ать была  не  убрана.  Шторы  задернуты.  Знакомый  мне
голубой халат и розовая ночная сорочка валялись на кровати. В воздухе  витал
аромат духов. Я ходил по комнате, чувствуя,  как  ноги  утопают  в  пушистом
белом ковре, лежащем перед трюмо, и трогал пальцами стеклянных  животных  на
комоде. Я ощупывал щетки для расчесывания волос и  нюхал  стоящие  на  трюмо
флаконы   духов.   Над   кроватью   висела   большая   фотография   мужчины,
склонившегося над столом. Я взял ее. На меня смотрел  Джек  Херст.  Это  был
хороший портрет, и я несколько минут внимательно рассматривал его.  Затем  в
приступе ярости я едва не запустил  им  в  стену,  но  вовремя  остановился:
когда хозяйка войдет в комнату,  она  сразу  же  заметит  это.  Я  аккуратно
повесил портрет на  прежнее  место,  подумав  о  том,  как  воспримет  Херст
известие о смерти Евы. "Расстроится ли он? Скорее всего, полиция решит,  что
это он прикончил свою любовницу", - злорадно подумал я.
     Часы на камине мирно тикали. Двенадцать  пятнадцать  ночи.  Теперь  та,
которую я поджидаю, может вернуться с минуты на  минуту.  Я  сидел  в  чужой
спальне на кровати, потеряв ощущение времени. Взяв халат Евы, я  уткнулся  в
него лицом и стал вдыхать аромат ее духов и едва ощутимый запах  тела.  И  я
вспомнил, как впервые увидел ее в этом халате. Она сидела перед  камином  во
Фри-Пойнте. Я очень ясно представил себе эту  картину,  пробудившую  во  мне
множество горьких воспоминаний. Сколько событий произошло  с  того  рокового
дня! И как невозможно поверить тому, что с  тех  пор,  как  на  моих  глазах
погибла Кэрол, прошло только пять суток.
     Два с лишним часа я потратил на то, чтобы спуститься к ней с горы.  Как
только я увидел груду металла, которая осталась от автомобиля, я понял,  что
Кэрол мертва. Смерть  наступила  мгновенно.  Маленькое,  хрупкое  тело  моей
Кэрол было вдавлено машиной в скалу. И я не мог вытащить его оттуда.  Я  сел
рядом и стал поддерживать голову Кэрол, чувствуя, как  вся  она  остывает  и
становится все холоднее и холоднее. Я сидел до тех пор, пока не пришли  люди
и не увели меня прочь. После гибели  жены  все  потеряло  смысл.  Даже  Голд
перестал что-либо значить для  меня.  Он  отомстил  мне.  Но  мне  было  это
совершенно безразлично так же, как и то, что он обчистил меня до нитки.  Как
я и предполагал, он знал, что пьеса "Остановка во время дождя"  написана  не
мной. Каким-то образом он выяснил,  что  автором  ее  был  Джон  Коулсон,  и
сообщил об этом в  клуб  писателей.  Однажды  утром  ко  мне  оттуда  явился
маленький человечек с крахмальным воротничком, заявив,  что  если  я  уплачу
все полученные мною гонорары, то до суда дело не дойдет. Я почти  не  слушал
говорившего. Когда же он  протянул  мне  бумагу,  в  которой  была  изложена
просьба  директору  банка  выплатить  агентству  Джона  Коулсона  75   тысяч
долларов, я ни минуты не колеблясь подписал этот  документ.  Денег  у  меня,
естественно, не было, и все мое имущество было конфисковано. Я потерял  все,
что нажил за это время: "крайслер", книги,  обстановку  и  одежду.  Но  даже
оставив меня  нищим,  они  не  успокоились  и  продолжали  требовать  денег.
Напрасно они наседали. У меня не было ни гроша. Мне  было  все  равно,  даже
когда какими-то людьми  уносились  вещи  Кэрол.  Я  не  расстраивался  из-за
этого, ведь мне не требовалось хранить какую-нибудь ее вещь на память:  я  и
без того помнил любимую мной женщину. Она жила во мне такой, какой видел  ее
в последний раз: хрупкая фигурка, вдавленная в скалу, изо рта по  подбородку
течет ярко-красная струйка крови. Этого  я  никогда  не  смогу  забыть.  Мне
кажется, что я легче перенес бы смерть Кэрол, если бы успел сказать ей,  что
рыжая была мне абсолютно безразлична. Но я слишком поздно спустился  с  этой
проклятой горы, и Кэрол  умерла,  думая,  что  высокая,  откормленная  шлюха
заняла ее место во время такого короткого отсутствия ее самой.  Это  сводило
меня с ума. Как жаль, что я не  успел  сказать  своей  жене,  что  она  была
единственной женщиной, с которой  я  был  по-настоящему  счастлив.  Если  бы
только она поверила мне,  я,  возможно,  не  пришел  бы  в  этот  маленький,
грязный домишко, чтобы совершить убийство.
     Все это произошло из-за Евы. Моя жизнь потеряла смысл. А  Ева?  Неужели
и теперь она будет жить как ни  в  чем  не  бывало?  В  течение  пяти  дней,
которые прошли со дня смерти Кэрол, я только и делал, что проклинал  Еву,  и
решил,  что  успокоюсь  только  тогда,  когда  убью  ее.  Только  это  может
удовлетворить меня. И этот момент неотвратимо приближался. Ева могла  прийти
с минуты на минуту. Я положил халат на кровать, встал и оглядел  комнату.  В
этой комнате все началось и все окончится. Я был  спокоен.  Я  покараю  Еву.
Другого выхода у меня нет.  Я  подошел  к  двери,  выключил  свет  и  ощупью
поднялся по лестнице. В это время зазвонил телефон. Неожиданный  звонок  так
напугал меня, что я резко обернулся  и  упал  бы  с  лестницы,  если  бы  не
ухватился за перила. Интересно,  кто  это  так  поздно  звонил?  Телефон  не
умолкал целую минуту. Прекратился трезвон так же внезапно,  как  и  начался.
Но он взвинтил мне нервы, и я, спотыкаясь, вошел в комнату рядом  с  ванной.
Ноги шаркали по голому полу. Внезапно из-за  туч  вышла  луна,  и  ее  лучи,
проникнув через незашторенные окна, ярко осветили комнату.  В  ней  не  было
никакой обстановки. Из окна была видна улица, сад и узкая тропинка,  ведущая
к дому. Я высунулся из окна и выглянул на улицу. Джон Коулсон  все  еще  был
там. Он подошел совсем близко к дому и смотрел  на  меня.  Я  понаблюдал  за
безмолвным драматургом несколько минут и отвернулся. Меня  мучила  жажда.  Я
хотел курить, но знал, что, если я закурю, Ева сразу же, как  только  войдет
в комнату, почувствует запах табака. А я ничем не должен выдать того, что  я
в доме и пришел убить. Интересно,  что  испытывают  убийцы  перед  тем,  как
совершить преступление? То же, что  и  я?  Я  думал,  что  буду  нервничать,
волноваться и бояться, но ничего этого не ощущал.  Меня  переполняли  только
хладнокровная злоба и огромное желание сжать руками горло Евы. Время шло.  Я
терял терпение. Интересно, где  она?  А  что  если  она  вернется  вместе  с
мужчиной? Как я раньше не подумал об этом. Вполне возможно, что  она  придет
не одна. В  таком  случае  все  мои  планы  рухнут.  Внезапно  к  моей  ноге
прикоснулось что-то мягкое и теплое. Я с криком отскочил от окна.  Меня  так
сильно напугал большой черный с белыми лапами и шеей кот.  Он  посмотрел  на
меня, и глаза его засветились зеленым огнем. Я побледнел от  страха.  Сердце
бешено забилось. Когда, наконец, нервы немного  успокоились,  я  наклонился,
чтобы погладить кота, но он отпрянул в сторону и выскочил из  комнаты  через
открытую дверь. Противная дрожь не  унималась,  что  было  совсем  некстати.
Закрывая дверь, я услышал  шум  приближающегося  автомобиля.  Я  прижался  к
стене и выглянул в  окно.  Джон  Коулсон  ушел.  Без  него  дорога  казалась
пустынной. К дому подъехало такси.  Шофер,  просунув  в  окно  руку,  открыл
дверцу. Ева долго не выходила из машины. Я, вглядываясь и  стараясь  понять,
что задерживает Еву, разглядел ее ноги, которые еще совсем  недавно  сводили
меня с ума. Женщина была одна. Она вылезла из  машины  и  стала  копаться  в
сумочке,  чтобы  расплатиться  за   такси.   Получив   деньги,   шофер,   не
поблагодарив и не простившись, захлопнул дверцу и уехал,  даже  не  взглянув
на доставленную домой пассажирку.
     Она шла по тропинке. Я не  сводил  с  женщины  глаз.  Она  шла  усталой
походкой, опустив плечи,  крепко  зажав  под  мышкой  сумку.  Еще  несколько
минут - и мы останемся с Евой наедине. Страх  прошел.  Руки  были  сухими  и
перестали дрожать. Я подошел к двери, приоткрыл ее и  услышал,  как  хозяйка
заперла входную  дверь  и  вошла  в  прихожую.  Подкравшись  к  лестнице,  я
осторожно заглянул через перила и мельком увидел, как Ева прошла в  спальню.
Я стоял, затаив дыхание, вцепившись в перила лестницы. Все было именно  так,
как я не раз представлял себе. Я чувствовал прилив  сил  от  сознания  того,
что в доме только я и моя жертва и что она у меня в руках. Ей  не  спастись.
Я услышал, как она чиркнула спичкой. Наверное, закурила  сигарету.  Потом  я
услышал, как женщина зевнула и тяжело застонала, но я не  испытал  при  этом
ни  малейшей  жалости  к  ней,  а  только  нарастающую  в   душе   злобу   и
непреодолимое желание впиться намеченной жертве в  горло  руками  и  душить,
пока не хрустнут шейные позвонки.  Ева  ходила  по  комнате,  раздеваясь  на
ходу. В доме было так тихо, что я различал каждое движение:  вот  Ева  сняла
пальто, юбку, блузку. Отперла шкаф, вешает одежду на  вешалку.  Потом  вышла
из спальни и вошла в кухню. Сверху я отчетливо видел, как  Ева  ходила  там.
Уставшая  женщина  казалась  очень  хрупкой  и  одинокой.  Ее  голова   была
аккуратно причесана. Голубой халат  плотно  запахнут.  Из  кухни  послышался
звон посуды, потом Ева вышла оттуда, держа в руках поднос с чашкой  кофе.  Я
догадался, что женщина поднимается наверх. Поэтому я вошел в пустую  комнату
и закрыл дверь. Через несколько секунд я услышал, как хозяйка  дома  ступает
по  лестнице,  причем  очень  медленно.  На  площадке  Ева   споткнулась   и
выругалась. Я понял, что она пьяна. Я слышал,  как  она  нетвердой  походкой
ходит по ванной, потом оттуда донесся шум льющейся воды.  Пробыла  в  ванной
Ева довольно долго. Когда она снова спустилась вниз, я оставил свое  убежище
и приблизился к лестнице. Я свесился через перила  и  увидел,  как  женщина,
присев на корточки, гладила кошку быстрыми и легкими движениями руки.
     - Бедная старушка Самми! - нежно говорила Ева. - Неужели  ты  подумала,
что я бросила тебя?
     Кошка крутилась  около  своей  хозяйки  и  урчала  от  удовольствия.  Я
смотрел  на  Евины  хрупкие  руки,  ласкающие  животное,  и   слушал   такие
человечные слова, обращенные  к  кошке.  Обычно  разговаривают  с  животными
только очень одинокие люди. Ева же беседовала с бессловесной  божьей  тварью
так, словно перед ней была и не  кошка  вовсе,  а  беззащитное  человеческое
существо. Внезапно кошка перестала урчать и посмотрела  на  меня.  Хвост  ее
распушился, и она зафыркала. Я долго смотрел в  ее  желтые  глаза,  а  потом
отошел от перил, испугавшись, что кошка своим злобным урчанием выдаст меня.
     - Что с тобой, глупенькая? -  спросила  Ева.  -  Ты  увидела,  как  там
пробежала мышка?
     У меня похолодели руки.
     - Пойдем, моя красавица! Я не могу больше играть с тобой.  Нет,  ты  не
будешь подниматься наверх. Я отнесу тебя. Я так  устала,  Самми,  я  ужасно,
ужасно устала.
     Я снова посмотрел вниз. Ева взяла кошку на руки и вошла  в  спальню.  Я
вынул платок, вытер лицо и руки,  занял  место  на  площадке  и  снова  весь
обратился в слух. Ева разговаривала  с  кошкой.  Слов  я  уже  не  различал.
Странно было слушать  в  пустом  доме  одинокий  голос,  которому  никто  не
отвечал. Потом заскрипела кровать, и я понял, что  женщина  легла  спать.  Я
сел на ступеньку и закурил. Через пятнадцать минут  свет  в  спальне  погас.
Выждать эти минуты оказалось невероятно трудно. Единственное,  что  нарушило
тишину в доме,  было  мое  собственное  дыхание  и  нежное  бормотание  Евы,
предназначенное кошке. Сидя на лестнице,  я  вспомнил  тот  первый  уик-энд,
который я и Ева провели вместе. Какое это было чудесное время. Тогда  я  еще
не знал, какая она лгунья.  Я  думал,  что  она  стала  доверять  мне,  и  я
радовался, что она со мной. Это воспоминание я сохраню  до  конца  жизни.  Я
сжал кулаки. Если бы эта падшая женщина была хоть чуть-чуть добрее  ко  мне,
ничего бы не  случилось  и  я  не  сидел  бы  здесь  на  лестнице.  Я  хотел
проститутке стать другом, а она лишила меня  самого  дорогого:  жены,  дома,
работы. Мои мысли были прерваны тем, что в это время погас свет.  Я  вскочил
на ноги, но, с трудом поборов свое нетерпение, снова сел на ступеньку.  Надо
подождать еще немного. Одно лишнее движение, и все сорвется,  а  я  потратил
так много времени, чтобы наступили именно эти минуты.  Теперь  уже  недолго.
Ева уснет - и пробьет мой час. Но в темноте раздались какие-то новые  звуки.
Женщина  плакала.  Мне  неприятно  было  слышать  ее  плач.  Это  было   так
неожиданно, что я сжал зубы и  сердце  мое  похолодело.  Так  могла  плакать
только женщина, которая потеряла все на свете, которая  отчаянно  одинока  и
несчастна. Лежа в темноте, Ева рыдала, не делая ни  малейшей  попытки  взять
себя в руки. Да, она  была  по-настоящему  несчастна.  Хоть  напоследок,  но
встретился лицом к лицу с Евой  без  ее  обычной  лживости,  без  застывшего
выражения лица, без профессиональных уловок. Это была Ева, которую  я  хотел
узнать, настоящая Ева, какой она бывала наедине сама с  собой.  Приоткрылась
дверь крепости, и я мог заглянуть внутрь, чтоб понять, какова Ева  на  самом
деле. Я увидел самую  обычную  проститутку,  отдыхавшую  от  своей  тяжелой,
ненавистной работы. Долгое время  я  сидел  в  темноте  и  слушал  отчаянные
женские рыдания. С не меньшей болью в голосе прозвучал и Евин крик:
     - Будь все проклято, все трижды проклято!
     И она стала исступленно бить  кулаками  в  стену,  словно  не  в  силах
вынести своего несчастья. Наконец женщина успокоилась. Потом  в  наступившей
тишине послышался слабый храп. Слышать эти звуки мне  было  так  же  тяжело,
как недавние рыдания. Холодное, злобное спокойствие снова вернулось ко  мне.
Я встал и размял пальцы. "Теперь, - подумал я, -  тебе  уже  недолго  ждать,
скоро я избавлю и себя и эту женщину от всех  несчастий.  Я  так  давно  жду
этой минуты".
     Спускаясь  вниз,  я  снова  вспомнил  о  Кэрол,  о  Голде  и  обо  всех
остальных. Если бы они  увидели  меня  сейчас,  они  бы  пришли  в  ужас.  Я
улыбнулся в  темноте.  Даже  Френк  Ингрем  не  мог  бы  придумать  подобной
ситуации.  Просто  фантастично,  что  женщина,   подобная   Еве,   настолько
завладела мной, что я - известный писатель - решился пойти  на  убийство.  В
конце концов, полиция найдет меня: Марти, наверняка, расскажет ей  обо  мне.
Голд тоже расскажет. Если полицейские схватят меня,  я  во  всем  признаюсь.
Какой смысл лгать? Все началось со лжи, но я не намерен продолжать ее  и  не
стану  изворачиваться.  Суд  признает  меня  виновным.  Я  представил   себе
выражение  лица  судьи,  когда  он,  выслушав  мрачные  подробности,  зачтет
обвинительный приговор и произнесет заключительную речь. Она прозвучит  так:
"За преднамеренное убийство вам, Клив Фарстон, в качестве наказания  избрана
казнь.  Вы  будете   переданы   шерифом   округа   Лос-Анджелес   начальнику
государственной тюрьмы  для  приведения  приговора  в  исполнение  и  будете
казнены способом, предусмотренным  законами  Калифорнии.  Да  будет  с  вами
милость Божья!" Милость Божья не для меня. Бог отрекся от такого, как я.
     Подойдя к двери спальни, я остановился и  прислушался.  Ева  ворочалась
во сне, стонала и бормотала что-то неразборчивое. Я прокрался в комнату,  на
цыпочках приблизился  к  кровати  и  старался  по  дыханию  определить,  где
находится Евина голова. Осторожно протянув руку, я нащупал  стеганое  одеяло
и присел на край кровати. Она слегка скрипнула под моим  весом,  но  Ева  от
этого  не  проснулась.  Во  сне  ее  укрытое  одеялом  тело  вздрагивало   и
дергалось. От нее пахло виски. Сердце мое стучало как молот. Также на  ощупь
я отыскал выключатель. Держа его дрожащими пальцами,  я  стал  искать  горло
Евы. На какое-то мгновенье  моя  рука  повисла  в  воздухе,  потом  медленно
опустилась и коснулась волос  спящей.  Значит,  ее  горло  находится  совсем
близко от моей руки. Я набрал в  легкие  воздуха,  стиснул  зубы  и  включил
свет. Ева лежала передо мной. Рука  моя  была  в  нескольких  дюймах  от  ее
горла, но я мог только сидеть и смотреть на ту,  которую  только  что  хотел
задушить.  Меня  словно  парализовало.  Ева   казалась   мне   маленькой   и
беспомощной. Она лежала на спине. Рот был открыт, лицо дергалось.  Выглядела
Ева совсем юной и несчастной. Глаза были обведены черными кругами. Моя  рука
безвольно опустилась. Я почувствовал, что вся моя  злоба  к  виновнице  моих
страданий прошла. Глядя на нее, я вдруг  понял,  что  ум  мой  был  помрачен
каким-то сумасшествием, если я решился убить ее. Ко мне вернулся разум. И  я
обрадовался, что не смогу осуществить задуманного. Горло у  меня  пересохло,
когда я осознал, насколько  близок  был  к  совершению  тяжкого  греха.  Мне
захотелось обнять Еву и почувствовать,  как  она  прижимается  ко  мне.  Мне
хотелось сказать, что я буду заботиться о ней, что отныне она  всегда  будет
счастлива.  Я  посмотрел  на  нее,  увидел  ее  худенькое  личико  с  острым
подбородком и понял, что я люблю этот  подбородок  и  эти  две  морщинки  на
переносице. Если бы  только  моя  мучительница  всегда  выглядела  так,  как
сейчас: беспомощной, нуждающейся в защите, со спокойным  лицом,  на  котором
словно чудом разгладились морщины. Но я был  уверен:  стоит  только  открыть
Еве глаза, как я снова прочту в них жесткость и эгоизм. Как бы мне  хотелось
поверить в  то,  что  любимая  мной  женщина  не  будет  больше  лгать  мне,
напиваться пьяной и грубо обращаться со мной. Я знал:  это  невозможно.  Она
никогда не переменится... Кошка доверчиво потерлась о мою руку.  Я  погладил
животное и впервые с тех пор, как умерла Кэрол, почувствовал себя  спокойным
и удовлетворенным.  Сидя  на  кровати  рядом  с  Евой  и  поглаживая  кошку,
которая, мурлыкая, тыкалась мордочкой в мою руку,  я  осознал,  что  желание
отомстить у меня прошло.
     Внезапно Ева открыла глаза. Она  уставилась  на  меня.  Во  взгляде  ее
полыхали удивление, ненависть  и  страх.  Она  замерла  и  затаила  дыхание.
Казалось, мы целую вечность смотрели друг на друга.
     - Все в порядке, Ева, - сказал я,  взяв  ее  за  руку.  Никогда  бы  не
поверил, что живое существо способно на такую молниеносную  реакцию.  Ева  в
одно мгновение соскочила с кровати, схватила халат и подбежала  к  двери.  Я
же не успел сделать ни единого движения, чтоб остановить Еву.  В  полутемной
комнате глаза ее сверкали, как угли. Женщина с ужасом наблюдала за мной.
     - Извини, что я напугал  тебя,  -  сказал  я,  почувствовав,  как  меня
охватывает паника. - Послушай, Ева, я, действительно, сожалею,  что  напугал
тебя...
     Губы ее беззвучно шевелились. Она  еще  не  опомнилась  ото  сна  и  не
протрезвела.  Наверное,  именно  поэтому  она  так  испугалась,  и  инстинкт
самосохранения заставил  ее  с  такой  молниеносной  быстротой  соскочить  с
кровати. И все же, когда я смотрел  на  парализованную  страхом  женщину,  я
боялся ее гораздо больше, чем она меня.
     - Все в порядке, Ева, - ласково проговорил я.  -  Это  я,  Клив.  Я  не
обижу тебя.
     Она прохрипела:
     - Чего ты хочешь?
     - Я проходил мимо и захотел увидеть тебя, - ответил  я.  -  Иди,  сядь.
Все в порядке, не бойся!
     Ее глаза оживились. Она облизала пересохшие губы,  и  голос  ее,  когда
она заговорила, стал звучнее.
     - Как ты попал сюда?
     - Я увидел, что окно открыто, - сказал я и, пытаясь  превратить  все  в
шутку, добавил: - И мне так захотелось увидеть тебя, что я  не  удержался  и
проник в дом. Мне и в голову не пришло, что ты испугаешься.
     Она стояла у двери. Глаза ее сверкали, ноздри побелели.
     - Ты хочешь сказать, что влез в дом, как вор?
     - Я понимаю, что не должен  был  этого  делать,  но...  понимаешь,  мне
ужасно захотелось увидеть тебя.
     У нее перехватило дыхание от злобы.
     - Убирайся! - закричала она, настежь открывая дверь.  -  Убирайся  вон,
ублюдок!
     От мерзких слов я содрогнулся, как от удара.
     - Успокойся, Ева! - умолял я. -  Не  сердись  на  меня.  Так  не  может
больше продолжаться. Я хочу