-
вался дома, отправляя на дачу жену. Два дня, проведенные в  одиночестве,
позволяли ему набраться сил перед рабочей  неделей,  перед  пятью  днями
непрерывного общения с людьми и постоянной борьбы с кипящими в нем разд-
ражением и ненавистью.
   - На восьмое марта я пригласила на дачу детей  и  Сашиных  родителей,
так что мы с тобой поедем туда седьмого после обеда. Не задерживайся  на
работе, надо будет заехать купить продукты.
   Он с ненавистью посмотрел в простодушное лицо жены.  Еще  не  хватало
целый день общаться с этими придурками - родителями зятя, да и сам  зять
ему не особенно нравился. И зачем только жена  устраивает  это  сборище?
Такая мука поддерживать разговоры,  изображать  гостеприимного  хозяина,
смотреть на их тупые физиономии. Сами себе они кажутся невероятно умными
и с серьезными лицами рассуждают о политике, о возможной  отставке  мэра
Москвы и смещении руководителей правоохранительных  органов  в  связи  с
убийством известного тележурналиста. Сейчас все об этом рассуждают,  как
будто нет на свете вещей более важных и интересных.  А  для  него  важно
только одно - его внутренний покой, его свобода, его одиночество.
   - Да ты ничего не ел два дня, что ли? - послышался голос жены из кух-
ни. - Все стоит нетронутое, я же тебе столько еды наготовила, когда уез-
жала. Или ты два дня дома не был?
   - Да был я дома, не волнуйся.
   - Тогда почему не ел?
   - Не хотелось. И потом, я ел. Чай пил с бутербродами, яичницу жарил.
   - Вот так всегда, - с упреком сказала жена. - Готовлю, готовлю  тебе,
а ты сидишь на бутербродах и яичнице. Ну почему ты себя не бережешь? Так
и язву заработать недолго. Ты меня слушаешь?
   - Нет, - грубо ответил он. - Я все это уже слышал.
   - Не груби, пожалуйста, - спокойно заметила жена. Одним из  несомнен-
ных достоинств в его глазах было то, что она не была обидчивой.
   Он снова ушел к себе в кабинет и сел за расчеты. Но мысли его  посто-
янно возвращались к одной и той же проблеме. Снова у Мерханова ничего не
вышло, но, может быть, это и к лучшему.  Грех  говорить,  но  журналиста
этого убили весьма кстати. Теперь вся милиция из-за него на ушах  стоит,
а до сгоревшего уголовного дела руки у них дойдут не скоро, если  вообще
дойдут когда-нибудь. Опасность с  каждым  днем  становится  все  меньше.
Правда, милиционеры что-то почуяли, недаром же проверяли алиби. Но ниче-
го у них не вышло, алиби у него  железное,  бронированное,  безупречное.
Девчонка в Институте больше не появляется, а майор заглядывает  изредка,
делает кое-что на скорую руку и убегает. А сейчас у него и на это време-
ни не будет. Вон по телевизору передают - для раскрытия  убийства  теле-
журналиста целый штаб создали, ничем другим теперь заниматься не  будут,
пока убийц не поймают. Да разве их поймаешь?
   Никаких хлопот не было бы, если бы не Гриша Войтович.  Как  он  тогда
рвался в бой, обнаружив резкое повышение агрессивности у подопытных кро-
ликов и крыс! Как хотел немедленно бежать и всем об этом докладывать!  С
большим трудом ему удалось урезонить Григория, уговорить помолчать пока.
Он-то сразу сообразил, как можно использовать тот эффект, чтобы получить
за него большие деньги. Этими деньгами он и Войтовича соблазнил. У  того
молодая жена, ребеночек совсем маленький, деньги-то ох как нужны.  Моло-
дую красавицу ничем больше не удержать, только удобством  существования,
поездками, тряпками, комфортом, как же тут без денег? Он  намеренно  по-
догревал в Грише ревность, умышленно доводя ее до почти  патологического
накала. Он придумывал сплетни, якобы рассказанные ему знакомыми работни-
ками телевидения, о том, что за Евгенией ухаживают то  один,  то  другой
известные актеры, режиссеры, журналисты. Он изо всех сил нажимал на  два
рычага, которые казались ему наиболее мощными, -  на  любовь  и  деньги.
Долгое время ему это удавалось.
   Он пообещал Войтовичу много денег за работу над прибором, уверяя, что
устройство, точно такое же, как они смонтировали в Институте, нужно  ка-
кой-то гражданской организации для приема и излучения волн в  высокогор-
ных условиях. Всего их было пятеро, кроме него самого, Войтовича и  Инны
Литвиновой работали еще научный сотрудник и техник. Но кроме них с  Гри-
шей, никто не знал о том, что у такого устройства есть побочные  эффекты
как в поле прямого действия, так и в поле "обратной петли". А об  истин-
ном предназначении разработки знал только он. Он один. Конечно,  совест-
ливый Войтович камнем висел у него на шее, периодически взбрыкивая и на-
чиная морализировать, рассуждать о нравственности и человеческом  долге.
С одной стороны, хорошо, что его больше нет. Не мешает, не путается  под
ногами, не ноет. Но с другой стороны, он написал это чертово  предсмерт-
ное письмо и тем самым заставил его предпринимать трудные и  рискованные
шаги. Вот теперь он за эти шаги и расплачивается, вынужден временно уйти
в подполье, а получение долгожданных  вожделенных  денег  откладывается.
Денег, которые дадут ему свободу и независимость. Денег,  которые  дадут
ему сладкое одиночество...


   Глава четырнадцатая

   В понедельник утром, идя по длинному мрачному коридору здания на Пет-
ровке в свой кабинет, Настя Каменская столкнулась  с  сотрудником  штаба
ГУВД, который вылетел как ошпаренный из кабинета полковника Гордеева.
   - Ну и начальник у тебя, Каменская, - пробормотал  штабист,  пробегая
мимо Насти. - Сочувствую.
   Она едва успела, войдя к себе, снять куртку и  сапоги,  как  зазвонил
внутренний телефон. Ее вызывал Колобок.
   Виктор Алексеевич, вопреки ее ожиданиям,  вовсе  не  казался  злым  и
разгневанным. Напротив, он как будто заранее стеснялся того,  что  соби-
рался сказать Насте.
   - Меня с самого утра штаб достает, - начал он, пряча глаза. -  Требу-
ют, чтобы я дал им трех человек в бригаду, которая занимается  расследо-
ванием убийства тележурналиста.
   - Почему так много? - удивилась Настя. - У нас же совсем некому будет
работать, если мы трех человек отдадим. Что, во всей Москве других сыщи-
ков не нашлось?
   - Вот и я им то же самое сказал, - смущенно вздохнул полковник.  -  А
они предложили компромиссное решение.
   - Какое? - внезапно осипшим голосом спросила она,  предчувствуя,  что
услышит сейчас неприятную новость.
   - Они готовы взять не троих, а только одного. Но это должна быть ты.
   - Нет.
   Она ответила мгновенно и с таким  ужасом,  как  будто  ей  предлагали
съесть сырую жабу.
   - Но почему, Стасенька?
   - Вы прекрасно знаете, почему, Виктор Алексеевич. На мне  висят  нес-
колько дел, и я не могу их бросить просто так, только лишь  из-за  того,
что какому-то начальнику приспичило иметь собственного аналитика.
   - Настасья, ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь? - голос Горде-
ева стал сухим и строгим. - Убит известнейший человек нашей  страны,  на
раскрытие этого преступления брошены лучшие силы милиции и  прокуратуры,
создан специальный штаб по координации действий и руководству  расследо-
ванием, и тебе, сопливой девчонке, предлагают взять на себя  аналитичес-
кую работу в этом штабе. Ты гордиться должна, что тебе оказано такое до-
верие. Это значит, что тебя заметили и оценили, это значит, что  поняли,
наконец, как я был прав, когда брал тебя на работу в отдел. Это  значит,
что мы с тобой все-таки победили! И сейчас настал ответственный  момент,
когда ты можешь убедить в нашей правоте не только Петровку, но и всю на-
шу милицейскую общественность. Ты будешь  работать  в  этом  специальном
штабе и ты всем - слышишь? - всем от рядового оперативника  до  министра
покажешь, как важно и нужно заниматься аналитической работой  не  только
для руководства на уровне города, но и для раскрытия конкретных преступ-
лений, ты покажешь, как замечательно ты умеешь это делать. И  еще  одно.
Не забывай, что в нашем отделе большой некомплект сотрудников. Люди ухо-
дят, а новые почему-то не приходят. То есть приходят, конечно, но  я  их
не беру, потому что вижу: нет в них того, что я ищу  в  хорошем  сыщике.
Так вот, если ты сумеешь заявить о себе, показать себя и свою работу, ты
тем самым заявишь и обо мне, и о нашем отделе.  Понимаешь?  Люди  начнут
думать: "Что же это за Гордеев такой, который придумал взять в отдел че-
ловека специально для аналитической работы? Что же это за  отдел  такой,
где аналитик помогает раскрывать преступления?" Сначала мы станем  инте-
ресны им, а потом к нам потянутся, и не шваль  всякая,  как  сегодня,  а
лучшие. Так что не валяй дурака, дорогая моя, и  приступай  к  работе  в
бригаде.
   - Я не могу, - упрямо повторила Настя,  глядя  почему-то  не  на  на-
чальника, а на полированную поверхность длинного стола для совещаний.
   - Почему?
   - Я должна закончить с Институтом. Я должна выяснить, что за  антенна
стоит у них на крыше, и добиться, чтобы ее сняли и чтобы виновные в этом
понесли наказание. И пока я этого не сделаю, я не остановлюсь.
   - Но ты же мне руки вяжешь! - в отчаянии воскликнул Колобок.  -  Если
оставить тебя, то придется отдавать трех человек. Трех! Это при  нашемто
некомплекте! Вокруг тебя складывается какаято непонятная ситуация, и по-
ка она не рассосется, тебя нужно охранять по дороге из дома на работу  и
обратно. Это значит, что от дела будет оторван как минимум дважды в день
еще один человек. Развалится работа всего отдела - и только из-за твоего
упрямства. Имей в виду, я с тобой веду светскую  беседу  просто  потому,
что хорошо к тебе отношусь, а так ведь могу приказать - и вся недолга. И
прикажу, если ты не одумаешься.
   - Виктор Алексеевич, - сказала Настя медленно, сквозь зубы, словно  с
трудом выдавливая из себя слова. - Я не хочу работать  в  этой  бригаде,
потому что считаю это безнравственным. Можно создавать специальные штабы
и бригады для поимки опасного преступника, который, оставаясь на  свобо-
де, может совершить еще не одно тяжкое преступление. В такой  постановке
мне вопрос понятен. Но создавать такие штабы и бригады для  того,  чтобы
раскрыть одно убийство, - это верх цинизма, это хамство и свинство,  это
плевок в душу всего населения, всех нас. И я не хочу, не могу и не  буду
участвовать в этом шабаше.
   - Ты что, Стасенька? Что-то я тебя не понял,  -  озадаченно  произнес
Гордеев, который от изумления уже успел забыть, как только что велел  ей
перестать валять дурака и грозился перейти от дружеских уговоров к адми-
нистративным приказаниям.
   - Вы посмотрите, что происходит. Убивают одного человека, да, извест-
ного, да, популярного и любимого многими, но это такое же убийство,  как
и почти все остальные, которые совершаются в нашей стране. Виктор  Алек-
сеевич, это только в жизни все люди разные, а в смерти  они  все  равны.
Потому что у каждого убитого есть близкие и друзья,  которые  будут  его
оплакивать, у которых в душе еще долго будет болеть рана от его  утраты.
Нет потерпевших более достойных  и  менее  достойных,  нет  потерпевших,
убийства которых нужно раскрыть обязательно, и потерпевших, преступления
против которых можно не раскрывать. Нет этого, понимаете? Нет и быть  не
может. Сегодня наша замечательная страна уподобляется рабовладельческому
Древнему Риму, когда убийство патриция считалось убийством,  а  убийство
чужого раба - порчей чужого имущества. Чужого, заметьте себе, потому что
убийство собственного раба даже не было предметом правового  регулирова-
ния. Покойный тележурналист у  нас  получился  патрицием,  на  раскрытие
убийства которого страна бросает лучшие силы.  Снимают  начальника  ГУВД
Москвы и прокурора города. Ставят вопрос о доверии  министру  внутренних
дел и Генеральному прокурору. А каково слышать об этом матерям, у  кото-
рых неизвестные преступники убили детей, или женам и мужьям,  потерявшим
любимых супругов, или детям, оставшимся без родителей? Вам  приходило  в
голову хоть один-единственный раз, каково им слышать все  это?  Для  них
тот человек, которого они потеряли, все равно был  и  остается  центром,
вокруг которого сосредоточены их боль, страдания, слезы. И что же?  Ради
ИХ близкого никто никакой бригады не создавал. Когда убили ИХ  близкого,
что-то никто никого с должности не снял и даже выговор не объявил.  Зна-
чит, мой ребенок хуже? Мой ребенок, мой муж, мой брат -  они  недостойны
того, чтобы их убийцу искали? Почему? Потому что бедны?  Потому  что  не
работают на телевидении и поэтому не имеют доступа к самому  популярному
каналу массовой информации? Потому что их не избирали  в  Думу?  Почему?
ПОЧЕМУ? А КАК ЖЕ МОЙ РЕБЕНОК, МОЙ МУЖ И МОЙ БРАТ? Виктор Алексеевич, то,
что сейчас происходит, - это издевательство над теми людьми,  у  которых
погибли близкие. И я в этом издевательстве участвовать не желаю!
   Она сама не заметила, как давно уже перешла на крик.  Из  глубины  ее
души поднималась такая боль, которая  заставляла  вибрировать  голосовые
связки и наконец прорвалась наружу бурными слезами.  Настя  разрыдалась.
Колобок немедленно вскочил с начальственного места и подкатился к ней.
   - Ну что ты, девочка, ну не надо, милая, - приговаривал  он,  ласково
гладя ее по голове. - Не надо так остро это воспринимать. У нас с  тобой
есть работа, и мы должны ее хорошо делать, вот и все наше мировоззрение.
И убийство тележурналиста - это такое же убийство, как и все  остальные,
и раскрывать его тоже надо. Мы же с тобой не можем отказаться его  раск-
рывать только лишь потому, что наше государство ведет  себя  по-свински,
правда? Да, власти поступают неправильно, но наша работа все равно оста-
ется, и делать ее все равно надо, даже если мы с властями не согласны. И
убитый тележурналист не виноват в том, что вокруг  его  гибели  устроили
карнавал животных. И его близкие имеют право  рассчитывать  на  то,  что
убийца будет пойман и наказан. Поэтому вытри слезы, деточка,  успокойся,
и давай подумаем, как нам лучше поступить. Сколько  времени  тебе  нужно
для работы с Институтом?
   - Три дня, - всхлипнула Настя, вытирая глаза огромным голубым носовым
платком, который протянул ей Гордеев. - Если у меня опять не  получится,
то за три дня это станет очевидным. А больше я все равно ничего не  могу
придумать.
   - Хорошо, - кивнул Виктор Алексеевич. - Я на три дня дам им троих ре-
бят. На понедельник, вторник и среду. И пообещаю, что с четверга  вместо
них начнешь работать ты. Годится?
   - А вдруг я за три дня придумаю, как раскрыть убийство  Галактионова?
Тогда вы меня не отдадите? - с робкой надеждой спросила она,  заглядывая
в глаза начальнику.
   - Не торгуйся, не на базаре, - проворчал Колобок. - Работай, как  до-
говорились. Получится - молодец. Не получится - жаль, но  упрекать  тебя
не буду, и так сделано все, что в человеческих силах. И в том, и в  дру-
гом случае с четверга начнешь работать в бригаде. А если к этому времени
что-то изменится, вот тогда и будем решать, как поступать. Трудности на-
до преодолевать по мере их возникновения, а не заранее. Ты с Доценке все
согласовала?
   - Да, он должен начать сегодня прямо с утра. Уже приступил, наверное.
Хорошо, что Шитова - нормальная живая женщина. Наш Мишаня  ей,  помоему,
жутко нравится, поэтому она охотно согласилась на то, чтобы  попробовать
поработать с памятью еще разочек. Бедный Миша, он на  таких  углубленных
сеансах килограмма два в весе теряет.
   - Неужели? - полковник снял очки и сунул дужку в  рот,  что  означало
сосредоточенность и готовность к обдумыванию новой информации.  -  А  за
счет чего, интересно? Может, мне попробовать? Скоро я в это  кресло  уже
не влезу.
   - Да бросьте вы, Виктор Алексеевич, - улыбнулась Настя, взяв  себя  в
руки и почти успокоившись. - Мы вас и толстого будем любить и слушаться.
   Надежда Андреевна Шитова послушно выполняла все указания Миши  Доцен-
ко. Она надела тот же костюм, в котором ходила на работу 22  декабря,  в
день, когда попала в больницу, а на вешалку в прихожей повесила  недавно
убранные в специальные пакеты зимние  вещи  -  теплую  куртку,  короткую
светлую дубленку, дорогую норковую шубу, легкое шелковое пальто на меху.
Сверху на деревянную полочку Миша попросил положить зимние шапки, теплые
шарфы и платки - одним словом, все то, что лежало там 22 декабря.
   Потом они занялись спальней. Шитова долго думала, потом принесла  от-
куда-то несколько предметов, явно раньше принадлежавших убитому Галакти-
онову: будильник с гравировкой "Папочке от Катюши", массивную пепельницу
и настольную зажигалку, небольшой изящный магнитофон и стопку  кассет  -
Александр Владимирович любил слушать музыку лежа  в  постели.  Разместив
вещи так, как они стояли при жизни Саши, она отошла в сторону  и  крити-
чески осмотрела результаты своего труда. Потом  подошла  ближе,  сделала
несколько неуловимых движений и удовлетворенно улыбнулась.
   - Теперь все так, как было.
   - Вы на кухню заходили? - спросил Доценко.
   - Нет. Мне было очень плохо, я сразу из прихожей  прошла  в  спальню,
переоделась и легла. Потом мне стало вроде полегче, и  я  решила  выпить
чаю. Вот как раз в тот момент, когда я поднялась с  кровати,  у  меня  и
произошел разрыв трубы и началось внутреннее кровотечение - Так  что  до
кухни я не дошла.
   - Очень хорошо, значит, кухню не трогаем. Вы готовы?
   - А что мы будем делать? - поинтересовалась Шитова. Ей было жаль, что
симпатичный черноглазый оперативник заставил ее надеть  строгий  деловой
костюм, в котором она ходила на работу. Надежда предпочла бы  беседовать
с ним, облаченная во что-нибудь более интересное, например, в комбинезон
с расстегнутыми сверху пуговицами, или в длинную  домашнюю  юбку  с  че-
тырьмя разрезами. Впрочем, Михаил просил приготовить  халат,  в  который
она тогда переодевалась, так что еще очень может быть...
   - Мы с вами займемся чем-то вроде гипноза, - серьезно пояснил  Доцен-
ко. - Сначала я помогу вам расслабиться, отключиться полностью от всего,
что произошло за последние недели. Потом мы проделаем с  самого  начала,
шаг за шагом, весь путь от момента вашего возвращения домой в  тот  день
до момента, когда вы открыли глаза и увидели гостя, который был у  Алек-
сандра Владимировича и который советовал ему немедленно вызвать  "скорую
помощь". А потом я снова покажу вам фотографии. Вы не думайте,  что  это
просто. Это потребует от вас огромных усилий и сосредоточенности.
   Миша усадил Шитову в гостиной и начал работать.  Сегодня  работа  шла
намного легче, чем обычно, потому что Надежда  действительно  старалась.
Ей, видно, очень хотелось понравиться Мише Доценко, а  для  этого  нужно
было ему помочь. В конце концов, он ведь не просто так  ее  терзает,  он
хочет раскрыть убийство ее любовника, ее друга. К  моменту,  когда  Миша
решил, что можно начинать, по его спине градом стекал пот,  а  усталость
была такая, будто он только что разгрузил вагон с углем.
   Он попросил Шитову не открывать глаза, вывел ее в прихожую, помог на-
деть норковую шубу, щелкнул замком, открывая входную дверь.
   - Ну, Надежда Андреевна, начали. Вы пришли домой... Не забудьте,  по-
жалуйста, мы договорились, что вы будете думать вслух.
   - Да, я открыла дверь, вошла, зажгла свет, посмотрела  на  вешалку  и
сразу увидела Сашину куртку, а рядом чье-то чужое  пальто,  и  подумала,
что это не Гоша Саркисов и не  Стасик...  Шитова  медленно  раздевалась,
снимала зимние сапоги, разговаривала с Галактионовым, который  объяснял,
что у него важная встреча, и просил к ним не заходить и  не  беспокоить.
Она думала о том, что Саша, наверное, не собирается вместе  с  ней  отп-
раздновать день ее рождения, а также о том,  что  чувствует  себя  очень
плохо, и если завтра не станет лучше, то придется вызвать врача.  Перео-
деваясь в красивый теплый халат, она думала о стирке, которую запланиро-
вала на завтрашний вечер, но которую, видимо, придется отложить, если ее
самочувствие не улучшится. Она испытывала такую страшную  слабость,  что
даже испугалась, и, укладываясь в прохладную свежую постель, подумала  о
том, что уже давно п