и, не ездить на городском транспорте, не
включать электробытовые приборы.
   Кладбище, где была похоронена бабушка Людмилы Широковой, находилось в
полутора часах ходьбы от улицы Шверника, где жила Люба Сергиенко. Итого,
если Павел Леваков не лгал и если Люба в точности выполняла  его  указа-
ния, ей на проведение магического мероприятия нужно было не меньше  семи
часов. Три часа ходить и читать молитвы, еще час сидеть и погружаться  в
себя, потом полтора часа идти до кладбища и столько же обратно - еще три
часа. И сколько-то времени провести на самом кладбище. При этом  подойти
к могиле и "вступить в контакт" с бабушкой Широковой Люба должна была до
наступления полуночи. Выходило, что уйти из дома она должна была  в  тот
день не позже шести часов вечера. До девяти гулять, бормоча  молитвы,  с
девяти до десяти - сидеть неподвижно на какой-нибудь тихой укромной  ла-
вочке, а с десяти до половины двенадцатого идти пешком на кладбище.  Вот
так примерно. Теперь нужно было найти свидетелей, которые подтвердили бы
этот длинный маршрут, и можно было с чистой совестью снимать с  наложив-
шей на себя руки Любы Сергиенко обвинения в убийстве.
   Подняли протокол допроса Любы, в котором зафиксированы ее  ответы  по
поводу местонахождения в предполагаемый период убийства Широковой. Может
быть, в ее ответах не все является ложью. Ведь говорила же она, что  гу-
ляла, и даже конкретные места и улицы указывала. Правда, она утверждала,
что ушла из дома около восьми вечера и вернулась около  полуночи,  тогда
как по всему выходило, что уйти она должна была около шести и  вернуться
около часа ночи. Но это уже не столь важно. Конечно, Люба вынуждена была
солгать, потому что даже четырехчасовая прогулка вызвала  у  следователя
недоверие и кучу вопросов, а уж если бы она стала рассказывать, что  гу-
ляла по улицам целых семь часов, не имея определенной цели и  ни  с  кем
при этом не встречаясь, мало кто поверил бы ей. И у нее не  осталось  бы
иного выхода, кроме как признаться в походах на кладбище с целью наворо-
жить Людмиле скорую и мучительную смерть. Будь  Людмила  жива,  в  таком
признании не было бы ничего особенного, ну, может быть, стыд  был  бы  и
неловкость, но в целом никакого криминала. Но ведь она умерла. И не про-
сто умерла - убита. И признаться в том, что желала ей смерти, все  равно
что признаться в этом убийстве. Понятно, что свои походы  в  церковь,  к
богоугодному колдуну Павлу и  на  кладбище  Любе  Сергиенко  приходилось
скрывать.
   - А если все это только камуфляж? - устало спросила Настя.
   Два дня было потрачено на то, чтобы попытаться найти  людей,  которые
видели Любу Сергиенко во время этого длинного семичасового похода. Спус-
тя два дня выяснилось, что найти очевидцев, которые могли бы подтвердить
алиби Любы в полном объеме, никак не удается.  Любопытствующая  старушка
припомнила, что Люба действительно ушла из дома где-то минут через  пят-
надцать после окончания очередной серии "Милого врага", который идет  по
Московскому телеканалу, начинается без десяти пять вечера и длится  при-
мерно сорок пять минут. Старушка серию посмотрела, вскипятила  чайник  и
уселась с чашкой чаю у окошка на втором этаже. Бдила, стадо быть. И наш-
лись пацаны лет по семнадцать, которые развлекались ночными  посиделками
на кладбище в обществе бутылки дешевого вина,  сами  себя  на  храбрость
проверяли. Они тоже видели молодую женщину, которая  что-то  жгла  возле
одной из могил на шестьдесят четвертом участке, то есть как раз там, где
похоронена бабушка Людмилы Широковой. Оперативник  Миша  Доценко  провел
вечер в зеленом массиве между Загородным  шоссе  и  Серпуховским  валом,
где, по словам Любы, она гуляла в тот вечер, и опросил всех  собачников,
которые там появились. Двое из них вспомнили странную  девушку,  которая
сидела на скамейке абсолютно неподвижно, как каменное изваяние, ни  разу
не шелохнувшись за все время, что они выгуливали своих питомцев. И  было
это действительно в промежутке между девятью и десятью вечера.  Один  из
них, владелец симпатичного бородатого миттельшнауцера, даже заявил,  что
обратил внимание на девушку, потому что и днем раньше, то есть в воскре-
сенье, она точно так же неподвижно сидела на той же  самой  скамейке,  и
выражение лица у нее было какоето... Одним словом, будто не в себе  она.
Словно всех близких разом похоронила.
   Таким образом, три точки длинного маршрута были более или менее подт-
верждены, но все равно оставались сомнения относительно того,  где  была
Сергиенко с шести до девяти вечера и в промежутке между лавочкой в зеле-
ном массиве и кладбищем. При умелой организации в первом или  во  втором
интервале вполне можно было совершить убийство. Так, во  всяком  случае,
считала Настя Каменская.
   - Если это действительно она убила Людмилу, а в церковь и к  Левакову
ходила, чтобы отвести от себя подозрения? - говорила  она  Короткову.  -
Да, желала смерти бывшей подруге, но ведь  дело-то  понятное,  ревность,
злость, отчаяние... Чего не натворишь с больной головы. Вы же не  думае-
те, граждане милиционеры, что это я Милу  своей  ворожбой  кладбищенской
извела.
   - Да, граждане милиционеры действительно так не думают, - уныло подт-
вердил Коротков. - Чего делать-то будем, Ася?  Совсем  мы  в  этом  деле
увязли, и никакого просвета. Тебе чутье что-нибудь подсказывает?
   - Молчит, как воды в рот набрало, - призналась она. -  Но  история  с
письмами мне тоже покоя не дает. Что-то в ней нечисто, Юра. С одной сто-
роны, совершенно непонятно, откуда взялось письмо Дербышева и почему  он
отрицает,  что  писал  его.  С  другой  стороны,  мне  непонятно,  зачем
Стрельников его хранил. И его, и два других письма.
   - А что эксперты? Ты им звонила сегодня?
   - Я их боюсь, - Настя зябко поежилась. - Они на меня уже кричат. Я  и
так два последних дня им по десять раз звонила.
   - Ой-ой-ой, кто бы говорил, - насмешливо протянул Коротков. - Кого ты
испугаешься, тот дня не проживет. Предлагаю  бартер.  Ты  наливаешь  мне
чашку живительного черного напитка под названием "кофе", а я за это поз-
воню в лабораторию и приму удар на себя.
   - Годится.
   Настя включила кипятильник и достала из тумбочки две чашки.
   - Юр, ты не думай, мне кофе не жалко, я тебя нежно люблю и готова  по
пять раз в день поить, но мне все-таки интересно.
   - Что тебе интересно?
   - Почему ты всегда что-нибудь стреляешь или клянчишь? То кофе, то си-
гареты, то сахар. Тебе что, чужой кусок слаще? Я же прекрасно знаю,  что
ты не жадина и не жлоб, ты последнюю рубашку с себя  снимешь  и  отдашь,
если кому-то из нас понадобится. И потом, ты денег никогда  не  просишь.
Сам даешь в долг сколько угодно, но никогда  не  одалживаешь  для  себя.
Значит, дело точно не в любви к халяве. Так в чем же?
   Коротков задумчиво усмехнулся, запустив пятерню  в  густые  давно  не
стриженные волосы.
   - А черт его знает, Аська. Я и сам порой удивляюсь.  Ведь  у  меня  в
столе точно такая же банка кофе сейчас стоит, вчера  как  раз  купил,  и
чайник есть электрический, и сахар, и чашки.  Но  у  тебя  вкуснее,  что
ли... Нет, не так. Я вот сейчас прикинул и понял, что если бы мне  приш-
лось самому себе кофе сделать у тебя в кабинете, я бы тоже не стал.  На-
верное, для меня важно не то, что Чужое, а то, что из  чужих  рук  дают.
Вроде как ухаживают за мной, понимаешь?
   - Понимаю. Откуда это у тебя? Неужели дома так скверно?
   - Угу. Ты бы видела, с каким лицом Лялька мне еду  дает  -  удавиться
можно. Словно тягостную обязанность выполняет. Надоел я ей хуже  горькой
редьки, я же понимаю. Но деваться некуда. Выгнать меня - у  нее  совести
не хватает, квартира-то наша общая, кооперативная еще, другого  жилья  у
меня нет. А разменивать ее невозможно, она такая  маленькая,  что  кроме
двух комнат в коммуналке из нее ничего не выменяешь. Я-то готов в комму-
налку переезжать, ради Бога, пожалуйста, а ей что делать? Теща еще долго
пролежит в своем параличе, ей отдельная комната нужна, а в одной  комна-
тухе Лялька с ней и с сынишкой с ума сойдет. Я уж  и  так  стараюсь  по-
меньше дома бывать, чтобы не отсвечивать, в одной комнате теща, в другой
- жена с сыном, и вроде ничего. А когда я заявляюсь, становится  по-нас-
тоящему тесно. Не протиснуться. Так и живем в атмосфере  всеобщей  нена-
висти. Лялька мне всю плешь проела, чтобы я бросил ментовку и шел  юрис-
том на фирму или в охрану куда-нибудь. Надеется,  что  я  стану  бешеные
бабки заколачивать и смогу купить квартиру,  тогда  она  наконец  сможет
выгнать меня к чертовой матери.
   - Уйди сам, - предложила Настя, - зачем же ты ее мучаешь.
   - Куда уйти? - с тоской спросил Коротков. - Ты знаешь, сколько  стоит
квартиру снимать? Самое маленькое - двести долларов в месяц. А  жить  на
что, если вся моя зарплата со всеми надбавками и процентами  за  выслугу
лет - триста долларов. И вообще...
   - Что - вообще?
   - Не могу я сам уйти. Пацан маленький еще, да и теща больная. Получа-
ется, что я как крыса с корабля бегу. Ну как я Ляльку одну оставлю с ре-
бенком и парализованной тещей? Если она сама так решит  -  тогда  другое
дело. А я не могу.
   - Все с тобой ясно, Юрасик. Любви тебе не хватает и заботы. Ладно, ты
притащи мне бакалейные запасы из своего кабинета, я буду  тебя  поить  и
кормить, если для тебя так принципиально важно, чтобы тебе  подавали  на
блюдечке и при этом нежно улыбались. А Люся что себе думает? Вашему  ро-
ману уже четыре года, если я не обсчиталась. Пора и о будущем подумать.
   - Она ничего не думает, она двух сыновей  растит,  мужа  обихаживает.
Докторскую диссертацию собралась писать. Ей не к спеху. Она все равно от
мужа не уйдет, пока сыновья не вырастут. Да и жить тоже непонятно где...
Правильно Булгаков сказал, мы - ничего ребята, только квартирный  вопрос
нас испортил. Ладно, что мы все о грустном? Давай-ка наливай живительный
коричневый напиток, и поговорим лучше о Стрельникове.
   - А что о нем говорить, пока экспертиза не готова? Между  прочим,  ты
мне что обещал?
   - Позвонить.
   - Вот и звони.
   Юра потянулся к телефону, но оказалось, что в  лаборатории  никто  не
отвечает. Он набрал номер еще раз, но с тем же результатом.
   - Куда они все подевались? - с недоумением проворчал он, вешая  труб-
ку.
   Настя глянула на часы и фыркнула.
   - Десятый час, счастье мое ненаглядное! Все приличные эксперты  давно
поужинали и сидят перед телевизором. Я знаю, ты специально завел со мной
душещипательный разговор, чтобы я отвлеклась и забыла про твое обещание.
Ты сам экспертов боишься не меньше меня. Все, допивай кофе  и  пошли  по
домам.
   Утром выяснилось, что заключение экспертов готово, но было оно таким,
что ясности в деле отнюдь не прибавилось. Письмо,  адресованное  Людмиле
Широковой и подписанное именем "Виктор Дербышев", было исполнено не  тем
человеком, чей почерк представлен на образцах номер один и два.  Другими
словами, писал это письмо не Дербышев. Однако это был ответ лишь на пер-
вый вопрос, поставленный следователем перед экспертами. Ответ же на вто-
рой вопрос заводил следствие в тупик:  на  письме  обнаружены  отпечатки
пальцев Дербышева. Причем отпечатки совсем свежие. Дело в том, что  Вик-
тор где-то в середине августа сильно порезал средний палец на правой ру-
ке Порезал бритвой, поэтому шрам был тонким, но длинным и  очень  замет-
ным. И отпечаток пальца с этим самым шрамом красовался на письме,  кото-
рого он не писал. Точно такой же отпечаток и точно такой же шрам, как на
сравнительных образцах, взятых у Дербышева на Петровке.
   Константин Михайлович Ольшанский велел немедленно доставить Дербышева
в прокуратуру. Виктора выдернули прямо с  каких-то  переговоров,  вызвав
тем самым бурю возмущения не только с его стороны, но и со стороны руко-
водства фирмы.
   - Виктор Александрович, время  интеллигентного  и  мягкого  разговора
прошло, - начал Ольшанский сухо, уткнувшись глазами в бумаги и не подни-
мая головы. - Давайте раз и навсегда проясним ситуацию с вашей  перепис-
кой. Я хочу сразу предупредить вас: пока мы не расставим все  точки  над
"i", я вас не отпущу. Вы можете возмущаться, кричать и топать ногами, но
чтобы вам зря энергию  не  расходовать,  скажу  заранее:  у  меня  очень
большой стаж следственной работы, в моем кабинете так часто и так громко
кричали, топали ногами и били кулаком по столу, а также высказывали раз-
личные угрозы, что у меня выработался стойкий иммунитет. Я на все это не
реагирую. Это будет непроизводительной тратой сил и времени с вашей сто-
роны.
   Дербышев молчал, набычившись и всем своим видом демонстрируя  негодо-
вание.
   Что ж, я надеюсь, вы поняли меня правильно. Приступим,  Виктор  Алек-
сандрович. Вот заключение экспертов,  ознакомьтесь,  пожалуйста.  В  нем
сказано, что на письме, отправленном на номер абонентского ящика Людмилы
Широковой, обнаружены отпечатки ваших пальцев. При этом сам текст письма
выполнен совершенно точно не вами. Вы можете как-нибудь это объяснить?
   - Нет, не могу, - бросил Дербышев сквозь зубы. - И не пытайтесь пере-
ложить на меня вашу работу. Я не обязан оправдываться, это вы должны до-
казать, что я виновен.
   - Вы правы, вы не обязаны доказывать, что  невиновны.  Но  вы  имеете
право получить возможность оправдаться. Вот эту возможность я вам и даю.
Так что, Виктор Александрович, будут у вас хоть какие-то объяснения это-
му более чем странному факту?
   - Нет.
   - Ну что ж, тогда мне придется  рассуждать  вслух.  Итак,  объяснение
первое: вы получили письмо с фотографией от красивой  блондинки,  решили
ей ответить, но по каким-то причинам попросили написать текст письма ко-
го-то третьего. Причем написать так, чтобы почерк был максимально  похож
на ваш собственный. Таким образом, мы имеем письмо, написанное не  вами,
но с отпечатками ваших пальцев. Годится?
   - Глупость какая-то! - презрительно фыркнул  Дербышев.  -  Зачем  мне
просить кого-то писать письмо вместо меня, да еще и моим почерком?
   - Действительно, глупость, - спокойно согласился Ольшанский. - Попро-
буем другой вариант. Кто-то хотел встретиться с Широковой, выдав себя за
вас.
   - Тоже чушь, - отмахнулся Дербышев. - Если этот человек хотел  выдать
себя за меня, он послал бы ей свою фотографию, а не мою.
   - И снова вы правы. Теперь давайте подумаем вместе, откуда  мог  поя-
виться листок с вашими отпечаткам пальцев?
   - Да откуда угодно! - вспылил Дербышев. - Любой  мог  взять  на  моем
столе чистый лист бумаги, к которому я уже прикасался.
   - А что, бумага, на которой написано письмо, точно такая же, как  та,
которой вы пользуетесь в офисе? - невинно осведомился следователь.
   Дербышев умолк и задумался. На этот раз на его лице уже не было злос-
ти и раздражения, и Ольшанский понял, что Виктор включился в работу. Ви-
новен он или нет, но он теперь будет думать и рассуждать, приводить  ар-
гументы и возражения, а это всегда хорошо как для установления  невинов-
ности, так и для подлавливания виновного.
   - Я, честно признаться, не обратил внимания, - наконец произнес  Дер-
бышев. - Можно взглянуть на письмо?
   - Пожалуйста. - Следователь протянул ему оригинал письма,  найденного
на даче у Томчаков.
   Виктор повертел его в руках, потом открыл портфель  и  достал  оттуда
папку с бумагами.
   - Вот, - сказал он, листая вложенные в папку документы, - получается,
что в нашем офисе такая бумага есть. Смотрите, вот документ, а  вот  еще
один - они выполнены на точно такой же бумаге.
   - А другие документы? Они на другой бумаге?
   - Да. Она тоже белая, того же формата, но более плотная.
   - А какую бумагу вы обычно используете?
   - Ну, вообще-то какую дадут, такую и используем. -  Дербышев  впервые
за время беседы слегка улыбнулся.
   - Меня такой ответ не устраивает, - холодно произнес Ольшанский, сде-
лав вид, что не заметил перемену в настроении допрашиваемого.
   - Видите ли, для ксерокса и для лазерного принтера нужна хорошая  бе-
лая бумага, а для обычного принтера годится любая. Поэтому фирма закупа-
ет и дорогую бумагу, и подешевле. Можно, конечно, покупать только  доро-
гую, но раз матричные принтеры печатают и на дешевой, то  лучше  сэконо-
мить. Бумага, на которой написано письмо, годится только для  матричного
принтера, она тонкая и сероватая, видите? Это дешевый сорт. И  точно  на
такой же напечатаны вот эти два документа. Посмотрите, по шрифту  видно,
что они печатались на матричном принтере.
   - Какой принтер стоит на вашем рабочем столе?
   - У меня их два, матричный и лазерный.
   - А зачем вам два? - удивился Ольшанский.
   - Да все в целях той же экономии. Окончательный вариант документа де-
лается на лазерном принтере, на хорошей бумаге, красивыми  шрифтами.  Но
пока окончательный вариант подготовишь, приходится столько раз все  сог-
ласовывать, пересогласовывать, переделывать, менять! Все  эти  предвари-
тельные варианты я печатаю на обычном принтере и на дешевой бумаге. Да и
не только я, все сотрудники фирмы так работают.
   - И что, у каждого на столе по два принтера стоит? - не скрыл  сомне-
ний Ольшанский.
   - Что вы, это дорогое удовольствие. У нас на всю контору  только  три
лазерных принтера: один у секретаря и еще два - у тех сотрудников, кото-
рые умеют его правильно использовать.
   - А вы, стало быть, умеете?
   - Стало быть, да, - сдержанно подтвердил Дербышев. - Я не  улавливаю,
при чем тут ваша ирония.
   - При бумаге, - пожал плечами Ольшанский. - Я хочу понять, кто из ва-
ших сотрудников пользуется бумагой только одного сорта, а кому дают оба,
и дорогой, и дешевый. Я так понимаю, что бумагу  обоих  сортов  получают
только те, у кого стоят по два принтера. Верно?
   - Не знаю, я как-то внимания не обращал... Но мне действительно  дают
и ту, и другую. И потом, Константин Михайлович, не надо  сводить  все  к
формальностям. Сотрудники фирмы - люди не бедные, и если кому-то из  нас
нужна бумага, мы идем и покупаем ее. Разумеется, сначала мы звоним  сек-
ретарю и говорим, что у нас бумага кончилась. В пяти случаях  из  десяти
она через полчаса приносит новую пачку. А в остальных  пяти  случаях  мы
слышим в ответ, что склад закрыт, что  бумагу  еще  не  купили  или  еще
что-нибудь в этом же роде. Тогда мы просто даем секретарю деньги и посы-
лаем в ближайший магазин за бумагой. Вот и все. Так что у кого какая бу-
мага на столе - это долго разбираться.
   - Хорошо, мне придется изъять у вас документы, выполненные на дешевой
бумаге.
   - Для чего?
   - Я отправлю их на экспертизу. Хочу узнать, написано ли письмо на та-
кой же бумаге.
   - Но содержание этих документов является коммерческой тайной...
   - Мне очень жаль, Виктор Александрович. Документы мне придется у  вас
изъять. Если вы не хотите, чтобы у вас были неприятности по коммерческой
линии, возьмите ручку и зачеркните все, что не предназначено для  посто-
ронних глаз. Можете взять пузырек с чернилами и залить весь текст.  Меня
интересует только качество бумаги.
   - И чего вы добьетесь своей экспертизой? - Дербышев снова начал нерв-
ничать. Вероятно, его способности отвлечься от эмоций и  сосредоточиться
на деле хватало ненадолго. - Зачем огород городить?
   - Виктор Александрович, возьмите себя в руки и  посмотрите  правде  в
глаза. Ситуация, в которую вы попали, является более чем  неприятной.  И
меня удивляет ваше упорное нежелание хоть как-то ее прояснить. Объяснить
вашу позицию можно только одним способом.
   - Каким же?
   - Признать, что вы виновны. Уж не знаю в чем, в убийстве  ли  Людмилы
Широковой или в чем другом, но виновны. Вы прекрасно знаете, как  появи-
лось на свет это странное письмо, но пытаетесь скрыть  от  меня  правду.
Устраивает вас такое объяснение?
   - Но послушайте, я вам сто раз говорил, что никакого  письма  никакой
Широковой я не писал и не мог писать, потому что знать ее не знаю и  ни-
каких писем от нее не получал! Что вы мне голову  морочите  бумагой  ка-
кой-то, прин