корбить дурными помыслами. Я мог бы просто любоваться им  из-
далека. Но его порочность будоражит меня, а его  жадность,  с  какой  он
стремится получить любое удовольствие, сродни жадности ребенка,  который
видит перед собой много конфет. Он любит секс, потому что  это  приносит
ему наслаждение. Какое счастье, что я его встретил! Ни одна женщина, об-
ладающая такой же красотой и такой же порочной сексуальностью не  сможет
в то же самое время оставаться чистой. Есть какая-то  извечная  тайна  в
том, что мужчинам дано природой умение хранить чистоту, через  какую  бы
грязь они ни проходили. А к женщинам гадость  прилипает  мгновенно.  Они
грязны уже с младенческих лет.
   Похоже, там и в самом деле была большая любовь.
   - А с другими? Тоже любовь?
   - А других нет, Юрик. Вот что странно.  Дневник  ведется  давно,  там
много записей разного интимного свойства, по которым можно примерно отс-
ледить личную жизнь нашего Михаила Ефимовича. У него  были  партнеры  до
Бутенко и после него. Но таких записей, как об Олеге, больше  нет.  И  я
вот о чем подумала. Если Олег - один из девятерых, то почему о нем запи-
си есть, а о других - нет? Чем он отличается от них?
   - Может быть, степенью криминальности ситуации? - предположил Юра.  -
Олег действительно умер сам, никто его специально не травил, и  в  самой
ситуации Черкасов не видит ничего для себя опасного. А следующих он уби-
вал и, естественно, записей о них не делал.
   - Все равно я не понимаю. - Настя  в  отчаянии  стукнула  кулаком  по
раскрытому дневнику. - Если он так безумно любил Олега, обожал его, чуть
ли не боготворил, то зачем ему другие мальчики? Зачем? К моменту  смерти
Олега их уже было трое. Я не понимаю.
   - Ну Асенька, ты же сама говорила, что он маньяк. И у  него  какая-то
другая логика, отличная от твоей и моей.
   - Да нет, Юра, - тихо сказала она. - Он не маньяк. Он безнравственный
тип, это верно, потому что позволил Олегу жить у себя, зная, что родите-
ли заявили в милицию об исчезновении сына. Они с ума сходят, они стареют
на глазах, а Черкасов прячет парня у себя, помогая ему скрываться от ми-
лиции и от наркодельцов, только лишь потому, что у мальчика попка оказа-
лась круглее, чем у других. Черкасов, наверное, даже несчастный человек,
потому что его зациклило на этом типе красоты, причем зациклило до такой
степени, что он совершил дурацкую кражу. Но он не маньяк. Я  внимательно
прочитала его дневник, в нем нет ни одного намека ни на преступления, ни
на болезненность мировосприятия.
   - А кража? Разве это не проявление того, что у него крыша съехала?
   - Похоже, наоборот. Он действительно не смог бы купить все  четырнад-
цать кассет, для него это дорого. Он зарабатывает не так уж много,  хотя
работает и сверхурочно, и по вечерам, и в выходные. Не зря  же  нам  тот
мужик сказал, что Миша никому не отказывает, хоть ночью его разбуди. Ми-
ша заколачивает бабки, как только может, но законопослушным путем. День-
ги нужны для того, чтобы оплачивать свои сексуальные связи. Одежда,  по-
дарки партнерам, оплата услуг и так далее. На жизнь остается не  так  уж
много. В квартире у него небогато, и гардероб не роскошный. Не может  он
купить эти кассеты; А смотреть на актера хочется. Понимаешь?  Очень  хо-
чется. Может быть, это вообще единственный  тип  внешности,  на  который
Черкасов реагирует, причем остро, до обморока. Не знаю, Юра, меня сомне-
ния уже до костей изгрызли. Но чем больше я думаю, тем сильнее  мне  ка-
жется, что это не он.
   - Что - не он?
   - Не он мальчиков похищал.
   - А кто же?
   - Откуда я знаю? - Она пожала плечами. - Ктото другой.  Здесь  вообще
все по-другому, не так, как мы себе представляем.
   - Ты уверена?
   - Нет. Я ни в чем не уверена и ничего не понимаю. Концы с концами  не
сходятся.
   - Брось, Ася, - уверенно сказал Коротков. - Врет он все, выкручивает-
ся. Мы с Колькой его дожмем, вот посмотришь.
   - Дай-то Бог. Но предчувствие у меня нехорошее.
   - Плюнь, - посоветовал он. - Дай лучше что-нибудь  поесть,  с  голоду
помираю.
   - Печенье хочешь?
   - Давай. Только побольше. И кофейку сделай, будь человеком.
   Настя включила кипятильник и достала из стола большую круглую коробку
с печеньем. Она искренне завидовала оптимизму Короткова, с ужасом  пони-
мая, что его оптимизм зиждется исключительно на уверенности в ее, Насти-
ной, безошибочности. Несмотря на то, что ошибалась она так же часто, как
и все люди, Юра почему-то свято верил в результаты  ее  логических  умо-
построений. Он мгновенно забывал те случаи, когда  она  ошибалась,  зато
помнил все ее победы и удачные комбинации. Если Каменская  сказала,  что
маньяк - Черкасов, значит, так оно и есть, а то,  что  подозреваемый  не
признается, так это вопрос времени. Поднажмем - расколется, куда  денет-
ся. И хотя Настя уже сомневалась, Коротков воспринимал это  как  естест-
венный период нормальных колебаний. Черкасов виновен, и это надо  просто
доказать.
   - Знаешь, о чем я подумала? - задумчиво сказала  Настя,  подавая  ему
чашку с горячим кофе. - Если окажется, что Черкасов мальчиков  не  похи-
щал, надо это использовать. Раз уж журналисты сделали нам такую подлость
и вынудили нас его задержать, пусть истинный преступник думает,  что  мы
считаем Черкасова виновным. Может быть, он расслабится  и  допустит  ка-
кую-нибудь ошибку.
   - Мудро, - согласился Коротков. - Кстати, о журналистах. Ты со Свало-
вым говорила?
   - Нет. Зачем?
   - Как это зачем? Пусть объяснит, какого черта он дал информацию этому
Липартии. Надо ему мозги вправить, а заодно и ноги оторвать.
   - Не надо, Юра, - усмехнулась Настя. - Это  бессмысленно.  Все  равно
что объяснять убийце, что убивать нехорошо. Думаешь, убийца сам не  зна-
ет, что хорошо и что плохо? Знает он прекрасно. Но в момент принятия ре-
шения необходимость убить перевешивает желание остаться хорошим и  зако-
нопослушным. И Свалов отлично знает, что поступил мерзко. Но  он  сделал
то, что сделал, потому что ему так было нужно. И  если  мы  устроим  ему
разборку с нравоучениями, мы своих проблем этим не решим. Так зачем силы
тратить? Все равно он больше в нашей группе не работает, а тот факт, что
мы его выперли с треском, его не больно-то волнует. Свою проблему он ре-
шил - отвязался от нас.
   - А зачем он все-таки это сделал? Ты знаешь?
   - Нет, но догадываюсь. Ему наша совместная работа уже  поперек  горла
стояла. Ты видел, на какой машине он ездит? Ты обращал внимание, сколько
времени он разговаривает по своему сотовому телефону и  на  какие  темы?
Ему надо деньги зарабатывать, а не каких-то там преступников  искать.  А
мы его загружаем, да еще в выходные дни. Вот он и решил свернуть  опера-
цию в темпе, чтобы мы от него отстали. Чем он рискует? Ну, прижмут его к
стенке, ну, погрозят пальчиком. Во-первых, он и не признается, а если уж
сам Липартия его сдаст, так наш Геночка скроит отчаянную мину и с ужасом
в голосе скажет, что напился и, вероятно, проболтался,  хотя  совершенно
этого не помнит. Ну казните, виноват. Простите, ребята, я больше так  не
буду. Что ему можно сделать? Выговор объявить. Очень страшно,  он  прямо
ночей не спит, так выговора боится. Из  розыска  выгнать,  перевести  на
другую работу. Так он только счастлив будет, на любой другой работе сво-
бодного времени больше. Кого сейчас из розыска  выгоняют,  когда  каждая
пара рук на вес золота? Вот то-то.
   - Все равно он мерзавец, - упрямо сказал Коротков.
   - Конечно, кто же спорит, - вздохнула Настя.
   После задержания Михаила Черкасова работа по  сбору  сведений  о  нем
пошла намного быстрее, потому что теперь можно было не бояться его спуг-
нуть. И чем больше таких сведений набиралось, тем яснее Настя  понимала:
"Это не он". К исходу третьих суток, когда пришла пора решить  вопрос  о
том, должно ли задержание плавно перейти в меру пресечения в виде содер-
жания под стражей или Черкасова надо отпускать, для Насти все  было  уже
очевидным.
   Дело Черкасова вел следователь Ольшанский. Для него, получившего  ма-
териалы уже после задержания, вопрос  о  виновности  Черкасова  выглядел
несколько иначе, нежели для оперативников, которые  долго  и  мучительно
подбирались к установлению личности подозреваемого. Насколько Юре Корот-
кову трудно было свыкнуться с мыслью о том, что Черкасов невиновен, нас-
только Константину Михайловичу Ольшанскому было  очевидно,  что  никаких
доказательств причастности Черкасова к исчезновению мальчиков нет. Кроме
того, хотя он и ценил Анастасию Каменскую достаточно высоко,  в  нем  не
было той безоглядной веры в ее непогрешимость, как у Короткова.
   - Может быть, ты переборщила, Каменская? - спросил  он,  когда  Настя
приехала к нему в прокуратуру. - Может быть, нет никакого дела еврейских
мальчиков, а есть каждый отдельный случай со своей отдельной историей?
   - Константин Михайлович, вы и  правы,  и  не  правы.  Дела  еврейских
мальчиков действительно нет, тут я с вами полностью согласна. Но то, что
действовала одна рука, - также несомненно. Во всем этом есть что-то, че-
го мы не понимаем или не знаем. Ключ ко всему. Вот, взгляните. - Она по-
ложила на стол перед следователем девять фотографий погибших  юношей,  а
рядом - десятую, снимок итальянского киноактера, - Черкасов признал кра-
жу и эпизод с Бутенко. Актер и Бутенко - одно лицо - Более того, нам из-
вестна еще одна длительная любовная связь Черкасова с мужчиной точно та-
кой же внешности. То есть его склонность к такому типу  несомненна.  Это
уже не просто склонность, а маниакальная зависимость.  Вы  можете  пове-
рить, что в это же самое время в том же  самом  городе  появился  мужчи-
на-гомосексуалист, испытывающий болезненную тягу к таким же  точно  юно-
шам? Да при этом и Бутенко, и остальные мальчики погибают  от  передози-
ровки одного и того же препарата - Вы самито можете в это поверить?
   - Могу, - хмыкнул Ольшанский. - Я - как патер Браун  у  Честертона  -
Помнишь, его спросили, как же он догадывается, что и как совершил  прес-
тупник. Ведь для этого нужно как бы стать самим преступником, перевопло-
титься в него, начать мыслить и чувствовать так же, как он. То  есть  на
какое-то время стать таким же безнравственным и порочным, как сам  прес-
тупник. Разве это под силу священнику, который по  определению  является
образцом нравственности, доброты и чистоты? А патер Браун  ответил,  что
он может это сделать. Ему это под силу. Вот и я. Могу даже  невозможное.
Мне не с чем идти за санкцией на арест.  Доказательств  нет.  Хочешь,  я
арестую его за кражу? Тут хоть признание есть. Но успеха не гарантирую -
Нет оснований его держать под стражей. Преступление не тяжкое,  Черкасов
вину свою признал, ущерб полностью возмещен, кассеты могут быть  возвра-
щены владельцу. Чтобы получить санкцию на его арест, нужно  много  врать
прокурору и долго его уговаривать. Это унизительно,  а  унижаться  я  не
люблю.
   - Что же делать? Его нельзя выпускать, Константин Михайлович. Если он
все-таки виновен, то понятно, почему нельзя. А если невиновен, то насто-
ящий преступник насторожится. Он ведь уже знает, что в преступлениях по-
дозревают Черкасова, и теперь должен  успокоиться.  Он  заинтересован  в
том, чтобы мы считали Черкасова виновным, поэтому он не допустит,  чтобы
мы догадались о своей ошибке. А это очень важно.
   - Почему?
   - Потому что, пока Черкасов в камере, настоящий преступник  не  может
никого ни убить, ни похитить, в противном случае мы сразу же  сообразим,
что арестовали не того. Понимаете? Он сейчас не может себе позволить  ни
одного преступления. Поэтому, пока Черкасов у нас, мы можем надеяться на
то, что ни одного нового трупа мы не получим.  Преступник  будет  беречь
своих пленников, если они у него сейчас есть. И не  посмеет  привести  в
свою тюрьму больше никого. Я уж не говорю о  том,  какую  сладкую  жизнь
устроит нам пресса, если станет известно, что мы Черкасова выпустили  на
свободу. Они ведь уже на триста  процентов  уверены,  что  именно  он  -
маньяк, похищающий и убивающий еврейских детей, уговорить их нам не уда-
лось. Так что после освобождения Черкасова они нас вообще с дерьмом сме-
шают. А нам придется это терпеть, потому что,  если  мы  хотим  хотя  бы
как-то остановить этого маньяка, мы не сможем публично заявить, что Чер-
касов невиновен.
   - А откуда они узнают? Ты, что ли, им скажешь?
   - Черкасов. Он считает себя незаслуженно и необоснованно оскорбленным
и после освобождения тут же побежит в редакции тех газет, которые публи-
ковали сообщения о нем, чтобы потребовать печатного опровержения. И  бу-
дет прав, между прочим.
   - Ясно.
   Ольшанский решительно встал из-за стола и достал из шкафа плащ. Настя
вот уже сколько лет не переставала удивляться тому,  как  этот  красивый
стройный мужчина умудряется выглядеть нелепым жалким  недотепой.  Хорошо
хоть в последнее время он стал ходить в новых очках с хорошей оправой, а
то ведь раньше носил чиненую-перечиненую старенькую  оправу,  в  которой
был похож на пенсионера-бухгалтера из послевоенных фильмов.
   - Поехали, я сам с ним поговорю, - сказал он, застегивая плащ. - Надо
попробовать его убедить. Иначе головы не сносить.
   Они вместе приехали на Петровку. Настя  хотела  уступить  Ольшанскому
свой кабинет и уйти поработать на компьютере, но  Константин  Михайлович
велел ей остаться.
   - Претензии у него к тебе, а не ко мне, - жестко произнес он. - Я  за
тебя извиняться не собираюсь.
   Черкасов выглядел усталым и измученным, но держался ровно  и  даже  с
достоинством. Несмотря на неприязнь к нему, Настя  почувствовала  что-то
вроде восхищения. Видно, человек за свою жизнь столько  унижений  и  ос-
корблений натерпелся из-за нетрадиционной  сексуальной  ориентации,  что
выработал умение не терять присутствия духа и уважения к себе самому.
   - Михаил Ефимович, - начал Ольшанский,  -  сегодня  вечером  истекают
семьдесят два часа с момента вашего задержания, и я должен принять реше-
ние, содержать ли вас под стражей или отпустить домой. Для этого мне не-
обходимо побеседовать с вами еще раз, задать вам ряд вопросов  и  выслу-
шать ваши ответы.
   - В чем меня обвиняют? - неожиданно спросил Черкасов. - В  краже  или
еще в чем-то?
   - Пока только в краже, - осторожно ответил Ольшанский. - Но есть  еще
ряд обстоятельств, о которых вы должны знать.
   - Что за обстоятельства?
   - Вы подозреваетесь в совершении серии тяжких преступлений.
   - Господи, я ведь уже все объяснял...
   - Да-да, я знаю. Ваша ответственность за то, что вы  позволили  Олегу
Бутенко скрываться от родителей и употреблять наркотики, уголовно-право-
выми нормами не урегулирована. Пусть это  останется  на  вашей  совести.
Олег был совершеннолетним, и вас трудно упрекнуть в том, что вы не заме-
нили ему няньку. Речь сейчас идет о другом. После Олега Бутенко  исчезли
и при таких же обстоятельствах погибли еще восемь юношей  и  подростков.
Более того, они умерли от передозировки того же препарата, что  и  Олег.
Согласитесь, у нас есть все основания считать, что вы к этому причастны.
Тем более, прошу заранее меня простить, заключение медицинской эксперти-
зы говорит о том, что все восемь погибших  вели  интенсивную  гомосексу-
альную половую жизнь. И вот, Михаил Ефимович, у нас с вами есть  история
ваших отношений с Олегом Бутенко и восемь  других  историй-близнецов.  А
как бы между ними - ваша неуправляемая тяга к  мужчинам  с  определенным
типом внешности. Таким, как у брата вашей бывшей жены Вячеслава  Дороше-
вича. Таким, как у Олега Бутенко. И как у итальянского актера, фильмы  с
участием которого вы так удачно украли.
   - Я не вижу связи, - спокойно возразил Черкасов.
   Настя наблюдала за ним чуть со стороны и видела, что он нисколько  не
напуган этим разговором. Он внимательно следит за аргументами следовате-
ля, пытается их понять, но не понимает. Действительно не понимает.
   - Вы в самом деле не видите связи?
   - Не вижу, - подтвердил Черкасов.
   - Тогда посмотрите на эти снимки.
   - Кто это?
   - Посмотрите внимательнее.
   Черкасов взял фотографии и стал перебирать их, потом вернул  следова-
телю. Ни один мускул не дрогнул на его лице.
   - Их что, специально подбирали? Они очень похожи, как  будто  братья.
Кто это?
   - А это, Михаил Ефимович, те самые восемь юношей, о которых мы только
что с вами говорили. Тоже умерли от чрезмерного употребления  метедрина,
а до этого длительное время не жили дома, более того - находились в  ро-
зыске, потому что их семьи не знали, где они. Точь-в-точь как было с Бу-
тенко. Вы можете это как-то объяснить?
   - Нет. Объяснить этого я не могу, - твердо сказал Черкасов.  -  Но  я
понимаю, что вы хотите сказать. Да, это как раз  тот  тип,  который  мне
нравится. Я бы даже сказал, единственный тип, который может  мне  понра-
виться. Ваши сотрудники собирали обо мне сведения и, вероятно, уже  зна-
ют, с кем я общался в последние годы. Далеко не все мои друзья имеют та-
кую внешность, но это ничего не означает. Вам должно быть  понятно,  что
люди встречаются и даже иногда живут долгие годы  вместе  с  людьми,  не
имеющими ничего общего с их идеалом красоты, однако только один тип лица
или фигуры может заставить их сердце бешено колотиться. И тогда люди на-
чинают совершать глупости, порой даже опасные. Значит, вы считаете,  что
это я похитил и убил этих юношей?
   - Мнения разделились, - улыбнулся  Ольшанский.  -  Часть  сотрудников
считает, что это сделали вы, другая часть считает вас  невиновным.  Идет
интенсивный обмен аргументами и поиск новых фактов и доказательств.
   - А как считаете лично вы?
   - Лично я пока никак не считаю, потому что мне еще не представили тех
самых фактов и доказательств. Я в  данном  случае  выступаю  в  качестве
судьи, к которому две разные группы сотрудников уголовного розыска  при-
дут со своими соображениями. Я выслушаю их, посмотрю, что они  мне  при-
несли, какие факты и доказательства, и только после этого приму решение.
Время еще есть, семьдесят два часа истекают только в двадцать ноль-ноль,
а сейчас, - он посмотрел на часы, - семнадцать тридцать. У нас в  запасе
два с половиной часа, чтобы принять решение.
   Настя с восхищением и благодарностью наблюдала, как следователь отво-
дил удар от конкретных сыщиков, в том числе и от нее самой. "Мнения раз-
делились", "идет обмен  аргументами",  "поиск  новых  фактов  и  доказа-
тельств". В то же время Константин Михайлович ловко уклонялся и  от  об-
суждения собственной позиции, чтобы не настраивать Черкасова против себя
прямыми обвинениями и в то же время не вводить  его  в  заблуждение  де-
монстративной верой в его невиновность, зарабатывая легкие и дешевые оч-
ки.
   - Я невиновен. Я могу сделать что-нибудь, чтобы это  доказать?  Какие
вам нужны сведения и факты, чтобы убедиться в моей невиновности?
   - Вы можете помочь нам разобраться. Я  прошу  вас,  Михаил  Ефимович,
выслушать меня сейчас внимательно и очень спокойно. Если вам  что-то  не
понравится в моих словах, постарайтесь держать себя в руках и следить за
моей мыслью, а эмоции мы оставим на потом. Хорошо?
   - Я вас слушаю.
   - У каждого из нас своя правда, Михаил Ефимович. У вас - своя, у меня
- своя, у Анастасии Павловны, - он слегка кивнул в ее  сторону,  -  тоже
какая-то своя правда. Вы точно знаете, совершали вы эти преступления или
нет. То есть вы свою правду знаете и, вероятно, очень удивляетесь, поче-
му она не очевидна для всех остальных. Не очевидна. И с этим вам придет-
ся смириться. Вашему слову, ничем не  подкрепленному,  никто  верить  не
обязан. Это только в пунктах проката видеокассет у вас спрашивали  фами-
лию и верили на слово, не заставляя вас предъявлять документы.  Но  хочу
вам напомнить, что и там вы не называли свою настоящую фамилию. Если  уж
вы лгали в такой мелочи, то как я могу поверить вам на слово, когда речь
идет о серьезных вещах? Все это я говорю к тому, чтобы вы отдавали  себе
от