больного, немощного, брызжущего злобой человека. Но ее ожидания оправда-
лись лишь отчасти. Конечно, восьмидесятилетний  Родченко  не  производил
впечатления молодого энергичного мужчины, но и на развалину он похож  не
был. Разумеется, возраст и болезни свое дело сделали, но ум у  него  был
ясный и память пока тоже не подводила. Жил Родченко в  большой  семье  с
сыном, невесткой, внучкой, ее мужем и двумя  правнуками.  Первых  десяти
минут, проведенных в этой огромной квартире,  Насте  хватило  для  того,
чтобы понять, что патриарха семьи здесь обожают. Еще через  полчаса  она
поняла, почему Семен Федорович не оставил в свое время семью и даже поз-
волил Екатерине Бенедиктовне дважды выйти замуж. Невозможно бросить  лю-
дей, которые так искренне и нежно тебя любят. Которые нуждаются в  тебе,
и вовсе не потому, что ты много зарабатываешь или занимаешь  ответствен-
ный пост, который дает тебе, а значит, и твоей семье, льготы и удобства.
Они нуждаются в тебе, потому что ты их понимаешь, потому  что  им  тепло
рядом с тобой, потому что... Любовь многолика и многогранна, и глупо пы-
таться описывать ее словами. Она царила в семье Родченко, и  средоточием
ее был сам Семен Федорович, доносчик, много лет  изменявший  собственной
жене.
   - Вы хотите поговорить о Катерине? - спросил он Настю, пригласив ее в
свою комнату с большим окном и просторным балконом.
   Дверь на балкон была распахнута, в городе стояла летняя жара, и Насте
был виден шезлонг с подушкой и лежащие на подоконнике с наружной стороны
очки поверх раскрытой книги. Видимо, перед ее приходом Родченко читал на
балконе.
   - И о вас тоже, - улыбнулась Настя. - Но в большей степени даже не  о
вас и не о ней, а о совсем других людях.
   - Вы так уверены, что я захочу отвечать на ваши вопросы? - скептичес-
ки осведомился Семен Федорович.
   - Наоборот, совсем не уверена и уже приготовилась  к  тому,  что  мне
придется вас просить и даже уговаривать. Некоторые мои вопросы имеют са-
мое непосредственное отношение к расследованию убийства Екатерины  Бене-
диктовны.
   - Только некоторые? А остальные?
   - Остальные я вам задам из чистого любопытства, и если вы не захотите
отвечать на них, я не буду настаивать. Ну как, договорились?
   - Что ж, - Родченко пожевал губами, - пожалуй. Давайте выйдем на воз-
дух, в комнате душновато, я этого не люблю. Настя с удовольствием приня-
ла приглашение - на балконе можно было смело закурить, не стесняясь и не
спрашивая разрешения. Родченко уселся в свой  шезлонг,  а  ей  предложил
устроиться на низеньком складном стульчике с матерчатым сиденьем.
   - Я так понимаю, что убийцу Катерины вы до сих пор не нашли? -  полу-
утвердительно заявил Родченко. - Неужели так сложно  поймать  преступни-
ков? В мое время с этим проблем не было. Когда речь идет о таких ценнос-
тях, которые невозможно сбыть на первом же углу, преступление  раскрыва-
лось весьма успешно и в короткие сроки. Что же вам мешает?
   - Мотив, - лаконично отозвалась Настя. - Мы не можем найти  мотив.  А
значит, не можем и вычислить человека, который по этим мотивам мог убить
Екатерину Бенедиктовну.
   - Вы хотите сказать, что коллекция не похищена? - несказанно удивился
Семен Федорович.
   - Коллекция цела и невредима.
   - Но тогда почему же... Впрочем, конечно. Вы сами только что сказали,
что не знаете, почему. Это очень странно. Более чем странно.
   - То есть вы полагаете, что убить Анисковец могли только из-за картин
и бриллиантов? - уточнила она.
   - А из-за чего же еще? Я тысячу раз говорил Катерине,  чтобы  она  не
относилась к ценностям столь легкомысленно. Если уж она не хочет их про-
давать, то пусть хотя бы отдаст музеям при жизни, там они будут  в  сох-
ранности. Все равно по завещанию именно музеи все и получат. Но она  уп-
рямилась, говорила, что хочет дожить свой век среди тех  вещей,  которые
ее всю жизнь окружали. Я не смог ее переубедить.
   - Вы считаете, что у Екатерины Бенедиктовны не было и не  могло  быть
врагов?
   - Ну почему же, враги могли быть. - Он помолчал, потом добавил: -  Но
их, насколько мне известно, не было. Катерина была тем редким человеком,
которого любили абсолютно все. Ее невозможно было не любить.
   - Семен Федорович, вы знали о том, что Екатерина Венедиктовна  покро-
вительствовала любовным похождениям своих знакомых?
   - Разумеется. Она с удовольствием обсуждала со  мной  эти  похождения
после того, как я перестал быть частью ее окружения. Вероятно,  вам  из-
вестна эта печальная история, раз уж вы ко мне пришли.
   - В самых общих чертах, - кивнула Настя. - Мне многое неясно, но  это
как раз те вопросы, на которые вам отвечать необязательно,  если  вы  не
хотите.
   - И что же вам неясно?
   - Например, почему Екатерина Бенедиктовна скрыла от всех, что продол-
жает с вами встречаться. Что в этом позорного? Ваша роль в аресте и  ги-
бели ее мужа касалась только ее, и отношение к этому - ее  личное  дело.
Она вас простила, и почему она должна была при этом на  кого-то  огляды-
ваться? Я этого не понимаю.
   - Постараюсь вам объяснить. Во всяком случае, ваше недоумение мне по-
нятно. Тогда, в сорок девятом году, мне было тридцать  два  года,  моему
сыну - три годика, а дочка  толькотолько  родилась.  И  я  очень  хорошо
представлял себе, что ждет мою семью, если я ослушаюсь. Я  сопротивлялся
так долго, как мог. Предлагал  воспользоваться  услугами  других  друзей
семьи Швайштейн, называл их имена, надеясь на то, что Катин муж, если уж
ему суждено быть арестованным, пострадает по крайней  мере  не  от  моих
рук. Уж не знаю, почему другие показания их  не  устроили,  но  я  точно
знал, что они были, и знал, кто именно их давал.
   - Откуда вы это знали?
   - Знал. Во времена тотальной слежки и повальных арестов круговая  по-
рука тоже существовала, она была всегда и никуда не исчезала. У меня бы-
ли в органах приятели, которые меня информировали. Самое печальное,  что
все люди, написавшие доносы на Катиного мужа, остались в ее кругу,  про-
должали ходить в ее дом и много лет считаться ее друзьями. Видели бы вы,
как они сочувствовали ей, когда Швайштейн умер! Все они были тогда моло-
дыми и к тому времени, когда разразился скандал, были еще живы. Я по не-
осторожности бросил несколько реплик, которые Катя не поняла, но  они-то
отлично поняли. Я вслух процитировал несколько пассажей из разных  доно-
сов, и авторы этих доносов, присутствовавшие при том, как Катерина отка-
зывала мне от дома, прекрасно поняли, что мне все  известно.  Я,  знаете
ли, не сторонник выяснения отношений по принципу "сам дурак", поэтому не
стал в ответ обличать других. В конце  концов,  моя  вина  от  этого  не
уменьшалась, я ее признал, а вина других пусть останется на их совести.
   - Екатерина Бенедиктовна знала о том, что доносы на ее мужа  сочиняли
не только вы?
   - Если и знала, то не от меня. Я ей не сказал.
   - Почему, Семен Федорович? Разве вас не задевало, что из всех,  напи-
савших в свое время доносы на доктора Швайштейна, пострадали  только  вы
один, а остальные продолжали водить шумные хороводы вокруг женщины,  ко-
торую вы любили?
   - Задевало? - задумчиво повторил  Родченко.  -  Может  быть.  Знаете,
странный у нас с вами разговор получается. Ведь я ни с  кем  не  мог  об
этом говорить, только с Катериной, но она была моложе меня всего на пять
лет, а после пятидесяти разница в пять лет - уже не разница. Поэтому да-
же с ней я не мог быть абсолютно откровенным. А сейчас с вами я стал по-
нимать, что у старости есть свои преимущества: мне было бы неприятно об-
суждать эту тему со своими ровесниками, а с молодыми - пожалуйста. Перед
вами мне не стыдно. Может быть, оттого, что молодые нынешнего  поколения
более безнравственны и потому более терпимы к чужим грехам, более равно-
душны к ним. Вы ведь не станете с пеной у рта обвинять меня, верно?
   - Верно, но не потому, что я безнравственна. В чем-то  вы,  наверное,
правы, Семен Федорович, ведь на человека более молодого я должна была бы
обидеться за такие слова. А на вас я даже обидеться не могу.
   - Вот видите, - дробно засмеялся Родченко, - возраст - хорошая  защи-
та. Молодые очаровательные женщины на меня уже не  обижаются,  какую  бы
чушь я ни нес. Теперь вы знаете, почему Катя скрывала свои отношения  со
мной. Она ведь не знала, что среди ее друзей есть люди, не менее достой-
ные осуждения. Она, святая душа, даже испытывала неловкость, оттого  что
простила меня. И не хотела, чтобы об этом узнали. Ей было  стыдно  перед
этими людьми. Вы представляете такой парадокс? Ей было стыдно перед ними
за то, что она сумела меня простить, что не смогла отказаться  от  нашей
любви.
   - Семен Федорович, неужели у вас никогда не возникало желания расска-
зать Екатерине Бенедиктовне правду о ее друзьях? Вы столько лет  хранили
эту тайну, добровольно приняв весь груз обвинений на одного себя.
   - Это сложно, Анастасия Павловна. Тут много всякого... Конечно, когда
она меня принародно оскорбила и запретила переступать порог ее дома, по-
рыв сделать это был очень сильным. Но он быстро прошел. Я подумал: а че-
го я этим добьюсь? Я уже потерял Катю, я больше ее не увижу,  и  оттого,
что она выгонит из своего дома еще кого-то, мне легче не станет.  Потом,
спустя несколько месяцев, она вернулась ко мне, и я  был  так  счастлив,
что вообще забыл о том, чтобы с кем-то сводить счеты. Тем более что  пе-
редо мной эти люди, в сущности, не  были  виноваты,  они  были  виноваты
только перед Катериной. За что бы я мог им мстить? Только за то, что  им
повезло больше и про них Катя не узнала? Так это не их вина и не их зас-
луга. Все вышло случайно. На моем месте мог оказаться кто угодно,  любой
из них. А через несколько лет наступил следующий этап, когда я уже ни за
что не рискнул бы открывать Кате глаза на ее окружение, даже если  бы  у
меня такое желание появилось. Мы старели, кто-то  умирал,  кто-то  тяжко
болел и уже не вставал, кто-то уезжал в другие города, поближе к  детям,
которые могли бы за ними ухаживать. Нас, стариков,  знавших  друг  друга
лет сорок-пятьдесят, оставалось все меньше. Вам, наверное, рассказывали,
что Катерина всегда была душой компании,  любила  общество,  вокруг  нее
постоянно вращалось большое число людей. Но вы  задумывались,  кто  были
эти люди? Среди них старых друзей и знакомых было не так уж много. И од-
ним махом лишить Катю всех этих людей, рассорить ее с ними? Вынудить  ее
отвернуться от Марты, от Ивана? Она осталась бы совсем одна. Вся  прочая
молодежь не заменила бы ей этих людей.
   - Но она могла бы их простить, как простила вас, - заметила Настя.
   - А вдруг не смогла бы? Как я мог рисковать?  Разделить  с  Катериной
старость я уже не мог. И вышло бы, что из мелочной мстительности  я  ра-
зорвал бы ее отношения с близкими ей людьми, обрек на одиночество, а сам
благодушествовал бы в окружении любящей меня семьи. Простите, вам не ка-
жется, что мы с вами несколько увлеклись этой темой? Вы сказали, что эти
вопросы  не  являются  обязательными  для  расследования   обстоятельств
убийства.
   - Да, - согласилась она. - Вернемся к делу. Екатерина Бенедиктовна не
рассказывала вам о том, что среди людей, которым она предоставляла приют
в своей квартире, был некий врач лет на двадцать пять моложе ее самой?
   - Врач-то? - усмехнулся Родченко. - Был. И не один. Знакомства в  ме-
дицинском мире были у Катерины обширные еще со времен ее жизни со Швайш-
тейном.
   - Меня не интересуют все ее знакомые врачи, - терпеливо сказала  Нас-
тя. - Мне нужны только те, которые лет шесть-восемь назад встречались со
своими любовницами на ее квартире. А если еще конкретнее, то  мне  нужен
врач, любовницу которого звали Галиной Терехиной.
   - Галина Терехина? Кто такая?
   - Женщина, которая шесть лет назад выбросила из окна троих своих  де-
тей, а затем и сама выпрыгнула.
   - А, да-да, - оживился Родченко. - Помню, помню.  Катя  рассказывала.
Ужасная какая-то история.
   - Семен Федорович, это очень важно, поэтому я попрошу вас  припомнить
как можно точнее и подробнее, что именно рассказывала вам Анисковец.
   ...В последние годы они встречались и ездили гулять в  парки  или  за
город. Очень любили Коломенское и Останкино, частенько бывали  в  Архан-
гельском. Необходимость встречаться в интимной  обстановке  с  возрастом
отпала, теперь они часами бродили по аллеям, сидели на лавочках и  много
разговаривали. Екатерина Бенедиктовна рассказывала о  чужих  романах,  а
Семен Федорович с удовольствием слушал ее рассказы. Язычок у его возлюб-
ленной был острым и язвительным, и ее устные повествования больше  напо-
минали читаемую наизусть прозу хорошего сатирика. Во всех этих рассказах
присутствовала одна особенность Екатерины Бенедиктовны: она старалась не
называть лишних имен. Это не было скрытностью, перед давним  другом  она
уже ничего не старалась скрыть, это было скорее  с  детства  воспитанной
культурой речи. К чему загромождать рассказ именами, которые собеседнику
ни о чем не говорят и только отвлекают внимание? Конечно, если речь  шла
об известном артисте или писателе - другое дело. Но в данном  случае  ни
врач, ни его подруга-домохозяйка известными личностями не были,  поэтому
и остались для Родченко безымянными, хотя упоминала о них Екатерина  Бе-
недиктовна довольно часто. Роман у врача и домохозяйки  был  таким  дли-
тельным, что она порой посмеивалась:
   - Они идут по нашим с тобой, Сеня, стопам. У обоих есть семьи,  кото-
рые они не хотят разрушать, но они вместе уже так долго,  что  наверняка
не расстанутся до глубокой старости. Впервые имя домохозяйки  прозвучало
незадолго до несчастья. Екатерина Бенедиктовна как-то сказала:
   - Похоже, им действительно уготована наша с тобой  судьба.  Не  пойми
меня превратно, Сеня, я не хочу напоминать о том, что произошло у нас  с
тобой, мы это уже похоронили, но врач оказался отъявленным мерзавцем,  а
бедная Галина ничего не подозревает. Интересно, узнает ли она  когда-ни-
будь о том, что он сделал? И если узнает, то сможет ли простить его?
   - Что же он такого сделал страшного? - вяло поинтересовался Семен Фе-
дорович.
   Он в тот день чувствовал себя из рук вон плохо,  уже  несколько  дней
болело сердце, то и дело  отнималась  рука,  темнело  в  глазах.  Ему  с
большим трудом удалось собраться с силами для  традиционной  прогулки  с
Екатериной. И разговаривать не хотелось, каждый звук, даже тихий, болез-
ненно отдавался в висках и затылке.
   - Пока точно не знаю, но он... Что  с  тобой,  Сеня?  Ты  плохо  себя
чувствуешь?
   - Да, что-то нехорошо мне, - признался Родченко.
   - Господи, да ты бледный какой! Зачем же ты пошел на прогулку? Почему
не сказал, что болен? Пойдем, пойдем, - заторопилась Екатерина  Бенедик-
товна. - Сейчас поймаю тебе такси, отправляйся домой и ложись. И  непре-
менно вызови врача. Мы с тобой уже не молоденькие, со  здоровьем  шутить
нельзя.
   Он покорно поднялся со скамейки и поплелся следом за ней к выходу  из
парка. Дома он сразу улегся в постель, а вечером пришлось вызывать  "не-
отложку", которая и увезла его в больницу. Вышел из больницы Семен Федо-
рович только через три месяца, и судьба безымянного доктора  и  какой-то
Галины волновала его в то время меньше всего. О  последнем  разговоре  с
Екатериной Бенедиктовной он и думать забыл. Спустя еще  некоторое  время
он снова возобновил неспешные прогулки с Анисковец,  и  та  сама  как-то
сказала:
   - Знаешь, Сеня, та история с врачом и его многолетней любовью все-та-
ки закончилась трагически. Несчастная пыталась покончить с собой и детей
из окна выбросила. Об этом даже газеты писали. Не  знаю,  как  он  будет
дальше жить с таким грузом на совести. Сейчас я начинаю корить  себя  за
то, что потворствовала этим отношениям. На меня тоже ложится часть вины.
   - Бог с тобой, Катя, - возразил Родченко, - какая же тут  может  быть
твоя вина?
   - Но я предоставляла им квартиру, они встречались у меня.
   - Если не у тебя, так в другом месте встречались бы. Не бери на  себя
лишнего, - пытался успокоить ее Семен Федорович.
   - Нет, Сеня, - она покачала головой, - ты не понимаешь. Я очень вино-
вата перед ней. Мне следовало быть более осмотрительной.
   Но ему не хотелось говорить о чужих  трагедиях.  Выведенный  усилиями
врачей из клинической смерти, проведя три месяца в больнице  и  еще  два
месяца дома, не вставая с постели, он так испугался  собственной  близко
подступившей кончины, что избегал разговоров на печальную тему.  Поэтому
он постарался сменить предмет обсуждения и задал Екатерине  Бенедиктовне
вопрос о чем-то совершенно постороннем. Больше они к этому не  возвраща-
лись...
   - Семен Федорович, мне нужно найти этого врача, - твердо сказала Нас-
тя. - И я прошу вас подумать как следует и вспомнить все, что вам  гово-
рила о нем Екатерина Бенедиктовна. Пусть вы не знаете его имени, но  мне
важна любая информация о нем. Вот вы обмолвились, что у него была семья,
которую он не хотел оставлять. Уже что-то.  Может  быть,  есть  еще  ка-
кая-нибудь информация?
   - Еще Катя говорила, что этот врач - знакомый какого-то другого  вра-
ча, не то его ученик, не то что-то в этом роде. Да, вспомнил!  Романовс-
кая. Вам, Анастасия Павловна, это имя что-нибудь говорит?
   - Певица? - осторожно спросила Настя.
   Она еще училась в школе, когда на советской эстраде начала  семидеся-
тых блистала Елена Романовская, которую критики называли  Тихим  ангелом
песни. Стройная, хрупкая, с  толстой  русой  косой,  свободно  свисающей
вдоль спины до самой поясницы, она нежным  негромким  голосом  исполняла
лирические песни советских композиторов, в основном о России и о простых
русских женщинах.
   - Да, знаменитая певица, - подтвердил Родченко. -  Пресловутый  Тихий
ангел. Знали бы они, какой это был ангел! Из койки в  койку  прыгала  не
переставая. Прошу прощения за грубость, но блядища она была первостатей-
ная. Из абортов и венерических заболеваний не вылезала. Но  муж!  Муж  у
нее был в аппарате ЦК, и перед ним сияла блестящая карьера по  партийной
линии. Поэтому, сами понимаете, Леночка  Романовская  должна  была  быть
весьма и весьма осторожной, чтобы не сломать мужу служебное восхождение.
Она прекрасно понимала, что звездой эстрады она будет ровно до тех  пор,
пока он ее муж и пока он кормится возле власти. Как только хотя бы  одно
из этих двух условий будет нарушено, ее попрут с подмостков взашей. И не
будет ни записей на радио, ни съемок на телевидении,  ни  гастролей,  ни
даже самых захудалых концертиков в провинциальных клубах. Она сдохнет  в
нищете. Посему все свои проблемы Леночка решала в приватном порядке и  с
соблюдением строжайшей конспирации. Абортмахер у нее  был  постоянный  и
очень доверенный, Катерина свела ее с одним из  коллег-друзей  покойного
Швайштейна. Потом, когда Лена совсем с тормозов сорвалась, начала пить и
шляться с кем ни попадя, пошли вензаболевания. И тут Катя тоже ей помог-
ла, познакомила с надежным и опытным  дерматовенерологом,  опять  же  из
числа друзей покойного мужа, с которыми все годы не прекращала поддержи-
вать отношения. И вот однажды этому дерматовенерологу что-то не понрави-
лось в состоянии здоровья Романовской, и он отправил ее на какое-то  до-
полнительное обследование. Лена, естественно, долго сопротивлялась,  она
боялась вовлекать в свои дела лишних людей, но венеролог заверил ее, что
его коллега - человек доверенный, на него можно положиться,  молчать  он
умеет, тем более что этот молодой коллега очень обязан самому  венероло-
гу. И врач он превосходный. Леночка зубками скрипнула, но пошла обследо-
ваться. Уж не знаю, чем этот молодой коллега так ее расположил  к  себе,
но спустя какое-то время Романовская попросила Катерину помочь. Дескать,
такой славный человек, но такой  несчастный.  Жена  молодая,  но  тяжело
больна, она - инвалид после автокатастрофы, бросить ее он  не  может  ни
при каких условиях, это было бы непорядочн