и  появляются
перспективы удачного брака. Нам казалось, что этим наша вина как бы  ис-
купается. Я прав?
   - Ты прав, - со вздохом ответила Татьяна. - Ирка сама говорила,  что,
если бы не переезд в Москву, она никогда не встретила бы свое сокровище,
а я радовалась, что она думает именно так, потому что этим как бы умаля-
ется наша с тобой вина.
   - Вот именно. Можно мне еще пирожок? Обалденно  вкусно.  Так  вот,  я
продолжаю свой страстный монолог. Мы с тобой даже не удосужились поинте-
ресоваться личностью этого жениха, настолько наша радость за Иришку зат-
мила все на свете. Кто бы он ни был, лишь бы она была счастлива.  А  она
счастлива, это несомненно. Не исключаю, что мы с тобой познакомились  бы
с ним только на свадьбе. Я каждый вечер провожу с дочерью и скоро вообще
уеду с ней на юг, ты поглощена мыслями о нашем будущем малыше, и интерес
к новоявленному жениху у нас отошел на задний план. Ну есть он - и слава
Богу, пусть нашей Ирочке будет хорошо. Танюша, я старый опер, и мне  это
все ужасно не нравится.
   - А я молодой следователь, - она улыбнулась и ласково дотронулась  до
его руки, - но мне тоже почему-то это не нравится. Скажи, пожалуйста,  у
Маргариты Владимировны есть брючный костюм-тройка от Версаче, черный,  с
тонкой белой полоской?
   - Понятия не имею. А что?
   - А то, что в ресторане она была якобы в нем. Глазастый у  нашей  де-
вочки жених, с первого взгляда определил, что костюм от Версаче. Я, нап-
ример, не смогла бы. А ты?
   Стасов взглянул на часы и потянулся к телефону.
   - И я не смог бы. Давай спросим у Риты, чего проще-то.
   - Может, не стоит? - засомневалась Татьяна. - Неудобно как-то.
   - Перестань, - отмахнулся Стасов, набирая номер. - Неудобно не  пони-
мать и теряться в догадках. А знать всегда удобно. Или мы с тобой не ми-
лиционеры? Лиля? Здравствуй, доченька. Как ты спала? Хорошо?  Умница.  В
школу собираешься? Молодец. А мама где? Спит еще? Ушла? Куда же это  она
в такую рань умчалась? А, понятно. Котенок, у меня к тебе просьба.  Отк-
рой, пожалуйста, шкаф, где висит мамина одежда, и посмотри, есть ли  там
черный костюм с брюками. Нет, ты все-таки посмотри.
   Он прикрыл трубку ладонью и прошептал:
   - Лилька говорит, что смотреть не надо, она и так знает, что  у  мамы
есть черный брючный костюм.
   Пауза длилась недолго. Видимо, Лиля снова взяла трубку.
   - Есть? А цвет какой? В полоску? А полоска какая, тонкая или широкая?
Ясно. Это тройка или двойка? Ну, там только пиджак и брюки или  еще  жи-
летка есть? Есть жилетка? Замечательно. Возьми пиджак в руки,  пожалуйс-
та. А я сейчас скажу, что надо делать. Посмотри с изнанки там,  где  во-
ротник. Видишь ярлычок? И что там написано? Я понимаю, что не  порусски.
Ты же в школе учишь английский, вот и читай, как будто это  по-английски
написано. Спасибо, котенок, ты нас очень выручила. Ну, беги в  школу,  а
то опоздаешь. Да, постой, еще один вопрос. Мама часто этот костюм  наде-
вает? Что? Недавно купила? Ах вот оно что... Хорошо, доченька, целую те-
бя.
   Он положил трубку и задумчиво поглядел на жену.
   - Интересное кино у нас с тобой получается, Татьяна Григорьевна. Чер-
ная брючная тройка от Версаче у Риты есть. Но никто не мог ее  видеть  в
этом костюме, потому что он куплен совсем недавно и она ни  разу  в  нем
никуда не ходила. На нем еще бирки неотрезанные висят.
   - Но тем не менее кто-то знает, что этот костюм у нее  есть.  Кто-то,
кто вхож в дом и кому она хвастается покупками. Подруга? -  предположила
Татьяна.
   - Возможно, - согласился Стасов. - Какие еще предположения?
   - Или человек, который видел, как она его покупала. Продавец,  напри-
мер, или покупатель, который в это время находился в магазине.
   - Принято. Спасибо, Танюша, все было очень вкусно. Я помчался на  ра-
боту, вечером заеду в Сокольники и выясню у Риты, кто знал про костюм.
   - Ты лучше про Иришкиного жениха разузнай. Уж больно у них все  ладно
выходит. В наше время так не бывает, прекрасных принцев сейчас не  дела-
ют.
   - Как это? - возмутился он. - А я? Не прекрасный принц, что ли?  Оби-
жаешь, хозяйка.
   - Ты не принц, Стасов, - Татьяна  легко  рассмеялась,  чувствуя,  как
груз ревности и тоски сваливается с ее души. - Ты  мой  любимый  муж,  и
этого достаточно.
   Проводив мужа, она некоторое  время  позанималась  домашними  делами,
стараясь ступать на цыпочках и не шуметь, чтобы не разбудить Иру,  кото-
рая после вчерашнего бурного объяснения и истерики долго не могла уснуть
и успокоилась только ближе к рассвету. Перемыла оставшуюся с вечера  по-
суду, замочила в отбеливателе белые рубашки и белье  Владислава,  вымыла
зеркала в ванной, после чего решила сходить в магазин. В принципе  можно
было бы этого, и не делать, все необходимые продукты в  доме  есть,  тем
более Ира сегодня никуда не уходит и, если нужно,  сделает  все  покупки
сама. Но ей хотелось выйти на улицу, пройтись по свежему  воздуху.  Вне-
запно она поняла, что хочет мороженого. Огромный торт-мороженое с минда-
лем, политый шоколадным сиропом, так явственно встал перед  ее  глазами,
что слюнки потекли. Татьяна знала, что как раз такие торты  продаются  в
магазине в двадцати минутах ходьбы от дома.
   Она вышла на балкон, чтобы определиться с одеждой. Теплый плащ сегод-
ня явно лишний, она в нем упарится. Но в юбке и свитере будет,  пожалуй,
холодновато. Надо бы накинуть тонкую ветровку, на всякий случай, просту-
да сейчас ей совсем не нужна.
   Однако выйдя в прихожую, Татьяна вспомнила, что красивая белая с  си-
ним ветровка висит в шкафу, который находится в комнате, где  спит  Ира.
Переезжали в новую квартиру ранней весной, ветровка была не нужна, и  ее
повесили вместе с остальными "неходовыми" на тот момент вещами в большой
шкаф. Будить родственницу не хотелось, и Татьяна  огляделась  в  поисках
чего-нибудь подходящего. На вешалке висел тонкий кожаный плащик, принад-
лежащий Ире, но Татьяна в него ни при каких условиях не влезет,  всетаки
у Ирочки сорок шестой размер, а у нее... Лучше не вспоминать. Тут же ви-
села и куртка Стасова, если отстегнуть "молнию" и снять теплую  подстеж-
ку, получится вполне подходящая ветровка. Цвет, правда, мрачный, и  пок-
рой мужской, да и великовата она для Татьяны, Стасов-то почти двухметро-
вый гигант, и плечи соответствующей ширины, и руки куда длиннее, но  это
лучше, чем ничего.
   Накинув куртку поверх юбки и джемпера, Татьяна взглянула  на  себя  в
зеркало и не смогла удержаться от улыбки. Вид у нее, как у беженки,  но-
чующей на вокзале. Тем более она сегодня макияж не  делала,  хотя  вооб-
ще-то никогда не позволяла себе выходить из дома,  не  накрасившись.  Но
ведь это только за мороженым... Толстая тетка с одутловатым лицом,  пок-
рытым пигментными пятнами, и в куртке с чужого плеча производила впечат-
ление жалкое и неприятное. Она подумала, может, все-таки подкрасить  ли-
цо, но сообразила, что для этого нужно идти в ванную, и придется снимать
короткие сапожки, которые она только что с таким трудом  зашнуровала.  И
решила идти в том виде, как есть.
   Народу в этот час на улице было немного, рабочий день уже начался,  а
домохозяйки еще не вышли за покупками, да и район совсем новый,  недавно
застроенный, жильцов мало. Но сочувственные, а порой и брезгливые взгля-
ды Татьяна все-таки поймала несколько раз. В магазине она сразу направи-
лась к прилавку-холодильнику, как вдруг услышала совсем рядом:
   - Татьяна Григорьевна! Это вы?
   Она обернулась и увидела давешнего журналиста, который  предлагал  ей
восстановить поруганную репутацию.
   - Добрый день, - поздоровалась она. - Какими судьбами?
   - У меня мать здесь живет неподалеку, я сегодня у нее ночевал,  вышел
вот продуктов ей купить. Знаете, вас  просто  не  узнать.  У  вас  беда,
Татьяна Григорьевна?
   - С чего вы взяли? - удивилась она. - У меня все отлично.
   - Нет-нет, не обманывайте меня, я же вижу, что у  вас  что-то  случи-
лось. Вам плохо. Могу я вам помочь?
   Она улыбнулась. Ну конечно, прохожие на улице принимали ее  за  опус-
тившуюся алкоголичку, списывая на это и одутловатость лица, и одежку  не
по плечу, а этот журналист, который точно знает, что она никакая не  ни-
щенка, а преуспевающая писательница, сделал единственно возможный вывод:
ей плохо, у нее горе, и ей совершенно наплевать на свой внешний вид.  Но
не объяснять же постороннему человеку про спящую Иру, про ветровку,  ко-
торая находится в ее комнате, и про то, что ей трудно нагибаться и  шну-
ровать сапожки.
   - Чем же вы можете мне помочь? - весело спросила она. - Все, что мог-
ло случиться, уже случилось, статьи в газетах напечатаны, а отвечать  на
них я не собираюсь, это я вам уже объясняла. Какую еще помощь вы  хотите
мне предложить?
   В этот момент к прилавку наконец соизволила подойти сонного вида про-
давщица. Она встала прямо напротив Татьяны и стала с отсутствующим видом
ждать, чего пожелает покупательница.
   - Вот этот торт, пожалуйста, - попросила Татьяна, указывая пальцем на
яркую коробку.
   - Все? Или еще что-нибудь?
   Татьяна быстро окинула глазами прилавок. Сколько  всего  вкусного!  И
так всего хочется... Правда, если набрать все это, то нести будет  тяже-
ло, а врач велел воздерживаться от поднятия более чем двух  килограммов.
Ладно, цветную капусту она не возьмет, и шампиньоны тоже, но вот от  га-
вайской смеси она не удержится, это точно. И еще котлеты по-киевски, Ира
всегда их здесь покупает, они ужасно вкусные.
   Сложив покупки в пакет, она собралась выйти из магазина, когда  заме-
тила все того же журналиста, который терпеливо ее поджидал. Он вышел  на
улицу вместе с Татьяной.
   - Можно, я вас немного провожу? Или вы торопитесь?
   - Мне некуда торопиться, я же домохозяйка, на работу не хожу. А зачем
вам меня провожать?
   - Мне приятно беседовать  с  вами.  Вы  очень  неординарная  женщина,
Татьяна Григорьевна.
   - Хорошо, и о чем мы с вами будем беседовать?
   - О вас. Мне кажется, у вас наступил трудный период. Я не ошибаюсь?
   Она с удивлением взглянула на своего спутника. Приятное лицо,  внима-
тельные добрые глаза, бархатный голос. И выражение  безбрежной  доброты,
сочувствия и понимания. Неужели она действительно производит впечатление
несчастной?
   - Вы ошибаетесь. У меня замечательный период.  Ожидание  материнства,
творческий подъем - чего еще желать? Я абсолютно счастлива.
   - Ваши глаза говорят о другом.
   - Мои глаза говорят только о том, что мне тяжело ходить, но с этим  я
мужественно борюсь. Это проблема чисто физического порядка, и  потом,  я
надеюсь, она скоро закончится.
   Она засмеялась и переложила пакет из одной руки в другую.
   - Давайте я понесу, - спохватился журналист.
   - Не стоит, сумка не тяжелая.
   Некоторое время они шли молча, потом журналист заговорил снова:
   - Мне кажется, вам с вашим талантом должно быть очень трудно  сущест-
вовать в нашей жизни.
   - Вы это уже говорили, - заметила Татьяна, - в прошлый раз. Но  разве
у меня есть выход? Жизнь такова, какова она есть, и больше никакова. Это
не мои слова, но я с ними полностью согласна. Я существую в той действи-
тельности, которая есть. Другой-то не будет.
   - Вы заблуждаетесь, - с горячностью возразил ее собеседник. - Возмож-
на совершенно другая жизнь, в которой вы будете творить свободно и неза-
висимо, и никто никогда не скажет о вас худого слова. Вас не будут обма-
нывать, вас не будут предавать, вам будут помогать растить  ребенка.  Но
самое главное - вы не будете одиноки, вы не почувствуете себя  покинутой
и никому не нужной. Вот о какой помощи я говорю.
   Татьяна остановилась и внимательно посмотрела на него.  Потом  слегка
улыбнулась.
   - Все это прекрасно. Но мне это не нужно.
   - Почему?
   - Потому что я и так свободна и независима. Потому что я не  одинока,
меня никто не обманывает и не предает. Что же касается  худых  слов,  то
это вещь абсолютно естественная" Нет людей, которых бы любили все  пого-
ловно, и обязательно найдется кто-то, кто говорит про  тебя  плохо,  так
что глупо пытаться этого избежать. И у меня нет ощущения, что я покинута
всеми и никому на этом свете не нужна. Не обижайтесь на меня. Я ценю ваш
порыв и благодарна вам за готовность помочь. Но мне все это не нужно.
   - Не отказывайтесь сразу, - попросил он. - То, что я  сказал,  звучит
не совсем обычно, согласен. Может быть, поэтому мои слова вызвали у  вас
реакцию отторжения. Но вы все-таки подумайте.
   - Хорошо, я подумаю - согласилась она исключительно из вежливости. Ей
не хотелось обижать этого славного человека, который так близко к сердцу
принял оскорбляющие ее публикации и от имени всех читателей обиделся  на
своих собратьев по перу.
   Оставшуюся часть пути до ее дома они прошли,  изредка  перебрасываясь
ничего не значащими фразами о современной журналистике и о  положении  с
печатными изданиями.
   - Знаете, когда я читал ваши книги, мне показалось, что вы  почему-то
очень не любите журналистов, - сказал он с улыбкой. - У вас иногда появ-
ляются персонажи, занимающиеся журналистикой, и все они  как  на  подбор
малосимпатичные. Это связано с вашим личным отрицательным опытом общения
с ними?
   - Ну что вы, я к журналистам прекрасно отношусь. Они же не  виноваты,
что в их профессии такие правила игры, и честно их соблюдают. Нельзя  же
обвинять врачей-гинекологов в убийствах только потому,  что  они  делают
аборты. Работа такая. Журналисты поливают людей грязью и публично стира-
ют их нижнее белье, потому что газета должна  приносить  прибыль,  иначе
она умрет. А приносить прибыль она может только тогда,  когда  ее  будут
активно покупать. Чтобы газету или журнал покупали, нужно, чтобы они бу-
доражили мысли и чувства максимально большого числа людей. А дальше  все
просто: каково население, такова и пресса. Если людей в данной стране  и
в данное время будоражат исключительно чужие прегрешения, если населению
хочется каждый день читать о ком-то, что он сексуальный извращенец, сво-
лочь, вор и взяточник, то нужно всего лишь пойти навстречу этим  пожела-
ниям, и все будет в порядке. Издание будут покупать, и оно будет  прино-
сить прибыль. Вот и все. Так что обижаться на них совершенно не за что.
   - Да, нелестное у вас мнение о нас, - покачал головой журналист. - Но
вы удивительно мудры, Татьяна Григорьевна. От вас даже  такое  выслушать
не обидно.
   - Мы пришли, - заметила Татьяна. - Спасибо, что проводили.
   - Вы обещаете подумать о том, что я сказал?
   - Обещаю, - быстро ответила она, чтобы отвязаться от него, и  тут  же
вошла в подъезд, чтобы он не успел попросить ее номер телефона  или  су-
нуть ей визитную карточку со своими координатами. Иначе как же он сможет
узнать о результатах ее раздумий?
   - Почему вы не докладываете мне о ходе комбинации с Томилиной? У меня
такое впечатление, что вы избегаете  разговора  на  эту  тему.  Возникли
трудности?
   - В некотором роде. Но я полагаю, они легко преодолимы.
   - Мне не нравится ваше настроение, и оптимизма вашего я не  разделяю.
В чем дело? Что с этой Томилиной не так?
   - Она отказывается от помощи. Я не понимаю, в чем дело. Все было  ра-
зыграно как по нотам, а она соскакивает.
   - Вот! Я так и знал, что ваш метод ни к чему хорошему не приведет! Вы
вечно гонитесь за какими-то новациями, витаете в  эмпиреях,  изобретаете
бредовые  теории,  придумываете  черт  знает  что,  вместо  того,  чтобы
действовать старыми проверенными методами. Надо было работать с ней  так
же, как со всеми, изучать личность, собирать сведения, знакомиться, вхо-
дить в доверие, а вы придумали какой-то идиотский литературный анализ  и
полагаете, что на его основе сможете выявить  личностные  характеристики
объекта. Не сможете! Я и раньше это подозревал, а теперь это  стало  для
меня абсолютно очевидным. Томилина оказалась совсем не такой,  какой  вы
ее себе нарисовали, и вся ваша схема на нее не действует.
   - Подождите...
   - Не прерывайте меня! Я ждал достаточно долго, пока полагался на ваши
заверения. Мы не можем упустить Томилину, потому что она с  ее  популяр-
ностью принесет нам огромные деньги. И я не желаю  слышать  ни  о  каких
затруднениях, которые у вас, видите ли, возникают. Вы дали мне гарантии,
и я их принял. Через два часа я жду от вас новую разработку. Никаких ли-
тературных портретов, никакой писательской зауми.  Мне  нужен  четкий  и
грамотный план действий, который в самое короткое время приведет Томили-
ну к нам. И не забывайте о главном: ребенка быть не должно. Ребенок  бу-
дет держать ее, ради него она будет терпеть все: и измены мужа, и одино-
чество, и все остальное, что вы там ей припасли. А без ребенка она наша.
Идите. И через два часа возвращайтесь с нормальным планом.
   Попытка выяснить при помощи Виктории  Улановой,  от  кого  в  частном
агентстве "Грант" идет утечка информации, пока не  привела  ни  к  чему.
Важно было даже не столько  "от  кого",  сколько  "к  кому".  Сотрудники
агентства сработали на совесть, и имя того, кто заказал  статью,  подпи-
санную "Е. Хайкина", стало известно. За этим человеком установили  круг-
лосуточное наблюдение с целью выявить, с кем из бывших гостей  программы
"Лицо без грима" он общается. Результат оказался ошеломляющим. Ни с кем.
Ни с кем, кроме одного-единственного гостя, имя которого не фигурировало
в списке Александра Уланова. Иными словами, именно этот гость был  чело-
веком, за показ передачи с участием которого деньги не вымогались. Руко-
водитель какого-то странного благотворительного фонда помощи людям,  по-
павшим в кризисную ситуацию. Ни один из "оплаченных" гостей  передачи  в
поле зрения так и не попал. А ведь их было никак  не  меньше  пятидесяти
человек. Так что контакт заказчика статьи с человеком из фонда можно бы-
ло считать чистым совпадением, случайностью.
   Первое, что приходило в голову: Уланов назвал не всех. Или просто за-
памятовал (что и не мудрено при таком количестве "оплаченных"),  или  не
назвал этого человека умышленно. Почему? Это  необходимо  было  выяснить
как можно скорее.
   Несмотря на то, что Александр Уланов во время последней  встречи  был
достаточно откровенен, Настя все время чувствовала, что он  рассказывает
не все. Известие о том, что никакого наемного убийцы не было и его прос-
то-напросто обманули, подействовало на  него  достаточно  сильно,  чтобы
заставить продиктовать список тех, за кого Андреев брал деньги. Но  было
чтото еще, о чем Уланов умолчал, в этом Настя не сомневалась. Именно по-
этому не задала ему всех вопросов, которые наметила себе, когда  готови-
лась к беседе. Не задала, потому что поняла: только перед  лицом  неожи-
данности Александр Юрьевич может растеряться и начать говорить то, о чем
хотел бы умолчать. А поскольку сказал он явно не все, нужно оставить ка-
кие-то козыри про запас, чтобы выложить их в нужный момент.
   В последние дни Настя почувствовала, что стала соображать  медленнее.
Наверное, сказывалась усталость, ведь она постоянно ездила по вечерам  к
Алексею в Жуковский, и вставать приходилось ни свет ни заря, чтобы к де-
сяти поспеть на работу. За это время она трижды оставалась в больнице на
ночь, дежуря возле свекра, который перенес операцию не очень хорошо и до
сих пор находился под капельницей. К выяснению отношений они с мужем так
и не приступили, делая вид, что ничего не случилось и что самое  главное
сейчас - это здоровье его отца, а все остальное можно отложить на потом.
   Трясясь утром в переполненной электричке, Настя с трудом  боролась  с
дремотой, заставляя себя принять решение: поговорить сначала с  Улановым
или попробовать познакомиться с некоей  гражданкой  Лутовой,  к  которой
Александр Юрьевич, как стало известно, наведывался в гости. Если  Лутова
вовсе не та женщина, ради которой он развелся, то что между ними  вообще
может быть общего? Это и был один из тех вопросов, которые Настя собира-
лась ему задать, но воздержалась, оставив для следующего раза.
   Когда поезд