бы делал  ей  рекламу,  чтобы  платил  за
статьи о ней, чтобы платил за все остальное.
   Разве это не очевидно? Он мотается за границу по делам и  обязательно
пристраивает пару  Ларисиных  работ  в  какой-нибудь  салон,  авось  кто
заметит. Или дарит ее картины  влиятельным  людям  и  просит,  чтобы  те
непременно при каждом удобном случае ее  рекламировали.  Валерик  из-под
себя выпрыгивал, чтобы как-то Ларису протолкнуть. А кто бы еще стал  это
делать? Только для этого она и вышла  за  него.  Чистая  корысть.  Он  и
мастерскую ей купил на Чистых прудах, чтобы ей  было  где  творить  свои
бессмертные картины.
   В голосе Риммы Ивановны послышался нескрываемый скепсис,  и  Селуянов
тотчас вцепился в ее последние слова.
   - Вы хотите сказать, что Лариса не была талантливой художницей?
   - Я хочу сказать, что совершенно неизвестно, чем она  на  самом  деле
занималась в этой своей мастерской. Может быть, она и талантливая,  я  в
этом не понимаю, но одно ведь другого  не  исключает,  верно,  Коленька?
Можно  быть  безумно  талантливой  и  при  этом  водить   в   мастерскую
любовников, делая вид, что старательно пишешь картину.
   - Ах вот даже как, -  протянул  Селуянов.  -  Значит,  у  Ларисы  был
любовник?
   - Ну, не знаю, любовник  там  или  любовница,  в  этих  ваших  нравах
современных сейчас не разберешься.
   - Стоп-стоп-стоп, Римма Ивановна, только не надо делать вид,  что  вы
совсем глупая темная баба и ничего не  понимаете.  Вы  мне  уже  не  раз
продемонстрировали мощь своего интеллекта и выдающуюся наблюдательность.
Значит, Лариса была лесбиянкой?
   - Не знаю, наговаривать не хочу, но если жена не спит со своим  мужем
и  при  этом  ей  все  время  звонят  какие-то   женщины,   которые   не
представляются  и  ничего  не  просят  передать,  то  это   наводит   на
определенные мысли.  У  каждой  нормальной  женщины,  особенно  молодой,
должны быть подружки. Почему ни одна из них никогда  не  была  у  нас  в
доме, а, Коленька? Почему Лариса их не приглашала в гости? Почему она их
прятала от мужа и от свекрови? Так  я  вам  скажу,  почему.  Потому  что
боялась, что любой, кто увидит их вместе, сразу обо всем догадается.
   Стало быть, наркоманка, лесбиянка, да еще и  корыстная.  Ничего  себе
коктейльчик. Такой выпьешь - мало не покажется. И где при таком раскладе
искать убийцу, застрелившего Ларису Риттер из пистолета "беретта"? Среди
наркоманов, заполонивших Москву? Среди лесбиянок, которых  тоже  немало?
Или в ближнем окружении, в семейной, так сказать, среде, потому  как  ее
выходки всем смертельно надоели? И в первую очередь мужу, который,  если
верить всезнающей домработнице Римме  Ивановне,  вгрохал  кучу  денег  в
раскрутку своей беспутной супруги.
 
*** 
 
   Коротков сдался первым. Собственно, после звонка Коли Селуянова можно
было уже и не темнить, а притвориться наивным и задавать вопросы. Что он
и сделал.
   - Валерий Станиславович, ваша жена болела?
   - Чем? - недоуменно откликнулся Риттер.
   - Не знаю. Чем-нибудь. Болезнями какими-то.
   - Нет, Лариса была совершенно здорова, она же молодая женщина, откуда
взяться болезням.
   - Насколько мне известно, она принимала лекарства...
   Коротков посмотрел на листок,  куда  вносил  под  диктовку  Селуянова
названия препаратов,  упаковки  от  которых  находила  бдительная  Римма
Ивановна, и перечислил их, не отрывая глаз от записей.
   - Для чего Лариса Сергеевна все это принимала, если ничем не болела?
   Риттер молчал. Он был готов к чему угодно, только не к этому.
   - Значит, так, Валерий Станиславович.  Ваша  жена  была  наркоманкой,
только вы почему-то упорно пытаетесь это скрыть. Не понимаю, почему.  Вы
хотите запутать следствие? Ее наркомания позволяет выстроить  целый  ряд
версий, объясняющих убийство, а вы молчите. Вы что, не хотите, чтобы  мы
нашли убийцу? Ваше поведение можно понять только в  одном  случае:  если
убили ее вы сами. Это так?
   - Это не так, - твердо ответил Риттер без малейшего промедления. -  Я
понимаю, что вы хотите сказать. Вы правы, я веду себя глупо. Но в  нашей
семье всегда принято было не выносить сор из  избы.  Я  привык  скрывать
Ларисино.., пристрастие... О нем знали только мать и моя старшая сестра,
даже домработница не знала.
   "Да  уж,  не  знала  твоя  домработница",  -  с  каким-то  непонятным
злорадством  подумал  Коротков.  Он   вспомнил   все,   что   торопливой
скороговоркой поведал ему вполголоса Селуянов, и внезапно поймал  мысль,
которая до этого момента не приходила ему в голову. А если все дело не в
наркомании, а в ревности? Вдруг Лариса Риттер  была  беременной,  а  муж
точно знал, что не от него, потому  что  с  момента  последней  близости
прошло достаточно много времени?
   И вообще, если они редко занимались любовью, то по  срокам  могло  не
совпасть,  это  легче  легкого  высчитать.  Домработница  уверяет,   что
интимные отношения между супругами Риттер имели место крайне  редко,  во
всяком случае в спальне. Хотя она много чего может не знать  и  даже  не
представлять себе. Возможно, она считает, что  любовью  люди  занимаются
только в постели и больше нигде... Но проверить стоит.
   - Валерий Станиславович, мой вопрос может показаться  бестактным,  но
поверьте, я задаю его не из праздного любопытства. Вы женаты.., сколько?
   - Два года. Два с половиной, - зачем-то уточнил Риттер.
   - И у вас нет детей. Почему?
   - Какие же могут быть дети от жены-наркоманки? - ответил он  вопросом
на вопрос.
   Что ж, резонно. Почему-то Коротков сам об этом не подумал.
   - Почему вы не лечили жену? Вы показывали ее врачам?
   - Нет. Я уже объяснял вам, я не мог допустить огласки.
   - Вы сказали, что в вашей семье это не принято. "Не мог допустить"  -
это несколько другое, согласитесь. Так почему, Валерий Станиславович?
   - Я вам все объяснил. Больше мне нечего добавить.
   Если вы считаете, что я виноват в том,  что  не  настоял  на  лечении
Ларисы, я принимаю упрек. Но к убийству моей жены это не имеет  никакого
отношения. Юрий Викторович, я очень устал.
   - Я тоже, - вздохнул Коротков. - Следователь поручил  мне  ознакомить
вас вот с этим документом.
   - Что это?
   Риттер  потер  глаза,  словно  плохо  видел,  и  невидящим   взглядом
уставился на бланк.
   - Это подписка о невыезде.  У  следователя  на  текущий  момент  есть
основания подозревать вас в убийстве жены.
   - Но почему?
   - Не знаю, Валерий Станиславович, - нагло соврал Юра, - вероятно, ему
известно  что-то  такое,  что  неизвестно  мне.  Я  таких  оснований  не
усматриваю, но следователю виднее, он главный,  как  он  скажет,  так  и
будет. Мы  вот  тут  с  вами  беседуем,  а  в  это  время  целая  группа
оперативников опрашивает других  свидетелей.  Наверное,  у  них  выплыла
какая-то новая информация. К сожалению,  ничего  более  внятного  я  вам
сказать не могу.
   - Понятно, - спокойно произнес Риттер. - Мне нужно это подписать?
   - Да, распишитесь, пожалуйста, вот  здесь,  что  вы  ознакомлены.  Из
города, пожалуйста, никуда не уезжайте, даже на дачу, в противном случае
вас могут задержать  и  заключить  под  стражу.  Я  надеюсь,  у  вас  не
запланирована срочная командировка за границу, в которую вы должны  были
улететь прямо сегодня?
   Коротков,  несмотря  на  усталость,  снова  не  смог  удержаться   от
ехидства.
   - Я должен улетать завтра. Но это ничего не значит, я отменю поездку.
Вместо меня полетит мой заместитель.
   Риттер взял со стола ручку и быстро поставил подпись.
   Уверенные движения, руки не  дрожат.  Коротков  сперва  подумал,  что
Риттер  непременно  станет  подписывать  документ  собственной   ручкой,
достанет из внутреннего кармана что-нибудь  эдакое,  фирменное,  стоящее
бешеных денег, как частенько делают состоятельные люди, брезгующие  даже
прикасаться к дешевым казенным  канцтоварам.  Но  потом  сообразил,  что
Риттер в смокинге, он же прямо  с  приема,  а  в  смокингах  ручки,  как
правило, не водятся. И никакой брезгливости на его лице Юра не заметил.
   Он посмотрел на часы. Коля Селуянов уже должен был доехать  до  Аниты
Волковой, старшей сестры Риттера. Стало быть,  неутешного  вдовца  можно
отпускать, если он и кинется о чем-то предупреждать сестрицу, все  равно
будет поздно. Мать, домработница и мадам Кабалкина уже опрошены,  сейчас
приедут Доценко и  Зарубин,  и  до  возвращения  Селуянова  можно  будет
подремать, притулившись на стульчиках. А когда появится Коля, обменяемся
впечатлениями и все обсудим.
   Коротков  подписал  пропуск  Риттеру,  несколько  секунд  смотрел  на
закрывшуюся  за  ним  дверь,  потом  решительно  набрал  номер  телефона
следователя Ольшанского. Наверное, в десятый раз за сегодняшнее утро.  И
по крайней мере в пятый за то время, что разговаривал с Риттером. Каждый
раз  приходилось  просить  его  выйти  в  коридор,  но  Риттер  даже  не
поморщился. Интересно, это у него понимание  милицейской  специфики  так
развито или он считает, что солдат на вошь обижаться не  должен,  потому
как что толку на нее обижаться? Вошь - она и есть вошь, тварь безмозглая
и бесполезная, но, коль она существует, приходится ее терпеть.
   - Константин Михалыч, это опять я. От медиков никаких известий нет?
   -  Экий  ты,  брат,  скорый,  -  добродушно   пророкотал   в   трубку
следователь. - К вечеру будет основное, а на биохимию там  всякую  время
потребуется. Флакон у домработницы  Риттеров  я  изъял.  Ты  мне  скажи,
почему там вместе с твоим Мишкой Селуянов толчется? Он же год как от вас
ушел. Опять самодеятельностью занимаетесь?
   - Как можно, Константин Михалыч, - искренне возмутился Юра. - У  Коли
в работе убийство, по которому проходит Кабалкина, вот он и...
   - Кто такая? - перебил его Ольшанский. - И при чем тут Риттер?
   - Это длинная история, семейная сага, так сказать.
   - А ты рассказывай, я все равно в машине еду, мне спешить некуда.
   Коротков рассказал. Ольшанский - нормальный мужик,  с  ним  можно  не
темнить.
   - Да, напасть прямо  какая-то  на  семью,  -  посетовал  следователь,
выслушав  сокращенный  до  размеров  резюме  вариант  семейной  саги.  -
Каменская ваша где?
   - Болеет она, ногу сломала.
   - Ну, знаешь, братец, нога - не  мозги.  Если  ты  ее  привлечешь,  я
возражать не буду.
   - Так Афанасьев...
   - ..это не Гордеев, - с усмешкой снова перебил  Ольшанский.  -  Знаю,
можешь не рассказывать. Но и мы с тобой не первый год  вместе  работаем.
Ты меня понял?
   - А Колька? - с надеждой спросил Коротков.
   - Селуянов-то? Пусть работает, мы никому не скажем.
   Может, там есть за что зацепиться, чтобы дела объединить?
   Я бы взял, давно ничего интересного не было, все  бандюки  сплошь  да
нефтяники, скука смертная. А тут семейный подряд, интриги, сплетни. Есть
где душе развернуться. Ладно, Коротков, заканчиваем треп,  я  к  конторе
подъехал.
   Если что - сразу звони, я у себя.
   Юра точно знал, что чем  дольше  не  везет,  тем  значительнее  будет
неожиданная удача. Ему не везло долго. Зато с Ольшанским работать - одно
удовольствие.
 
*** 
 
   Похоже, Коле  Селуянову  тоже  долго  не  везло.  Во  всяком  случае,
получить  за  одно  утро  двух  свидетелей,   не   пытающихся   стыдливо
замарафетить семейные тайны, - это удача редкая и не  каждому  оперу  за
всю его сыщицкую жизнь выпадающая. Сначала была Римма  Ивановна  Лесняк,
которая все про всех знала и с удовольствием рассказывала, а теперь  вот
Анита Станиславовна Волкова, в девичестве Риттер.
   - Сор из избы - это, конечно, верно, в семье моего отца это считалось
неприличным. Но тут дело совсем  в  другом,  -  спокойно  объясняла  она
Селуянову, отпивая  неспешными  глоточками  зеленый  чай  из  фарфоровой
пиалы. - Валерий  поставил  перед  собой  цель  раскрутить  Ларису.  Она
хорошая художница, спору нет, но хорошо - это означает  на  "четыре",  а
художников-хорошистов в нашей стране, а тем более  в  Европе  и  в  мире
более чем достаточно.
   Чтобы стать знаменитым и богатым, нужно быть художником  даже  не  на
"пять", а на "семь", понимаете? До "семи"
   Лара, разумеется, не дотягивала. Но у Валерия было на этот счет  свое
мнение.
   - А почему нужно было скрывать, что жена принимает наркотики?
   - Да потому, что наркотические бредни всем  давно  надоели,  -  Анита
Станиславовна досадливо поморщилась, и сперва Селуянов решил  было,  что
она недовольна его тупостью, а потом сообразил, что этой  гримаской  она
выражает свое отношение к тем самым наркотическим  бредням.  -  Мода  на
наркотики и вдохновленное ими творчество прошла. Если бы стало известно,
что Лариса наркоманка, интерес к ее картинам мгновенно потух бы.
   - Значит, какой-то интерес все-таки был?
   - Очень незначительный, да и тот  весь  от  начала  до  конца  сделан
руками Валерия.  До  сих  пор  считалось,  что  Ларисино  видение  мира,
отраженное  в  ее  полотнах,  -  это  выражение  ее   оригинальности   и
нестандартности. На этом можно было играть, это можно  было  продвигать.
Но при условии, что никто - понимаете? никто - никогда не узнал бы,  что
она принимает наркотики и все ее картины не что иное, как  наркотические
галлюцинации. Тогда это перестало бы быть интересным и модным.
   - Ну хорошо, пусть надо было скрывать от всех, но лечить-то ее  можно
было? Анонимно, никто  и  не  узнает.  Врачи  все-таки  соблюдают  тайну
пациентов.
   - Врачи - да, а все остальные? Николай  Александрович,  вы  живете  в
мире иллюзий. В наше время невозможно сохранить ни одну тайну, уж вам-то
это должно быть известно. Не зря же  существует  пословица:  пока  знает
один - знает один, когда знают двое - знают все.
   - В общем, конечно, - не мог не согласиться Селуянов.
   - И еще одна немаловажная деталь... Вам чаю подлить?
   - Спасибо, не нужно. Чуть позже, если можно, -  благородно  отказался
Коля, строя из себя воспитанного. На  самом  деле  после  сверхобильного
завтрака, которым попотчевала его Римма Ивановна  на  кухне  в  квартире
Риттеров, он уже не мог смотреть ни  на  еду,  ни  на  питье.  Однако  и
отказаться от предложенной чашечки чаю он не рискнул, не дай бог хозяйка
обидится и контакта не получится, так что  первую  и  пока  единственную
порцию зеленого чая он тянул по капле. - Вы хотели  сказать  про  важную
деталь.
   - Да. Если бы Ларису начали лечить и, может быть, даже  вылечили,  то
что стало бы с ее полотнами?
   - А что с ними стало бы? - не понял Селуянов.
   - А вот этого никто не знает. Вполне возможно, они остались бы такими
же свежими и самобытными. Но ровно настолько же возможно,  что  Ларисины
работы превратились бы в обычные ремесленные поделки, которые не то  что
продвигать куда-то и выставлять в салонах, а даже в художественной школе
стыдно показывать. Откуда ее самобытность и оригинальность,  от  природы
или от стимуляторов? Кто может точно знать?
   - То есть вы хотите сказать, что Валерий Станиславович  умышленно  не
лечил жену от наркомании?
   - Я думаю, что так оно и было, - печально произнесла Волкова.  -  Мне
неприятно  об  этом  говорить,  но,  раз  Лара  погибла,  нужно  наконец
расставить все  точки  над  "i".  Господи,  сколько  раз  я  говорила  с
Валерием,  убеждала  его,  что  нужно  прекращать  разводить  эти  тайны
мадридского двора вокруг Ларисы, черт  с  ней,  с  живописью  и  мировой
славой, если девочка пропадает на глазах! Пусть она не станет знаменитой
художницей, но зато будет здоровой и живой.
   - А что вам отвечал на это ваш брат?
   - Чтобы я не лезла не в свое дело. Он не выбирал выражений  и  всегда
отличался прямотой. Но поймите же...  -  Она  вдруг  так  посмотрела  на
Николая, словно именно от него зависело решение вопроса,  лечить  Ларису
Риттер от наркомании или нет. Взгляд был умоляющим и полным неподдельной
боли. - ..поймите, все это было бессмысленным, все это не имело  никакой
перспективы, кроме единственной - трагической.
   - Почему? - осторожно спросил Селуянов, чувствуя, что  сейчас  должно
прозвучать что-то важное, и опасаясь это важное спугнуть.
   - Потому что Лариса была не особо разборчива в связях, как,  впрочем,
все наркоманы. Она приводила к себе в мастерскую бог  знает  кого,  и  в
любом случае огласка  была  неизбежной.  Кроме  того,  она  была  еще  и
лесбиянкой, и ее партнерши тоже приходили  в  мастерскую.  Так  что  все
прекрасно знали, кто она и что.
   - Насчет лесбиянки... - Коля сделал вид,  что  ошарашен,  хотя  Римма
Ивановна своих подозрений от него не скрывала. - Откуда вы  это  знаете?
Может, досужие сплетни?
   - Николай Александрович, неужели я похожа на человека, который  будет
пересказывать сплетни?
   - Нет, - честно ответил он.
   Потому что Анита Станиславовна Волкова на такого человека  совершенно
не была похожа. Ну просто ни капельки.
   -  Несколько  месяцев  назад  Лариса  впервые  сделала   мне   вполне
недвусмысленное предложение. Я надеюсь, вы пощадите мое достоинство и не
заставите пересказывать эту отвратительную сцену в деталях. Мне  удалось
сделать вид, что я ничего не поняла. Но спустя очень короткое время  все
повторилось. А потом еще раз и еще. После этого  я  перестала  бывать  у
брата, если Лара была дома. Мне неприятно было  с  ней  сталкиваться.  А
недавно, буквально на прошлой неделе, мы с  Валерием  вместе  обедали  в
ресторане на Чистых прудах, совсем рядом с мастерской. И зашли к Ларисе.
   - Зачем? - быстро спросил Селуянов. - Это он вас уговорил пойти?
   - Нет, что вы, это вышло совершенно случайно. Хотя идею подал он, тут
вы не ошиблись. Я сильно натерла ноги, до крови, новые туфли  надела,  -
Волкова чуть смущенно улыбнулась, словно признавая, что  такой  умной  и
красивой женщине не пристало делать столь глупые ошибки и надевать новые
туфли, не разносив их предварительно в домашних условиях.  -  Мне  нужно
было срочно купить пластырь и заклеить ноги, и Валерий предложил зайти к
Ларисе, это близко. Мне, честно признаться,  очень  не  хотелось  с  ней
встречаться, но боль оказалась сильнее, чем мои предпочтения. Во  всяком
случае, я была уверена, что при муже она ничего такого себе не позволит.
И потом, визит был бы всего на несколько минут.
   - И что случилось в мастерской? Ведь там что-то случилось, верно?
   - Верно. Лариса на звонки в дверь  не  открывала,  и  Валерий  открыл
своим ключом. Короче... Он был в ужасе от того, что увидел.
   - Что именно?
   - Ларка крепко спала в  объятиях  какой-то  девицы.  Обе  голые,  под
одеялом. Можете себе представить состояние Валерия?
   - С трудом, но могу. Что он сделал?
   - Ничего. Подошел поближе, посмотрел внимательно и ушел. Вернее, нет,
он ждал, пока я в ванной ноги заклею пластырем, потом мы ушли вместе.
   - То есть он не стал ее будить? Не стал ничего выяснять?
   - Николай Александрович, надо  знать  Валерия.  Зачем  он  станет  ее
будить? Что он будет выяснять? И что она может ему ответить? Что  ничего
не было и ему все приснилось? Он получил информацию и сделал выводы, вот
и все.
   Но, конечно, он был в шоке. Мне-то  было  легче,  я  уже  знала,  что
Лариса предпочитает женщин, а Валерий оказался  совершенно  не  готов  к
тому, что увидел.
   - И какие же выводы сделал ваш брат?
   - Выводы?
   Волкова  приподняла  красиво  очерченные   брови   и   взглянула   на
оперативника с искренним непониманием.
   - Вы сказали только что, что Валерий Станиславович получил информацию
и сделал выводы. Какие?
   Ну вот, с тоской подумал Коля, глядя на  красивую  стройную  женщину,
которая только что целый час свободно и без  раздумий  отвечала  на  его
вопросы и внезапно словно лицом потемнела,  погасла  как-то.  Вот  мы  и
добрались до той критической точки, когда свидетель вдруг понимает,  что
наговорил  лишнего,  и  начинает  судорожно  и   неловко   искать   пути
отступления, чтобы дезавуировать  уже  сказанное  и  не  сказать  больше
ничего. А  он-то,  Селуянов,  губы  раскатал,  обрадовался,  думал,  что
Волкова окажется такой же, как