реступления  и
оставленных улик, фотографии фигурок, ксерокопии записок. Дойдя до  убийства
Фирсовой, Настя задумалась, нужно ли прилагать к материалам  видеокассету  с
фильмом "Семь". С одной стороны, все это  может  оказаться  ее  собственными
домыслами, не имеющими ни малейшего отношения к преступлениям Шутника, и это
только  запутает  специалистов,  но,   с   другой   стороны,   если   Шутник
действительно находится под влиянием этого фильма, то психологам  необходимо
его посмотреть.
   По мере составления справки факты становились на свои места, и  Настя  не
переставала удивляться тому, что не выстроила их подобным же образом раньше.
Не выстроила, потому что не хотела. Потому что очень страшно было  верить  в
то, что игра идет  против  нее,  а  не  против  Татьяны.  И  очень  хотелось
интерпретировать их по-другому.  Никому  не  нравится  признаваться  себе  в
неприятных вещах, а уж если это вещи не просто неприятные, а пугающие, тогда
тем  более.  Она  всегда  так   гордилась   своей   рациональностью,   своей
способностью отстраниться от эмоций и мыслить  четко  и  последовательно,  а
оказалось, что она обычный человек, с развитым  инстинктом  вытеснения.  То,
что вызывает  тревогу,  вытесняется  из  сознания  и  замещается  различными
оправданиями, надуманными объяснениями или искусственными фактами.
   - Юра, ты мне велишь обращаться  к  какому-то  конкретному  психологу  из
наших, на Петровке, или тебе все равно?  -  спросила  она  Короткова,  когда
справка наконец была закончена.
   - Без разницы, - ответил он. - А у тебя есть на  примете  кто-то  получше
наших?
   - Ларцев.
   Коротков вскинул на нее удивленные глаза, помолчал, доставая сигарету  из
пачки, закурил.
   - Не боишься?
   - Юрочка, нельзя бояться до бесконечности. Мы  с  тобой  оба  знаем,  что
Володя хороший психолог, кроме того, он разбирается в нашей работе и в наших
трудностях. И кроме того, нашей вины нет в том, что случилось. Он сам  пошел
туда и сам угодил под пулю.
   - Но мы его спровоцировали, - заметил Коротков. - Я же помню. Гордеев его
вел, как рыбу за приманкой, и заставил сделать то, что он сделал.
   - Неправда, - возразила Настя, - Колобок вынудил его пойти на  контакт  с
преступниками, это верно, но искать адрес Натальи Дахно и идти к  ней  домой
его никто не заставлял. Наша вина была только в том, что мы узнали правду  о
Ларцеве и не захотели с ней мириться. Неужели ты думаешь, что он  держит  на
нас зло за это? Пять лет прошло.
   - Ну хорошо, допустим,  -  сдался  Коротков,  -  а  ты  уверена,  что  он
продолжает заниматься психологией?
   - Продолжает. Я узнавала. С тех пор, как  его  комиссовали,  он  закончил
специальный  курс  в  университете  и  занимается  тем,  что   консультирует
различные фирмы по вопросам подбора и расстановки персонала.
   - А вдруг он тебя поганой метлой погонит?  Учти,  у  него  было  черепное
ранение, люди после таких травм становятся  вспыльчивыми  и  неуправляемыми.
Неужели рискнешь?
   Настя засмеялась:
   - Я могла бы, конечно, сказать, что рискну, и ты меня зауважал бы за  мою
феерическую смелость. Но врать не стану, я ему уже звонила.
   - Серьезно? - почему-то обрадовался Коротков. - И  как  он?  Я  с  ним  в
последний раз общался, по-моему, года два назад.
   Вот так, с грустью констатировала Настя. Работаешь с человеком бок о бок,
делишь с ним и опасности, и радости, и неприятности, а потом он  уходит,  ты
еще некоторое время поддерживаешь с ним отношения, но это тянется недолго. С
каждым месяцем вы перезваниваетесь все реже и реже,  потому  что  вместе  не
работаете и обсуждать вам уже вроде бы и нечего. И настает момент, когда  ты
пытаешься вспомнить, когда же в последний раз звонил ему, и оказывается, что
это было два года назад.
   - Юра, как ты думаешь, это мы с  тобой  утратили  человеческий  облик  на
своей работе или все люди такие? - спросила она.
   Коротков передернул плечами, словно продрог,  подошел  к  окну  и  закрыл
форточку. Налив из графина воду в  электрический  чайник,  воткнул  вилку  в
розетку и принялся с сосредоточенным видом доставать из стола чашки.
   - Кофе будешь?
   - Буду. Юра, я задала вопрос, - настойчиво повторила Настя.
   - Только не делай вид,  пожалуйста,  что  тебе  необходим  мой  ответ,  -
раздраженно   откликнулся   Коротков.   -   Мы   сейчас   с   тобой   начнем
морализаторством заниматься и  охать,  какие  мы  плохие  и  бесчувственные,
Володьку забыли, а ведь он остался один с маленькой дочкой на  руках,  да  к
тому же больной. Вот я тебе на  примере  тещи  скажу:  на  похороны  человек
пятьдесят пришло, из них только трое или четверо все годы, пока она  болела,
регулярно звонили и справлялись о ее самочувствии,  из  этих  троих-четверых
всего один предлагал помощь. А остальные откуда взялись? Когда-то они с  ней
вместе работали, виделись каждый день, общались, делали одно дело. А  потом,
когда ее паралич  разбил,  -  он  сделал  выразительный  жест  и  прищелкнул
пальцами, - фьюить! Растворились в небытие. Однако  проститься  пришли.  Так
что не вали все на наши с тобой головы и на нашу работу. У всех так.
   Вода в чайнике закипела, Юра приготовил кофе и пододвинул Насте  чашку  с
умилительной розочкой, увитой голубыми листочками. Сам  он  пил  из  высокой
кружки, на которой был изображен свирепого вида бульдог.
   - Ты что, посуду по половому признаку  раздаешь?  -  осведомилась  Настя,
скептически разглядывая узор на чашке. - Девочкам  -  розочки,  мальчикам  -
служебные собаки.
   - Не хочешь - могу поменяться, - отпарировал он. - Мне  без  разницы,  из
какой чашки пить. Ты когда к Ларцеву поедешь?
   - Сегодня. Вот кофе допью и поеду.
   - Привет передашь от меня?
   - Давай свой привет, только упакуй как следует, - пошутила Настя.
   Некоторое время они молча  пили  кофе.  Коротков  исподтишка  разглядывал
Настю, она чувствовала его взгляд, но никак на него не реагировала. Обычно в
таких ситуациях она начинала злиться, потому что терпеть не могла  молчания,
во время которого ее разглядывают, но сегодня она с удивлением понимала, что
ее это нисколько не трогает. Какая разница? Разглядывай  не  разглядывай,  а
все  равно  получишь  еще  два  посторонних  трупа,  а  потом   третий,   ее
собственный. Острый страх,  пережитый  во  время  просмотра  фильма  "Семь",
сменился бесчувственностью и ледяным спокойствием. Настя знала,  как  опасно
это спокойствие, оно притупляет внимание и остроту восприятия, и  человек  в
таком состоянии часто сам идет навстречу собственной смерти. Не потому,  что
хочет ее, а потому, что не видит опасности, хотя должен был бы видеть.
   - Ася, почему ты не хочешь,  чтобы  тебя  охраняли?  -  внезапно  спросил
Коротков, будто прочитав ее мысли. - Если ты уверена, что Шутник  собирается
тебя убить, то ведешь себя чудовищно легкомысленно.
   - У него на повестке дня еще два убийства, за грех гнева и грех  зависти.
Вот когда он их  совершит,  тогда  придет  пора  меня  охранять.  Знаешь,  -
медленно сказала она, отставляя чашку, - мне кажется, что  я  схожу  с  ума.
Знать, что должны погибнуть два человека, два ни в чем не повинных  и  ни  о
чем не подозревающих человека, и не  иметь  возможности  их  спасти,  -  это
тяжкий груз. Я его  не  вынесу.  Этот  Шутник  почемуто  хочет  меня  убить,
предварительно заставив потерять рассудок от страха и ожидания смерти, и для
этого ему нужно уничтожить какое-то количество людей.  Ты  только  вдумайся,
Юра: чтобы отомстить мне, он убивает других людей. Если  посмотреть  на  эту
картинку с другой стороны, то получается, что я сделала  что-то  плохое,  за
что мне причитается страшная месть, и в результате  будут  уничтожены  шесть
человек. Четверо уже умерли, двоим это еще предстоит. Все эти шесть  смертей
- на моей совести. Если бы я не сделала то плохое, за что Шутник  сводит  со
мной счеты, все эти люди были бы живы.
   - Но ведь ты никогда ничего не делала, кроме своей работы. А все, что  ты
сделала по службе, было правильным и оправданным, потому что такова служба и
таков твой долг, - очень серьезно ответил  Коротков.  -  Государство  платит
тебе за это зарплату. А разве может так быть, чтобы  государство  официально
разрешало и платило зарплату за то, чтобы люди делали то самое  "плохое",  о
котором ты говоришь? Перестань казниться, Ася, это не дело.
   Она сидела на стуле, раскачиваясь из  стороны  в  сторону  и  уставившись
ничего не видящими глазами в край стоящего в углу комнаты сейфа.
   - Я не могу, Юра, - пробормотала она едва слышно, - я не  могу  перестать
казниться. Я постоянно чувствую свою вину.
   - Глупости! - резко оборвал он Настю. - Это особенности нашей работы, это
ее издержки, если хочешь. Все так живут. И все так работают. Не морочь  себе
голову, поезжай лучше к Ларцеву, может, он что-нибудь умное скажет.
   Настя знала, что Коротков отнюдь не черств и не туп, он прекрасно понимал
все, что она ему сказала. Но  он  ее  начальник  и  должен  вести  себя  как
начальник, а не как задушевный друг, каким был для нее много лет.  Начальник
не имеет права жевать сопли  на  пару  со  своими  подчиненными,  когда  они
раскисают, он должен прикинуться железным  Феликсом  и  мобилизовать  личный
состав на подвиги, ну в крайнем  случае  -  на  добросовестную  повседневную
работу.
   Ларцева она не видела пять лет, с тех самых пор, когда его комиссовали из
органов по ранению, хотя несколько раз  разговаривала  с  ним  по  телефону.
"Интересно, как  он  выглядит?"  -  мысленно  задавала  Настя  себе  вопрос,
поднимаясь в  лифте,  и  тут  же  отчетливо  понимала,  что  ей  это  совсем
неинтересно. Ей, похоже, теперь вообще мало что интересно, кроме двух вещей:
Шутника и собственной смерти.
   Дверь ей открыла красивая шестнадцатилетняя девушка - дочь Ларцева Надя.
   - Здравствуйте, тетя Настя, проходите, папа сейчас придет, - сказала она.
   - Его нет? - удивилась Настя. - Мы же договаривались с ним...
   - Он вышел в магазин за кассетой, у него чистой кассеты не  оказалось,  -
пояснила Надя таким тоном, словно Настя обязательно должна понимать, о какой
кассете идет речь и  почему  необходимо  так  срочно  приобретать  ее  перед
Настиным приходом. - Я хотела сама сбегать, но у меня пирог  в  духовке,  за
ним надо присматривать, а папа не умеет. У него обязательно сгорит.
   Настя прошла в комнату, в то время как Надя скрылась на кухне. Да, с  тех
пор, как Настя была здесь в последний раз,  изменилось  многое.  Практически
все. Другая мебель, другие обои, даже  пол  другой.  Раньше  был  измученный
многократными циклевками паркет, теперь под  ногами  лежит  мягкий  пушистый
ковролин. Ларцев не бедствует, это хорошо. Может быть, и вправду, что бог ни
делает -  все  к  лучшему?  Увольнение  из  милиции  явно  пошло  на  пользу
благосостоянию, да и с дочерью Володя теперь может проводить больше времени.
   Однако когда появился  Ларцев,  Настя  усомнилась  в  правильности  своих
мыслей. На пользу-то на пользу, да только... Володя  был  совершенно  седым,
лицо изрезали глубокие морщины, он сильно сутулился, и, что самое ужасное, у
него дрожали руки и мелко тряслась голова. Глаза, однако, искрились весельем
и жили как будто  отдельно  от  совершенно  больного,  разрушенного  тяжелым
ранением организма.
   - Привет, Настюха! - радостно закричал он,  входя  в  комнату  и  обнимая
Настю. - Если бы ты знала, как я рад тебя видеть! Черт с ним, что по делу, а
не по любви, все равно я по тебе ужасно соскучился. Надюшечка! Как там чай с
пирогом? Шибко сильно кушать хочется!
   У Насти отлегло от сердца. Ларцев все тот же, не озлобился и не замкнулся
в себе. Хотя если судить по внешнему виду, чувствовать  себя  он  должен  не
лучшим образом.
   - Твоя дочка - отменная кулинарка,  -  похвалила  Настя,  съев  маленький
кусочек пирога.
   Ларцев неопределенно хмыкнул, а Надя покраснела и смутилась.
   - Это не я, - призналась девушка. - Тесто готовое в магазине  покупаю,  а
начинка - это  обычное  варенье,  нам  бабушка  присылает  каждую  осень.  Я
пробовала несколько раз сделать тесто сама, но у  меня  ничего  не  выходит.
Папа говорит, что для этого талант нужен.
   - Это верно, - согласилась Настя, - мой муж тоже так говорит. Он  мне  не
разрешает мясо готовить, потому что все равно испорчу, даже если буду  очень
стараться. Знаешь, тут есть такая странная закономерность: если у  тебя  нет
таланта к приготовлению пищи, то чем больше стараешься, тем хуже выходит.
   - А кем ваш муж работает? - поинтересовалась Надежда.
   - Профессором, - пошутила Настя. - Он математикой занимается.
   - Неужели профессор математики сам готовит? - в ужасе  всплеснула  руками
девушка. - Так не бывает! Вы, тетя Настя, меня, наверное, разыгрываете, да?
   - Бывает, бывает, - вступил Ларцев, отрезая  себе  третий  кусок  пирога.
Похоже, болезненное состояние на его аппетите никак не отразилось, -  я  сам
неоднократно видел это душераздирающее зрелище. Правда, тогда он еще не  был
мужем тети Насти. Все, Надюшечка, мы наелись,  спасибо  тебе,  доченька.  Мы
пойдем поработаем, ты нас не отвлекай, ладно?
   - Хорошо, папа. Я все уберу. А можно я потом пойду погуляю?
   - С кем? - строго спросил Володя.
   - С Никитой.
   - Куда?
   - Ну... Я не знаю... - растерялась она. -  Куда  он  пригласит.  В  парк,
наверное.
   Ларцев недобро прищурился, теперь в его глазах плясали злые огоньки.
   - В парк? В такую погоду? Когда уже стемнело? Нет, я не разрешаю.
   - Ну папа...
   - Нет. И не спорь. Если хочешь общаться с Никитой, пусть он придет к нам.
Угостишь его пирогом. Кино какое-нибудь посмотрите по видику.
   - Папа, но...
   - Я сказал - нет! -  отрезал  Ларцев  таким  тоном,  что  даже  Настя  не
рискнула бы ему возражать. - Позвони Никите и пригласи к нам в гости. Гулять
я тебе не разрешаю.
   Они вернулись в комнату,  часть  которой  была  обставлена  как  кабинет.
Большой письменный стол с креслом для хозяина и двумя  креслами  для  гостей
создавали вполне удобную обстановку как для делового разговора,  так  и  для
дружеской  болтовни.  Ларцев  занял  одно  из  "гостевых"  кресел  и  жестом
пригласил Настю сесть напротив него.
   - Ну ты крут, - смеясь, сказала  она  вполголоса.  -  Держишь  девочку  в
железных рукавицах, вздохнуть не даешь.
   - Я не ее держу, а этого  Никиту,  -  строго  ответил  Володя.  -  Она-то
девочка правильная, после того случая... ну, ты понимаешь, о чем  я  говорю,
Надя твердо усвоила, что папу надо слушаться, он плохого не посоветует. Если
папа  предостерегает  от  чего-то,  то,  значит,  опасность  на  самом  деле
существует, это не пустой звук и не глупые родительские страхи. Но Никита  -
это совсем другой коленкор. Он юноша, у него другое воспитание.  Я  за  него
поручиться не могу. Поэтому пусть лучше у меня на  глазах  будут  вертеться,
чем по паркам шляться.
   - Ты уверен, что это правильно? - с сомнением спросила Настя.
   - Меня не Интересует, правильно это  или  нет,  мне  важен  результат.  А
результат налицо - Надя выросла хорошей девочкой, послушной, и  в  голове  у
нее нет всяких глупостей. Ты знаешь, что у  них  в  классе  больше  половины
ребят принимают наркотики? А ведь это самая обычная школа,  не  какая-нибудь
там специальная для трудных подростков. Как только я выпущу  Надюшку  из-под
своего влияния, мое место тут же займет кто-нибудь другой. Свято место, сама
знаешь, пусто не бывает. Ну, рассказывай свою страшную историю.
   - Я справку привезла. - Настя полезла в сумку за папкой.
   - Справку ты оставь, я ее прочту, когда ты  уйдешь.  А  пока  рассказывай
своими словами и со своими комментариями. Я диктофон включу, не возражаешь?
   И, перехватив ее удивленный взгляд, Ларцев добавил:
   - Ты же видишь, что у меня с руками. Трясутся так, что ручку  держать  не
могу. Поэтому и не записываю на бумагу, а пользуюсь диктофоном.
   "Так вот в чем дело, - подумала она, - теперь понятно, зачем  нужна  была
чистая кассета. Бедный Володька! "
   - Это после ранения? - осторожно спросила Настя.
   - Руки-то? Да, после него. И  руки  дрожат,  и  голова  трясется,  как  у
древнего старика. Я в свои сорок пять выгляжу на все сто пятнадцать,  верно?
Седой, морщинистый... Красота!
   Он расправил плечи, потянулся и весело подмигнул Насте.
   - Знаешь, чем хороша наука психология?
   - Тем, что помогает понять людей.
   - Ничего подобного, Настюха! Ни хрена она  не  помогает  людей  понимать.
Другого человека понять все равно невозможно, именно потому, что он  другой,
он мыслит по-другому и чувствует по-другому, а ты пытаешься понять  его  при
помощи своих мерок. Психология хороша тем, что позволяет понять самого  себя
и избавиться от собственных комплексов. Принять ситуацию  такой,  какая  она
есть, и не сходить с ума из-за того, что она не такая, как тебе хотелось бы.
   - Шутишь? - недоверчиво спросила Настя.
   - Я-то? Естественно, шучу, - со смехом ответил он. - Но если  серьезно...
Конечно, мне хотелось бы быть красивым молодым  офицером,  сделать  успешную
карьеру в нашем сыщицком деле, дослужиться до полковника и начальника,  быть
счастливым мужем и отцом двоих детей, и так далее.  А  что  я  имею?  Старый
больной инвалид, которого выгнали из органов по состоянию здоровья в  звании
майора, вдовец, потерявший жену  и  одного  ребенка  и  чуть  не  лишившийся
Надюшки. Все сложилось не так, как хотелось и как мечталось. Ну просто  все!
А я продолжаю жить  нормальной  жизнью,  работаю  и,  между  прочим,  хорошо
зарабатываю, считаюсь ценным специалистом, пестую дочку. И  ты  знаешь,  что
самое удивительное?
   - Что? - послушно повторила она.
   Ларцев понизил голос до трагического шепота и сделал страшное лицо:
   - Самое удивительное, что я продолжаю нравиться женщинам. Отбою нет.  Как
посмотрю на себя в зеркало, так недоумеваю: что они во мне  находят?  А  как
вспомню, что я психолог, так задаю себе другой вопрос, правильный:  зачем  я
им? И нахожу ответ на этот вопрос легко и просто. Ладно,  Настюха,  это  все
базарный треп. Давай о деле.
   Он включил диктофон, и Настя стала рассказывать. Говорила она долго и  за
все время только один раз  потянулась  к  папке:  Володя  попросил  показать
фотографию керамической рыбки  с  пластмассовым  пупсиком,  засунутым  ей  в
пасть. Все остальное она воспроизводила по памяти. Краем  уха  она  слышала,
как хлопнула входная дверь, из прихожей донесся приглушенный юношеский голос
- значит, Надя сделала так, как велел отец, и пригласила своего друга домой.
Ларцев слушал ее, ни на что не отвлекаясь  и  ничем  не  выдавая,  что  тоже
слышит доносящиеся  из-за  двери  звуки.  Настя  уже  почти  закончила  свой
рассказ, когда зазвонил телефон. Ларцев снял трубку.
   - Да, слушаю... А, здорово, Юрка! Рад слышать.  Принесла,  принесла  твой
привет, не потеряла. - Он бросил на Настю лукавый взгляд. - Да, конечно.
   Он протянул ей трубку:
   - Это тебя. Коротков.
   Нехорошее предчувствие зашевелилось в ней. Неужели чтото опять случилось?
Неужели Шутник продолжает свои выходки?
   - Ася? Возьми ручку и бумагу, я тебе продиктую, - раздался в трубке голос
Юры.
   - Я так запомню,  -  машинально  ответила  она,  с  облегчением  переводя
дыхание. Кажется, обошлось. Ничего пока не случилось.
   - Ты не запомнишь, - голос Короткова  стал  сердитым,  -  сделай,  как  я
сказал.
   - Хорошо, - прижав трубку плечом  к  уху,  она  потянулась  за  ручкой  и
бумагой. - Диктуй, я готова.
   - Эн, о, эн, пропуск, си...
   - Что это? - прервала его Настя. - Что за бред?
   - Это латинские буквы. Я их произношу как в  английском  алфавите.  Давай
пиши. Си, ар, и, ди, и, пропуск...
   Настя автоматически записывала, с первых же нескольких  букв  поняв,  что
это снова итальянский текст. Значит, все-таки случилось...
   - ...ар, ай, ти, эй, вопросительный знак. Записала?
   - Да, - мертвым голосом ответила она.
   - Что получилось?
   - Non crede, cara