ая одежда как будто придали ей уверенности.
     - Ты тоже в бегах?
     - Допустим.
     - Мой  брат умер, - сказала она. - Единственный сукин сын, который меня
понимал. Его убили копы.
     Я взял ее под руку.
     - Давай, пошли отсюда.
     Она  послушно  двинулась  следом, но была так пьяна, что растянулась бы
ничком,  не  поддержи  я  ее. Петляя, мы двигались по пустынной улице к тому
месту,  где  я оставил "шевроле". Когда я отпирал дверцу, она прислонилась к
машине, с подозрением глядя на меня.
     - Мы не встречались, кудлатый?
     - За что тебя ищут копы? - вопросом на вопрос ответил я.
     - На кой черт тебе это знать?
     - Тоже верно. Так ты садишься или останешься?
     Она  открыла  правую  дверцу  и шлепнулась на пассажирское сиденье. Мне
пришлось перегнуться через нее, чтобы захлопнуть дверь.
     - Куда мы едем, кудлатый?
     - Не  знаю,  куда  ты,  а  я мотаю на побережье. У брата есть катер. Он
переправит меня в Гавану.
     - В Гавану? - она прижала руки к лицу. - Я тоже хочу туда.
     - Вот и договорились. У тебя есть какие-нибудь деньги?
     Она хлопнула по объемистой сумке.
     - А как же! Поехали, кудлатый.
     Когда  мы  выехали  из  города,  она уснула. Было четыре часа утра. Еще
час,  и  начнет  светать.  Широкое  шоссе  было  пустынно. По обеим сторонам
тянулись  густые  сосновые  и  кипарисовые леса. Я смотрел на Рею. Ее голова
была  откинута  на  сиденье, глаза закрыты. Все, что мне нужно было, так это
мягко  затормозить,  достать  из  заднего  кармана револьвер, прострелить ей
голову,  выбросить тело на обочину и уехать. Нетрудно. Не доезжая до Неплза,
избавлюсь  от  парика,  брошу  машину  и  на  автобусе  компании "Грейхаунд"
доберусь  до  Сарасоты.  Там  куплю  новую  одежду,  сбрею  бороду, пересеку
страну,  направляясь в Форт-Пирс, а оттуда вернусь автобусом в Литл-Джексон,
где  я  оставил  свой  "бьюик".  Потом  вернусь в Парадиз-Сиги, вольный, как
птица.  Этот  план,  промелькнувший  у  меня  в  голове,  был очень прост. Я
воображал,  что  покончить  с  Реей будет необычайно трудно и опасно, но вот
она  сидит,  погруженная  в  пьяный  сон,  полностью в моей власти. Остается
только нажать курок...
     Я  взглянул в зеркальце заднего вида. Ни одной машины. Я плавно ослабил
нажим  на  педаль  акселератора.  Машина  начала  терять скорость, катясь по
инерции,  и  остановилась  в  тени  большого  бука,  когда  я  перевел рычаг
скорости в нейтральное положение и включил ручной тормоз.
     Рея  по-прежнему  спала.  Мои  пальцы  обхватили рукоятку револьвера. Я
медленно  вытащил оружие и снял предохранитель. Подняв револьвер, прицелился
ей  в  голову  и  положил  палец  на спусковой крючок. Но на большее меня не
хватило.  Я  сидел  и  глядел  на  нее,  в  отчаянии  целясь ей в голову, но
отчетливо  понимал,  что  не  смогу  нажать  на курок, не смогу хладнокровно
убить  ее.  В горячке я убил Фела, но у меня не хватило решимости застрелить
спящую женщину.
     Внезапно Рея открыла глаза.
     - Смелее,  Ларри  Карр, - сказала она громко. - Докажи, что ты не трус.
Смелее! Убей меня!
     Ослепительные    фары   приближающегося   грузовика   осветили   кабину
"шевроле".  Я  смог  отчетливо  рассмотреть  ее. Боже! Она выглядела ужасно.
Глядя  на  нее,  я не понимал, как мог испытывать к ней влечение. Теперь это
мне  казалось  каким-то страшным эротическим кошмаром. Она сжалась в комок в
углу, глаза смотрели тупо, губы кривились в издевательской усмешке.
     У нее был вид сумасшедшей.
     - Смелее! Убей меня! - повторила она.
     Грузовик  с  ревом  пронесся  мимо.  Я  вздрогнул от мелькнувшей в моем
сознании  мысли, что, если бы я убил ее, машина поравнялась бы с нами именно
в тот момент, когда я вытаскивал на обочину ее безжизненное тело.
     Я  опустил  револьвер  и  разжал  пальцы.  Оружие  упало  между нами на
сиденье. Я понимал, что мой путь окончен, и мне стало вдруг безразлично.
     - В  чем  дело,  Дешевка?  -  спросила  она.  - Ведь ты же все обдумал,
верно?  Кишка  тонка?  Или  ты  думал,  что я не узнаю тебя в твоем дурацком
парике?
     Я  смотрел  на  нее  с  ненавистью.  Она  была  отвратительна  мне, как
прокаженная.
     - Я  скажу тебе то же, что недавно сказал твой дружок: "Выметайся!" Вон
из моей машины!
     Она следила за выражением моего лица.
     - Не мечи икру. Колье у меня. Мы еще можем выкрутиться.
     Она  открыла  сумку,  пошарила  в  ней  и  вынула  кожаный  футляр  для
драгоценностей.
     - Смотри,  оно  у  меня!  Миллион долларов! Ты говорил, что сумеешь его
продать. Мы можем вместе уехать в Гавану и начать новую жизнь там.
     "Вместе с ней!" - я содрогнулся.
     - Продать  его?  Жить  с тобой? Я не стал бы жить с тобой, даже если бы
ты  осталась  последней  шлюхой  на свете! Это колье не стоит таких денег...
оно поддельное.
     Ее глаза широко раскрылись, она подалась вперед.
     - Ты врешь!
     - Это  стеклянная копия, несчастная ты дура! Неужели ты воображала, что
я позволил бы тебе и твоему братцу унести на миллион долларов бриллиантов?
     Она  с  присвистом  втянула  в  себя воздух. Я ожидал вспышки неистовой
ярости, но она была буквально уничтожена моими словами.
     - Я  предупреждала  идиота,  -  сказала она как бы про себя. - Я знала,
что  ты  змея  с  той  самой  минуты, как мы встретились. Но он и слышать не
желал. "Этот парень в порядке!" Но я-то знала, какое гнилое у тебя нутро.
     Она откинулась на спинку сиденья.
     - Ладно,  мистер  Дешевка Карр, твоя взяла. Если меня поймают, то дадут
пожизненное.  Я уже отсидела в тюрьме восемь лет и знаю, что это такое, а ты
нет. Фел тоже не знал. Ему повезло, что он умер.
     Я больше не мог выносить ее присутствия.
     - Пошла  вон!  Когда  тебя  арестуют,  можешь  говорить  все,  что тебе
вздумается. Мне на все наплевать. Вылезай и проваливай!
     Казалось, она не слышала моих слов.
     - Две  недели  я  торчала взаперти в вонючей конуре. Две недели! Каждую
минуту я ждала, что придут копы. Господи! Выпить бы!
     Она закрыла лицо руками.
     Глядя  на  нее,  я  совершенно  не  испытывал жалости. Я хотел поскорее
избавиться от нее, вернуться в Парадиз-Сиди и дожидаться полиции.
     - Убирайся!  -  заорал  я на нее. - Ты прогнила насквозь! Не нужна даже
такой безмозглой твари, как Призрак! Пошла от меня к черту!
     - Один  Фел  не  мог  без  меня  жить. А когда стало горячо, он сбежал.
Оказался трусливее зайца.
     Она рассмеялась каким-то лающим смехом.
     - Что ж, похоже, все кончено. Интересно, каково это быть мертвой?..
     Тут я увидел, что она держит в руке мой револьвер.
     - Брось его! - заорал я.
     - Пока, Дешевка. Придет и твое время!
     Я  рванулся  к  ней,  но  она, отпихнув мою руку, вскинула револьвер и,
прижав к виску, нажала на спуск.
     Вспышка  выстрела  ослепила  меня,  грохот  оглушил.  Я почувствовал на
своем  лице  что-то  липкое  и мокрое и, содрогаясь всем телом, вывалился из
машины.  Я стоял дрожа, промакивая лицо платком, а из открытой дверцы вилась
тонкая струйка дыма.


     Сержант   О'Халлорен   сидел   за   своим  столом,  катая  карандаш  по
промокашке.
     Напротив  него,  на  скамье  у  стены, сидели пятеро сорванцов из банды
Призрака,  юнцы  в  возрасте от десяти до пятнадцати лет, одетые в униформу,
состоящую из грязных джинсов и черной рубашки.
     Я  произвел  сенсацию,  когда  показался на пороге в сопровождении двух
патрульных полисменов: это по всему было видно.
     В  заскорузлом  шелковом  парике,  криво  сидящем на голове, заляпанной
кровью   Реи   рубашке,  с  кровоподтеком  на  челюсти,  нанесенным  ретивым
полицейским,  наручниками, защелкнутыми на кистях рук, сфотографированный, я
произвел бы сенсацию где угодно.
     Мое  появление  вызвало  оживленное  перешептывание  среди  парнишек, и
О'Халлорен, подавшись вперед, рявкнул:
     - Молчать, маленькие негодяи, или я сейчас возьмусь за вас!
     Мне показалось, что я вернулся по времени назад.
     Один  из  полицейских  прошел  вперед  и  начал  излагать  суть дела. Я
улавливал  только  обрывки  его  фраз:  "Национальное шоссе...", "мгновенная
смерть...",  "револьвер  в  руке..."  Временами  его  голос  замолкал,  пока
О'Халлорен все старательно записывал.
     Я  понимал,  что  меня  принимают  за убийцу Реи, и ничего не мог с ним
поделать.  В  течение  долгого возвращения в Луисвилл у меня было достаточно
времени   все   обдумать.  Самоубийство  Реи  явилось  для  меня  сильнейшей
встряской,  вернувшей,  как  это  ни  странно, к тому состоянию, в котором я
пребывал  накануне  смерти  Джуди.  Я  вновь стал самим собой и мог спокойно
проанализировать  свои  действия.  Моя  подсознательная  жадность  и зависть
всегда  толкали  меня  на  скользкую  дорожку. Именно моя жадность привела к
такому  трагическому финалу, как смерть Сидни. Из-за патологической жадности
я  убил  Фела  Моргана. Я помнил тот момент, когда пальцы легли на спусковой
крючок револьвера, нацеленного в голову Реи.
     И  время  возвращения  в  Луисвилл  стало  для меня моментом постижения
истины.
     Наконец  О'Халлорен  закончил  запись  и  поманил  меня  к  себе.  Но я
неподвижно  стоял до тех пор, пока полицейский не начал толкать меня к столу
сержанта.
     - Ваше имя? - требовательно спросил О'Халлорен.
     - Лоуренс Полторы Тысячи Долларов Карр, - ответил я.
     Он  подался  вперед,  его  маленькие  жесткие глазки раскрылись пошире,
затем мне показалось, что он узнал меня.
     - Снимите  с  него этот дурацкий парик, - приказал он полицейскому. Тот
моментально выполнил приказание и положил парик на стол перед сержантом.
     О'Халлорен  некоторое  время  смотрел  на  него, потом шумно вздохнул и
обратился ко мне:
     - Ты  имеешь  право  говорить  все,  что  угодно, но знай, что бы ты ни
сказал, все это может быть использовано против тебя.
     - Она  устала  от  жизни  так  же,  как  и  я, - сказал я. - Она хотела
умереть, так что мне пришлось застрелить ее.
     Он фыркнул, затем откинулся на спинку стула, глядя на патрульных.
     - У него, вероятно, крыша поехала. Так просто признаться в убийстве.
     Итак,  я  был препровожден в отдел по расследованию убийств. Лейтенант,
под  чью  юрисдикцию  я  попал,  был  маленьким  человеком с седыми волости,
жесткими,  стального  цвета  глазами,  красным лицом и агрессивно выдвинутой
вперед челюстью.
     Он  задал  мне несколько вопросов, но в этот момент я не был расположен
к  разговору.  Я  упорно молчал, уставясь неподвижным взглядом в пол, и даже
когда  он  ударил  меня  по  лицу,  я  не открыл рта. Наконец меня заперли в
камере.
     Я  сидел там, спрашивая себя, как я мог стать причиной смерти человека,
который  так  хорошо  относился  ко  мне, что даже оставил мне большую часть
своего состояния.
     Мне принесли еду, но я отказался.
     Позже  О'Халлорен  зашел  в  мою  камеру  и,  засунув пальцы за ремень,
некоторое время разглядывал меня.
     - Чего  ты  добиваешься,  мерзавец? - спросил он, и, к моему удивлению,
голос  его  звучал  достаточно  дружелюбно.  -  Сейчас  не  время для такого
поведения... Предположим, ты расскажешь мне, как все это случилось?
     Я упрямо глянул на него.
     - Я убил ее. Остальное неважно.
     О'Халлорен почесал под мышкой.
     - Лейтенант  хотел бы знать, когда вы сделаете заявление. - Он водрузил
шляпу  на  голову.  - Слушай, мерзавец, если бы не кое-какие обстоятельства,
меня бы здесь не было...
     Я видел, что его что-то беспокоит.
     - Чего вы хотите? - спросил я.
     Он   опять  сдернул  шляпу,  потоптался  по  камере,  потом  решительно
повернулся в мою сторону.
     - Сугубо  между  нами. Я думаю, у вас что-то неладно с головой, так что
я  не  верю, что вы могли убить ее. Я думаю, для тебя будет лучшим молчать и
ждать, когда приедет твой адвокат.
     - Вы думаете, я сумасшедший?
     Он кивнул.
     - Угу...  все  путем.  Послушай  мой  совет.  Сиди  тихо.  Я  сообщу  в
Парадиз-Сити твоему адвокату, а также партнеру Тому Люсу. А пока сиди тихо.
     Это  была  бы  последняя  вещь  на  свете - чтобы Том Люс увидел меня в
столь неприглядном положении.
     - Скажи лейтенанту, что я готов сделать заявление.
     О'Халлорен некоторое время переминался с ноги на ногу.
     - Смотри,  парень,  лучше тебе сделать вид, что ты не в своем рассудке,
но  если  ты  будешь  упрямиться,  я вряд ли смогу помочь тебе, - он подался
вперед  и  понизил голос. - Зачем лишнее беспокойство. Понимаешь... Я вызвал
мисс  Бакстер  и  разговаривал с ней... она просила помочь тебе. Вот так-то,
парень.
     Дженни?
     Я  ни  в  коей  мере  не  желал,  чтобы  Дженни повторила путь Джуди...
Чудесно, что она беспокоится обо мне, но слишком поздно.
     - Скажи лейтенанту, что я готов сделать заявление, - сказал я.
     О'Халлорен удивленно уставился на меня, потом махнул рукой.
     - Должен  сказать, что тебе грозит как минимум пятнадцать лет тюремного
заключения,  -  сказал  он,  и  я  видел, что он встревожен. - Даже если они
придут к выводу, что ты невменяем, ты получишь лет десять.
     Но я уже принял решение.
     - Скажи  лейтенанту,  что  я  готов  сделать  заявление. - Ведь с какой
стороны  ни  взгляни,  я  виноват в смерти Сидни. - Пятнадцать лет... десять
лет? Что ж, это действительно перемена обстановки, не так ли?



   Джеймс Хэдли Чейз
   Итак моя прелесть



     -----------------------------------------------------------------------
     Чейз Дж.X. Собрание сочинений. Т. 4. Итак, моя прелесть.
     К чему эти сказки? Сувенир из "Клуба мушкетеров". Детективные романы
     Мн.: Эридан, 1991. Перевод А.Лещинского, 1991.
     OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 2 октября 2003 года
     -----------------------------------------------------------------------

     Очередной,   четвертый   том  собрания  сочинений  английского  мастера
детектива   включает   три  романа,  посвященных  взаимоотношениям  "сильной
мужской личности" и "слабой женской натуры".


Глава 1

     Одной  из  главных достопримечательностей Парадиз-Сити был Аквариум. Он
назначил  ей  встречу  в  половине  пятого вечера у дельфинария, и она тогда
подумала,  что это ужасно противное место для свидания. Она терпеть не могла
толкаться среди туристов, от которых в городе в эту пору не было житья...
     Она  шла  в  толпе,  то и дело с тревогой озираясь, и ее маленькое тело
под  простеньким  хлопчатобумажным  платьицем  невольно сжималось от каждого
соприкосновения  с  жирным  и  дряхлым,  безмозглым  и сморщенным старичьем,
которое  кричало,  вопило,  пихалось и лезло, чтобы поглазеть на тропическую
рыбину, столь же недоуменно глазевшую на посетителей...
     Она  пробиралась  к дельфинарию, а сердечко колотилось, и еще от страха
ее  слегка  подташнивало.  За  каждое  лицо,  возникавшее  из полумрака, она
цеплялась  испуганным  взглядом,  моля  бога, чтобы не напасть на знакомого.
Однако  посреди  шумного  водоворота  людей,  которые  толкались, смеялись и
перекрикивались,  она скоро поняла, что место встречи выбрано с умом. Никому
из  ее  друзей,  никому  из  Казино и в голову не пришло бы затесаться в эту
потную, пошлую толпу слоняющихся без дела туристов...
     В этот миг она увидела его.
     Он  вышел  из  толпы  с  этой своей ласковой улыбкой на тонких губах, с
белой   панамой   в   руке,   в   безупречном   легком  кремовом  костюме  с
кроваво-красной  гвоздикой  в  петлице.  Это  был маленького роста и щуплого
сложения  мужчина  лет  шестидесяти, с худощавым смуглым лицом, сероглазый и
неизменно  улыбающийся.  Его  редеющие светлые волосы серебрились сединой на
висках,  а  вместо носа торчал настоящий ястребиный клюв. Человеку этому она
теперь  не  доверяла,  научилась бояться его, однако ее влекло к нему, точно
магнитом.
     - Итак,  моя  прелесть...  -  проговорил он, остановившись возле нее, -
вот мы и снова встретились...
     При  первом знакомстве он сказал, что его зовут Франклин Людович. Родом
из  Праги,  журналист,  работает  по договору. В Парадиз-Сити приехал, чтобы
сделать  большой  материал  о  Казино.  В этом не было ничего удивительного.
Журналисты  часто  приезжали сюда, чтобы написать про Казино. Все-таки самое
шикарное  заведение  во  Флориде. Сейчас, в разгар сезона, по зеленому сукну
игорных  столов за ночь перекочевывало до миллиона долларов, правда, большей
частью в сторону крупье... но разве в этом дело?
     Людович   подошел   к  ней  как-то  днем,  на  пляже.  Его  безобидный,
добродушный  вид,  восхищение  ее  молодостью  и  улыбка  обворожили  ее. Он
сознался,  что  знает,  где  она  работает,  и  дал  ей тисненую визитку, на
которой  его  имя  стояло  рядом с магическими словами "Журнал "Нью-Йоркер".
Ему  требовались  сведения  о  Казино  от  тех, кто там служит. Он присел на
мягкий  песок  у нее в ногах и говорил, поглядывая из-под панамы, надвинутой
на   самую   переносицу   ястребиного  клюва.  Рассказал,  что  беседовал  с
управляющим  Гарри  Льюисом.  При  этом его лицо перекосила потешная гримаса
отчаяния.  Вот  характерец!  До чего же скрытный! Если довольствоваться тем,
что  сообщил  Гарри  Льюис,  ему  в жизни не написать ничего подходящего для
такого  солидного  журнала,  как  "Нью-Йоркер".  У него предчувствие, что он
поладит  с ней. Она работает в хранилище Казино еще с несколькими девушками.
Это   он  выяснил.  В  его  серых  глазах  мелькнуло  озорство.  "Итак,  моя
прелесть..."  Сколько  раз  она  слышала  от  него эти слова, которые теперь
внушают  ей  страх  и  недоверие? "Давайте вы расскажете то, что мне хочется
узнать,  а я заплачу вам за это? Ну, сколько? "Нью-Йоркер" - богатый журнал.
Пятьсот? Как насчет пятисот долларов?"
     У  нее  захватило  дух.  Пятьсот  долларов! Ей до смерти хотелось выйти
замуж.  Ее  дружок  Терри еще студент. Они договорились, что если раздобудут
пятьсот  долларов,  то  рискнут  и  поженятся, и тогда у них по крайней мере
будет  однокомнатная  квартира,  пусть  даже  в  доме без лифта... но где же
раздобыть  пятьсот  долларов? А тут на тебе, безобидный человечек предлагает
как раз эти самые деньги, надо только выдать ему тайны Казино...
     Видя ее колебания, Людович сказал:
     - Я  знаю,  вы  давали подписку, но пусть это вас не пугает. Подумайте.
Никто  никогда  не  узнает,  от  кого  я  получил  сведения.  А ведь пятьсот
долларов вам не помешают. Можно и накинуть...
     В  тот  же вечер, дав ей время обдумать его предложение, он позвонил ей
по телефону.
     - Я  переговорил  с редактором. Он готов заплатить тысячу. Я так рад. Я
думал,  он  заупрямится.  Итак,  моя  прелесть,  вы  поможете  мне за тысячу
долларов?
     И  вот,  превозмогая  муки  совести  и  страх  перед разоблачением, она
помогла  ему. Он отдал ей пятьсот долларов. Остальные пятьсот, объяснил он с
отеческой  улыбкой, потом, когда она предоставит всю необходимую информацию.
И  по  мере  того  как  он  расспрашивал ее, ей все больше становилось не по
себе,  и  она  начала  догадываться,  что,  видно,  никакой он не журналист.
Видно,  он задумал ограбить Казино. Иначе откуда такой интерес к численности
охраны,  к  количеству  денег,  поступающих  в  хранилище  каждую  ночь, и к
сигнализации...  Ведь  наверняка  такие  сведения  нужны  человеку,  который
задумал  ограбить  Казино.  А  тут  еще  эта последняя просьба: добыть копию
чертежей со схемой электропроводки...
     - Ну  нет! Этого я не сделаю! Чертежи не могут понадобиться для статьи!
Я не понимаю. Я начинаю думать...
     - Не  думайте,  моя милая. Мне нужны чертежи. Не будем спорить об этом.
Мой  журнал  готов  платить.  Скажем,  еще  тысячу?  - Он вытащил из кармана
конверт.  -  Вот  вторые  полтысячи, которые я вам должен... видите? А после
получите еще тысячу...
     Она  решила  так:  если  этот  коротышка  задумал  ограбить Казино, она
ничего  такого  знать  не  желает.  А