что больше некуда.
А потом удивляемся, что город у нас грязный.
   - И давно урну убрали? - поинтересовалась Татьяна, разглядывая место,
которое показала ей Полина Петровна.
   - Да нет, недели две, наверное. Когда я ключи нашла, она еще стояла.
   - Хорошо, Полина Петровна, спасибо вам. Вы возвращайтесь домой, у вас
же малыши безнадзорные остались, как бы не натворили чего.
   - Эти-то? - усмехнулась женщина. - Эти не натворят. Вот внуки были  -
это да, та еще песня, ни на секунду оставить  нельзя  было,  обязательно
что-нибудь разобьют или сломают. А эти у меня вышколенные, я им бегать и
возиться разрешаю сколько угодно, но они накрепко усвоили: если баба По-
ля сказала, что нельзя - значит, нельзя. И пикнуть не  посмеют.  Я  пока
внуков растила, самое главное правило поняла.
   - И какое же? - с интересом спросила Татьяна. Эта  женщина  с  каждой
минутой нравилась ей все больше и больше.
   - Надо с младенчества приучать ребенка к тому, что есть слово "можно"
и есть слово "нельзя". И эти слова - святые. Сказано, что можно играть и
шуметь - играйте, сколько влезет, бегайте, где хотите, я  вам  слова  не
скажу. Но если я сказала "нельзя", значит, все, никаких поблажек и  иск-
лючений. Если нельзя садиться за стол с немытыми руками, то всем нельзя,
и их родителям, и бабушкам с дедушками, и мне, прабабке. Как только  ре-
бенок хоть один раз увидит, что всем нельзя, а  кому-то  можно,  -  все,
считай, дело пропало. Больше он ни одного твоего слова не усвоит.
   Попрощавшись с Полиной Петровной, Татьяна двинулась в сторону  метро,
обдумывая то, что произошло. Ключи Пашковой она узнала сразу, ей даже не
нужно было подходить к ее квартире и проверять, подойдут ли они к замку.
Ключи были очень приметные: у Пашковой стояли две стальные двери с  сей-
фовыми замками итальянского производства. И обе они были заперты,  когда
по вызову соседей приехала милиция. Точнее, не заперты на четыре оборота
ключа, а просто захлопнуты. Убийце не нужны были ключи, чтобы закрыть за
собой двери. Но они были нужны, чтобы войти в квартиру.
   Нет, что-то не так... Убийца каким-то хитрым способом умудряется сде-
лать копии с ключей Пашковой, чтобы беспрепятственно проникнуть в  квар-
тиру с целью совершения убийства хозяйки. Или с целью совершения  кражи,
например, которая ввиду непредвиденного присутствия Инессы дома  превра-
тилась в разбойное нападение и убийство. Допустим. Будет ли в таком слу-
чае преступник вешать эти ключи на кольцо с брелоком? Не будет. Это пол-
ная глупость.
   Другой вариант. Преступник проникает в квартиру,  истязает  и  пытает
хозяйку, а уходя прихватывает с собой второй комплект хозяйских  ключей,
которые выбрасывает, едва выйдя из подъезда. А зачем он вообще их  брал?
Тоже глупость.
   Третий вариант. У преступника не было ключей, Пашкова  сама  впустила
его в квартиру. Далее - как в варианте номер два. Забирает вторые  ключи
и выбрасывает их. Но зачем? Зачем?
   То, что ключи именно вторые, а не первые, сомнений не вызывает, пото-
му что точно такой же комплект из двух  ключей  от  сейфовых  замков  на
кольце с брелком лежал в прихожей на полочке  рядом  с  входной  дверью.
Разница была только в том, что брелок был другим и в комплекте  Пашковой
наличествовал ключик от почтового ящика. Так что первым, основным  комп-
лектом был именно тот, который обнаружили в квартире. Там же, на  полоч-
ке, лежали ключи от машины Инессы и от гаража, стало быть, это было мес-
то привычного хранения ключей, которыми Пашкова пользовалась постоянно.
   Что же за хитрость такая с этими вторыми ключами? Кто их взял и зачем
выбросил?


   Глава 16

   Нет, все-таки жизнь прекрасна! Черт возьми, она  прекрасна  и  удиви-
тельна! Особенно когда знаешь, что не придется через минуту  умереть.  Я
даже к Вике стал относиться более терпимо. Она, кажется, воспряла духом,
поняв, что можно получить желаемое, не пачкая руки в  крови.  Во  всяком
случае, теперь она ведет себя со мной куда более  дружелюбно  и  уже  не
повторяет через каждые пять минут, что я сошел с ума.
   - Где ты будешь жить? - спрашивает она меня ежедневно,  как  будто  я
могу дать не тот ответ, что давал накануне.
   - Не беспокойся обо мне, на улице я не останусь, - отвечаю  я  всякий
раз одно и то же.
   - Ты переедешь к ней? - спрашивает она снова, подразумевая выдуманную
мною женщину, которая ждет от меня ребенка и ради которой я развелся.
   - Возможно, - уклончиво говорю я.
   - И ты твердо решил все оставить мне и не делить имущество?
   - Да, да, да! Сколько раз нужно повторять одно и то же, чтобы ты  на-
конец это усвоила!
   - Некрасиво, наверное, садиться на шею женщине, жить на ее площади  и
тратить ее деньги, - задумчиво произносит Вика.
   Это выводит меня из себя. А ее хахаль, интересно, как собирается пос-
тупить? Красиво, что ли? Чем он отличается от меня, хотел  бы  я  знать?
Тоже хочет переехать на Викину (и мою заодно) жилплощадь, ездить  на  ее
(и, между прочим, моей) машине и тратить деньги, которые я заработал  за
последние два года. Так что же она из себя строит образец  нравственнос-
ти!
   Но вспыхиваю я только в душе, и негодование тут же гаснет  под  прох-
ладными струями радости оттого, что я жив и в ближайшее время не умру. Я
так счастлив, что готов всем прощать. И в душе благодарен  Вике  за  то,
что она не спрашивает: когда же я съеду с квартиры и предоставлю ей сво-
боду трахаться со своим сельским Ромео. Она проявляет чудеса деликатнос-
ти и ни единым словом, ни единым жестом не дает мне понять,  что  ей  не
терпится от меня освободиться. Съезжать мне пока некуда.  Лутов  сказал,
что принять меня в центр они смогут только тогда, когда  я  закончу  все
дела с опекунством и уйду из телепрограммы. Вике я наплел что-то невнят-
ное насчет временных трудностей, дескать,  сейчас  у  моей  возлюбленной
гостят многочисленные родственники, и мне там  просто  нет  места.  Вика
приняла это как должное, молча кивнула и больше  вопросов  не  задавала.
Более того, она продолжала готовить мне еду и мыть  посуду,  покорная  и
покладистая, как Золушка. Еще бы, чуть не угробила меня из-за своей  не-
земной страсти, теперь, наверное, мучается угрызениями совести.  Ничего,
пусть помучается. Я свое отмучился, теперь ее очередь.
   Лутов помогает мне побыстрее оформить документы по опекунству над ма-
терью. Собственно, помощь его заключается лишь в том, что  все  делается
не в порядке живой очереди, а быстро. Все остальное происходит своим че-
редом, ибо основания для признания матери недееспособной очевидны всем и
каждому. Правда, одна ушлая чиновница все-таки спросила меня, криво  ух-
мыляясь:
   - Значит, вы хотите продать квартиру матери, а ее саму  пристроить  в
дом инвалидов?
   - С чего вы взяли? Я хочу, чтобы за ней был надлежащий уход. Она  бу-
дет жить в своей квартире, но у меня  должно  быть  право  распоряжаться
этой квартирой, чтобы заинтересовать тех, кто будет за ней ухаживать.
   Чиновница мне, кажется, не поверила, но меня это совершенно не волно-
вало. Пусть думает, что хочет. Я ведь действительно не собираюсь  остав-
лять мать без крыши над головой. Я только хочу, чтобы у меня были развя-
заны руки, чтобы я мог жить, где мне нравится, ездить, куда мне нужно, и
заниматься тем, чем мне хочется, не думая каждые три минуты о  том,  что
надо хотя бы через день навещать сумасшедшую старуху.
   Продюсерская компания, которая производила программу "Лицо без грима"
и еще несколько других программ, выразила сожаление по поводу моего ско-
рого ухода и уже подыскивает человека, который будет вместо меня ведущим
"Лица". Честно сказать, эта программа мне  опротивела  донельзя.  Мне  и
раньше-то было не по себе, когда Витя Андреев  нагло  вымогал  деньги  у
спонсоров и покровителей наших гостей, но получаемые в результате  этого
суммы были столь велики, что неловкость быстро умолкала. Витя был  шуст-
рый малый и не гнушался ничем, вплоть до шантажа. И где только он  добы-
вал информацию, при помощи которой вытягивал из людей деньги, -  ума  не
приложу. А теперь, когда приходится унижать людей, чтобы  сделать  прог-
рамму скандальной и продать ее подороже, мне совсем тошно. Особенно неп-
риятный осадок остался после эфира с писательницей Томилиной.  Собствен-
но, осадок появился не сразу, а когда я прочитал в газете статью о пере-
даче. Ведь то, что происходило в эфире, было прямым  продолжением  нашей
беседы во время знакомства, я спровоцировал ее, и она  разговаривала  со
мной, совершенно не думая о том, что люди, не слышавшие  начала  беседы,
поймут ее совсем иначе. Вот и  резвая  журналистка  Хайкина  истолковала
слова Томилиной абсолютно превратно, все поставила с ног на голову,  все
исказила. Я вел себя некорректно по отношению к гостье,  и  она  ставила
меня на место, чего я и заслужил. Как можно было из этого сделать вывод,
что Томилина всех поучает? Вопервых, не всех, а меня, Александра  Улано-
ва, а во-вторых, все, что она говорила, было справедливым и  правильным,
а мои вопросы и реплики - вызывающе глупыми и бестактными. Я бы еще  по-
нял, если бы Хайкина написала материал в таком ключе, что, дескать, Ула-
нов довыпендривался и нашелся, наконец, человек, который  смог  публично
его осадить. Это было бы по крайней мере справедливо, потому что  я  сам
именно так и воспринимал ситуацию. Но то, что написала Хайкина, было чу-
довищным по своей глупости и неприличным по тону и стилю. И я чувствовал
себя виноватым перед Томилиной. Ей-то за что досталось?  Неужели  только
за то, что она сказала насчет экранизации? Но об этом  ее  просил  Доро-
гань, он и меня предупредил. Собственно, за эти самые слова он и  запла-
тил деньги. Мне, а не ей. Так что бедная писательница вообще  пострадала
безвинно.
   Но слава Богу, эта омерзительная эпопея  с  публичным  насильственным
раздеванием гостей заканчивается. Лутов уже просил, чтобы я подумал  над
концепцией той передачи, которую буду делать для кризисного центра.  Это
будет моя программа, мое детище, я сделаю ее такой, как мне  самому  хо-
чется, не думая о деньгах. Есть ли большее счастье для  творческой  лич-
ности, чем возможность самовыражаться, не считая при  этом  копейки,  не
заглядывая просительно и униженно в глаза сытым богатеньким спонсорам  и
не наступая себе на горло, чтобы сделать это "самовыражение" более  при-
быльным!
   Вика по поводу статьи Хайкиной выразилась неожиданно резко. Она,  как
выяснилось, видела передачу, более того, являлась поклонницей Томилиной,
что оказалось для меня новостью. Я и не знал, что моя жена любит  детек-
тивы. Правда, Вика призналась, что книги Томилиной она стала читать сов-
сем недавно, месяца два назад, и я понял, что это, скорее всего, вкус не
Викин, а ее любовника. Немудрено, что я об этом не знал.
   - Саша, ты должен позвонить Томилиной и извиниться перед ней, -  зая-
вила моя бывшая супруга.
   - За что? Разве статью написал я?
   - Ты вел себя так, что дал повод написать этот мерзкий пасквиль. Тебе
нужен был скандальчик - ты его получил. Ты что же думаешь, что я  слепая
и ничего не вижу? С тех пор, как погибли Витя и Оксана, тебя как  подме-
нили. Я думала, это их смерть так на тебя подействовала, но теперь-то  я
понимаю, что ты просто не мог разобраться со своей личной жизнью. Ладно,
это твои проблемы, но при чем тут люди, которых ты приглашаешь на  пере-
дачу? Почему они-то должны страдать из-за того, что у тебя в душе смута?
Ты завел себе любовницу, она ждет от тебя ребенка, ты собираешься разво-
диться со мной - а в результате достойная и талантливая женщина получает
такой плевок в лицо. Неужели тебе не стыдно?
   - Нет, мне не стыдно, - спокойно ответил я, хотя при  этом,  конечно,
врал. Мне было стыдно, и еще как!
   Этот разговор состоялся поздно вечером. Я  пришел  домой  (интересно,
сколько еще времени я буду называть эту квартиру своим домом?  Наверное,
недолго), так вот, я пришел домой около десяти часов, Вика явилась почти
в одиннадцать и сразу завелась насчет статьи. Я понял,  что  она  чем-то
раздражена и пытается сорвать злость на мне. "Наверное,  милый  оказался
не на высоте", - злорадно подумал я.
   Заявив Вике, что мне совершенно не  стыдно,  я  демонстративно  начал
раскладывать стоящий в гостиной диван, на котором спал после развода. Но
Вика не захотела понимать мой более чем прозрачный намек на усталость  и
желание остаться одному.
   - Саша, я понимаю, ты больше меня не любишь, но это не означает,  что
ты должен отвергать каждое сказанное мной слово. Давай поговорим спокой-
но, - предложила она.
   Я разложил диван и с размаху плюхнулся на него,  раскинув  в  стороны
руки и ноги.
   - Ну давай, вещай, прорицательница, - снисходительно разрешил я.
   Вика проглотила оскорбление, не моргнув глазом. Да,  великая  вещь  -
чувство вины! Что с людьми делает, а?
   - Я знаю, как вы делали деньги раньше, - сказала Вика очень спокойно.
- Я все знаю, Саша. Мне Оксана рассказывала.
   Я мгновенно сел, весь подобравшись, словно перед лицом опасности. Она
что, шантажировать меня собралась? Очень интересно.
   - Я никогда не призналась бы тебе, что знаю об этом, если  бы  ты  не
развелся со мной. Ты поступал мерзко, но я очень тебя любила и не  хоте-
ла, чтобы тебе было стыдно передо мной. Ты думал, что я ничего не  знаю,
и так было лучше. Потому что если бы ты понимал, что я все знаю, но про-
должаю тебя любить, ты бы, наверное, перестал меня уважать. Это  сложно,
Саша... Я дорожила твоим отношением, я дорожила нашей любовью и  поэтому
молчала. Я не могла перестать тебя любить и была противна сама себе,  но
все равно любила. В конце концов, все как-то делают деньги,  потому  что
всем надо жить, а ты по крайней мере никого не убиваешь и не  обкрадыва-
ешь. Я закрыла на все глаза. Когда ребята погибли и ты резко изменил то-
нальность передачи, я поняла, что с этой грязью покончено, ты теперь за-
рабатываешь на скандалах, что не менее противно. Началась другая  грязь.
Но я готова была мириться и с этим, потому что люблю тебя. Ты следишь за
моей мыслью?
   - С трудом, - сквозь зубы процедил я, ошалев от  такого  неприкрытого
цинизма. Она меня любила, она меня до сих пор любит, она хотела  закрыть
глаза на все, что мешает нашей любви, а сама в это время укладывается  в
постель с любовником и нанимает убийцу, чтобы избавиться от меня и  бро-
сить к ногам своего нового мужа все эти "грязные деньги" и все,  что  на
них куплено! Да как у нее язык поворачивается! Неужели я так плохо  знал
свою жену?
   - Повторяю, чтобы тебе легче было понимать меня, - сказала она  тоном
терпеливой учительницы, объясняющей  двоечнику  теорему  Пифагора.  -  Я
знаю, что все средства массовой информации работают ради денег, а не ра-
ди информации. Но пока это касалось телевидения и тебя, Александра  Ула-
нова, я терпела, потому что люблю тебя. А журналистку Хайкину я не  люб-
лю, я ее не знаю, она мне никто. И я хочу, чтобы ты мне  ответил:  зачем
она это написала?
   Я пожал плечами.
   - Не вижу связи между первым тезисом и вторым. Откуда я  знаю,  зачем
она это написала? Захотела - и написала, вот и все. Может,  ей  Томилина
не нравится.
   - Саша, не прикидывайся идиотом, - сердито  сказала  Вика.  -  Ты  же
прекрасно понимаешь, что Хайкиной заплатили за этот  текст.  Ты  знаешь,
кто это сделал?
   - Да перестань ты выдумывать! - взорвался я. - Никто никому  не  пла-
тил, просто любой газете нужен оскорбительный материальчик,  потому  что
народ обожает его читать. Газета должна хорошо продаваться, и ради  этой
цели в ход идут любые средства. Кто такая Томилина, чтобы платить за ма-
териал о ней? Обыкновенная писательница, каких сотни и тысячи.
   - Но ни об одном из твоих гостей таких публикаций не было.  Ты  прав,
кто такая Томилина в ряду остальных? У тебя на передаче были и бизнесме-
ны, и кинодеятели, и врачи, и политики - кого только не было, и выгляде-
ли они на экране далеко не лучшим образом, в отличие  от  Томилиной,  но
почему-то гадости написали именно о ней. Почему, Саша? Я хочу  знать,  в
чем тут дело.
   - Почему? Да потому, что всегда под рукой были другие поводы написать
язвительную статью, а сейчас случилось затишье, кинулись искать по сусе-
кам, кого бы грязью полить в завтрашнем номере, а тут "Лицо  без  грима"
на глаза попалось. И вообще я не понимаю, почему ты так близко к  сердцу
это принимаешь. Ты что, знакома с Томилиной? Чего ты  завелась  на  ночь
глядя?
   - Потому что я знаю, что никакой журналистки Хайкиной  нет.  Нет  ее,
понимаешь? Это миф. И я хочу знать, почему кто-то,  оскорбляя  в  прессе
моего мужа, прячется за псевдоним. Саша, я боюсь.
   - Я уже не твой муж, - брякнул я первое, что пришло в голову.
   Но Вику эта реплика не смутила. Она упорно шла к цели, которую видела
перед собой. Однако я, к сожалению, этой цели не видел, как  ни  силился
разглядеть.
   - Это не имеет значения. Мы прожили вместе много лет и продолжаем по-
ка что жить под одной крышей. И когда у тебя начнутся неприятности,  они
коснутся и меня. Если сейчас в дверь позвонят и в квартиру ворвутся воо-
руженные головорезы, которые захотят свести с тобой счеты, они не станут
разбираться, оформили мы развод или нет.
   Я в изумлении воззрился на нее.
   - Что ты несешь? Какие головорезы? Почему они должны врываться и сво-
дить со мной счеты? Ты в своем уме, Виктория?
   - Да! - заорала она. - Я в своем уме! А вот ты, помоему, нет! Ты  жил
на деньги, которые вытягивал из людей Андреев, и что  же  ты  надеешься,
что все тебя за это безумно любят? Что все приняли это как должное и  на
все закрыли глаза, как я их закрывала? Я вообще не понимаю, почему ты до
сих пор жив после всего этого. Я молчала, потому что любила тебя, а они,
онито почему молчали и не трогали тебя? Я каждый день  с  ужасом  ждала,
что с тобой что-нибудь случится. И я уверена, что Витю  и  Оксану  убили
из-за этого. А ты - следующий.
   - Тише, тише, - успокаивающе произнес я, - все соседи  тебя  услышат.
Сбавь тон. Хорошо, я - следующий. Дальше что? Каким боком ты сюда прице-
пила статью о Томилиной?
   - А ты не понимаешь? - Вика заговорила тише, но все так же возбужден-
но. - Статья была не о Томилиной, а о тебе.  По  тебе  там  как  следует
прошлись и ноги вытерли, а Томилина - так, повод, ничего больше. Их  ос-
новная мишень - ты. Попался им под руку хороший писатель - они и по нему
проехались, а чего там, подумаешь, стерпит. Послушай теперь,  что  я  по
этому поводу думаю. Пока был жив Андреев, они вас не трогали, потому что
у Виктора было против них какое-то оружие. Он умел с ними разговаривать,
с каждым из них, иначе они не платили бы вам за  программу.  Каждый  был
чем-то замаран или чем-то ему обязан. Ты знаешь, что Андреев  работал  в
КГБ и ФСБ?
   - Нет, - растерянно ответил я.
   Я действительно этого не знал. Ну надо же! А Вика-то откуда это  зна-
ет?
   - Работал. И на всех этих бизнесменов и предпринимателей у него  была
куча компромата. Они его боялись, поэтому платили и  молчали.  А  теперь
его нет в живых. И они хотят получить свои денежки обратно. Или  стереть
тебя с лица земли, сломать твою карьеру и жизнь. Саша, я подозреваю, что
статья заказная, это начало акции против тебя. Вспомни, что там  написа-
но: передача умерла, я больше никогда не включу  телевизор  в  привычное
время, ведущий истощил все запасы интеллекта, ни один уважающий себя де-
ятель не сочтет возможным участвовать в этом шабаше, а если кто и примет
участие, то это человек не достойный ни внимания,  ни  уважения,  потому
что все кругом куплено. И это только начало. Завтра появится еще  какая-
нибудь публикация, еще более резкая, послезавтра - еще одна. Я знаю этот
механизм, каждая следующая статья будет все более грубой и безжалостной,
потому что расчет идет на психологию толпы. Первый удар может быть  сов-
сем легким, даже незаметным, но если человек его пропускает и молча отс-
тупает, не давая сдачи, то обязательн