ом  подъезде.  Дом,  понимаешь  ли,  наш,
министерский, и  в  нем  процентов  семьдесят  жильцов  -  наши  сотрудники,
очередники. Но в моей  второй  части  еще  есть  параграф,  который  гласит:
гараж-"ра-кушка", принадлежащий майору Щербине, стоит бок о бок с  такой  же
"ракушкой" полковника Афанасьева.
   - То есть двести  процентов  вероятности,  что  они  знакомы,  и  знакомы
неплохо, - оживилась Настя. - Теперь понятно, откуда у Афони эта информация.
А третья часть?
   - А третья - вот здесь, - Коротков  с  гордым  видом  полез  в  нагрудный
карман рубашки и положил перед Настей  сложенный  вчетверо  листок  обычного
формата. - Мне  это  сегодня  принесли,  с  опозданием  на  несколько  дней.
Занятно, да?
   - Занятно, -  медленно  согласилась  Настя,  пробежав  глазами  несколько
скупых строк. - Похоже, наш дружок Щербина об этом даже не догадывался. Ну и
чего  теперь  делать  будем?  Ты  к  Афоне  пойдешь  или  мне  самой  с  ним
разговаривать?
   - Как скажешь, - Коротков пожал могучими  плечами.  -  Могу  я,  если  ты
боишься.
   - Юра, я не боюсь, просто противно очень. И потом выслушивать такие  вещи
от зама все-таки легче, чем  от  рядового  подчиненного.  Конечно,  было  бы
идеальным рассказать все Гмыре, пусть  бы  он  сам  объяснил  Афоне,  почему
выпускает Ганелина. Со следователем  ему  спорить  не  с  руки,  следак  сам
принимает решения и у оперов согласия не спрашивает. Но тогда уж точно Афоня
нам  с  тобой  не  простит,  что  мы  еще  кого-то  посвятили  в  тайну  его
профессионального позора.
   Есть мясо Настя так и не смогла, ограничилась  одной  картошкой,  которую
даже она не сумела испортить. Покончив с ужином,  они  еще  долго  обсуждали
разбухающее от постоянно  поступающей  информации  дело  в  ожидании  звонка
Сережи Зарубина.
   - Может, он забыл, что обещал нам позвонить? - с беспокойством спрашивала
Настя, глядя на часы. - Дело к полуночи, а от  него  ни  слуху  ни  духу.  В
Кемерове вообще уже глубокая ночь, скоро светать начнет.
   - Если забыл - убью, только сначала уволю, - спокойно пообещал  Коротков.
- Не дергайся. Еще полчаса ждем - и спать.
   Зарубин позвонил без четверти час. Голос у него был усталый, он  даже  не
ерничал, что свидетельствовало о полном упадке сил  и  духа.  Руслан  и  Яна
Нильские по его просьбе вместе с ним посетили кладбище, нашли могилу Николая
Филипповича Бесчеревных, но ни  на  какие  воспоминания  их  эта  могила  не
навела. Ни эта, ни другие могилы, находящиеся в непосредственной близости от
нее, ни само кладбище в целом.
   Личность  усопшего  Николая  Филипповича  тоже  на  интересные  мысли  не
наводила. Жил, учился по мере сил, долго и тяжело болел,  с  тринадцати  лет
переведен на  вторую  группу  инвалидности,  с  девятнадцати  -  на  первую,
скончался в больнице в возрасте тридцати четырех лет. Ни о каком криминале и
речи быть не могло, он почти не выходил из дома, самостоятельно жить не мог,
за ним постоянно  ухаживали  родители  и  сестра,  так  что  вся  его  жизнь
протекала у них на глазах, они были в курсе каждого его телефонного звонка и
знали в лицо и по имени каждого, кто приходил к нему в гости.
   - Пока  все,  -  завершил  Зарубин.  -  Остальное  завтра  утром  доложу.
По-моему, между супругами Нильскими что-то происходит. Не то поссорились, не
то взаимно недовольны друг другом. Ладно, пока, - он выразительно  зевнул  и
положил трубку.

***

   С утра Настя занялась необходимыми мероприятиями по установлению личности
человека, имевшего документы на имя Гелия  Григорьевича  Ремиса.  Запросы  в
Астраханскую  область  по  месту  рождения  и  месту  жительства,  запрос  в
институт, где он учился (диплом  с  названием  института  и  факультета  был
обнаружен у него в квартире). Зарубин  обещал  найти  и  быстро  переправить
фотографии Юрия Симонова,  чтобы  можно  было  их  сравнить  с  фотографиями
Ремиса. Если эксперты посмотрят эти снимки и скажут, что это может быть один
и тот же человек, только до и  после  пластической  операции,  то  версию  о
сатанистах можно будет радостно похоронить. А пока следует довести до  конца
дело с межнациональным убийством, хотя Настя понимала, что чем дальше -  тем
будет труднее, ведь ей легко и быстро удалось собрать как раз ту информацию,
которая была  доступна  и  лежала  на  поверхности.  А  с  последними  тремя
убийствами еще предстояло повозиться.
   В середине дня позвонил Зарубин и попросил  продиктовать  ее  электронный
адрес.
   - Фотки Симонова я достал, тут есть компьютер со сканером,  я  их  сейчас
отсканирую и тебе зашлю, - сказал он. - Через полчаса получишь. Черт возьми,
приятно жить в век технического прогресса.
   Сгорая от нетерпения, Настя быстро завершила очередной разговор, на  этот
раз с официантом ресторана, где во время совершения одного из убийств  якобы
проводил время Плешаков. Официант  Плешакова  вспомнил  с  трудом  -  гуляла
большая компания - и не мог с точностью сказать, был ли Антон  все  время  в
ресторане или отлучался. И снова ей не удалось зачеркнуть очередную  строчку
в списке.
   Вернувшись на Петровку, она помчалась прямо  к  Короткову  с  требованием
немедленно найти компьютер с выходом в Интернет. Когда такой  компьютер  был
найден, она  посмотрела  свою  электронную  почту,  обнаружила  послание  от
Зарубина, распечатала фотографии, схватила папку, в  которой  лежали  снимки
убитого Ремиса  и  побежала  к  экспертам  советоваться.  У  экспертов  была
запарка, как, впрочем, и всегда, но они сумели уделить ей ровно три  минуты,
чтобы выслушать и ответить: "Поезжай на "Войковскую", там это  умеют  делать
быстро".
   Неподалеку от станции метро  "Войковская",  на  улице  Зои  и  Александра
Космодемьянских   располагался   Экспертно-криминалистический   центр   МВД.
Никакого постановления о проведении экспертизы у Насти не было, она  считала
преждевременным морочить следователю голову  своими  призрачными  догадками,
основанными только на одном-единственном (и то пока  не  проверенном)  факте
поездки Ремиса в Камышов. Эксперт, с которым она разговаривала на  Петровке,
пообещал организовать звоночек в ЭКЦ, чтобы ей там "все сделали по  дружбе".
Обещание свое он сдержал. Настю, конечно, не ждали как дорогого гостя, но  к
просьбе ее отнеслись вполне благосклонно, при  помощи  сканера  загнали  оба
комплекта фотографий в компьютер и велели подождать.
   Через какое-то время сидевшая за компьютером женщина лет сорока  пяти  со
сварливым лицом и неожиданно мягким голосом обернулась и  кивнула  ей:  мол,
подходи.
   - Это разные люди, - уверенно заявила она.  -  Даже  с  учетом  возможной
пластики. Они одного роста и практически одинакового телосложения, но  форма
черепа у  них  разная.  Нет  совпадений  ни  по  одному  параметру,  который
учитывается при идентификации.
   Уф!  Хорошо,  что  она  не  поделилась   своими   соображениями   ни   со
следователем, ведущим дело  об  убийстве  Гелия  Ремиса,  ни  с  Афоней.  Но
обидно... Так красиво все складывалось!
   По дороге на Петровку Настя мучительно  пыталась  придумать  какую-нибудь
правдоподобную историю о том, как  двое  незнакомых  друг  с  другом  мужчин
примерно одного возраста, роста и телосложения одновременно оказались в мало
кому известном городке Камышове и с одной и той же  целью:  помочь  женщине,
потерявшей всех близких. Не исключено, что и женщина одна и та же. Во всяком
случае, Сережа Зарубин, которого она попросила это  проверить,  сказал,  что
подобные трагические обстоятельства сложились толйсо  у  Клавдии  Савельевны
Симоновой, о других похожих ситуациях в камышовской милиции не знают.
   История, отвечавшая требованиям жизненного правдоподобия, у  Насти  никак
не складывалась, и ей пришлось сделать вывод о том, что Ремис был  знаком  с
Симоновым и ездил туда по его просьбе. Симонов действительно  не  погиб,  но
соваться в родной город не посмел  и  послал  приятеля  организовать  помощь
матери. Никаких двух мужчин не было, был всего один - Гелий  Ремис.  Но  его
появление  не  осталось  незамеченным  братвой   Богомольца,   и   поскольку
незнакомца никто не опознал,  был  сделан  вывод  о  пластической  операции.
Логический ряд простой и безупречный: кто будет  так  истово  заботиться  об
одинокой женщине и о памятнике ее недавно погибшей дочери?  Конечно,  только
сын и брат, больше некому. А почему его никто не узнал в Камышове? А потому,
что пластику сделал. Все понятно.
   При таком раскладе у Симонова вполне может быть неизмененная внешность, а
слухи о пластической операции - результат логических построений  кемеровских
бандитов. Если бы у него было новое лицо, он не побоялся бы ехать в  Камышов
сам и не стал бы привлекать к этому делу Гелия  Ремиса.  А  люди  Богомольца
приняли Ремиса за Симонова, выследили и убили. Тогда все сходится.
   Теперь встает вопрос: а надо ли искать этого Симонова? Сам  он,  судя  по
всему, ничего противоправного не совершил, никого не убил. Правда,  его  имя
всплыло гораздо раньше и связано с именами Руслана Нильского  (см.  дело  об
убийстве Тимура Инджия) и Петра Степановича Дыбейко (см.  дело  об  убийстве
Антона Плешакова), а теперь еще и с  именем  Гелия  Ремиса,  так  что  глупо
отмахиваться от этого и закрывать глаза...
   Чем ближе подходила она к зданию на Петровке,  тем  четче  вырисовывалась
схема. Нильский - Богомолец, Плешаков и Дыбейко - Валера Липецкий.  Это  два
луча, исходящие из одной точки под названием "Юрий Симонов". Симонов  чем-то
страшно провинился перед командой Богомольца, но,  поскольку  сам  он  ни  с
какой криминальной структурой  не  связан,  к  кому  он  мог  обратиться  за
помощью? Уж понятно, что не к милиции, ведь  провинность  перед  Богомольцем
наверняка карается Уголовным кодексом. Значит, к кому? К человеку,  которого
он давно знает. К человеку, имеющему хорошие  связи  в  преступном  мире.  К
человеку, у которого есть реальные возможности помочь. К  Петру  Степановичу
Дыбейко, своему земляку.
   А что должен сделать в ответ Петр Степанович? Разумеется, взять под крыло
и помочь. Но не безвозмездно. Откуда у Симонова деньги на обустройство новой
жизни? Даже если он не делал пластическую операцию, ему пришлось платить  за
новый комплект документов. Трудно  предположить,  что  он  живет  со  старым
паспортом, нигде не прописанный и не зарегистрированный, на птичьих  правах,
ежедневно подвергая себя риску подвернуться  под  какую-нибудь  проверку.  В
таких условиях он мог бы жить и без посторонней помощи. Если он обратился  к
Дыбейко, стало быть, хотел для себя участи более  стабильной,  безопасной  и
благополучной. И ежели добрый дядя Петр Степанович ему все это обеспечил, то
за что? За какую мзду? На каких условиях? Эх, знать бы точно, делал  Симонов
пластику или нет!  Хорошая  операция  стоит  очень  дорого,  и  если  Валера
Липецкий дал команду все это устроить для  Симонова  и  оплатить,  то,  надо
полагать,  планы  у  него  в  отношении   бывшего   взрывника-шахтера   были
серьезными.
   Нет, все-таки Симонов должен был  позаботиться  об  изменении  внешности,
документы документами, а бьют, как говорится в старом анекдоте, по  роже,  а
не по  паспорту.  Где  гарантия,  что  люди  Богомольца  не  обзавелись  его
фотографиями и не ищут его по всем улицам всех  городов  России?  Нет  такой
гарантии. Воровское братство крепкое, и информационные связи в нем  отлажены
- милиция только от зависти вздыхать может. Как только кто Симонова увидит -
через час Богомолец об этом узнает, это и к гадалке не ходи. Но если Симонов
сделал операцию, то почему сам не поехал в  Камышов,  почему  послал  вместо
себя Ремиса? Боялся, что мать узнает?  Возможно.  Недаром  же  говорят,  что
матери узнают своих детей не глазами, а сердцем. И потом,  есть  еще  голос,
манера говорить, привычные жесты, мимика,  походка.  Однако  Сережа  Зарубин
утверждает, что незнакомец, приезжавший в  город  в  конце  мая,  к  Клавдии
Савельевне не заходил, с ней не разговаривал и не  встречался.  Так  мог  бы
повести себя только сын, опасающийся разоблачения. Ремису-то  чего  бояться?
Его Клавдия Савельевна никогда прежде  не  видела.  Зашел  бы,  поговорил  с
одинокой женщиной, спросил, какие у нее нужды, чем помочь... А он все сделал
сам, распорядился,  деньги  оставил  и  уехал.  Очень  похоже  на  Симонова.
Выходит, Ремис оказался в Камышове в это же  время  совершенно  случайно?  И
цель его  поездки  тоже  совершенно  случайно  оказалась  такой  же,  как  у
Симонова? И тип внешности у них одинаковый тоже случайно?
   Да нет же, нет! Не бывает так... Или бывает?

***

   Больше всего на свете ей не хотелось сейчас  столкнуться  с  начальником.
Афоня наверняка начнет спрашивать, что сделано по сатанистам, а ей  в  ответ
придется либо врать и нести всякие небылицы, либо признаваться, что работала
она вовсе  не  по  сатанистам,  а  по  Симонову,  и  выслушивать  потом  все
причитающиеся ей за  самодеятельность  нравоучения,  плавно  перетекающие  в
выволочку.
   Она на цыпочках прокралась  к  себе,  заперла  изнутри  дверь  и  набрала
внутренний номер Короткова. Телефон не отвечал. Тогда она позвонила  ему  на
мобильник.
   - Ты где? - громким шепотом просипела она в трубку.
   - На выезде, - коротко ответил Юра. - А ты  чего  сипишь?  Простыла,  что
ли?
   - Я от Афони прячусь. Не знаешь, он на месте?
   - Уехал. Не вынес разговора со мной. Подробности письмом.
   - А Гмыря? Ты с ним разговаривал?
   - Да. Обещал подумать.
   Настя повесила трубку, включила электрический чайник,  насыпала  в  чашку
растворимого кофе. Дожила!  Вынуждена  прятаться  от  начальника,  вынуждена
врать ему, выкручиваться. Как  хорошо  было  с  Колобком-Гордеевым,  он  все
понимал, ему не нужно было пускать пыль в глаза, к нему можно было прийти  с
самой невероятной версией, и он с готовностью ее обсуждал, обсасывал со всех
сторон, и ему совершенно неважно было, кто выдвинул  ту  версию,  которая  в
конце концов привела к успеху, -  он  сам  или  кто-то  из  подчиненных.  Он
работал на результат, а не на собственную репутацию. А Афоня совсем  другой,
для него важно только его мнение и  мнение  руководства  о  нем  самом,  все
прочее его мало заботит. И что же ей, подполковнику милиции на пятом десятке
лет,  отныне  придется  постоянно  быть  начеку,  хитрить,   недоговаривать,
изворачиваться, как будто она - маленькая шкодливая девчонка, а  не  старший
оперуполномоченный, проработавший в системе МВД  девятнадцать  лет,  из  них
пятнадцать - в уголовном розыске? Уйти она не может, работа  рядом  с  давно
знакомыми людьми, которых она любит и которым доверяет,  для  нее  настолько
важна, что перевешивает нелюбовь к начальнику; Но  работа  под  руководством
Афони будет постоянно требовать от нее поступков, от которых она  сама  себе
становится противна. А если уйти, на новом месте можно получить точно такого
же Афоню, если не хуже, но рядом не будет ребят...
   Снова и снова она мысленно утыкалась в эту запертую  дверь,  по  двадцать
раз на дню проделывая путь по длинному  коридору  рассуждений  и  логических
выкладок, попыток убедить себя саму в том,  что  люди  всюду  работают,  при
любых начальниках и любых  коллегах,  и  никто  от  этого  не  умирает.  Она
доходила по коридору до двери и понимала, что она заперта, что  дальше  пути
нет.
   Настя выпила кофе, написала несколько бумажек, которые  в  изобилии  и  с
завидной  регулярностью  требовались  от   всех   оперативников.   Позвонила
следователю Гмыре.
   - Выпущу я его, выпущу, - недовольно проворчал Борис Витальевич.  -  Твой
шеф у меня уже был.
   - Неужели сам приходил? - ахнула Настя. - И что сказал?
   - Что надо, то и сказал.
   - А когда выпустите?
   - Я сейчас занят, у меня дел невпроворот. Вот разгребу их немного,  тогда
напишу постановление.
   Господи, сколько же документов приходится составлять в процессе раскрытия
преступлений! Постановления, протоколы, справки, рапорты,  отчеты,  планы...
Кто не работал в розыске и следствии, тому даже в голову не приходит,  какая
тьма-тьмущая бумажной работы  наваливается  каждый  день.  Человек  сидит  в
камере, мается, минуты и секунды считает и даже не догадывается, что  вопрос
о его освобождении уже решен, но выпустят его  не  раньше,  чем  следователь
напишет очередную бумажку. А бумажку он напишет еще очень не  скоро,  потому
что у него допросы, очные ставки, опознания, выезды на  место  происшествия,
следственные эксперименты... Руки до  всего  не  доходят.  Бедняга  Ганелин!
Пришлось ему натерпеться от ревнивца Щербины.
   Но Афоня-то каков! Счел нужным сам поехать к следователю  и  опровергнуть
оперативную информацию, которая подкрепляла подозрения в адрес  задержанного
Ганелина. Молодец, не стал отсиживаться в тенечке, не стал умывать  руки,  а
сам поехал. Оказывается, Вячеслав Михайлович  способен  на  поступок.  Настя
почувствовала, что  в  ее  душе  появилось  даже  что-то  вроде  уважения  к
начальнику. Может, он и в самом деле не так уж плох?

***

   Сергей Зарубин уже второй час сидел на лавочке в скверике напротив  дома,
где живут Руслан и Яна Нильские. Ему нужно  было  задать  Руслану  несколько
вопросов, но мать Яны сказала, что дочь с зятем  ушли  куда-то  по  делам  и
когда вернутся - неизвестно, но не позже восьми часов, это точно, потому что
Яночка всегда сама укладывает девочек спать. Однако  миновало  и  восемь,  и
половина девятого, а Нильских все не было. Пропустить их Сергей не мог -  он
глаз с подъезда не сводит.
   Сидя на лавочке,  молодой  оперативник  предавался  приятной  возможности
посидеть, вытянув ноги, никуда не бежать и ни  с  кем  не  разговаривать.  В
сыщицкой жизни нечасто выпадают такие славные моменты, особенно когда погода
теплая и лицо овевает слабый свежий ветерок.
   Сегодня с утра ему удалось наконец встретиться с человеком, который знает
о кузбасских группировках даже то, чего они сами о  себе  не  знают.  Нельзя
сказать, чтобы человек, обладающий  столь  всеобъемлющими  знаниями,  охотно
пошел на контакт  с  московским  сыщиком,  потребовалось  немало  времени  и
усилий, чтобы уговорить его на эту встречу. Но он  наконец  дал  согласие  и
сегодня порассказал Зарубину немало интересного.
   Первое  и  основное:  группировка  Богомольца  пару  лет  назад  пережила
серьезный раскол по, так сказать, идеологическим мотивам.  Сам  Богомолец  -
человек патологически подозрительный и выше всего ценящий личную преданность
и корпоративную  лояльность.  Он  никогда  не  шел  ни  на  какие  сделки  и
компромиссы с ментами, предпочитая отдавать людей и отрезать их, как  ломоть
хлеба, от своей команды, но не допускать создания условий, при которых может
случиться утечка информации. Из этих же соображений  Богомолец  был  и  ярым
противником  подкупа  милиционеров  и  вербовки  их  в  свои  ряды,   вполне
справедливо полагая, что человек, продавшийся единожды,  может  впоследствии
делать это сколь угодно много раз, и, доверившись купленному менту,  никогда
не можешь считать себя застрахованным от предательства с его стороны. Именно
поэтому  все  проводимые  Богомольцем  операции  характеризуются  грубостью,
жестокостью и прямолинейностью, ибо для тонкой и аккуратной работы требуется
помощь  все  тех  же  ментов,  от  сотрудничества  с  которыми   он   истово
открещивался.
   Вторым человеком в группировке был в  течение  некоторого  времени  некто
Валерий Лозовой, имевший  опыт  организации  транзита  наркотиков  и  твердо
знающий, что без сотрудничества с правоохранительными органами  криминальная
структура обречена на скудное и скучное плавание на мелководье.  Он  пытался
внедрить свое понимание жизни в упрямые  мозги  Богомольца,  но  каждый  раз
наталкивался на непонимание  и  отчаянное  сопротивление  главаря.  В  конце
концов противостояние Богомольца и  Лозового  достигло  такого  накала,  что
группировка раскололась. Братки, преданные Богомольцу