меня вытаскивали. И могу тебе сказать, что я хватался за все, что
подворачивалось под руку, пытался хоть за что-то уцепиться. За руль,  за
рычаг переключения передач, за приборную панель, даже за щиток,  которым
от солнца прикрываются. Короче, за все. И остаются от таких  приключений
весьма характерные следы в виде смазанных полос.
   - И этих следов эксперты в машине не обнаружили, - закончила за  него
Настя. - Совсем плохо. Значит, Халипову из машины  не  вытаскивали,  она
сама вышла. Юрик, я тебе искренне сочувствую.
   - Вот и я себе сочувствую, - уныло проговорил Коротков. - Потому  что
к боевикам Багаева она бы сама не вышла. Она вышла бы только к  Дронову.
Бедный я, бедный, и за что мне эти напасти? Ну почему убийцей  не  может
быть слесарь  или  дворник,  которого  можно  вот  так  просто  пойти  и
арестовать,  а?  Ну  ладно,  пусть  врач,  или  учитель,   или   инженер
какой-нибудь.  Так  нет  же,  как  Коротков  -  так  непременно  гадость
какая-нибудь  в  виде  подозреваемого,  к   которому   просто   так   не
подберешься. Вот почему так, Аська?
   - Потому что Петровка. Уходи на землю, вон как Коля Селуянов,  будешь
своих дворников и слесарей пачками задерживать.
   - Все, хватит! - прогремел прямо над ними голос  Чистякова,  внезапно
возникшего на пороге комнаты. -  Ты,  Коротков,  обманул  мое  дружеское
доверие, ты клялся мне всем,  что  у  тебя  есть  святого,  что  приехал
бескорыстно и ничего тебе от моей жены не нужно. Ты нагло обманул  меня,
ты пытаешься беззастенчиво эксплуатировать несчастную больную женщину  и
за это понесешь страшное наказание.
   - Какое? - с ужасом спросил Юра, надеясь, что это будет  что  угодно,
только не лишение порции поросенка.
   - Ты поешь, а потом, когда мы все будем млеть  от  сытости,  возьмешь
топор, пойдешь за дом в сарай и наколешь дров для камина.
   Ладно, дрова так дрова, главное -  поросенка  не  лишили.  А  он  так
изумительно пахнет!
 
*** 
 
   Зоя Петровна Кабалкина, мать Аниты Волковой, не на шутку  волновалась
за свою младшую дочь Любочку. Что-то девочка стала нервной и  замкнутой,
и хоть и забегает к родителям ежедневно,  как  всегда,  благо  живет  на
соседней улице, но ее словно бы и нет. Вот телесная оболочка Любы здесь,
и личико ее, и волосы, и кофточка, и мобильный телефон на поясе брюк,  а
ее самой нет. На все вопросы матери отвечает  невпопад,  а  то,  бывает,
уйдет в ванную, Зоя Петровна ухом к двери  прильнет  и  слышит:  плачет.
Тихонько так, сдерживаясь, чтобы не напугать родителей и бабку с  дедом,
давится слезами. Уж с какой только стороны мать к ней не подбиралась,  и
окольными путями, и прямые вопросы задавала: мол, что  случилось,  ответ
был один:
   - Мамуля, у меня все в порядке. Настроение скачет, вот и слезы.
   - Да настроение-то откуда? - допытывалась Зоя Петровна. - Тебя кто-то
обидел? Или кавалер бросил? Или влюбилась, а он не замечает?
   Люба только качала головой и вымученно улыбалась:
   - У меня все в порядке, ты за меня не  переживай.  Настроение...  Это
пройдет.
   Может, и пройдет, рассуждала про себя Зоя Петровна,  только  нет  сил
видеть, как ребенок сохнет и бледнеет день ото  дня.  Если  все  дело  в
любовных переживаниях, то еще ничего, а вот если на работе что-то не так
или с казенными деньгами проблемы, тогда впору начинать волноваться.
   Финансовый  директор  крупной  фирмы  -  это  вам  не   кот   начхал,
ответственность большая, а следовательно, и спрос большой.
   Промучившись несколько дней, Зоя Петровна решила  подключить  к  делу
старшую дочь Аниту. Вот уж кто умеет найти с Любочкой общий язык, вот уж
кому Люба в рот смотрит! Конечно, если все дело в казенных  деньгах,  то
Люба матери вряд ли скажет, ведь объяснять же придется, а Зоя Петровна в
нынешней экономике ничегошеньки не понимает, она уже давно  забыла,  как
была знаменитой артисткой, и не грустит по тем временам. Больше тридцати
лет она живет только домом, семьей, любовью, и даже та  работа,  которой
она посвятила все годы до выхода на пенсию, не занимала  ее  душу,  была
тягостной необходимостью, которую надо выполнять, чтобы не  посадили  за
тунеядство. Как только статью отменили,  Зоя  Петровна  вскоре  написала
заявление об уходе, стажа для пенсии ей хватало.
   Самое главное для нее - дом, ухоженные дети и внуки, обихоженный муж,
присмотренные старики-родители. Все это - ее крепость, и  служению  этой
крепости Зоя Петровна готова была с радостью  посвятить  всю  себя.  Она
даже книг в последние десять лет почти не читала - не было  потребности.
Раньше приходилось, конечно,  читать,  особенно  то,  что  модно,  чтобы
совсем-то уж деревенщиной не выглядеть, все-таки нужно было  общаться  с
родителями ребят,  занимающихся  у  нее  в  театральном  кружке.  А  как
работать перестала, так про чтение и забыла. Забот по  хозяйству  много,
внуки целый день на ней, Любочка их по утрам приводит, перед работой,  и
после работы забирает, да старики, а вечером и Гриша,  любимый  муж,  из
своей конторы, со станции техобслуживания,  приходит,  частенько  гостей
приводит, то подчиненных своих, то клиентов, то старых друзей,  так  что
дом должен сверкать и еды чтоб вдоволь.
   Понятно, что заботами своими Любочка с матерью вряд ли  поделится,  а
вот   Аните   расскажет   наверняка.   Анита   у   них   у   всех    как
палочка-выручалочка, не  только  Люба,  но  и  Валерик,  сын  Станислава
Оттовича от третьего брака, с ней советуется, с  ее  мнением  считается.
Оно и понятно, ведь Анита - старшая, значит, умнее, мудрее своих младших
брата и сестры. И вообще, она необыкновенная, не такая, как все. Если уж
Любочка со своей проблемой сама справиться не может, то с помощью  Аниты
обязательно сумеет это сделать.
   Дождавшись вечера, когда дочь придет домой,  Зоя  Петровна  позвонила
ей. Вот ведь как гены дают о себе знать!
   Ни  Анита,  ни  Валерик  просто  не  выносят,   когда   их   называют
уменьшительными именами. Это у них от Станислава  Оттовича,  который  не
признавал никаких "Стасиков"  и  "Славиков",  его  можно  было  называть
только Станиславом. И Анита, еще будучи совсем крохой, демонстративно не
отзывалась, если кто-нибудь называл ее Анечкой,  Нюрой  или  Нютой.  Она
хотела  быть  только  Анитой,  она  гордилась  своим  нерусским  именем,
придуманным  крестной-испанкой.  И  как  поначалу  она  бесилась,  когда
бабушка, мать Зои Петровны,  называла  ее  Нютой!  Правда,  очень  скоро
девочка поняла, что бороться с этим бесполезно, и покорилась. Но  только
в отношении бабушки.  Больше  никому  такие  вольности  не  дозволялись.
Говорят, и Валерик точно такой же, сама Зоя Петровна его  в  детстве  не
видела, познакомилась с ним только на похоронах Станислава Оттовича,  но
Нина Максимовна, его мама,  рассказывала  о  поведении  маленького  сына
примерно то же, что Зоя Петровна могла бы рассказать о детстве Аниты.  У
обоих детей художника  Риттера  была  способность  фанатично  увлекаться
чем-то и заниматься предметом своего увлечения по-настоящему  глубоко  и
всесторонне. При этом и мальчик, и  девочка  умели  хорошо  организовать
свое время, и никакие хобби не ставили под угрозу приготовление  уроков.
Всему был свой час, и час этот использовался с полной нагрузкой.
   Ведь подумать страшно, сколько Анита училась! И  танцы,  и  испанский
язык, и музыкальная школа по двум специальностям, гитаре и саксофону,  а
все равно ведь закончила с золотой медалью.
   А у Валерика, Нина Максимовна рассказывала, другая история была.  Ему
отец подарил игрушечную железную дорогу, огромную, во всю комнату. Из-за
границы привез.
   Так мальчуган, ему тогда лет восемь было или девять, ровно полчаса  с
ней поигрался, а потом засел за бумажки и начал какие-то расчеты делать.
Прямо тут же, на полу, рядом с рельсами  и  вагончиками.  Оказалось,  он
подсчитывал, сколько нужно людей, чтобы обслуживать такую  дорогу,  если
бы она была настоящая. Станислав Оттович тогда посмеялся  над  сыном,  а
потом заметил,  что  Валерик  ко  всему  так  относится,  с  чем  бы  ни
столкнулся. Вот они в зоопарк сходили, а на другой день мальчик сидел  и
подсчитывал, сколько нужно людей и  техники,  чтобы  регулярно  вывозить
навоз и пищевые отходы. Причем считал с вариациями, например, если бы  в
зоопарке было пять слонов, десять тигров и десять львов, или один  слон,
три тигра и два льва, или слонов вообще бы не было,  а  были  бы  только
тигры,  львы  и  обезьяны.  Станислав  Оттович  хотел,  чтобы  сын  стал
художником, с детства учил его понимать живопись и  держать  карандаш  и
кисть, и такое увлечение Валерика вызвало в нем бурю гнева. А тому  хоть
бы что! Сходит в театр  -  и  давай  высчитывать,  сколько  должно  быть
персонала, помимо артистов, чтобы театр функционировал нормально.
   Сходит в планетарий - то же самое. На выставку с отцом, в магазин  за
тетрадями, в ЖЭК за талонами на сахар - куда бы ни попадал Валерик,  это
давало ему пищу для очередных подсчетов. И неважно, правильными были его
расчеты или нет, важно, что ему  это  было  по-настоящему  интересно,  и
именно этим он хотел заниматься, когда вырастет, а вовсе  не  живописью.
Институт он выбрал по своему  усмотрению,  и  Станислав  Оттович  с  ним
несколько месяцев не разговаривал. Отец-то, видно, рассчитывал, что  сын
станет если уж не художником (Валерик уже лет с десяти отказывался брать
кисти  в  руки,  как  ни   настаивал   Риттер-старший),   то   хотя   бы
искусствоведом,  специалистом  по   изобразительному   искусству,   ведь
Станислав Оттович столько вложил в него, так много с ним  занимался!  ан
нет, Валерик сделал по-своему и  на  обиды  отца  внимания  никакого  не
обращал. "Я, - говорил, - строю свою собственную  жизнь,  а  не  папину.
Если папу что-то не устраивает в его жизни, то пусть он это поменяет. Но
в его жизни, а не в моей. Каждый  человек  должен  быть  хозяином  своей
судьбы. А не чьей-то чужой". Вот какой характер!
   И у Аниты такой же.  Никому  не  позволяет  на  себя  влиять  и  себе
диктовать. Оба в отца пошли.
   Анита обещала поговорить с сестрой и сообщить матери  о  результатах.
Перезвонила она только на следующий день.
   - Мамусик, я, наверное, ничем тебя утешить не смогу.
   - Что такое? - перепугалась Зоя Петровна. - Что с Любочкой?
   - Не могу сказать точно, она мне ничего не сказала. Ты же просила  не
ссылаться на тебя, поэтому я просто разговаривала  с  ней,  как  обычно,
надеялась, что она сама захочет поделиться.
   - Не захотела? - горестно вздохнула она.
   - Нет. Но я с тобой согласна, с ней что-то происходит.
   Она взвинченная, вот-вот сорвется.
   - Господи, да что ж такое-то! - запричитала Зоя Петровна. - Что могло
случиться, как ты думаешь, Анита?
   - Не знаю, мамуся, но мне кажется, что Любаша скрывает от нас  что-то
такое,  в  чем  ей  стыдно  сознаться.  Иначе  она  бы  мне  обязательно
рассказала.
   - Да, тебе она доверяет, - согласилась  мать.  -  И  к  слову  твоему
прислушивается. И уважает тебя, поэтому и стыдится,  не  хочет  в  твоих
глазах себя уронить. Ладно, что ж делать, не хочет говорить - ее  право.
А у тебя-то как дела?
   - Все в порядке.
   - Как твой прыгун-скакун?
   - Мама, я же просила тебя... Он  каскадер,  это  уважаемая  и  хорошо
оплачиваемая профессия.
   - Что ж ты его прячешь от нас, если он  такой  уважаемый?  -  поддела
дочь Зоя Петровна, которую обижало,  что  за  все  годы  она  так  и  не
познакомила родителей со своим сердечным другом.
   - Я никого не прячу. Просто я не считаю нужным знакомить вас  с  ним.
Вы - моя семья, он - моя личная жизнь, и одно  к  другому  отношения  не
имеет, так что не нужно смешивать.
   От голоса дочери повеяло таким холодом, что  Зоя  Петровна  почла  за
благо сменить тему.
   Дождавшись, когда жена  заснет,  Владимир  Харченко  осторожно  вылез
из-под одеяла, прокрался на кухню, закрыл за собой дверь, закурил.  Черт
побери, что произошло?
   Схема  всегда   работала   без   сбоев,   источник   информации   был
супернадежным, и благодаря сведениям, черпаемым из этого источника,  ему
удалось несколько раз выступить на служебном поприще  настолько  удачно,
что его карьеру можно было бы  даже  назвать  головокружительной.  А  уж
сколько денег он заработал, продавая информацию журналистам!  Во  всяком
случае, его молодая жена не чувствует недостатка  ни  в  тряпках,  ни  в
цацках, и живут они не в конуре, и в  свадебное  путешествие  ездили  не
куда-нибудь, а на Лазурный берег, во Францию.
   Что же произошло? Ладно, как именно  это  все  могло  получиться,  он
разберется потом. А сейчас важно решить совсем другую  проблему.  Петька
Маскаев, когда на него наехал главный редактор, указал на  Харченко  как
на человека, продавшего информацию, оказавшуюся ложной.
   Главный, понятное дело, хочет пойти  на  мировую  с  Чуйковым,  лучше
отдать семьсот тысяч, чем три миллиона, а отдавать  наверняка  придется.
Но из своего кармана он доставать эти деньги  не  собирается,  это  тоже
понятно. Кто крайний в цепочке, тот и виноват, тот пусть и платит.
   Сегодня утром, когда Харченко брал свою машину  со  стоянки,  к  нему
подошли  четверо  мужиков,  во  всем  облике   которых   прорисовывались
намерения, не вызывающие сомнений. Мужики сообщили, не  повышая  голоса,
что либо он, майор Харченко, принесет семьсот тысяч  долларов,  либо  не
принесет, но тогда уже принесут другие, и не  деньги,  а  венки  ему  на
могилку. И сроку ему на все про все - неделя. Через  неделю  будут  либо
деньги, либо цветы.
   Понятно, что взять такие деньги ему  негде.  И  надо  придумать,  как
выкрутиться из этой ситуации.  Может,  перевести  стрелки  на  источник,
подсунувший ему липовую информацию? Тогда сам Владимир  перестанет  быть
крайним в цепочке.
   Нет, так не годится. Надо придумать что-то другое.
   Что-то другое...
   Но что?
 
Глава 7 
 
   Так часто бывает: среди множества фактов и обстоятельств, всплывающих
в ходе  раскрытия  преступления,  вдруг  выползает  маленькая  деталька,
крохотная, незаметная и никому  не  нужная,  но  сыщик  или  следователь
упираются в нее, как в запертые ворота,  и  просто  не  могут  двигаться
дальше, пока про эту  детальку  все  не  выяснят.  Она  им  снится,  она
вертится у них в голове круглые сутки, покоя не дает,  и  они  отчего-то
уверены, что как  только  разберутся  с  этой  мелочью,  так  сразу  все
остальные детали встанут на свои места, и картина преступления  сложится
в единое целое, заиграет красками, засверкает. Задышит и оживет.
   Иногда именно так и получается. Но куда чаще выходит, что деталь  эта
никакого отношения к преступлению не имеет.
   Такой деталью в деле об  убийстве  Юлии  Халиповой  стал  для  Сергея
Зарубина  понедельник  накануне  убийства.  Непонятно  почему,  но  этот
проклятый понедельник мучил оперативника и терзал, как больной зуб.  Где
был в понедельник Антон Кричевец? На какие такие невероятно важные  дела
променял он возможность прогнуться перед  мэтром,  от  которого  зависит
будущая работа? Ни сам Кричевец, ни его любовница Волкова ответа на этот
вопрос не давали.
   Но то, что  оба  лгали,  рассказывая  о  внезапном  приступе  плохого
настроения у бывшего каскадера, было для Зарубина очевидным.  Он  хорошо
помнил, как спрашивал у Волковой,  почему  Антон  не  был  на  юбилее  у
Островского, и внятного ответа в тот раз не получил.  А  ведь  если  все
было так просто, если в воскресенье он пропустил банкет, потому  что  не
хотел идти один, а Волкова  была  занята  семейным  торжеством,  если  в
понедельник он пребывал в расстроенных чувствах и  провел  весь  день  и
даже часть вторника в ее квартире, то что мешало ей так  и  сказать?  Но
она ведь не  сказала.  Ограничилась  молчанием  и  коротким  "не  знаю".
Почему?
   Да потому, что не была готова к вопросу. Не  придумала  заранее,  что
отвечать, если спросят,  не  успела  согласовать  это  с  Кричевцом.  Не
предполагали они, что милиционеров с Петровки заинтересует такая деталь,
как присутствие одного свидетеля на дне рождения другого. А может  быть,
согласовывать нужно было не только с Кричевцом, но и с  Островским?  Кто
их знает, что там на самом деле произошло? Самая ходовая версия, лежащая
на поверхности, - это, конечно,  Дронов  и  багаевские  боевики.  Но  на
самом-то деле пара  "заказчик  -  исполнитель"  может  выглядеть  совсем
по-другому. То есть исполнителями могут быть как ребята Руслана Багаева,
так  и  любые  другие,  а  заказчиком  мог  выступить,  к  примеру,  сам
Островский, его жена, Кричевец, не желающий рисковать хорошим отношением
режиссера, да та же Анита Станиславовна Волкова,  в  конце  концов.  Или
заказал убийство все тот же Дронов, но спровоцировать его мог  любой  из
вышеперечисленных персонажей.
   И встает перед Сережей Зарубиным такой вот  незамысловатый  вопросец:
предположим, поведение Халиповой стало совсем уж вызывающим, предположим
даже, что пока Анита Станиславовна пировала в воскресенье в кругу семьи,
молодая актриса встретилась с  Кричевцом  и  позволила  себе  что-то  уж
совсем немыслимое, вплоть до шантажа, дескать, либо  ты  будешь  моим  и
бросишь свою старуху, либо я добьюсь, чтобы Островский  порвал  с  тобой
деловые отношения. И в понедельник  Кричевец  с  благословения  Волковой
встречается с Дроновым. Дронов человек занятой, он  назначил  время  для
встречи, и это оказался вечер понедельника,  и  не  смог  отчаявшийся  и
перепуганный Кричевец отказаться и попросить перенести встречу на другое
время, сославшись на  необходимость  поприсутствовать  на  дне  рождения
режиссера. Несопоставимой важности дела оказались, тянуть нельзя, Юлия -
девушка неуправляемая и непредсказуемая, свою угрозу  может  привести  в
исполнение в любой момент. Отложишь встречу - а там уже и  поздно  будет
дергаться.
   Могло так получиться? Вполне. А что нужно, чтобы  это  проверить?  Да
сущая малость. Нужно точно установить, где были  в  понедельник  вечером
Кричевец и Дронов. Хотя, возможно, с политиком встречался  не  Антон,  а
его подруга, и в таком случае нужно еще установить, где находилась в это
время Волкова. Вот и  все.  Если  окажется,  что  Дронов  в  понедельник
вечером находился там же, где и Кричевец, или Анита, или оба вместе,  то
можно считать преступление раскрытым.
   А вот если окажется,  что  они  нигде  не  пересекались,  мучительный
вопрос о понедельнике встанет с новой силой.  Если  Кричевец  и  Волкова
скрывают не встречу с Дроновым, то что? Что они скрывают?
   Своими "понедельничными" терзаниями Сергей Зарубин делился  только  с
Коротковым, боялся, что на смех поднимут. И пока остальные  оперативники
сбивали ноги и стирали языки, проверяя алиби всех до единого находящихся
в Москве членов преступной  группировки  Багаева,  Зарубин  сосредоточил
собственные  усилия  вокруг  трех  человек:  политика  Дронова,  бывшего
каскадера Антона Кричевца и  доктора  физико-математических  наук  Аниты
Волковой. Дронов был  Зарубину  недоступен,  если  с  ним  кто  и  может
поговорить, так только следователь. Кричевец,  как  предполагал  Сергей,
был слишком  тесно  связан  с  преступлением,  поэтому  наверняка  будет
напряженным и внимательным, следящим за каждым  своим  словом,  так  что
начинать нужно с Волковой.
   Анита Станиславовна работала  системным  администратором,  на  службу
ходила  ежедневно,  имела  нормированный  рабочий  день  с   девяти   до
восемнадцати, получала зарплату в рублях, равную двум тысячам  долларов,
на работе ни с кем близко не сходилась, и о ее личной жизни никто ничего
не знал. Совершенно естественно, что никто не знал  и  о  том,  как  она
проводит выходные дни и вечера, в частности, роковой вечер понедельника.
Но  оставались  еще  родственники,   которые   могли   оказаться   более
информированными. В списке родственников у Зарубина значились: мать  Зоя
Петровна Кабалкина,  отчим  Григорий  Иванович  Кабалкин,  единоутробная
сестра  Любовь