я лежал в  одномест-
ной палате.
   - И долго ты был в больнице?
   - Три месяца. Я не понимаю смысла твоих вопросов. У тебя  любопытство
так своеобразно проявляется?
   - Можно считать и так, - вздохнула Настя.  -  А  с  чем  ты  лежал  в
больнице?
   - С ногами, я же тебе говорил. У меня ноги отнялись.
   - Отчего? Почему они у тебя стали отниматься?
   - Заболел. Ты долго будешь меня допрашивать?
   - Чем заболел?
   Соловьев не ответил. Через пару минут Настя услышала, как катится его
кресло.
   - Твое любопытство переходит все допустимые границы  деликатности,  -
сухо произнес он. - Помоему, я ясно дал тебе понять, что  эта  тема  мне
неприятна. Я не хочу ее обсуждать. В конце концов, я мужчина и  говорить
о своих болезнях с женщиной, которая мне нравится, не намерен.
   - А женщина тебе действительно нравится? - улыбнулась Настя.
   Он подъехал ближе и протянул ей руку. Настя коснулась его теплой  су-
хой ладони, наткнулась глазами на его теплый ласковый взгляд и снова по-
чувствовала на себе силу его обаяния, сопротивляться  которой  она  ког-
да-то не могла, как ни старалась.
   - Больше чем нравится, - тихо сказал  Соловьев.  -  Эта  женщина  мне
очень дорога.
   - А как же Марина? У вас ведь был роман.
   - Ты прекрасно понимаешь, что Марина ничего для меня не значила.  Она
была влюблена в меня, а я просто пошел ей навстречу. Думал же я все  это
время только о тебе.
   - Соловьев, ты неисправим! - засмеялась Настя. - Она влюбилась, а  ты
пошел навстречу. Точно так же было и со мной. Ты всю жизнь  так  живешь?
Тебе проще пойти навстречу, чем отстаивать свое мнение, да?
   Лицо Владимира приобрело замкнутое, сердитое выражение.
   - Ты не права, - только и сказал он, выпустив ее руку. -  Через  нес-
колько минут приходи на кухню, обед будет готов.
   Конечно, не права, задумчиво сказала себе Настя.  Мое  любопытство  в
вопросе его болезни достаточно настойчиво, но здесь Владимир Александро-
вич не желает пойти мне навстречу, хотя куда  проще  было  бы  один  раз
рассказать мне все и избавиться от моих назойливых приставаний.  Неужели
действительно сын?
   А что? Идея богатая, усмехнулась Настя про себя. Сынок в  компании  с
дружками решает ограбить собственного папашу, особенно если знает, что у
папы с собой приличная сумма. Может быть, сынок сам-то в мероприятии  не
участвовал, а дружков навел, узнав заранее, когда папенька отправится  в
издательство за гонораром. А среди дружков вполне может  оказаться  сту-
дент. И почему бы этому студенту не быть  юристом?  Другой  вопрос,  как
шпаргалка попала к Соловьеву. Да как  угодно.  Дружок-студент  пришел  в
гости к сыну-подонку, что-то выкладывал из портфеля и  не  заметил,  как
выложил "шпору". Сын Игорь этого тоже не заметил, а Соловьев, когда  со-
бирал бумаги и переезжал в новый дом, случайно прихватил и эти  кримино-
логические листочки, если они лежали в общей куче бумаг на его  письмен-
ном столе. Можно еще какое-нибудь объяснение придумать.
   Но если эти маленькие листочки  действительно  связаны  с  кем-то  из
участников нападения на Соловьева, то что за срочность  и  необходимость
их искать? НУ, Дружил сын Игорь со студентом-юристом, ну,  оставил  этот
студент в квартире Соловьевых свою шпаргалку, в  чем  криминал-то?  Если
этот студент ходил к ним в дом, то наличие среди  бумаг  Соловьева  этих
листочков ни в какой мере не свидетельствует о том,  что  тот  же  самый
студент принимал участие в нападении и избиении. Зачем же их искать?
   - Настя, все остывает! - раздался из кухни сердитый голос Владимира.
   Она ушла в свои мысли так глубоко, что не заметила, как прошло время.
Он же сказал, что можно садиться за стол через несколько минут, а прошло
уже значительно больше. Настя быстро вскочила, предварительно сунув най-
денную шпаргалку в свою сумку. Целее будет.
   Обед был невкусным и типично холостяцким: суп из  пакетиков  "Кнорр",
сосиски с маринованными огурчиками из банки, кофе с финским  кексом.  За
столом царило неловкое молчание. Наконец, когда дело дошло до кофе, Нас-
тя решилась.
   - Володя, давай считать установленным, что твоя  болезнь  -  это  ре-
зультат преступления. Не надо мне рассказывать про неизвестный науке ви-
рус или нервное потрясение, в результате которого ты потерял способность
ходить. Ты не хочешь в этом признаваться - твое дело. Но ты не прав. И я
тебе это докажу. Тебя ограбили?
   - Я не понимаю, к чему все это.
   Соловьев сидел бледный как полотно, на лбу и висках выступила испари-
на.
   - Ты все прекрасно понимаешь. Ты кого-то выгораживаешь. И у меня есть
все основания полагать, что своего сына.
   - При чем тут Игорь? С чего ты взяла...
   - С того, что ты упорно отказываешься пригласить его сюда, хотя  нуж-
даешься в помощи, пока твои издатели не пришлют тебе нового холопа.  Чем
вызвана такая острая неприязнь к сыну, ты можешь мне внятно объяснить?
   - Я не должен тебе ничего объяснять. Мои отношения с сыном - это  мое
личное дело, тебя они не касаются.
   Все было сказано предельно ясно. Можно, конечно, пойти  на  конфликт,
припереть Соловьева к стенке, заставить признаться. Можно. Но нужно  ли?
Так ли уж необходимо ссориться сейчас? Ведь пока не  доказано,  что  эта
чертова шпаргалка - именно то, за чем охотились преступники. И более то-
го, это наверняка не она, ибо поисками неизвестно чего в доме  Соловьева
руководят люди из издательства, а это означает, что сам характер искомо-
го должен быть совсем иным.
   После обеда они молча разошлись по своим  углам.  Соловьев  уселся  в
гостиной возле стеллажа и методично перетряхивал книги, которые по  оче-
реди снимал с полок, в поисках случайно залежавшейся между  страниц  бу-
мажки. Настя достала из архивного сейфа очередную папку.
   Часам к восьми вечера она поняла, что устала. Ей надоел этот  дом,  в
котором она не чувствовала себя уютно. Ей надоел Соловьев, которому  по-
иски неизвестно чего были явно неинтересны и который с  гораздо  большим
удовольствием переводил при каждом удобном случае  разговор  на  межлич-
ностные темы. Ей надоели эти папки, бумаги, конверты...
   - Все. - Она поднялась с пола, сладко потянулась и вышла в гостиную к
Соловьеву. - С архивным сейфом я закончила.  Может,  погуляем  полчасика
хотя бы? Надо организм размять. Когда вернемся, я  просмотрю  бумаги  из
маленького сейфа, и на этом закончим.
   - Как - закончим?
   На лице Владимира проступило обиженное недоумение.
   - И ты завтра уже не приедешь?
   - А зачем? Пока я возилась с твоими бумагами, ты должен был  просмот-
реть свою библиотеку. Разве ты не сделал этого?
   - Я не успел.
   - Послушай, - она внезапно рассердилась, - не веди себя как  ребенок.
Я знаю, ты периодически начинал читать те книги, которые смотрел. Что ж,
любовь к печатному слову - это похвально, но, дружочек, не за мой  счет.
У меня есть масса других дел кроме того, чтобы торчать здесь. И не забы-
вай, пожалуйста, твои проблемы созданы не мной. Если бы ты не  обратился
ко мне за помощью и если бы я как дура последняя не кинулась к  знакомым
в милиции выяснять, чем можно тебе помочь, меня никогда не стали бы тас-
кать в связи с убийством, совершенным в твоем доме. Так что  будь  любе-
зен, сделай все возможное, чтобы твои проблемы не  превратились  в  мои.
Сейчас мы немного прогуляемся, потом я разберу маленький сейф и уеду,  а
книги оставляю на твою добросовестность.
   Соловьев выслушал ее тираду не перебивая, но смотрел при этом  не  на
Настю, а куда-то в окно.
   - Если ты хочешь пройтись - иди одна. Я не могу допустить, чтобы меня
возила женщина, - сказал он, так и не повернувшись.
   - Володя, перестань, - с досадой откликнулась Настя. - Ну как это бу-
дет выглядеть, если я одна буду расхаживать вдоль ваших  домов?  Кому  я
должна буду объяснять, что не пришла сюда с  нехорошими  намерениями,  а
просто вышла прогуляться, потому что целый день разбирала бумаги  одного
из жильцов? После того, как здесь целые сутки  сновала  милиция,  каждое
новое лицо будет раздражать людей и пугать. Ты хочешь, чтобы меня  оста-
навливали у каждого дома и допрашивали, кто я такая и что здесь делаю?
   - Я не пойду на улицу, - упрямо повторил Владимир.
   Настя молча пожала плечами и снова ушла в кабинет заниматься бумагами
Соловьева, на этот раз не архивными, а деловыми. Детский  сад  какой-то,
честное слово. Он не может допустить, чтобы его инвалидную коляску везла
женщина. Ах ты Боже мой! Тоже мне, Казанова.
   В маленьком сейфе лежали паспорта - российский и заграничный,  свиде-
тельство о браке, о смерти жены, банковские книжки, документы по  оформ-
лению инвалидности, книжки для оплаты коммунальных услуг и документы  на
владение домом. Одним словом, обычный набор бумаг, который можно  встре-
тить в любой квартире в ящике письменного стола, в закрытой  секции  ме-
бельной стенки или просто в специальной шкатулке. В  основном  бумаги  в
этом сейфе были "малоформатные", единственное исключение составляла кра-
сивая кожаная папка, которая сразу привлекла Настино внимание своей  чу-
жеродностью. Среди "малоформатных" бумажек она выглядела монументально и
дорого.
   Ничего особенног