некоей дамой и обменивается с ней конвертами; можно предположить, что в одном конверте деньги, в другом документы, но только предположить, потому что содержимого конвертов Лиза не видела. Возможно, там все вполне невинно, но тогда почему Глеб Борисович гневался, когда дама позвонила ему по телефону домой, и говорил, что запретил ей пользоваться его домашним номером? Ответ напрашивается только один: дама должна была либо дожидаться его звонка, и он звонил ей, когда ему удобно, либо звонить на мобильный, поскольку по мобильному отвечает сам Богданов, а не его домработница. Иными словами, этот контакт скрывается от вездесущей Глафиры Митрофановны. Почему? Она знает даму лично и может узнать ее по голосу? Или есть еще какая-то причина?
     И почему от старухи надо вообще что-то скрывать? Она в делах Богданова вряд ли разбирается. Что же касается Катерины, то до сегодняшнего дня она ни в чем таком подозрительном замечена не была, но эта встреча в скверике все перевернула. Выходит, материалы, которые разыскивает Андрей Степанович, могут с равной степенью вероятности оказаться у любого из соавторов. С чего начали, к тому и вернулись. И все сначала...
     Они прощаются. Как показалось Лизе, довольно холодно. Расстаются, недовольные друг другом. Катерина достает из сумки кошелек и дает мужчине деньги. Ему, видимо, мало, потому что он что-то говорит и Катерина дает еще. Взамен, однако, ничего не получает. Что это было, оплата уже полученных материалов или предоплата за будущие? Интересно.
     А старая Глафира, судя по всему, что-то слышала, она ведь довольно близко стояла. Вот бы познакомиться с ней, разговориться да выспросить обо всем! Но шансов на это никаких, такое решение уже приходило в голову супругам Боровенко, Слава был первым, кто предпринял попытку заговорить с Глафирой Митрофановной в трамвае, когда та возвращалась домой, у него ничего не вышло, и тогда Лиза постаралась познакомиться со старухой в супермаркете, стоя в очереди в кассу. Ее тоже постигла неудача. Глафира оказалась неразговорчивой, хотя и вежливой, и в контакт вступать категорически не хотела.
     Видно, от отсутствия общения бабушка не страдает, ей и без случайных собеседников есть с кем поговорить.
     Мужчина сунул деньги в карман, и они с Катериной разошлись. Катерина пошла к своей машине, а мужчина прошел вдоль домов и скрылся в проулке. Лиза завела двигатель и тихонько тронулась вслед за ним. В ее голове мгновенно вспыхнул идеальный вариант развития событий: мужчина садится в машину, Лиза запоминает номер, дома по купленной недавно "левой" компьютерной базе данных ГИБДД они устанавливают имя владельца и его адрес, а по такой же "левой" базе данных МТС выясняют номер его телефона. И дело, можно считать, сделано. Конечно, идеальные варианты встречаются в жизни крайне редко, и огромным количеством машин управляют не те, кто зарегистрирован как владелец, а те, кто водит ее по доверенности, да с правом передоверия, не говоря уж о том, что адрес владельца регистрируется в момент постановки автомобиля на учет, а сколько раз он после этого переезжал, менял адрес? Но Лизе так хотелось надеяться...
     Надежды, как и следовало, в общем-то, ожидать, не оправдались. Мужчина ни в какую машину не сел, а свернул в подворотню. Выходить из машины и идти за ним Лиза не рискнула. Темно, безлюдно, он обязательно ее заметит, этот уголовник с испитой рожей, и что тогда?
     Вот был бы рядом Славик, тогда другое дело. Но Славика нет. И все-таки, как он почувствовал, что дело не в Богданове?
     Впервые за много лет Лиза Боровенко испытала к мужу что-то похожее на уважение.

***

     От этого вечера пятницы Настя Каменская не ждала ничего радостного. Если предыдущие несколько дней она чувствовала себя вполне сносно и даже расплакалась всего один раз (но зато как позорно, прямо у Юрки Короткова в кабинете!), то сегодня самочувствие ее решило взять реванш за всю рабочую неделю, словно говоря: я дало тебе поработать, теперь дай мне разгуляться. С утра болела голова и ныла спина, ноги были отечными уже к началу рабочего дня, слезы на глазах не высыхали, и все время почему-то хотелось на кого-нибудь заорать. Громко так, в голос, с повизгиванием и подвыванием. До конца дня Настя доработала с трудом, не сделала и половины того, что запланировала, и побрела домой, понимая, что сегодня от нее все равно никакого толку, и придется завтра ехать на работу и доделывать начатое, встречаться со свидетелями, корпеть над результатами экспертизы по совсем свежему убийству и составлять очередной план очередной работы. Она чувствовала себя старой водовозной клячей, которая просто тащит очередную тележку с очередной партией наполненных водой ведер по одному и тому же осточертевшему маршруту: к колодцу - от колодца, к колодцу - от колодца. И никакого другого маршрута уже не будет, на нее не наденут красивое кожаное седло, и молодой всадник не поскачет на ней в дальние края, где растут тропические деревья, плещется море, пахнет апельсинами и глициниями и где ждет его любимая девушка. То есть будет и седло, и всадник, и тропические деревья, и море с апельсинами, и девушка с любовью, но только не для такой клячи, как она, а для молодой резвой кобылы. Или для жеребца. Но главное - для молодого и резвого. Ничего в ее жизни уже не будет, и она никогда больше не будет хорошо себя чувствовать, и все быстрее начнет уставать, и все чаще раздражаться и плакать, и скоро ее выгонят на пенсию, потому что таким старым и бесполезным клячам срок службы не продлевают, и следующая ее работа будет пресной и скучной, а следующая за ней - еще скучнее, и тогда она осядет дома, будет лежать на диване под пледом и очень быстро превратится в настоящую развалину. Боже мой, ей же всего сорок три года, а впереди ничего нет. Ну почему так, почему?
     От этих мыслей хотелось плакать еще сильнее, и Настя гнала их, но они назойливо возвращались, заполняя собой все внутреннее пространство ноющей головы.
     Она открыла дверь квартиры, вдохнула запах тушеного мяса, и ее затошнило. Говорят, симптомы климакса похожи на симптомы беременности, там что-то такое с гормональным обменом происходит... Тьфу ты, господи, опять она об этом! Не думать, не думать, долой тошноту, забыть про головную боль, раздеться, пойти на кухню, поцеловать Лешку, который к ее приходу приготовил ужин, улыбнуться, поговорить с ним о чем-нибудь, сесть за стол, нет, сперва вымыть руки, потом сесть за стол, выкурить сигарету, выпить чашку зеленого чая.., нет, так не получится, сначала придется съесть мясо.., нет, только не это... Лешка так старался, готовил, хотел ее накормить повкуснее, а она откажется.., придется съесть.., нет, она не сможет... Господи, что же ей делать, как же ей жить дальше?
     - Привет, - как можно веселее чирикнула она, входя в кухню.
     Чистяков, вопреки ожиданиям, не стоял у плиты в фартуке, повязанном поверх спортивного костюма, а сидел за столом и читал. Мясо тихонько булькало в кастрюле на слабом огне.
     - Привет, - откликнулся он. - Голодная?
     - Ни да, ни нет, а гораздо сложнее, - попыталась отшутиться Настя. - Весь день ничего не ела, по идее, должна быть голодной, но есть почему-то совсем не хочется, вот разве что чайку выпить.
     Он отреагировал спокойно, как будто ждал именно такого ответа.
     - У меня для тебя подарок.
     Леша повернулся к окну, взял с подоконника красивую коробочку, перевязанную красной ленточкой с затейливой розочкой, и протянул ей.
     - Что это? - с подозрением спросила она.
     - Подарок.
     - В честь чего?
     - А просто так, для поднятия тонуса. Тебе что, чаю заварить?
     - Ага, зелененького, - попросила Настя. - Леш, а что это?
     - Я же сказал: подарок. Ты временно оглохла?
     - Я понимаю, что подарок, но что это?
     - Открой и посмотри.
     Ей почему-то стало страшно. Хотя чего ей бояться?
     Это же не подкинутая под дверь коробка неизвестно от кого, когда не знаешь, бомба там или взятка, это подарок от Лешки, от мужа, что в нем может быть плохого? Но все равно страшно. Надо же, как ее скрутило-то! У нынешней молодежи есть выражение: "меня колбасит", так вот, кажется, как раз это с Настей и происходит.
     Она смотрела на коробочку и понимала, что не может к ней прикоснуться.
     - Леш, а ты где это взял?
     - Господи, да купил я это, купил. Не украл, не нашел на улице, зашел в магазин и купил.
     Чистяков достал расписную китайскую чашку с сеточкой и крышкой, чтобы не заваривать чай в чайнике; сам он зеленый чай не пил, Настя, он точно знал, целый чайник не выпьет, а назавтра это будет уже не чай, а помои. Засыпал заварку, налил кипяток, накрыл чашку крышечкой, поставил на стол перед Настей, - Может быть, ты все-таки откроешь коробку?
     Она впала в странное оцепенение. Только что, буквально несколько минут назад, ей хотелось визжать и рыдать, а теперь не хочется вообще ничего, даже двигаться. Даже дышать. Ничего себе перепады!
     - Да, конечно, сейчас, - через силу выдавила она.
     Ватными непослушными пальцами она пыталась развязать узел, ничего не выходило, ленточка была стянута накрепко. Леша некоторое время молча смотрел на ее бессмысленные потуги, потом протянул ей нож.
     - Асенька, это не развязывают, это разрезают.
     Она разрезала. Медленно сняла крышку, поковырялась в рыхлой упаковочной бумаге и извлекла на свет божий небольшую, высотой с мизинец, фигурку из темного дерева. Древний морщинистый старик в шапке, с посохом в руке, на поясе болтается сумка. Некрасивый какой-то...
     - Это кто? - задала она самый умный вопрос, на который только была способна.
     - Твой возраст.
     - Кто?!
     - Твой возраст, - терпеливо повторил Чистяков.
     - Леш, - губы у нее задрожали, - это нечестно. Ты же знаешь, как я переживаю... Как мне все это...
     Она не могла подобрать слова, чтобы объяснить свою мысль, и от этого отчего-то становилось еще горше, словно ее одолевали чувства, которые никому, ну никомушеньки в мире не дано понять, и она со своими непонятыми чувствами обречена на вечное одиночество.
     - Да, я старею! - выпалила она. - И я не считаю, что это повод для шуток! И тебе должно быть стыдно надо мной издеваться! Зачем ты мне подсунул этого мерзкого старика? Чтобы напомнить о моем возрасте? Ты тоже когда-нибудь начнешь стареть, тебе просто повезло, что с тобой это случится позже, чем со мной, но в этом нет твоей заслуги и моей вины, тебе просто повезло, понимаешь? И подшучивать надо мной по этому поводу нечестно.
     Наконец она дала волю слезам. Уткнулась в сложенные на столе руки и тряслась от рыданий. Рыдать было так сладко, что она даже не сразу почувствовала, как Леша обнимает ее, гладит по спине, и не услышала, как он что-то ей говорит.
     - Дурочка, Асенька, ну какая же ты дурочка... Такая большая умная девочка, такой настоящий подполковник настоящей милиции, и такая дурочка... Я не шучу и не издеваюсь над тобой, я хочу, чтобы ты вспомнила то, чему тебя год назад учил Паша Дюжин. Помнишь?
     Она подвигала головой, что должно было означать "нет".
     - Будь благодарна всему, что с тобой происходит и тебя окружает. Будь благодарна своему возрасту. Научись любить его. Вот для этого я тебе и купил эту фигурку.
     Это не мерзкий старик, не надо его обижать.
     - А кто же это, по-твоему? - всхлипнула Настя.
     - Твой возраст. Ты сейчас ненавидишь свой возраст, поэтому фигурка кажется тебе мерзким стариком. Ты проецируешься, это элементарный закон психологии, на этом построен знаменитый Тематический апперцептивный тест, вспомни, сколько раз мы с тобой это обсуждали. Постарайся полюбить этого деревянного человечка, найди в нем красоту, только постоянно помни, что он - твой возраст. И увидишь, тебе станет легче, намного легче. Ты сможешь полюбить свой возраст и перестанешь из-за него комплексовать.
     - Он морщинистый, - с тоской провыла Настя.
     - Да, он морщинистый, - согласился Чистяков. - Ты должна научиться видеть в морщинах красоту, а не уродство. Я мог бы многое рассказать тебе об этом человечке, но я не буду, потому что ты должна сама до всего додуматься, сама все увидеть и все понять. Асенька, я готов облегчать твою жизнь всеми доступными способами, но есть вещи, которые ты должна сделать сама, иначе все без толку. Понимаешь?
     Настя постепенно успокаивалась, истерика утихала, убаюканная его теплыми руками и негромким ласковым голосом. Хорошо, что Лешка не хотел ее обидеть, от этой мысли как-то сразу стало легче. Но вот полюбить этого мерзкого старика она все равно не сможет. Никогда!

Глава 8

     Всю ночь, а затем и утро следующего дня, субботы, Глафира Митрофановна промаялась, решая вопрос: говорить ли Глебушке про Катерину и ее подозрительного знакомца. Старушка была любопытна и любознательна, но было бы страшной не правдой сказать, что ее, как многих женщин, причем любого возраста, "распирало" желание поделиться информацией. Уж что-что, а молчать Глафира умела.
     В свое время еще хозяйка, Зема-покойница, ей, бывало, говорила: ты, Глашенька, для нас как член семьи, и никаких секретов от тебя у нас нету, но ты должна помнить, что я - известная артистка, все время на виду, Глебушка у нас знаменитый писатель, член Союза писателей, лауреат, к нему тоже внимание повышенное, и всегда найдутся люди, которые захотят в нашей грязи покопаться; ты выбросишь - они поднимут, ты сболтнешь - они услышат и дальше понесут, да еще и переврут по дороге, понимаешь? Глаша понимала, очень хорошо понимала и обо всем помалкивала, ни мужьям своим, ни соседкам, с которыми душевно дружила, ни слова про семью Богдановых не проронила, кроме самого необходимого, дескать, все живы, все здоровы, все благополучно, на прошлой неделе день рождения покойного Бориса Саввича был, все вместе на кладбище ездили, цветочки посадили, у Глебушки книжка новая вышла, вот я вам почитать принесла, с дарственной надписью, а Земочка вчера на концерте выступала, ее по телевизору показывали, красивая такая, и в голосе, дай бог ей здоровья.
     И все. И никаких разговоров со случайными знакомыми, и никаких знакомств со случайными людьми. Глафира смолоду хорошо понимала и место свое, и меру ответственности.
     Так что промолчать про случайно увиденное накануне ей было вовсе не трудно. Да и надо ли рассказывать?
     Глебушка и без ее рассказов имеет о чем поволноваться: сперва суп прокис - не иначе отравить хотели, потом ЭТИ двое приходили, потом стекла в машине побили...
     Не надо добавлять ему поводов для переживаний, тем паче какие бы у Катерины ни были сомнительные дела, лично к Глебушке они отношения иметь не могут, Глафира Митрофановна это понимает, но Глебушка ведь такой подозрительный, во всем, в самой малой мелочи злой умысел против себя готов увидеть, так что лучше уж промолчать.
     С утра, как повелось по средам и субботам, поставила тесто на сладкие булочки и пирожки и взялась за обед, с нетерпением ожидая прихода Васеньки и Катерины.
     Очень Глафире Митрофановне интересно было, как Глебушка разговор поведет насчет того, о чем вчера Катерина с ним говорила. А вдруг и правда он Васеньку похвалит, ободрит? Вот бы хорошо! Спроси Глафиру Митрофановну, за что она так любит Василия и так не любит Катерину, она бы растерялась, потому как точного ответа не знала. Васю она почему-то жалела, видела его несчастным пасынком при злой мачехе и страшно переживала, когда Глебушка и Катерина делали ему замечания и ехидно критиковали его придумки: мальчик же старается, хочет как лучше, а если вам не нравится, так вы сделайте скидку на то, что он еще молодой и неопытный, поддержите его, направьте на верную дорогу, а не отметайте с ходу все, что он предлагает. Справедливости ради стоит заметить, что на самом деле Богданов и Катерина отвергали далеко не все, что предлагал Василий, иногда (примерно один раз на книгу) у него бывали любопытные и нетривиальные идеи, которые старшие соавторы даже хвалили и с удовольствием принимали, но случалось это, по мнению Глафиры, так редко, что в расчет можно не брать. И потом, похвалить сюжетную схему - это одно, а одобрить и принять сложную философскую идею - это совсем, совсем другое; может, Глафира такими словами и не сформулировала бы свою мысль, но чувствовала она именно так.
     Она постаралась закончить с обедом до двенадцати, специально пришла пораньше, к семи утра, и когда в начале первого соавторы собрались в кабинете Богданова, Глафира Митрофановна схватила какое-то старое вязанье - начатую и брошенную полгода назад теплую кофту к зиме - и устроилась в каминной зале, откуда все хорошо слышно, благо Глебушка двери никогда не закрывает. Но до интересующей ее темы дело все никак не доходило, сначала обсуждали оргвопросы.
     - Я не смогу написать эпизод с погоней на автомобилях, если не увижу своими глазами, - сказал Глеб Борисович. - Василий, это твоя задача.
     - Да я вам расскажу, Глеб Борисович! Вот смотрите...
     - Мне не нужны твои рассказы, я должен увидеть сам, тогда смогу это описать, - сурово оборвал его Богданов. - Мы уже сто раз на этом спотыкались, и ты каждый раз предлагаешь мне рассказать, а я тебе объясняю, что мне не нужны слова, мне нужна картинка. Ну сколько можно - Только деньги тратить, - проворчал Василий. - Они у вас что, лишние? У меня, например, нет. Каждый раз, как драка какая-нибудь или задержание, так приходится нанимать каскадеров, платить им бабки, чтобы они сцену поставили и сняли на видео. И охота вам возиться? Я бы вам сто тыщ боевиков принес на кассетах, в каждом по сто драк, сидели бы дома, смотрели телевизор и описывали бы.
     - Я не пользуюсь чужими материалами, - сухо ответил Богданов, - я считаю это неприличным. Если я получаю гонорар за книгу, то предполагается, что то, что в ней написано, пусть и не гениально, но не украдено у кого-то, а честно придумано. Если когда-нибудь ты напишешь что-нибудь самостоятельно, без соавторов, то имеешь право делать как хочешь, а я своим именем дорожу, поэтому там, где стоит мое имя, ворованных идей не будет. Поэтому я готов платить деньги за то, чтобы в наших с вами книгах были описаны не чужие, кем-то придуманные и использованные драки, а оригинальные эпизоды. Ты меня понял?
     - Да понял я, понял, только чушь все это. Все равно все эти мордобои похожи друг на друга, вы хоть три фильма подряд посмотрите и сами убедитесь: у всех одно и то же. Никто и не заметит, если эпизод из хорошего американского боевика описать.
     - Молодой человек, вы забываете о таких понятиях, как совесть и самоуважение. Повторяю, когда ты будешь писать сам, делай как знаешь. А если тебе не нравятся мои методы, предупреди заранее - и мы с Катериной будем искать тебе замену.
     Это Глафире не понравилось. Как это - замену? Выходит, Васечку побоку, поганой метлой гнать? Да еще Глебушка сейчас так на него разгневается, что и про главное говорить не захочет, а если и заговорит, так все наоборот скажет, не похвалит, а отругает. Ох, знал бы мальчик, о чем Катерина вчера просила, не стал бы нарываться, сидел бы тихонечко, в рот Глебушке заглядывал и соглашался с каждым словом. Может, надо было предупредить его? Ну, не прямо, конечно, не выдавать Катерину, а намекнуть, соврать, что Глебушка, мол, сегодня не в духе и лучше вести себя тише воды ниже травы.
     Тогда бы и обошлось. А теперь вдруг да не обойдется?
     - Глеб Борисович, так вы что, хотите, чтобы мы проплатили оригинальную сцену погони на машинах по городу? - продолжал сопротивляться Василий. - Вы хоть представляете себе, сколько это стоит? Это ж бешеные бабки! Одно дело, мордобой в павильоне, и совсем другая песня, когда снимать на улицах, на это надо на уровне мэрии и ГИБДД разрешения получать, кучу бумажек собрать, за каждую заплатить, потом еще машины - они тоже денег стоят.
     - Не усложняй, - наконец подала голос Катерина, - У тебя полно знакомых среди киношников, найди тех, кто участвовал в съемках фильмов с такими погонями, и попроси у них дубли, которые не вошли в картину. Я же знаю, как это бывает, особенно на сериалах: там формат жесткий, пятьдесят минут на серию, если сняли больше -