есколько  минут  сидел,
стараясь решить,  хочется  ли  мне  снова  увидеть  Дженни.  Я  был  склонен
отказаться от встречи, но что-то притягивало меня к ней. Я вылез из  машины,
подошел к книжному киоску и купил  "День  шакала"  Форсайта  и  классический
роман Грама Юрина "Власть и Слава".
   - А я о вас думала, - сказала Дженни, поблагодарив за книги. - Хотела  бы
я, чтобы вы уже были дома.
   - Не беспокойтесь по пустякам. - Я улыбнулся ей, думая, как она  непохожа
на Рею. - Я еще недостаточно крепок для развеселой жизни в Парадайз-Сити.
   - Но чем же вы занимаетесь?
   Я пожал плечами.
   - Да так. Этот город заинтересовал меня.
   - Вы повредили руку?
   Мои пальцы еще не зажили после удара, нанесенного брату Реи.
   - Неполадка в машине... полез поправлять, гаечный ключ сорвался. Как  вы,
Дженни?
   - Поправляюсь. Лодыжка медленно срастается.
   Я сказал ей о деревяшке и девчонке.
   - Я ей пришелся не ко двору.
   - Мисс Метис очень профессионально относится к работе. - Дженни  покачала
головой. - Вы обиделись?
   - Не сказал бы. - Помолчав, я спросил ее о том, что мне хотелось  узнать.
- Скажите мне одну вещь, Дженни... брат  Реи  Морган...  с  виду  он  тертый
малый. На что он живет, вы не знаете?
   - Фел?
   - Это его так зовут... Фел Морган?
   - Фелдон... Он внук Фелдона Моргана.  Его  назвали  в  честь  деда.  Того
застрелили, когда он грабил банк.
   - В самом деле? Вы знаете, чем он зарабатывает на жизнь?
   - Что-то, связанное с неисправными машинами...  продает  металлолом...  в
таком роде. Почему вы спрашиваете?
   - Да из-за их дома... Ну и местечко! Не  думал  я,  что  человек  хоть  с
каким-то заработками станет жить в такой ужасной дыре.
   - О да, некоторым просто безразлично, где  и  как  жить.  -  Она  сделала
гримасу. - Меня тревожит Рея. Она так легко может снова попасть в  беду.  От
брата  мало  толку.  Она  одержима  мыслью  разбогатеть,  никак   не   может
примириться с фактом, что если хочешь денег, то нужно их  заработать...  она
говорит, что не хочет ждать так долго. Я столько с ней говорила,  но  ее  не
прошибешь. Начинаю думать, что она безнадежна. Неловко говорить такое о  ком
бы то ни было, но Рея может оказаться неисправимой. Я  чувствую,  что  скоро
она опять ввяжется в какое-нибудь темное дело и тогда уже попадет  в  тюрьму
на долгие годы.
   - Что же, это ее забота, - сказал я. - Но теперь  я  вижу,  какое  у  вас
нелегкое занятие.
   Она приподняла руки и уронила их на простыню.
   - Я не жалуюсь. Это моя работа. - Помолчав,  она  продолжала:  -  Человек
должен сам прожить свою жизнь. Время от времени я замечаю, что  мне  удалось
повлиять на кого-то, и это чувство вознаграждает за все.  -  Она  улыбнулась
мне. - Не могу ли я повлиять на вас, Ларри, хотя бы немножко? Не согласились
бы вы  все-таки  вернуться  домой  и  забыть  этот  город...  просто,  чтобы
порадовать меня?
   Я на секунду задумался. Дженни  -  всеобщая  доброжелательница,  человек,
поднимающийся по эскалатору, который движется в обратном направлении. У меня
на уме было другое. Представлялся удобный случай втереть ей очки. Она  будет
прикована к постели еще недели две и не сможет проверить.
   Я притворился, что колеблюсь, потом кивнул, как бы придя к решению.
   - Хорошо, Дженни, считайте, вы на меня повлияли, - сказал я. - Я уеду. Вы
правы, здесь я зря теряю время. Очень не хочется покидать вас. Вы  были  мне
хорошим другом, но вы правы. Я уеду завтра же утром.
   Может быть я переиграл. Может быть, она  была  сообразительней,  чем  мне
казалось. Она печально посмотрела на меня.
   - Я убедилась, что человек должен сам прожить свою жизнь. Очень  немногие
следуют советам. Я стараюсь, но люди не слушают, так что здесь я  ничего  не
могу поделать, правда?
   Неожиданно мне захотелось рассказать ей, что со мной происходит. Я  знал,
что никогда не откроюсь доктору Мелишу, но в ее испытующем взгляде, поднятом
на меня с подушки, было чтото побудившее меня довериться ей.
   Потом моим сознанием овладела Рея и момент для признаний миновал.
   Я  прикоснулся  к  ее  пальцам,  выдавил   улыбку,   произнес   несколько
банальностей насчет того, чтобы не  терять  связи  в  будущем,  и  вышел  из
больницы уже  полностью  поглощенный  мыслями  о  том,  что  мне  предстояло
совершить сегодня вечером.
   У себя в номере я распаковал покупки. Надел пиджак, потом парик и очки. С
пистолетом в руке прошел в ванную, где висело зеркало в рост человека.
   Посмотрел на свое отражение.
   Вид у меня был весьма несимпатичный, и я был уверен, что никто не смог бы
меня узнать. Я злобно оскалил зубы  и  вышло  довольно  устрашающе.  Вскинув
пистолет, прицелился в свое отражение и прорычал:
   - Ни с места, ограбление!
   Если бы такая грозная фигура, подобная той, которая отражалась в зеркале,
вошла в мой офис в Парадайз-Сити, я без колебаний выложил бы все  бриллианты
из сейфа.
   Удовлетворенный, снял очки, парик и пиджак и аккуратно уложил их вместе с
пистолетом в сумку. Я был уверен, что, не поленившись  съездить  за  ними  в
другой город, лишил полицию возможности  добраться  до  меня,  проследив  их
происхождение.
   Я был доволен собой.
   Теперь надо дождаться полуночи и тогда я стану настоящим преступником.  Я
лежал на кровати и пункт за пунктом перебирал в  уме  предстоящую  операцию,
заучивал слова, которые произнесу. Убедившись,  что  все  заучено  наизусть,
уснул, радуясь наступающей дремоте. Это доказывало, что мои нервы в порядке.
   Около девяти проснулся и спустился в закусочную  напротив,  где  поужинал
тефтелями со спагетти. Я ел, не  спеша.  Выйдя  из  закусочной,  вернулся  в
отель, захватил сумку и пошел за машиной, которую оставил в конце улицы.
   Я выехал из города и покатил по шоссе. В пяти милях от Люсвила находилась
бензозаправочная станция компании "Калтекс". Я  ни  разу  не  останавливался
там, но часто проезжал мимо. Дела у них всегда шли бойко и я знал,  что  они
не закрываются на ночь.
   Проезжая  мимо,  я  замедлил  скорость.  Толстый,  мощного   телосложения
мужчина, заправлял машину. Больше никого поблизости не было видно. Я  решил,
что этот человек заступил на ночную смену и работает один.
   При  первой  же  возможности  развернулся  и  поехал  обратно  в  Люсвил.
Следующие два часа провел в ночном кинотеатре, где смотрел  старый  вестерн.
Он оказался достаточно увлекательным, чтобы приковать мое внимание.
   Когда зажегся свет, я вышел с толпой зрителей на жаркую пыльную  улицу  и
сел в машину.
   Прежде чем завести мотор неподвижно просидел несколько секунд.
   "Пора", - подумал я, и был несколько обескуражен,  заметив,  что  у  меня
сильнее забилось сердце, а ладони покрылись потом.
   Ярдов за триста от станции обслуживания находилась площадка  для  стоянки
машин.  Я  завернул  туда,  выключил  двигатель  и  огни.  Впереди  ритмично
вспыхивали яркие буквы: Калтекс. Выйдя из машины и отступив  в  тень,  надел
пиджак, парик и очки. У меня так  дрожали  руки,  что  я  уронил  игрушечный
пистолет, доставая его из сумки. Несколько минут лихорадочно шарил в  траве,
прежде чем найти его.
   Сердце стучало, как молот. Секунду я  колебался,  не  в  силах  решить  -
вернуться в отель или продолжать задуманное.
   Потом перед моим  мысленным  взором  возникла  Рея,  ее  рыжие  волосы  и
циничные зеленые глаза, и это придало мне решимости.
   Я  быстро  зашагал  вдоль  травянистой  кромки  шоссе  к  огням   станции
обслуживания.
   Лишь изредка мимо проносились машины.
   Приближаясь  к  станции,  я  замедлил  шаг.  Держась  в  тени,   медленно
продвигался вперед. Теперь я отчетливо видел  маленький,  хорошо  освещенный
офис. Толстяк-служитель с сигаретой, свисающей с нижней губы, смотрел ночную
телепередачу.
   От нервного напряжения мое сердце билось так  неистово,  что  я  дышал  с
трудом. Несколько минут я стоял неподвижно,  наблюдая  за  ним.  Шоссе  было
пустынно. Если действовать, то сейчас.
   Я услышал собственное бормотание: "Рехнулся? Ведь  ты  можешь  угодить  в
тюрьму!"  Но  я  двинулся  вперед,  до  боли  сжимая  рукоятку   игрушечного
пистолета.
   Ночной дежурный поднял  голову,  когда  я  толчком  распахнул  стеклянную
дверь. При виде меня он насторожился, а потом, заметив пистолет, окаменел.
   - Это ограбление! - прорычал я, но довольно неубедительно. Я был  испуган
не меньше его.
   Мы уставились друг на друга. Он был лет пятидесяти, толстый, седеющий,  с
виду типичный семьянин со  спокойными  карими  глазами  и  решительным  ртом
человека, привычного к ответственности за близких.
   Он оправился от испуга. Его пристальный взгляд остановился на пистолете в
моей руке и вдруг утратил напряженность.
   - Тут нет никаких денег, сынок, - сказал он спокойно. - Не повезло тебе.
   - Давай деньги или эта штука выстрелит. - Мне сделалось тошно от дрожи  в
моем голосе. Я знал, что выгляжу не грознее мыши.
   - У нас тут система, сынок, - сказал он, разговаривая как с  ребенком.  -
Ночной сейф. Все, что я получаю, до последнего бакса идет вон в тот стальной
ящик и только босс может открыть его.
   Я уставился на него. По моему лицу струился пот.
   - Я подарил сыну такой же пистолет на Рождество, -  продолжал  он.  -  Он
прямо-таки  помешался  на  Джеймсе  Бонде.  -  Толстяк  перевел  взгляд   на
освещенный экран телевизора. - Шел бы ты себе, а? Может я отсталый,  но  вот
нравится мне Поб Хоуп. - Он благодушно рассмеялся, потому что Хоуп  как  раз
произнес: "У меня даже пузо с брюшком".
   Совершенно уничтоженный, я вышел на  темное  шоссе  и  вернулся  к  своей
машине. Сев в нее, я поехал в город.
 
 
   Глава 5
 
   Оказавшись у себя в номере, я повалился на кровать, охваченный отчаянием.
   Дешевка!
   Насмешка Страшилы звучала у меня в ушах.
   - Да... Дешевка!
   Болела голова. Я дрожал от разочарования и стыда. Я трус!
   Что-то не так в моем  механизме!  Видимо,  лишь  выведенный  из  себя,  я
способен к решительным действиям, но в  спокойном  состоянии  я  не  грознее
мыши!
   Я отчетливо понимал, что моя жалкая попытка состязаться с Реей, оказалась
мертворожденной. Я знал, что не решусь на вторую  попытку,  убежденный,  что
она неминуемо приведет к моему аресту. Я безнадежный, никчемный,  малодушный
дилетант! Мне повезло с толстяком-дежурным  на  станции.  Едва  взглянув  на
пистолет, он узнал в нем игрушку и  отмахнулся  от  меня  с  пренебрежением,
которого я заслуживал.
   Мои мысли переключились на Рею. Мое тело мучительно желало ее и я  больше
не убеждал себя, что сошел  с  ума,  что  ее  порочность  и  злоба  способна
погубить меня. Песня сирены неумолимо звучала у меня в ушах и я не  в  силах
был ей противиться.
   Я помнил ее слова:
   "Когда ты получишь меня, это обойдется тебе подороже обеда". Помнил,  как
она выглядела, говоря это:  зеленые  глаза,  полные  обещания,  тело  слегка
вытянутое в мою сторону, чувственная улыбка.
   И теперь мне было наплевать, какой будет цена! Куда девалась высокомерная
уверенность, что я получу ее задаром! Я должен обладать ею, пусть даже на ее
собственных условиях. Чего она потребует? Дженни написала в досье  Реи,  что
та была проституткой. А если предложить ей двести  долларов?  Это  чертовски
высокая цена для шлюхи. Она не сможет отказаться от двухсот долларов!  Может
быть овладев ею, я избавлюсь от этого наваждения.
   Я  начал  успокаиваться,  хотя  у  меня  по-прежнему  болела  голова.   В
нетерпении я слез с кровати, проглотил  восемь  таблеток  аспирина  и  запил
водой. Я снова лег и стал ждать,  когда  подействуют  таблетки.  "На  деньги
купишь все, - говорил я себе, - хватило бы денег. Я куплю ее!" "Она одержима
мыслью разбогатеть", - сказала Дженни. "Рея, - убеждал я себя, - с  радостью
ухватится за двести долларов." Для меня уже не имело  значения,  то,  что  я
покупаю ее за деньги. Непреодолимая похоть мучила меня, требуя увидеть ее  в
постели обнаженной. Стоит мне овладеть ею,  удовлетворить  эту  похоть  и  я
вернусь в Парадайз-Сити и забуду о ней.
   С такими мыслями я, наконец, заснул.
   На следующее утро, чувствуя себя гораздо увереннее,  я  зашел  в  банк  и
обменял на деньги пять  стодолларовых  дорожных  чеков.  "Просто  на  всякий
случай, - говорил я себе. - Предложу  ей  две  сотни  и,  если  понадобится,
подниму до пяти, но я не сомневался, что она обрадуется и двумстам".
   Я вернулся к своему "бьюику",  завел  мотор  и  тут,  включая  сцепление,
вспомнил о ее брате. Не застану ли я там и его? Что  если  он  торчит  в  их
убогой лачуге?
   Мои пальцы с силой стиснули руль. Если он дома, я не смогу  сделать  свое
предложение.
   При мысли об этом затруднении во мне прокатилась волна мучительной досады
и разочарования. Я выключил зажигание, вылез из машины и зашагал  по  улице.
Было еще слишком рано. Часы на здании муниципалитета били десять. Я с трудом
сдерживал нетерпение. Придется подождать, по крайней мере, до полудня, но  и
тогда я не мог иметь уверенности, что он уйдет на работу.
   Я шел бесцельно, никого не видя. Мысль о Рее жгла мое воображение.
   Так я и бродил, пока часы муниципалитета не пробили одиннадцать.  К  тому
времени я готов был лезть на стену. Зайдя в бар, заказал  двойной  скотч  со
льдом.
   Виски немного успокоило меня. Я закурил и собрался заказать  еще  порцию,
когда  увидел  на  другой  стороне  улицы  Фела  Моргана,   вылезавшего   из
потрепанного "бьюика", выпуска 1960 года.
   Я поспешно расплатился и пошел к выходу из  бара.  Фел  уже  удалялся  по
улице, засунув руки  в  карманы  джинсов.  Грязная  белая  майка  в  обтяжку
обрисовывала его мощную мускулатуру.
   Я проследил за ним до склада металлолома. Остановившись, я наблюдал,  как
он вошел и помахал толстяку в комбинезоне, возившемуся  с  громадным  куском
ржавого металла.
   С сильно бьющимся сердцем и прерывисто дыша, я повернулся и устремился  к
тому месту, где оставил машину. Сев за руль  "бьюика",  я  рванул  по  шоссе
номер три.
   Через двадцать минут  я  трясся  по  грунтовой  дороге,  ведущей  к  дому
Морганов. Я непрерывно бормотал про себя: "Пожалуйста,  Господи,  пусть  она
будет дома".
   Тормозя перед домом, я увидел, что входная дверь распахнута.  Я  выключил
мотор и остался сидеть за рулем, стискивая его обеими руками,  слыша  глухой
стук своего сердца и неотрывно глядя на открытую дверь.
   Я сидел так минуты  две  или  около  этого,  потом  вышел  из  машины,  и
снедаемый сексуальной горячкой, медленно пошел к дому  по  заросшему  сорной
травой и усыпанному мусором двору.
   Когда я приблизился к открытой двери, на пороге гостиной появилась Рея.
   Мы остановились, глядя друг на друга.
   Она принарядилась  со  времени  нашей  последней  встречи.  На  ней  было
обтягивающее хлопчатобумажное платье, едва доходившее ей до колен. Она  была
без чулок и босой. Ее шею обвивали дешевые синие бусы. Лицо хранило  обычное
холодное и бесстрастное выражение, а зеленые глаза смотрели так же цинично.
   - Привет, - произнесла она своим  хрипловатым  голосом,  от  которого  по
моему телу пробежал трепет. - Чего надо?
   Стараясь придать своему голосу твердость, я сказал:
   - Ты отлично знаешь, чего мне надо.
   Она бросила на меня изучающий взгляд, а потом отступила назад.
   - Зайди-ка лучше и поговорим об этом.
   Я прошел вслед за  ней  в  убогую  маленькую  комнатку.  На  столе  стоял
отколотый кофейник и две грязные  чашки.  Жестяная  пепельница,  наполненная
окурками, заменяла настольное украшение.
   Под  моим  неотступным  взглядом  она  подошла  к  поломанному  креслу  и
опустилась в него. Ее платье задралось до самых бедер и, когда она  закинула
ногу на ногу, мелькнули голубые трусики.
   - Ты вроде собрался ждать, пока я приду  к  тебе.  -  Она  потянулась  за
пачкой сигарет, лежавшей на столе.
   - Сколько? - хрипло спросил я. - Брось сигарету! Говори сколько  и  давай
начинать!
   Она чиркнула спичкой, закурила и издевательски улыбнулась.
   - Ишь ты! Как тебя скрутило, - сказала она.
   Дрожащей рукой я достал из заднего кармана две  стодолларовые  бумажки  и
бросил ей на колени.
   - Давай, за дело!
   Она взяла деньги и посмотрела на них с ничего не выражающим лицом,  потом
подняла глаза на меня. Я  надеялся  увидеть  в  них  огонек  алчности,  даже
удовольствия, но вид этого холодного  лица-маски  мгновенно  привел  меня  в
уныние.
   - Интересно, за что же это? Две сотни баксов? У тебя не все дома.
   Эти были самые правдивые слова, какие мне довелось от нее услышать, но  я
не обратил на  них  внимания.  Я  желал  ее  с  неотступной  и  нетерпеливой
страстью, близкой к безумию, и был намерен добиться своего.
   Я  вытащил  остальные  три  стодолларовые  бумажки  и  швырнул  ей.  Хотя
вожделение толкало меня к  ней,  я  никогда  и  никого  так  ненавидел,  как
ненавидел в этот момент ее.
   - Это больше, чем ты стоишь, но все равно, бери! - сказал я  грубо.  -  А
теперь давай-ка!
   Нарочито  медленно  она  сложила  пять  купюр  и  положила  их  на   стол
Откинувшись на спинку кресла и глядя на меня, она медленно выпустила дым  из
своих ноздрей.
   - Было время, когда я ложилась за доллар, - сказала она.  -  Было  время,
когда я ложилась за двадцать долларов. Было время, когда я ложилась  за  сто
долларов. Когда несколько лет подряд торчишь в камере, есть время  подумать.
Я знаю, чего хотят мужчины. Я знаю, чего тебе надо, и знаю, что у  меня  это
есть, и хочу денег: не сто долларов и не пятьсот, и не пять  тысяч.  Я  хочу
настоящих денег. В этой стране водятся старые, жирные дураки, которые  сидят
на миллионах. Я считаю на миллионы. Я найду такого старого жирного дурака  и
продам ему свое тело за настоящие деньги. Пусть не сразу, но  найду.  -  Она
презрительно указала пальцем на деньги, лежавшие  на  столе.  -  Забери  их.
Дешевка. Я не раздвину ног, пока не найду  типа  с  такими  деньгами,  какие
нужны мне.
   Я стоял и смотрел на нее, не зная, что делать.
   - Тебе не нужны пятьсот долларов?
   - Твои пятьсот долларов - нет.
   Похоть так одолевала меня, что я утратил остатки гордости.
   - Ну почему же нет? Пятьсот долларов за полчаса. Давай... бери  деньги  и
за дело.
   - Ты слышал, что я сказала, мистер Бриллиантовый Ларри Карр.
   Я замер и в изумлении уставился на нее.
   - Как ты сказала?
   - Я знаю, кто ты. Фел докопался. Он записал номер твоей  машины  и  навел
справки  в  Парадайз-Сити.  Ты   там   хорошо   известная   фигура,   верно.
Бриллиантовый Ларри Карр?
   Красный сигнал тревоги загорелся в тумане безумия, окутывавшем мой  мозг,
предупреждая, что надо бежать от этой женщины и больше не встречаться с ней,
но я уже не способен был рассуждать разумно и через секунду  красный  огонек
потускнел и погас.
   - Какая разница, кто я? - возразил я. - Я такой  же,  как  все  остальные
мужчины! Бери деньги и раздевайся!
   - Если ты их не берешь, детка, возьму я, - сказал Фел у меня за спиной.
   Я резко обернулся  и  увидел,  что  он  стоит,  прислонясь  к  косяку,  и
наблюдает за мной с гнусной улыбочкой.
   Его вид раздул искру уже знакомой мне дикой ярости  и,  должно  быть,  он
понял это по моим глазам.
   - Легче, парень, - сказал он. - Я  на  твоей  стороне.  Эта  сука  только
разыгрывает недотрогу. Хочешь, станет сейчас у меня как шелковая?
   Рея проворно вскочила на ноги и схватила деньги со стола,  скомкав  их  в
кулаке.
   - Только подойди, сволочь, - зарычала она на брата,  -  и  я  вырву  твои
проклятые гляделки!
   Он рассмеялся.
   - И ведь вырвала бы, - сказал он мне. - Что если нам поостыть немного, да
потолковать по-свойски? Мы уже тут о тебе говорили. Можно бы  поладить.  Как
насчет обмена кое-каких камешек, с которыми ты имеешь дело, на Рею?
   Я изумленно уставился на него.
   - Что скажешь, парень? - продолжал он. - Она согласится. Сама  же  все  и
придумала, когда я сказал ей, кто ты. Без камешков ты ее не получишь.  Давай
договариваться.
   - Верни деньги