чно, не может. А то, что рядом с Гришей Кабалкиным Зою охватывают
какие-то ранее неведомые ощущения не то тяжести в ногах, не то  легкости
в голове, так это сущая ерунда, это так... Как "так",  она  додумать  не
могла, потому что действительно ничего похожего никогда не испытывала.
   Тем  не  менее  после  знакомства  с  Григорием   Зоя   стала   вдруг
необыкновенно остро ощущать тяжесть бремени быть женой  самого  Риттера.
Она и раньше замечала свое несоответствие уровню образованности  мужа  и
его друзей и старалась побольше молчать  и  не  высовываться,  чтобы  не
ляпнуть что-нибудь эдакое, из-за чего Станиславу  Оттовичу  придется  ее
стесняться. Муж постоянно давал ей  понять,  что  у  нее  провинциальные
замашки и плебейские  вкусы,  Зоя  же  принимала  критику  как  должное,
внимала  супругу  с  открытым  ртом,  одевалась  только  так,  как   ему
нравилось,  и  делала   только   то,   что   он   велел.   Необходимость
соответствовать "самому Риттеру" превратилась в тяжкий ежедневный  труд,
но Зоя считала его неизбежным элементом той красивой жизни, для которой,
как она полагала, была создана, и безропотно меняла наряды и следила  за
каждым своим словом, повинуясь указаниям мужа.
   И вдруг оказалось, что можно болтать часами на любые темы,  не  боясь
показаться глупой и необразованной, можно носить кофточки  с  рюшечками,
которые  ей  так  нравятся  и  которые  вызывают   у   Риттера   гримасу
брезгливости,  и  при  этом  слышать,  что  она  самая  нарядная,  самая
чудесная, самая красивая, что с ней легко и радостно. - Зое понадобилось
несколько месяцев, чтобы осознать, что происходит. Истина открылась ей в
тот момент-, когда она поняла, что беременна. Разумеется, не от мужа. Ни
о каком аборте даже речь идти не могла, она была счастлива,  она  хотела
этого ребенка. Она больше не хотела блистать рядом  со  светским  мужем,
она хотела только одного: выйти замуж за  Гришу  Кабалкина,  варить  ему
борщи, стирать носки и рубашки, родить ребенка и  воспитывать  его.  Зоя
поняла, что волею судьбы попала не в свою колею и живет не своей жизнью,
что кино и богема, светская жизнь и светские интриги - для других, а  ее
призвание  -  быть  женой  и  матерью.  Причем  женой  именно   Григория
Кабалкина, а не кого-то другого, и матерью  именно  его  ребенка,  а  не
чьего-то еще.
   Хорошее  воспитание  Станислава  Оттовича  позволило   обойтись   без
грандиозного скандала.  Зоя  быстро  собрала  вещи  и  вместе  с  Анитой
переселилась к Грише в однокомнатную квартирку в хрущевском доме.  Через
месяц был оформлен развод, еще через месяц сыграли свадьбу, Зоя  сменила
фамилию и из Риттер превратилась в Кабалкину, а вскоре родилась Любаша.
   После родов Зоя сильно располнела, но не  предпринимала  ни  малейших
усилий, чтобы привести фигуру в  порядок.  Пару  раз  ее  приглашали  на
кинопробы, но, увидев вместо стройной красавицы бесформенную тушу,  даже
не пытались скрыть разочарование. Очень скоро о ней как об  актрисе  все
забыли,  но  ни  Зою,  ни  ее  нового  мужа  это  не  расстроило.  Гриша
манипулировал запчастями и очень  прилично  зарабатывал,  сама  же  Зоя,
отсидев положенный срок в декретном отпуске, устроилась в  Дом  пионеров
руководить  театральным  кружком.  Станислав  Оттович  исправно   платил
солидные алименты на Аниту, пока той не исполнилось восемнадцать.  Одним
словом, семья отнюдь не бедствовала.
   Анита, правда, так и  не  сумела  полюбить  веселого  и  обаятельного
Гришу, хотя виду не показывала,  была  вежливой  и  послушной  девочкой.
Закончила   школу    с    золотой    медалью,    легко    поступила    в
инженерно-физический институт, рано вышла замуж (по стопам матери пошла)
и от семьи оторвалась. В двадцать пять  лет  стала  кандидатом  наук,  в
двадцать  девять  -  доктором,  и  Зоя  гордилась  своей  необыкновенной
дочерью, такой умной и талантливой. А то, что они редко  видятся,  -  ну
что ж, у Аниты своя жизнь, своя наука, свои друзья. Да и характер у  нее
такой.., холодноватый. Металлический характер.  Будь  он  другим,  разве
сумела бы Анита так много  и  упорно  учиться  с  самого  детства,  и  в
общеобразовательной школе, и в  музыкальной,  да  на  одни  пятерки,  да
вдобавок танцы и испанский язык, и еще кружки какие-то.
   Зато младшая дочь,  Любочка,  характером  пошла  в  Зою  и  Григория,
теплая,  родная,  любящая.  В  школе  училась  спустя  рукава,   никаких
дополнительных  знаний  приобрести  не  стремилась,  зато  всегда   была
окружена  друзьями,  которых  неизменно  приводила  домой,  знакомила  с
родителями и угощала мамиными пирогами. После школы поступила в какой-то
непрестижный институт (в престижный с ее знаниями даже и  пытаться  было
бы глупо), училась на бухгалтера, а в 1990 году, когда получила  диплом,
устроилась при помощи тогдашнего своего кавалера на частное предприятие.
И, к немалому удивлению Зои, стала получать хорошую зарплату, о какой  в
прежние времена бухгалтеры и не мечтали.
   Дальше события стали развиваться с той же скоростью, с какой менялась
экономическая ситуация. В ходе приватизации Григорию  Кабалкину  удалось
стать   владельцем   станции   техобслуживания,   Любочка   же,   освоив
бухгалтерские премудрости и набравшись опыта,  быстро  пошла  в  гору  и
добралась до  должности  финансового  директора  крупной  фирмы.  Замуж,
правда, так и не вышла, зато двоих детишек  родила  от  мужчин,  которых
любила, а это, по мнению Зои Петровны, дорогого стоило. Гриша  заработал
достаточно, чтобы купить  новую  большую  квартиру,  и  они  забрали  из
провинции престарелых родителей Зои-Петровны, которым уже  трудно  стало
жить без посторонней помощи.
   Одним словом, жизнь свою Зоя Петровна Кабалкина считала  удавшейся  и
счастливой, и даже Анита в последние годы словно приблизилась  к  семье,
стала часто бывать у них, а звонит так и вовсе каждый день.  И  к  Грише
хорошо относится, и с Любочкой дружит. Старшей дочери уже сорок пять,  к
этому возрасту мудрость приходит и понимание того, что  дороже  любви  и
теплого отношения ничего на свете нет. Наверное, и Анита это поняла.
 
*** 
 
   Первой, как обычно, прибежала Любочка с ребятишками, мальчиками  пяти
и  трех  лет.  Расцеловала  родителей  и  пошла  поздравлять  бабушку  с
девяностолетием. Следом за ней к матери зашла и  Зоя,  держа  внуков  за
руки. Бабка Прасковья сидела в кресле нарядная  и  сияющая,  морщинистые
щеки  порозовели,  спрятанные  в  складках   глаза   блестели,   она   с
удовольствием разглядывала Любочкины подарки:  красивую  вязаную  кофту,
меховые тапочки и высокую стопку  любовных  романов  и  детективов.  Зоя
Петровна  наугад  раскрыла  две-три  книги  -  шрифт  крупный,  молодец,
девочка, знает, какие бабке подарки выбирать.
   Прасковья - заядлый книгочей, только зрение уже не то,  мелкий  шрифт
ей читать трудно.
   - А Нюточка когда придет? - спросила Прасковья, усаживая  к  себе  на
колени младшего правнука.
   - Скоро, мама, скоро, не волнуйся, -  ответила  Зоя.  -  Придет  твоя
Нюточка.
   - И опять одна? - продолжала допрос мать.
   - Наверное.
   - Господи, что ж она замуж-то не выйдет никак! Ребеночка  бы  родила,
что ли, вот как Любаша, а то так бобылкой и, помрет.
   - Мама, Анита уже была замужем, ты что, забыла? - засмеялась Зоя.
   - Была-то была, а только раз детей нет, так и не  замужество  это,  а
так, баловство одно, плотские утехи. Ох, жалко мне девку,  неудалая  она
какая-то у вас получилась.
   - Да что ты, бабуля, - Любаша горячо встала на защиту  сестры,  -  ну
какая же Анита неудалая? Умница, красавица, доктор наук. И  не  смей  ее
жалеть, она в полном порядке. Знаешь,  как  сейчас  говорят?  "В  полном
шоколаде".
   - В шоколаде? - недоверчиво повторила  старуха  вслед  за  внучкой  и
усмехнулась:
   - Ну ладно, коли так.
   И тут же снова вздохнула:
   - Все равно жалко ее. Вот хоть и умница, и  доктор  наук,  а  бабьего
счастья у нее нет. Мужика бы ей хорошего надо.
   - Да есть у нее мужик, бабуля, что ж ты так переживаешь!
   - Ой, Любка, разве ж это мужик? Драчун-прыгун, одно слово.
   Тренькнул дверной звонок. Зоя Петровна метнулась в коридор и  тут  же
снова заглянула в комнату.
   - Анита идет. Мама, я тебя умоляю, не заводи при ней этих разговоров.
Ты же знаешь, она обижается.
   - А чего ей на меня обижаться? - резонно  возразила  Прасковья.  -  Я
ведь правду говорю, ничего не выдумываю.
   Бобылка и есть.
   - Мама!
   Но Зоя Петровна опоздала с предупреждениями. Муж успел открыть дверь,
и вошедшая Анита услышала окончание разговора.
   - Это кто бобылка? Опять я? - весело спросила она прямо с  порога.  -
Привет, мамуся. Привет, дядя Гриша.
   Снова бабушка завела свою шарманку?
   - Ой, да не обращай ты внимания, - засуетилась Зоя Петровна, принимая
у дочери объемистый пакет с подарками для именинницы. -  Мелет  сама  не
понимает что.
   Анита повесила на вешалку дорогое элегантное пальто, поправила  перед
зеркалом прическу, которая и без того  была  идеальной  -  гладкой,  без
единого выбившегося волоска, с тяжелым узлом на затылке. Такую  прическу
она носила с пятнадцати лет и ни разу не меняла.
   - Как я выгляжу, мамуся?
   - Прекрасно, - улыбнулась Зоя  Петровна.  -  Ты  молодеешь  с  каждым
годом. Как тебе это удается?
   Анита молча пожала плечами и улыбнулась:
   - Тайны природы, наверное. Ну, где наша юбилярша?
   Пойду поздравлю ее. Заодно выслушаю очередную порцию вздохов  о  моей
неудавшейся жизни. Да ладно, мамуся, - Анита рассмеялась,  заметив,  как
мгновенно помрачнела Зоя Петровна, -  не  волнуйся,  я  не  обижаюсь  на
бабушку.
   У нее свои представления, у меня - свои. Не ссориться же из-за  этого
с родными, правда? Что бы она ни говорила, она остается  моей  бабушкой,
то есть твоей мамой, а если бы она не родила тебя, то не было бы и меня,
поэтому я всегда буду ей благодарна, что бы она ни вытворяла.
   Зоя Петровна проводила глазами старшую  дочь,  скрывшуюся  в  комнате
родителей, и в очередной раз мысленно возблагодарила судьбу за  то,  что
Анита стала такой мудрой и доброй.
   Через полчаса вся  семья  сидела  за  обильно  накрытым  столом.  Зоя
Петровна зорко следила за тем, чтобы тарелки у всех были полны, и  краем
уха прислушивалась к разговору между дочерьми.
   - Ты Валерку давно не видела? - спросила Любочка у Аниты.
   - Недели две, наверное. Он  в  командировку  уезжал,  недавно  только
вернулся. А что?
   - Я вчера с ним встречалась, - Люба понизила голос. - По-моему, с ним
что-то не то. Ты не замечала?
   - Да нет вроде бы. С женой у него не то, это точно. А с ним самим все
в порядке.
   -  Нет,  Анита,  он  вчера  странный  был  какой-то..,   напряженный.
Разговаривает со мной, а сам о чем-то другом думает, отвечает невпопад.
   - Значит, на работе проблемы, обычное  дело,  -  беззаботно  ответила
Анита. - Хотя...
   - Что? - встрепенулась Люба, даже вилку положила.
   - Нет, ничего, Любаша. Ничего, - Анита  покровительственно  похлопала
сестру по руке. - Не беспокойся. У Валеры бизнес, а там в  любой  момент
могут возникнуть неприятности.
   Зоя Петровна тихо радовалась. Мало того, что Анита вернулась в семью,
мало того, что с Любочкой подружилась, так она и с Валерой  общается,  и
Любочку с ним познакомила. Станислав Оттович был в  шоке  от  того,  что
молодая кинозвезда променяла его на мастера из автосервиса,  да  еще  на
несколько лет моложе себя, и единственным способом  выхода  из  шокового
состояния ему виделась новая женитьба. Женился он, как и  в  первые  два
раза, на девушке девятнадцати лет от роду.  Он  еще  Зое  в  свое  время
объяснял, что девятнадцать лет для него возраст магический. Восемнадцать
- слишком близко к несовершеннолетию, а двадцать - это уже двадцать, это
уже не то. Только девятнадцатилетняя  девушка  имела  шанс  стать  женой
Риттера.
   Станислав Оттович женился очень быстро, и сын в новом браке  появился
меньше чем через год после рождения Любочки.  Риттер  никогда  не  делал
попыток познакомить Аниту с единокровным братом, он вообще словно  забыл
о существовании  дочери  Конечно,  Аните  было  обидно,  но  она  сумела
переступить через свои детские чувства и после смерти отца познакомилась
наконец с Валерием и его матерью и женой.  А  потом  и  Любочку  с  ними
познакомила.
   Они стали хорошими друзьями. Ведь как  это  не  правильно,  когда  на
свете живут родные люди и не видятся друг с другом. Анита росла одна, на
маленькую сестренку внимания не обращала, да  и  некогда  ей  было,  все
училась, занималась, а когда к мужу переехала,  Любаша  только-только  в
школу пошла. Так что и младшая девочка, считай, без  сестры  выросла.  И
Валерик всю жизнь был один. Зато как хорошо, что они теперь все вместе -
две сестры и брат! И пусть Любочка с Валериком не родные, все равно  они
брат и сестра, настоящие  друзья.  Какая  же  Анита  молодец,  какая  же
умница!
   Зажужжал мобильный телефон, висящий у Любы на поясе джинсов.
   - Да, слушаю, - по-деловому порывисто ответила она на звонок и тут же
залилась краской, занервничала.
   -  Сейчас,  минутку,  здесь  шумно,  я  выйду  в  коридор,  -  быстро
проговорила она и  стала  протискиваться  между  стульями  к  выходу  из
комнаты.
   "И ничего здесь  не  шумно",  -  машинально  подумала  Зоя  Петровна,
начиная собирать грязные тарелки, чтобы накрывать сладкий стол. Взглянув
на старшую дочь, поймала насмешливое выражение ее  лица  и  поняла,  что
Анита  думает  примерно  то  же  самое.  Отчего-то  Люба   не   захотела
разговаривать при всех, хотя своих кавалеров никогда от семьи не прятала
и отношений с ними не скрывала. Что бы это значило?
   Со стопкой тарелок в руках Зоя Петровна вышла в коридор и направилась
в сторону кухни. Любы в коридоре  не  было,  но  ее  приглушенный  голос
доносился  из  ванной.  Зоя  Петровна  подошла  поближе,   остановилась,
прислушалась.
   И не поняла ни слова. Дочь говорила по-немецки.  Зоя  Петровна  могла
отличить немецкий язык на слух, но знала в  общей  сложности,  наверное,
пять слов, может, семь. Так что сути разговора, как ни силилась, уловить
не могла.
   Расставляя на столе чайные и кофейные чашки, она снова наткнулась  на
глаза Аниты. На этот раз в них был вопрос, а не насмешка.
   - Ты представляешь, - тихонько  сообщила  Зоя  Петровна,  -  она  там
заперлась в ванной и разговаривает по-немецки.
   - По-немецки? - недоумевающе переспросила Анита. - Ты уверена?
   - Ну конечно. Не забывай, кем был твой отец. Уж  немецкий-то  язык  я
как-нибудь отличу от любого другого.
   - Странно, -  задумчиво  произнесла  Анита  и  нахмурилась.  -  Очень
странно.
 
*** 
 
   Они всегда встречались в маленьких уютных барах,  занимали  столик  в
углу и старались не беседовать слишком долго. Майор  Харченко  вовсе  не
стремился к тому, чтобы о его регулярных встречах  с  журналистом  знала
широкая  общественность.  Издание,  которое  представлял  Петр  Маскаев,
называлось "Вестник бизнеса" и  было  одним  из  самых  многотиражных  в
стране, и информация,  которую  Харченко  периодически  "сливал"  своему
приятелю,  немедленно   обретала   форму   скандального   журналистского
расследования. Тиражи газеты обеспечивали издателям  высокие  доходы,  а
это, само собой, вело к тому, что и платили за информацию, не  жадничая.
Скудное майорское  жалованье  Владимира  Харченко  весомо  подкреплялось
поступлениями из издательского кармана, что позволяло  ему  существовать
если не роскошно, то вполне безбедно. У него были собственные  источники
информации, и получаемые от них сведения он делил на те,  которые  можно
преобразовать в уголовное  дело,  и  те,  которые  для  правосудия  были
слабоваты или не подходили  вовсе,  но  для  скандала  в  прессе  вполне
годились. Вот эти-то сведения он и отдавал, разумеется,  небезвозмездно,
Петру Маскаеву. И не только ему одному, газет-то много...
   - Любопытная история. - У Маскаева горели глаза, он,  слушая  майора,
уже представлял себе заголовок и даже составил в уме две первые фразы. -
Надо же, такие люди уважаемые, такой фонд громкий, репутация безупречная
- и такие грязные махинации.  А  эта  фирма  подставная,  через  которую
деньги крутятся, как называется?
   - "Практис-Плюс". Все было бы шито-крыто, если бы у фирмы с финансами
все было в порядке. Но там есть неувязки, за которые мы и  зацепились  и
вытащили весь клубок. Смотреть будешь?
   - Ну а как же! Здесь смотреть или с собой дашь?
   - Бери, - улыбнулся Харченко, - это  копии,  я  специально  для  тебя
сделал. Там  маркером  помечены  строки,  на  которые  и  надо  обратить
внимание, в них вся соль.
   - Спасибо. - Маскаев сделал последний маленький глоточек из  чашки  с
кофе и отодвинул ее в сторону.
   Полез в кожаную сумку, висящую на спинке стула,  достал  узкий  белый
конверт, протянул майору:
   - Как обычно.
   - И тебе спасибо.
   Конверт мгновенно перекочевал во  внутренний  карман  хорошо  сшитого
пиджака Харченко.  С  делами  покончено,  теперь  можно  расслабиться  и
потрепаться о чем-нибудь нейтральном, недолго, минут десять, пока  майор
допьет свой коньяк.
   - Как семейная жизнь? - поинтересовался Маскаев. - Приносит  радости?
Или уже наступили разочарования?
   Он знал, что его милицейский  информатор  недавно  женился,  и  хотел
проявить вежливость.
   - Разочарований пока нет, а радости... -  Харченко  пожал  плечами  и
усмехнулся. - Я, Петя, уже не мальчик, какие такие  радости  могут  меня
удивить? Что ж я, по-твоему, с бабами никогда не жил?
   - Ну, то с бабами, а то с женой, -  возразил  журналист,  -  есть  же
разница.
   - Да брось ты, - Харченко пренебрежительно махнул  рукой,  -  никакой
разницы, все одно и то же.
   - Зачем же ты женился? Жил бы просто  так.  Или  она  просто  так  не
хотела?
   Все-таки степень их дружеской близости была отнюдь  не  такой,  чтобы
обсуждать столь интимные переживания.
   Харченко понимал, что вопросы журналиста  -  не  более  чем  вежливая
болтовня, дежурные потуги создать видимость теплых  отношений,  дабы  не
утратить такой  ценный  источник  информации  из  МВД.  Поэтому  ответил
коротко и тоже дежурно, как отвечал на этот же вопрос многим другим:
   - Пора  уже,  а  то  на  работе  косо  смотрят,  подозревают,  что  я
"голубой".
   Что ж, тема исчерпана, дело сделано,  кофе  и  коньяк  выпиты.  Можно
расплачиваться и расходиться по рабочим местам, в Главное управление  по
экономическим преступлениям и в редакцию одной  из  самых  популярных  и
читаемых газет страны.
 
*** 
 
   В  понедельник  утром  Настя   Каменская   проснулась   притихшей   и
подавленной. Никакой паники, никакой  взбудораженности  и  в  помине  не
было. На нее навалилась каменная апатия, когда не хочется  ни  пить,  ни
есть, ни шевелиться, ни глаза открывать. Даже дышать не хочется. Но зато
хочется в туалет, поэтому вставать и шевелиться все равно придется.
   Она умылась, выпила чашку кофе, потом  две  чашки  чаю  и  попыталась
составить примерное расписание на день.
   Когда идти на эшафот, то бишь на прогулку, - сейчас, перед обедом или
после него? Сейчас не хочется, но потом может пойти дождь... Хотя  может
и не пойти, зато  сейчас  можно  почитать  или  посмотреть  какой-нибудь
фильм... Но если она отложит прогулку на потом, а дождь все-таки пойдет,
то пятнадцать минут лечебной ходьбы превратятся в двойную пытку...
   Нет, непродуктивно она мыслит! Настя даже рассердилась на себя. Такой
простой вопрос не может решить! Что-то мешает ей думать, что-то  скребет
в душе, портит настроение,  ноет,  как  незажившая  ранка,  которую  все
"время теребят, сковыривая едва наросшую корочку.
   Это все  Паша  Дюжин  со  своими  космическими  законами  и  советами
присмотреться к собственным проблемам.
   Нет у нее никаких проблем, тем более с  мужчинами.  Да  и  откуда  им
взяться? В ее жизни  существует  только  один  мужчина  -  ее  муж  Леша
Чистяков. Разве в ее о