-то пленка, которую Настя пыталась сморгнуть.
     - Может, оставим на утро? - спросил Чистяков. - Ты уже выдохлась.
     Настя сняла очки, потерла пальцами покрасневшие глаза.
     - Да ладно, Леш, чуть-чуть осталось, давай уж доделаем. Сейчас покурю, десять минут передохнем - и вперед.
     - Как скажешь, - вздохнул он. - Мне-то завтра вставать не надо, я на работу не поеду. А вот ты как проснешься?
     - Проснусь как-нибудь, - ответила она, весьма слабо представляя себе, как будет чувствовать себя в семь утра, когда прозвенит будильник. Наверное, как использованная половая тряпка. И глаза будут такие красные, что можно прятаться в помидорах, никто не найдет. И голос будет сиплым и скрипучим.
     Ну и ладно. Она не кинозвезда и не оперная дива, ей лицом и голосом не торговать. Зато работа будет сделана, и можно двигаться дальше, даже если результата у этой работы не окажется никакого.
     Без четверти три она нашла то, что искала. Ольга Витрук, посещала консультацию три раза в течение месяца. Эту фамилию она слышала совсем недавно. Только вот где?
     - Леш, мне нужен последний рывок. Последнее интеллектуальное усилие. Что бы мне такое сделать, чтобы мозги запустить?
     - Хочешь, я тебя поколочу? - предложил Леша.
     - В каком смысле? - опешила Настя.
     - В самом прямом. Я тебя побью. По голове. По затылку или по темечку. Хочешь?
     Он сладко зевнул и потянулся.
     - А что-нибудь поприятнее в твоем убогом репертуаре найдется? - с надеждой спросила она.
     - Из "поприятнее" могу предложить душ, физические упражнения или прогулку по ночной Москве. Можем закатиться в ночной клуб. Ты там была когда-нибудь не по работе, а для развлечения?
     - Леш, я уже в том возрасте, когда по ночам хочется не развлекаться, а спать.
     - Угу, или работать, - добавил он. - Ну так что ты выбираешь?
     - Спать, Лешенька, - радостно сказала Настя и чмокнула мужа в шею. - Теперь уже можно спать. Я вспомнила.
     Он сказал про ночной клуб, и Настя автоматически подумала о Василии Славчикове, который, судя по словам Боровенко и отчетам Стасова, любил посещать подобные заведения. Ольга Витрук - та самая женщина, с которой он встречался, которая у него ночевала и которая была вместе с ним, когда Василий контактировал с пенсионером Галкиным. Ольга Витрук, редактор издательства, осуществляющего проект "Василий Богуславский". Она случайно, в самом деле случайно, набрела на материалы Нестерова и украла их прямо из-под носа у Светланы. Она понятия не имела, что это за материалы, откуда взялись, кто и зачем их собирал. Она просто увидела истории, которые теперь, после смерти журналиста, никому не нужны, но которые помогут ее ненаглядному Васеньке не выглядеть совсем уж беспомощным в глазах своих соавторов. Она любила его и искренне хотела помочь.

***

     Утром Настя поняла, что не может встать с постели.
     Вернее, встать она может, ноги не отказываются ее держать, но все это очень условно, потому что глаза ничего не видят. Они просто отекли, опухли и не открываются.
     А когда открываются при помощи пальцев, то есть насильственно, в них начинается такая болезненная резь, что кричать впору. Насте казалось, что под веки ей напихали битое стекло и ходят по нему ногами, втаптывая в глазное яблоко.
     Чистяков позвонил в глазное отделение поликлиники, там ему сказали, что больную нужно привезти, потому что окулист на дом не выезжает.
     - Да как же я ее привезу! - орал в трубку Леша. - Я что, под мышкой ее нести должен? Это взрослая женщина, в ней семьдесят килограммов живого веса.
     - Помогите ей дойти до машины, - невозмутимо посоветовали ему.
     - Она не может идти, она кричит от боли!
     - Привозите, - последовал краткий ответ. - Иначе мы не сможем вам помочь.
     Рассвирепевший Чистяков швырнул трубку и принялся листать толстый справочник "Желтые страницы", где было много всякой рекламы, в том числе и по медицинским услугам. Он сделал несколько звонков, и уже через полчаса в квартиру входил врач, услуги которого стоили весьма недешево, но зато он не требовал от Чистякова невозможного.
     Окулист посмотрел на тот кошмар, который еще вчера был светло-серыми и даже довольно красивыми глазами, чем-то промыл, что-то закапал, выписал рецепт и велел лежать, задернув в комнате шторы и положив на глаза толстое полотенце.
     - Покой и темнота, - строго произнес он, - капли закапывать, раствором промывать, никакого телевизора и никаких книг.
     - А когда это пройдет? - прошелестела обессиленная болью Настя.
     - Резь пройдет минут через тридцать, отечность продержится несколько дней. Примерно с недельку вам придется носить темные очки, свет вам категорически противопоказан. И никакого напряжения глаз, это вы, надеюсь, понимаете. Ни читать, ни писать нельзя.
     - Когда я смогу встать?
     - Завтра. И не раньше. А лучше всего полежать пару дней Вы же не сможете ходить и чем-то заниматься с закрытыми глазами, так уж лежите. Покой и темнота, - повторил он уже от порога.
     - Слыхала? - строго сказал Чистяков, проводив врача. - Будешь лежать с полотенцем на лице и полностью от меня зависеть. А я буду читать тебе вслух и охранять твой покой. И имей в виду, если тебе будут звонить, я трубку не дам.
     - Ладно, - провыла она. - Леш, а когда полчаса пройдут, а? Я больше не могу терпеть.
     - Еще минут двадцать, Асечка.
     - Я не вынесу! Я умру. Господи, как больно...
     Он держал ее за руку, гладил по голове, уговаривал, пытался чем-то отвлечь, и наконец полчаса прошли, и обещанное врачом облегчение от лекарства наступило.
     Резь стала утихать. Настя оживилась.
     - Леш, надо на работу позвонить.
     - Перебьются на твоей работе.
     - Ну, Леш, это же прогул называется. Уже без пятнадцати десять, через пятнадцать минут начнется рабочий день, а меня нет. И больничного у меня нет. Надо хотя бы предупредить.
     - Я сам позвоню, лежи.
     - Только ты Короткову позвони, ладно?
     - Не руководи, пожалуйста. Кому надо, тому и позвоню.
     Он ушел на кухню, плотно закрыл дверь, и Настя, как ни силилась, не могла услышать, кому он звонил и что говорил.
     - Леш, набери мне Зарубина и дай трубку, мне надо ему сказать кое-что, - снова начала она ныть, когда обрела способность думать о чем-нибудь, кроме боли в глазах.
     - Я сам все скажу. Лежи спокойно и не поднимай голову.
     - Ты ему скажи, что это Ольга Витрук, редактор из издательства...
     - Ася, у меня нет маразма, я помню все, что ты мне вчера сказала. Не нужно повторять. Помолчи, пожалуйста, ладно?
     Он снова ушел на кухню. Настя лежала в постели, закрыв глаза под толстым махровым полотенцем, сложенным в четыре слоя, и злилась на свою беспомощность.
     Столько труда потрачено, такая работа проделана, и надо же было на последнем этапе свалиться с такой глупостью, как... Она как ни напрягалась, не смогла вспомнить название болезни, которую диагностировал окулист. Скорее всего ей было так больно, что она ничего и не слышала.
     Теперь понятно, у кого находятся материалы. Нужно немедленно их найти и изъять и предать это огласке, чтобы Погодин и его люди поняли, что дальнейшие усилия бессмысленны. Нужно их остановить, пока они еще кого-нибудь не убили.
     Осталось найти Николая. Это может произойти в любую минуту, в любую секунду, и дальше уже работа сыщиков будет не нужна. Дальше - дело следователей в Москве и в том городе, где живет Погодин.
     Осталось совсем чуть-чуть, и можно будет поздравить себя с очередной пусть маленькой, но победой.
     А она лежит тут, как колода, слепая и никому не нужная...
     На глазах закипели слезы. Ох, как это приятно - думать, что ты никому не нужна, и никто тебя не любит, и ты всеми позабыта-позаброшена, такая несчастная и одинокая, и так горько-сладко плачется, и так жалко себя!
     Лешка все еще был на кухне, наверное, опять кому-то звонил, а может, завтракал, он с самого начала, с семи утра, не отходил от Насти и даже чаю не попил. Она осторожно вытянула руку в том направлении, где должна была быть тумбочка. Надо достать капли для носа, от слез нос заложило и нечем дышать. Вместо флакона с назалом пальцы нащупали дедка. Настя зажала его в руке, а руку спрятала под одеяло.
     - Ну ладно, дед, не сердись, это я так всплакнула, понарошку, - пробормотала она. - Я ничего такого на самом деле не думаю. Как это я никому не нужна? Я всем нужна. Лешке нужна. Папе с мамой нужна. Короткову нужна, кому он будет плакаться в жилетку, если меня не будет? Зарубину нужна, он ко мне все время за советом бегает. Я даже маленькому следователю Темочке нужна, как выяснилось. И вообще... Правда же, дед?
     Скрипнула дверь, и Настя испуганно закрыла рот и затаилась. Слышал Лешка ее придурочное бормотанье или нет?
     - Ну что там? - преувеличенно бодрым голосом спросила она.
     - Зарубин передает тебе большое спасибо за информацию. Говорит, что с него торт и три кило конфет.
     А Коротков велел передать, что Нестерова опознала Николая по фотографии.
     - Ну да?! - Она чуть не подпрыгнула в постели, но Чистяков вовремя успел ухватить ее и уложить обратно. - Честно?
     - Ася, я не смог бы такое придумать. Передаю, что Юрка сказал. Хотя он мог и наврать, я этого жука знаю.
     Не дергайся, пожалуйста, хорошо? Я сейчас принесу тебе поесть и буду кормить с ложечки.
     - Нет, погоди, - она нащупала Лешкин палец и крепко ухватилась за него. - Что еще Короткой сказал?
     - Чтобы ты лежала и болела, чтобы ты слушалась мужа, капала капельки и была умницей. А еще он сказал, что Николая возьмут при первом же контакте с Ильиным. Кто такой Николай, я понял, ты про него уже несколько дней талдычишь. А кто такой Ильин?
     - Да так, тип один... Барахло. Давай будем меня кормить, а?
     Леша снова ушел на кухню. Настя прислушалась: на этот раз Чистяков не стал закрывать дверь, из-за стены доносились звуки льющейся из крана воды и стук ножа о деревянную разделочную доску. Она опасливо вытащила из-под одеяла руку с зажатым в ней дедком, поднесла фигурку к лицу, прижалась губами к теплому дереву.
     - Ладно, дедок, пусть этот праздник пройдет мимо нас, но он же не последний в нашей жизни, правда? Мы еще попразднуем с тобой. У нас с тобой столько всего впереди!
     Она засунула дедка под подушку и улыбнулась.

***

     Прошло два месяца. На Крещенье ударили морозы, и Василию пришлось вместо привычной куртки надеть дубленку.
     Перед Новым годом он сдал в издательство рукопись своего романа об эмигрантах семидесятых и с нетерпением ждал звонка. Это будет настоящая бомба! Букеровская премия, не меньше. Никто еще не писал на эту тему так достоверно и глубоко, как Василий Славчиков. И тогда все они узнают, кто такой Василий и как он может писать. Узнают и оценят. И пожалеют, что не оценили раньше, что критиковали, насмехались, не понимали.
     Ничего. Теперь зато поймут.
     Он ждал, что позвонит кто-нибудь из редакции современной прозы и будет взахлеб хвалить, восторгаться и требовать, чтобы Василий немедленно приехал для заключения договора. Однако вчера ему позвонил сам главный редактор издательства. Сам! Ничего не сказал по поводу романа, но голос у него был радостный, веселый, энергичный, одним словом, позитивный такой голос был. Позвонил и спросил, не сможет ли Василий Владимирович подъехать сегодня в издательство часикам к двенадцати. Василий Владимирович, во как!
     Он тщательно побрился, надел свежую сорочку под джемпер, погладил брюки. Посмотрел на себя в зеркало, подумал немного и вынул из уха серьгу: несолидно, он теперь настоящий писатель и будет держаться барином, как мэтр Богданов, царствие ему небесное. С сегодняшнего дня начинается новая жизнь, совсем другая. И в ней будут совсем другие деньги, потому что Букер.., ну и все такое. И будет совсем другое отношение к нему.
     В кабинет главного редактора Василий вошел в пять минут первого, он счел, что будет правильно, если немного опоздать. Совсем чуть-чуть, но опоздать. Чтобы его ждали.
     Главный оказался занят, в кабинете у него сидели какая-то разбитного вида девица в узких замшевых брючках и в модных маленьких очочках и мужичок лет пятидесяти с сальными волосами и лицом непризнанного гения.
     - Добрый день, - степенно произнес Василий, заходя в кабинет. - Прошу прощения, мне в приемной не сказали, что вы заняты.
     - Нет-нет, заходите, Василий Владимирович, - приветливо замахал рукой главный редактор. - Присаживайтесь. Чай, кофе?
     - Кофе, - милостиво согласился Василий.
     Дальше пошел какой-то невразумительный общий треп о конъюнктуре рынка, о тиражах, о телевизионной передаче про пиратство в области интеллектуальной собственности. О том, как жаль, что трагическая смерть унесла двух талантливых писателей, и проект "Василий Богуславский" придется закрыть, и нужно думать о новых проектах, таких же перспективных и высокотиражных, и издательство очень надеется, что Василий Владимирович, имеющий большой опыт работы в подобных проектах, этим опытом поделится... Уже минут через десять Василий изнемог от напряжения, он ждал высокой оценки романа, а ее все не было и не было. И он решил спросить.
     - Вы прочли мою рукопись?
     - Что? Рукопись? - На лице главного редактора отразилось недоумение, сменившееся пониманием: он вспомнил, зачем пригласил Славчикова. - Ах рукопись! Да ну что вы, Вася, это полная ерунда, это же невозможно читать. Это совершенно беспомощно, ни композиции, ни стиля... Одним словом, ерунда. Выбросьте и забудьте.
     Он сидел оглушенный, не в силах поверить в то, что услышал.
     - Василий Владимирович! Да очнитесь же! - Голос главного редактора настойчиво пробивался сквозь каменную стену невозможных слов, которые только что были произнесены. - Познакомьтесь, это ваши новые соавторы... Вместе с ними мы начинаем новый проект.

     Ноябрь 2003 - январь 2004 г.